Брат брату рознь

      — Знаешь, я всё хочу избавиться от этого дерьма. Хочу жить так, чтобы мне завидовали даже самые известные люди.       Мальчишка в полосатой футболке мечтательно посмотрел на небо. Из-под нестриженой пепельной чёлки глядели два разноцветных глаза, они будто надеялись, что откуда-то с неба вот-вот свалится что-то, что кардинально изменит его жизнь.       — Не знаю, Мёдс, — вздохнул рядом сидящий парень в тёплой шипастой кожанке с алой сатанинской звездой-наклейкой на правой части груди. — Это звучит как-то… невозможно, а?       Парень чиркнул зажигалкой и поджёг сигарету, пачку которой ещё с утра стащил из киоска. Странно, что отец не нашёл её. Несмотря на то, что Ганнибалу (он терпеть это имя не мог, предпочитая более сокращённую версию) было всего тринадцать, он уже дымил, как паровоз, а иногда от него даже тянуло приторным виски. Как сейчас.       — Для меня, блять, нет ничего невозможного! — топнул ногой Мёрдок и, поскользнувшись на гладкой черепичной поверхности крыши, шлёпнулся на свою тощую задницу, глухо выругавшись, потирая ушибленное место.       От нелепости младшего брата Ганн не сдержал смеха и в ту же секунду заржал, как конь, которому в гриву жука подсадили.       — Заебись, Ганн, — бросил Мёрдок, усаживаясь на самом краю крыши и спуская ноги с края.       Отсюда, с невысокого, запущенного отцовского домишки, открывался очень красивый вид, не идущий в сравнение даже с картинками из журналов. Дом семейства Никкалс был построен на окраине городка так (то ли это было задумано, то ли так получилось), что с его крыши был виден вдалеке угасающий город, который Мёрдок всей своей чёрствой душой жаждал сжечь.       Ганнибал печально посмотрел на брата, впервые за несколько лет почувствовав укор совести. Но он же всегда ржал над мальчишкой, а сейчас-то что? Задел за живое?       — Ладно, старина, сорян, — Ганнибал придвинулся к брату, закинув ему руку на плечи. Тот сжал её и здорово так цапнул зубами. Парень вскрикнул, — Блять, извини, чё ты ещё хотел услышать, а?       Мёрдок презрительно посмотрел на старшего брата и сжал губы. «Что я хотел услышать? Ну, например, то, что ты в меня веришь, кусок дерьма!»       — Проехали, — ответил Мёрдок и снова уставился в небо. «Что он там нашёл?» — Ганнибал старался сфокусироваться на той же звезде, что и Мёрдок, но в упор не понимал, что привлекло малого в этих сгустках газа.       — Звезда падает, — заметил Ганн. Он проводил ее, медленно исчезающую на горизонте, взглядом и хмыкнул. Примерно до десяти лет он верил, что падающая звезда — это кто-то помогающий исполниться твоему желанию. Как же глупо. Спустя несколько месяцев Ганнибал узнал от отца, что на самом деле значат падающие звёзды. Возможно, тогда первый огонёк надежды погас в глазах маленького Никкалса.       — Кто-то умер, — Мёрдок тоже знает. Знает, что глупо надеяться на какие-то звёзды. Ему проще взять гитару и поехать по миру, чем верить в черт знаешь что. — Так тупо.       — Что именно? — Ганнибал изумлённо приподнял бровь.       — Сидеть тут, пялиться на эти звёзды и ничего не делать! — Мёрдок даже прикрикнул. — Почему мы должны чего-то ждать? Давай сбежим!       — Воу, братишка, ты бухнул чего? — «Хотя какой там, Мёрдсу всего восемь». Хотя почему-то Ганн был как никогда уверен в том, что Никкалс младший сейчас был абсолютно серьёзен. Достаточно было посмотреть на его выражение лица: напряжённые блестящие глаза, сжавшиеся зубы и сдвинутые брови. Да этот парнишка был серьёзнее самого строгого вояки!       — Да нет же! Ганн, блять, неужели тебе не надоело вот это всё? — гаркнул Мёрдок и яростно всплеснул руками. — Каждый сантиметр этого дома, каждый миллиметр уёбка отца?       Ганнибал хмыкнул и печально, но довольно осуждающе посмотрел на младшего брата. Быть может, малолетнему спиногрызу не нужно верить? Его глупый энтузиазм можно было списать на возраст, но… Ганн был уверен, что Мёрдок слишком рано повзрослел, он толкал достаточно философские речи о своём грядущем будущем и делал то, о чём бы ни один восьмилетка даже не задумывался — ставил цель покорить весь мир.       — А если не хочешь, я сам сбегу, — решительно отрезал Мёрдок, увидев несобранность в глазах брата. — Справлюсь со всем один. Без тебя и без… отца. Без всего этого гребаного города! Уеду, и ты будешь слышать обо мне на каждом углу, в каждом телеке!       Ганнибал поджал губу и какое-то время молчал. Кажется, было слышно, как тихий вечерний ветерок шелестел листвой, как где-то внизу, в траве, стрекотал сверчок. Мёртвая тишина.       — Хэй! — вдруг воскликнул он, привлекая к себе внимание помрачневшего Мёрдока. Тот даже не думал смеяться. — А кто ж тебя защищать-то будет? Мёрдс, ты настоящий псих! А ты знаешь, я за любую шумиху! Я с тобой, братишка.       На какое-то мгновение губы Мёрдока дрогнули. Он попытался улыбнуться?       Да, даже сейчас, спустя сорок лет, Ганнибал уверен, что это была улыбка. Мерзкая, некрасивая, но всё же улыбка Мёрдока Альфонса Никкалса, который наверняка уже забыл даже как произносится это слово.       Ганнибал отхлебнул из кружки. Кофе был со вкусом химикатов, которыми моют посуду. Но этот приторный, несладкий напиток хоть как-то отвлекал от нахлынувших мыслей. «Гребаная ностальгия!» — Ганнибал треснул кружкой по столу. Его очень редко беспокоили подобные вещи. Зачастую Ганн предпочитал пропускать эти моменты за бутылкой крепкого алкоголя или хорошим таким косяком, но сейчас ничего такого под рукой не было… Только поганый кофе, который он сделал себе сам, а не купил, по обыкновению, в забегаловке.       Довольно сложно было отвлечься от воспоминаний из детства, в котором Мёрдок был более-менее нормальным, по сравнению с сегодняшним. И Мёрдок-из-детства нравился Ганну гораздо больше, чем Мёрдок-повзрослевший. С Мёрдоком-из-детства он бы с радостью сбежал даже на край света, помог бы исполнить заветную мечту. А вот с Мёрдоком-повзрослевшим наоборот, хотелось как можно меньше видеться и держаться подальше… желательно, на самом краю света.       — Мёрдо-о-ок! — донёсся откуда-то снизу яростный голос отца. Себастиан опять набрался в стельку и жаждал почесать кулаки об сынишку.       — Ганн, — тихо начал Мёрдок и как-то с надеждой (хоть и тщательно пытаясь скрыть её) посмотрел на старшего брата, — давай прямо сейчас сбежим? Нахуй отца, нахуй эту дыру… Идём покорять мир!       Ганнибал как-то задумчиво посмотрел вперёд, поджав губу. Его взгляд пробежался по далёкому горизонту в нежно-розовом оттенке. Наступала ночь. Пора, когда можно было расслабиться хотя бы на миг. Ведь именно ночью можно было избежать жестоких побоев отца, именно ночью можно было укутаться в одеяло, сесть на подоконник и смотреть на звёзды, как на что-то невероятно недостижимое… Как мечта Мёрдока.       — Ну, что? — от длительного ожидания Мёрдок начинал заводиться. — Ганн, ты со мной?       Ганнибал растерянно хмыкнул и улыбнулся:       — Давай подождём, Мёрдс… Я не могу вот так сходу бросить родной дом и уйти неизвестно куда неизвестно зачем.       — Неужели тебе не насрать на эту дыру, Ганн? — перебил Мёрдок. — Тебя она чем-то заботит? И отец, и эта помойка, которая для тебя дом?       Мальчик резко вскочил на ноги и сжал кулаки. Во всяком случае, он мог дать взбучку родному брату — цапнуть за ухо, оставить фингал под глазом… Иногда Мёрдок забывался и мог поднять руку на старшего, в то время как последний из принципов не мог навредить родственникам. К сожалению, даже отцу.       — Ганниба-а-ал! — уже более яростно донеслось откуда-то из дома.       — И ты пойдёшь? — не отрывая взгляд от пола, спросил Мёрдок.       — Прости, Мёрдс… Я с тобой, да, но чуть позже. Давай ночью поговорим, а? — что-то не особо верилось.       Ганн быстро потушил сигарету о почерневшую черепицу и заныкал туда же. Себастиан не особо заботился о здоровье собственных сыновей, однако если спалит кого-то из них за затяжкой — всыпет так, что мало не покажется. Приходилось делать нычки.       — Подстилка, — прошептал Мёрдок, глядя на то, как его старший брат, хоть и разделяющий его ненависть к отцу, всё равно бежал по первому зову. Боялся синяков, боялся, что его унизят и сунут рожей в говно. А вот Мёрдок ничего не боялся. Пускай, он пока не знал, сколько дерьма вытерпит в будущем, но был уверен, что с ним справится. А вот что насчёт Ганнибала…       Парень спустился по лестнице на чердак, а оттуда уже ломанулся на кухню. К папашке.       — Подстилка, да? — подумал вслух Ганнибал.       Интересно, а если бы отец сейчас был жив и позвал бы его, он бы пришёл? Уже нет. Он на себе испытал всю чернь этого ублюдка и с превеликой радостью держался бы от него на расстоянии пушечного выстрела. Хотя бы потому, что тот опозорил его на глазах младшего брата. Да, Мёрдок всё видел.       — Я вижу, как ты на меня смотришь! — громким басом сказал Себастьян, ударяя кулаком по столу. Его давно начало раздражать то, что сынок как-то искоса поглядывает на родного отца. Отца, чтоб его! Не друга, не приятеля, а отца! Ни капли уважения к старшим. — Ты думаешь, я не замечаю, когда каждый раз, приходя в дом, ты — словно щенок — забегаешь в комнату и до вечера нос оттуда не высовываешь? Думаешь, я не вижу этого, чёрт ты бесхвостый! Да я тебе покажу сейчас, что значит на меня так смотреть!       В глазах Ганнибала теперь был страх. Он уже ощущал на себе удары широкого кожаного ремня. Снова воображаемый удар, и мальчик со страху бежит к себе в комнату. Он хотел спрятаться от этой боли, но… Она сама приходила к нему, если не наяву, так в кошмарах.       — Я тебе покажу, чёрт! — Себастьян успел схватить сына прежде, чем тот успел убежать, и притянул к себе, поднимая так, чтобы его ноги не касались пола, чтобы он не мог вырваться, даже при всём желании. Как сейчас. — Ты мне уже надоел! — мужчина откидывает сына к шкафу, вставая над ним. — Никто из вас двоих не уважает меня! — последовала жёсткая пощёчина. Щека моментально покраснела. Себастиан высунул острый язык и медленно, даже пошло, прошёлся им по губам:       — А теперь побудь молодцом и сделай папке доброе дело.       Проведя костлявым пальцем по ширинке старых джинс, Себастьян провёл им же по лицу мальчика, затем резко схватив за подбородок и притягивая к ремню.       — Давай, парень. Доставь наслаждение моему стволу, — мужчина взглядом приказал расстегнуть ремень, на что мальчик лишь опустил голову. Как же это раздражало, просто выводило! А этот назойливый парень всё никак не хотел слушаться.       Сжав маленькие ладошки в кулаках, Себастьян чувствовал, как они потеют от страха. Да, мальчик боится своего отца, боится, что тот может его убить, но Себастиан не сделает этого, он лишь напугает, заставит дрожать. Он может искалечить сына, надругаться над ним, заставить… отсосать. Но никак не убить.       Себастиан обходит сына вокруг, затем резко вскидывает руку и с размаху впечатывает сына спиной к стене.       Расстегнув ширинку старых джинс, Себастьян проводит по лицу мальчика, резко хватая того за подбородок и притягивая к ремню.       — Пап, — жалостливо бубнит мальчик, слегка дёргаясь под сильной хваткой отца, но тот слишком быстро и сильно придавливает его к себе.       Сильные пальцы стискивают волосы мальчика у корней. Себастиан давит ладонью, и мальчик послушно запрокидывает голову назад. Мужчине открывается вид на выступившие вены и на нежную смуглую кожу. Себастиан наклоняется к шее, проводит кончиком языка по венам на ней и задевает её острыми зубами, надкусывая, оставляя рану.       Ганнибал уже орёт. Ему больно. По телу проносятся табун мурашек, тёплый пар от дыхания Себастиана и острая боль, пронизывающая до самых костей. Нестерпимо больно, особенно, когда родной отец кусает за шею в попытке утолить желание.       — Давай! — уже орёт Себастьян, притягивая сына к ширинке. Мужчина издаёт блаженный стон, когда тонкие пальцы мальчишки наконец прикасаются к набухшей плоти.       Почему он вспоминал об отце именно это? Потому что это было напоминанием о самом жутком, что может случиться в его жизни? Или же это просто единственное воспоминание об отце, о том какой же всё-таки тварью он был?       Во всяком случае, оба варианта чертовски противные. И после того случая Ганнибал понял, что всё-таки может поднять руку на родственника. Может быть, даже на Мёрдока. «Но как-то не особо хочется проверять», — Никкалс посмотрел на свою костлявую ладонь и сжал её в кулак. Несколько мозолей от частого ношения оружия в руке дали о себе знать, онемев.       На крики брата прибежал Мёрдок. Он застыл в дверях кухни, увидев эту ужасную картину. На его глазах застыли слёзы. Он встретился взглядом с покрасневшими заплаканными глазами Ганнибала.       — Мёрдок, — тихо прошептал тот. Он совсем не хотел, чтобы всё так вышло. Чтобы Мёрдок увидел это дерьмо… — Помоги мне, — ещё тише добавил Ганн, надеясь, что отец не услышит.       И он действительно не слышал. Себастиан был слишком сильно занят тем, чтобы вдавливать голову сына в собственную промежность и стонать, представляя, что это очередная шлюха.       Мёрдок медленно подходил к отцу со спины. Последний даже не слышал шагов за собственными стонами. Боялся ли он Себастиана? Возможно. Он мог обделаться от одного только вида отца, которого он давно называл как-то по-своему, но не отцом уж точно. Даже спящий он внушал ему животный ужас. Гематомы на теле начинали будто болеть сильнее, когда Мёрдок видел отца. Ещё одних побоев попросту не избежать, если Себастиан сейчас развернётся и увидит его совсем рядом… с ножом в руках.       Нож в его руках оказался как-то случайно. Лежал на столе, совсем рядом с краем, измазанный кетчупом и каким-то джемом. Рука Мёрдока потянулась к нему, как только его глаза увидели всю эту ужасную картину, потянулась и сжала нож так крепко, что казалось, будто она сейчас сломает его ручку. Мёрдок скрипнул зубами и ужасно оскалился.       Ганнибал видел всё, но не смел сопротивляться. Он ждал того судьбоносного момента, на который так сильно рассчитывал Мёрдок. Он просто шёл вперёд, не обращая внимания ни на осколки бутылок, больно вонзающихся ему в босые стопы, ни на тот факт, что отец может в любой момент обернуться. Он шёл, сжимая самый большой кухонный нож, который только есть в этом доме. Его костяшки побелели от напряжения, пальцы хрустели.       И вот Мёрдок делает шаг и останавливается совсем рядом с отцом. «Какой же он огромный!» Его взгляд прикован к рукам Себастиана. Он хорошо помнит, как они сжимались в кулаки, как месили и его, и брата. Он бил всех, кто когда-то входил в его семью. Не исключено, если ещё и жену. Если бы он продолжал бить только Ганнибала! Но, нет, он переключился и на Мёрдока. И теперь должен умереть. Это будет недостойная расплата за всё то дерьмо, что он учинил, но Мёрдок постарается… Себастиана даже в морге не узнают.       На секунду Мёрдоку хочется бросить нож и убежать: «А что если он повернётся?» Тогда он сначала порешит его, а потом займётся Ганном. Бедным Ганном, который выстрадал не только побои… но и это блядство.       Ещё шаг.       Мёрдок стоит за спиной Себастиана и отчётливо слышит каждый приглушённый мат, сказанный сквозь зубы, каждый стон и противное сопение, хлюпающие звуки и отнекивание Ганнибала. Мёрдок возносит нож. Медлит. Но ярость, вскипающая внутри, не может ждать. Она заставляет действовать.       Никкалс делает резкое движение, и вот уже нож торчит в нижней части спины отца. Красиво вошёл, по самую рукоять. На лицо мальчика попадает кровь, фонтаном струящаяся из поясницы. Себастиан хрипит, разворачивается лицом к младшему и замирает. Мёрдок смотрит на него исподлобья, исполненный самой лютой злобой. Отходит назад, давая телу грохнуться на пол. Его глаза с красными прожилками дико расширены.       Мёрдок видит, как Себастиан пытается встать, что-то невнятно хрипя, видит, как он тянет к нему свои огромные когтистые лапища, и отходит.       Ганнибал отползает к брату и прячется за его спиной, словно боясь, что отец восстанет. Мёрдок обходит полуживое тело, пятясь, как только Себастиан, мыча, пытается ухватить его за ногу. Затем вырывает нож и вновь наносит удар. Ещё и ещё, пока от спины Себастиана не остаётся бесформенное месиво.       Из рук Мёрдока выпадает окровавленный нож. Мальчик смотрит на алые ладони, и у него сдают нервы.       По дому разносится душераздирающий вопль.       Это до сих пор остаётся самым ужасным кошмаром Ганнибала — вид изуродованного отцовского трупа… Его помутневшие глаза и последний вздох. «Сам виноват», — больше Ганн ничего не мог сказать. Даже если бы Мёрдок не… ну, не сделал это с Себастианом, он всё равно загнулся бы, не дома, так в подворотне.       Ганнибал отхлёбывает из кружки давно остывший кофе и проводит взглядом по появившемуся у входа синеволосому «дружище». Искоса рассмотрев его, он хмыкнул. Пара кофейных пузырей мерзко полопалась и холодные капельки попали в глаза. Ганнибал поморщился. «Интересно, а синевласка смог бы убить ради родного брата? По внешнему виду не скажешь… Аргх, да кто я такой, чтоб этого чувака судить?» Может быть, Ганн был уверен, что Стю-Пот гораздо выше и сильнее, чем кажется. «Хах, может быть…»       — Мы… уйдём отсюда! — Мёрдоку кажется, что он кричит, но это только шёпот. — Пора валить из этой дыры!       Никкалс хватает Ганнибала за руку и силой утаскивает вон из дома. Старший всё ещё пребывает в ступоре.       — Хэй! — Ганн окликнул маячащего у плиты Стю-Пота. — Приятель, как ты думаешь, почему я сюда пришёл?       Стюарт какое-то время пристально изучал слишком серьёзное лицо Ганнибала, поджав губу. Что он мог сказать? Он много что думал… Например, что Ганн теперь стал их нахлебником, что теперь в их доме стало на одного Мёрдока больше, но самое нормальное из этих предположений было только:       — Я думал, ты пришёл извиниться перед Мёрдсом.       Ганнибал поперхнулся кофе: — Блять, неа… Хотя, — «и это тоже, но всё-таки…», — знаешь, я, типо, в бегах. Не знаю, как тебе сказать это… Кхм, меня, типо, копы розыскивают. Вот поэтому я у вас всего на пару деньков.       Стюарт практически окаменел, хотя его лицо выражало полнейшее недопонимание. «Мы укрываем преступника?» Он даже боялся спросить за что такого человека, как Ганнибал, может разыскивать полиция. За насилие, кражу или хуже… убийство? Поэтому Стю просто угукнул, вернувшись к готовке. Он видел, как его буквально буравят два тёмных глаза Ганна, но он, хоть и вздрагивал, но не подавал виду. Или от него, как и от Мёдса, ничего нельзя скрыть?       — Приятель, ты же хотел у меня что-то спросить, так? — Ганнибал отставил кофе в сторону, понимая, что намечается довольно долгий разговор. Он сложил руки на груди и откинулся на спинку стула, широко расставив ноги.       — Откуда ты…       — По глазам, друг, — ухмыльнулся Ганн, обнажив острые резцы.       — Понимаю, что лезу не в своё дело, но… За что тебя ищут? — Стюарт осторожно посмотрел на Никкалса старшего, растерянно потирая локти.       — Скажем так, — Ганнибал постучал острым когтем по зубам и прикинул в мозгах, как бы получше описать ситуацию, что произошла сорок лет назад, — я взял одну серьёзную вину Мёрдса на себя. Возможно, он именно из-за меня сейчас спокойно сидит у себя в комнате и курит. — «Хотя не факт. Он точно добился своего спокойствия сам. Через связи или деньги… Кто знает?»       Ганнибал посмотрел в потолок, где медленно раскачивалась маленькая, но довольно красивая люстра нежно-коричневого оттенка. Она дрожала от слишком громкой музыки — гитарного соло Мёрдока. Было только одно правдивое предположение, что он сейчас пишет новую песню… Возможно, хит для будущих поколений. Мёрдока совсем не заботил нож, который остался валяться подле отцовского трупа. Его не волнует, что он «наследил», что теперь копы точно пойдут по их следу, если кто-нибудь из соседей (и так редко захаживающих к ним) всё-таки найдёт мёртвого Себастиана, распластавшегося по середине кухни.       — Я… я… Мёрдс! — запинаясь и потихоньку отходя от шока, позвал Ганнибал. Младший Никкалс, хоть и пытался проигнорировать оклик, всё равно обернулся.       — Чего тебе? — гетерохромные глаза Мёрдока блеснули, а светло-красный зрачок, кажется, стал алым.       — Мёрдок, я так не могу! То, что я видел… что ты сделал… Я боюсь, Мёрдок! — жалостливо лепетал Ганнибал, захлёбываясь собственными соплями. Его тело дрожало от пережитого, а страшный образ Себастиана всплывал перед глазами. — Теперь всё будет по-другому. Если нас найдут… тебя… ты же сгниёшь в грёбаной камере!       — Очнись, Ганн! — Мёрдок со всего размаху влепил брату пощёчину, приводя того в чувства. Последний молочный зуб вылетел изо рта Ганнибала, белым пятнышком поблёскивая в последних лучах закатного солнца. — Теперь мы сможем жить по-другому… Заработаем денег, станем богатыми. Я наконец буду на сцене! Столько всего, Ганн, перед нами же открывается целый мир!       — Да, но очень опасный! — вспылил Ганнибал, потирая раскрасневшуюся щёку. — После того, что мы совершили, мне не будет покоя. Я просто не смогу… Я же… я же, блять, загнусь!       — Конечно, загнёшься без меня-то, — Мёрдок схватил брата за плечи и хорошенько потряс. — Но я-то тут. Отныне, Ганн, мы будем путешествовать! Главное, держись меня, и мы познаем этот чёртов мир!       — Мёрдок, — Ганнибал поднял на брата заплаканные глаза и вздохнул, — прости, но… я так не могу. Пусть я отправлюсь в приют, но я не могу сбежать… Мне страшно…       — Тебе что, лучше в приюте, чем с родным братом? — взбесился Никкалс. Он сжал кулаки до побеления костяшек. На лбу выступила неприятная испарина, и без того всклокоченные волосы встали дыбом. — Ты кидаешь меня?       — Нет, Мёрдс, я… — Ганн протянул руку к плечу брата, но тот поспешил её скинуть.       — Отъебись, Ганнибал! — Мёрдок саданул кулаком по лицу брата. Не нарочно, просто… так получилось. Он занёс руку, чтобы скинуть чужую ладонь, но получилось врезать. Хотя, Мёрдоку было всё равно — те, кто его кидают, должны получить по заслугам. — Отъебись и вали на все четыре стороны!       — Прости.       Ганнибал на какое-то время замер. Он в упор пялился на раскрасневшегося от злобы брата, видел, какой он маленький для жизни на улицах, но слишком сильный для неё же. «Ты же выживешь, да?» Ганнибал почему-то был точно уверен в этом. Мёрдок ещё засветится на сцене, ещё станет известным на весь мир. А пока он маленький, совсем никому не нужный мальчуган. «Почему никому?»       — На вот, — Ганн протянул Мёрдоку свою шипастую толстовку. Может быть, для согрева, а может и для напоминания о себе. — И, да, с днём рождения.       — Примерно где-то так мы и расстались, — вздохнул Ганнибал, закончив свой рассказ. Он бы, конечно, отдал большее предпочтение тому, чтобы всё это осталось в мыслях, но почему-то, он был уверен, что синевласке можно доверять. — Да, я до сих пор чувствую себя скотиной… Особенно за то, что я потом всё-таки вернулся и наследил, чтобы за Мёрдсом не пошли копы. Типо, это всё-таки его рук дело… да и я хотел вину загладить как-никак.       — Удивительно, что Мёрдок выжил в бетонных джунглях, — Стю-Пот посмотрел в потолок, откуда со второго этажа всё ещё доносились неугомонные звуки гитары.       — А то ты его не знаешь, — оскалился Ганн. — Дай ему повод, и он горы свернёт! Ради мечты, так сказать, полезет в такую жопу, что тебе и не снилась!       Стю-Пот сочувственно хмыкнул. Ещё раз посмотрел на Ганнибала, на его потрёпанный старый плащ и кое-где дырявую водолазку с высоким тёплым воротником. Сколько этим вещам лет? Они выглядят так, как будто их носили, не снимая, год или даже два. Да и их хозяин выглядит как-то… скверно. «Пожалуй, самое нормальное слово, которым можно охарактеризовать Ганнибала Никкалса». Стю остаётся только представлять, что мог вытерпеть Ганн, скрываясь от полиции на протяжении сорока лет… Да и его сто пудов ловили. Не вечно же человек будет бегать от копов и их собачонок.       — Кхм… ну, я, пожалуй, пойду. Мне ещё с бумажками возиться, — Стю-Пот выключил бурлящий овощной суп, вытер руки о белый передник (кстати, довольно милый, как отметил Ганн) и собирался покинуть кухню.       — А может, тебе помочь, а? — Ганнибал повернул стул в сторону Стю. — Ты, типо, сейчас выслушал меня… Помог. Мне приятно, и я тоже хочу помочь тебе.       «А, может быть, Ганн и не такой уж плохой человек? Тот случай и правда можно списать на глупость в силу возраста, и просто забить на это…» Однако, Стю-Пот всё же отказался. Не потому что ему было противно общество Ганна (хотя специфический запах от него иногда сильно действовал на нервы), а потому, что это исключительно его задача. Он тогда занят: тихо сидит в своей комнате, слушает душевную музыку, а главное — не маячит перед Мёрдоком и не рискует отхватить леща. А то, что бумажек много — это в плюс. Быть может, есть шанс, что среди них завалялось письмо от поклонника?       — Как знаешь, приятель, — Ганн взглядом проводил синевласку из кухни и вернулся к своему уже остывшему кофе.       «Ну, нахер!» Он больше не будет пить эту бурду, вдруг ещё какие-нибудь ненужные воспоминания нахлынут, и от них уж точно будет не отвертеться! Он лучше вон… суп голубоволосого поест, чем выпьет этот чёртов кофе.       Внезапно что-то громыхнуло сверху. Ганнибал вскочил со стула, рефлекторно повернул голову в сторону звука и побежал к лестнице. Там стоял его «дружище», прижимая руки к груди. Его будто трясло, ноги дрожали, а нос то и дело шмыгал.       — Что-то не так? — спросил Ганнибал, показавшись рядом с лестницей.       Две чёрных пятна уставились на него. И о том что это глаза свидетельствовали только два мерно подрагивающих белых зрачка. Ганн слышал голос голубоволосого. Кажется, его несколько раз ударили (или это были перила?), слышал какие-то невнятные речи и, кажется, своё имя. «Хм… интересно».