Плэйбой из ада.

      Когда Чонгук был маленьким демоном и родился у Сатаны третьим по счету, ликовала вся преисподняя. Он встретил мир взглядом волчонка, с черными, как смоль, волосами и дикими глазами, внушающими страх сильному, взрослому демону. Все сразу поняли, чей отпрыск Чонгук, все сразу поняли и начали его любить, ведь в нем изначально чувствовалась жажда власти.       Но Сокджин его любил не поэтому. Не потому, что у него хороший отец, он самый главный претендент на престол и вообще, еще один замечательный демон. Или потому, что красивая мордашка, кожа, как у куколки, и задатки великой силы в чужих, еще маленьких руках. Сокджин его любил просто так, ходил с ним, любил потискать маленькую недотрогу, и, как же это, главная дива и брюзга из всех и вдруг держит малыша Чонгука на руках слишком спокойно, целуя мягкие щеки пятилетнего мальчугана. Как бы Сокджин там ни старался, Чонгук смотрел на него с нахмуренными бровями, с надутой нижней губой и старался прятаться в чужой шее.       — Слушай, дай сюда моего сына, ты как курица с яйцом.       — А вот и не дам.       Говорил Сокджин своему другу, а по-простому — Джиёну, смотря на мальчика, уснувшего на его плече. Видимо, устал хмуриться, подумал Джин и отнес маленькое тело в свою спальню.       Когда родился Чонгук, он покорил Сокджина одним взглядом и завоевал отдельное вип-место в чужом черством сердце.       Но знаете, чем больше рос Чонгук, тем больше Джин закалял его и обращал внимание на других детей Джиёна, особенно на Чимина. Он скорее похож на ангела, но он более мудр и холоден.       А кто объяснит избалованному вниманием и любовью ребенку, что он не один? Поэтому Чонгук выл на все подземелье и вызывал своих братьев на бой. А тем все равно, они хоть немного, но старше Чонгука, поэтому просто отвлекали его.       Сокджин просто хотел вырастить из него бойца за престол. А вырастил бойца за собственное внимание.       Хотя кто его вообще просил воспитывать и растить чужого отпрыска? Никто.       Он сам пошел и начал делать это.       Джин скучал по маленькому и тихому Чонгуку, который часто хмурился и прятался лицом где-то за ногой старшего.       — Гукки, малыш, иди ко мне.       — Не пойду.       Резкий ответ для послушного ребенка. Точнее, послушного только для Кима, нежели для кого-то другого.       Джин нахмурил брови и сел на колени перед маленьким принцем, который отвернулся спиной к блондину, не желая слышать его голос ни разу, затаив обиду в своей маленькой груди. Злость, непонимание, обида и задетая самооценка мальчишки — все это смешалось в слёзы, которые текли по бархатным, бледным щекам и так сильно жгли глаза, что Чонгук не хотел их открывать. Почему? Почему не он, а Чимин? Почему любимый хён вдруг решил поменяться так резко?       Тогда Чонгукки впервые сказал, что он ненавидит Джина. И стал принцем Чонгуком, капризным, высокомерным и бесподобным. Отражением Сокджина. И вырос он действительно тем, кем хотел его вырастить Сокджин. Он умный — Джин — и два раза ему повторять не стоило. Он наблюдал за младшим со стороны, но не показывал никакой заинтересованности и играл в его игру по его правилам, где Джин — ключевая фигура, которую обязательно нужно устранить.       И, наверное, оба помнят об этом. ***       Гук старшему попадается внезапно, когда красноволосый инкуб валяется на траве мертвым грузом, не шевелясь и, кажется, не подавая признаков жизни. И почему-то Джин не сильно беспокоится за него внешне. Зато в душе у него все переворачивается: он понимает, что младшему, при его-то характере, очень даже сложно приходится.       Блондин поднимает тяжелое тело на руки с необычайной легкостью и несет Чонгука в лазарет, где его обхаживают около двух дней. Здешний демон-целитель с таким еще не сталкивался: обычно эти существа сами могут позаботиться о себе, но, увидев лицо инкуба, лекарь чуть не подавился слюной.       — Это принц? — спрашивает мужчина, глядя на Сокджина.       — Принц.       К носу парня подносят какой-то отвар из чего-то поистине тошнотворного, что сознание приходит к Чонгуку само и он зажимает рукой рот, стараясь глубоко дышать. Он не в силах открыть глаза, а голове все еще мутит, кажется, что мир вокруг него очень быстро кружится.       — Думаю, Вам, Асмодей-ши, стоит пополнить его энергию, а как, при таком-то состоянии, — решать Вам.       Лекарь уносит чашу, исчезая где-то за чаем в своем кабинете, а Киму мучайся с самым противным отпрыском подземелья.       Джин смотрит минуту на беспомощного Чонгука в постели и садится на край кровати. Младший дышит тяжело и сбито, закрыв глаза. Сейчас, когда он совсем без сил, Сокджину кажется, что перед его глазами ангел, а не сущий разврат, что даже гладит его по розовым волосам и щеке.       — Хён-а… пожалуйста… возьми меня к себе. Мне не нравится здесь.       И вправду. Сокджин совсем забыл, что в детстве Чонгук не переносил лекарей, поэтому лечил его раны всегда Джин, пока его способность быстро регенерировать не проявилась. Она у него до сих пор не в идеале, поэтому не стоит ему вообще ранить себя. А каждый поход к лекарю кончался дикой истерикой и избиением крохотными ладошками.       — Хорошо.       Ким просто берет Чонгука на руки, подхватив под крепкие ягодицы. Чонгук висит мёртвой тушей, слабо тыкаясь холодным носом в горячую шею хёна, и вдыхает его аромат. Он не сладкий, не горький, он приятный и непонятный, совсем родной, и сам Чон впервые позволяет своим чувствам вновь взмахнуть крыльями в груди. Он впервые за долгое время думает, что роднее этого мужчины у него нет. И оба они играют в глупую игру, которая нужна для Чонгука.       А ещё любовь у них к друг другу больная.       — Хён-а, — хрипло и совсем тихо так, на ушко, прижимаясь чуть сильнее, пробует потереться о белую кожу.       И молчит. Джин укладывает Чонгука на свою кровать, снимает с него одежду, укрывая и думая, что сейчас проебется. И проебывает в свои ворота осознанно, когда у Чонгука ноль усилий. Он смотрит только из-под полуоткрытых ресниц и ждет. Джин не заставляет ждать долго, снимая с себя все, что есть, и решает, что паршивец сдержал обещание. Просто он упрям и не станет делать это с кем-то другим.       Чонгук хочет только с Джином.       — Что ты… Хён…       Асмодей прикладывает палец к губам мальчишки, а затем целует.       — Дай мне любить тебя. ***       Сокджин никогда не думал, что когда-то будет трахать Чонгука на своей постели и наблюдать за сонным, обессиленным, таким усталым лицом. Чонгук и вправду ангел. Только его розовые волосы к утру становятся чёрными, ноготки — аккуратными, а рога снова красивы и украшены дорогими камнями. Старший не спешит уходить, поглаживая нежные щеки своим большим пальцем и просто наблюдая за умиротворенным лицом младшего, который спокойно спит.       — Маленький паршивец.       — Слышу все.       — Так ты не спишь? — Сокджин даже не спрашивает, а утверждает, но руки от лица не убирает.       — Просто ты очень приятно гладишь меня, — тот улыбается легко, а затем подползает к старшему, — на самом деле, я просто не хотел уходить.       — Я ведь не выгоняю тебя, Гукки.       — А вдруг здесь бывает Чимин? — острит тот, ревниво смотря куда-то под одеяло, и Джин широко улыбается. — Откуда я знаю.       — Мы ведь только переспали, а ты уже ревнуешь, — шутит тот.       — Как ты можешь это говорить мне?       У Чонгука начинают дрожать губы, но он не заплачет, отвернувшись спиной к старшему и стаскивая с Кима одеяло, кутаясь. Джин же неспешно лезет в это одеяльное гнездо, обнимая брюнета за талию и прижимаясь горячей грудью к широкой спине. Разве не мил он? Мил, даже очень.       — Ты должен любить только меня. Я тебе приказываю, как наследник трона и главный из семи грехов. Приказываю.       — Повинуюсь.       Внутри приятно теплится.