МИШАСЛАВА

Каждый раз напиваясь, Слава пытался вспомнить мамино лицо. Сидел в густом сигаретном дыму, прислоняясь к стене, глотал сторублёвую водку и цеплялся за обрывки детских воспоминаний, всматриваясь в смазанные, ускользающие от него детали. Её не стало лет десять назад. Может больше. Слава уже потерял счёт времени. И когда он был на могиле в последний раз? Там, наверное, уже всё давно поросло полынью и даже не видно надгробия. Отцу нет до этого дела, а Слава постоянно находит отговорки. Нет времени, устал сегодня, а давай лучше на следующей неделе, у меня сейчас нет настрония. Слава запрокинул голову, судорожно вздохнув. Ударился затылком, но не почувствовал. Какой же он мудак всё-таки. Убегает от чего-то вечно, прячется. Отстроил вокруг себя железный занавес. Не выходит за него и почти никого не подпускает. Боится. — Слав? — Миша взмахнул рукой, разгоняя клубы дыма и поморщился. — Опять ты пьяный. Злится. Думает, опять без причины. Миша вообще не пьёт, даже на праздники. Для Миши — это нельзя, табу, не простит себя никогда, если притронется. Миша сам многое пережил, но иногда воображает, будто знает всё. — Я не слышал, как ты вернулся, — Слава докурил последнюю. В глаза не смотрит, стыдится слёз. Думает, что голос его не выдаст, но губы предательски дрожат и язык заплетается. — Слав? — уселся рядом, несмотря на стойкую перегарную вонь. — Что случилось? Попытался приобнять за плечи, прижать к себе. Слава сопротивлялся, но неохотно. Отворачивал лицо, разглядывал двор через окно, пытался проглотить ком в горле. — Слава, — Миша позвал его по имени, мягко, не настойчиво, ласково утыкаясь носом в ухо. Погладил по плечу. — Я хочу сдохнуть, — хрипло сказал Слава, закрывая глаза. — Зачем? — Да просто хочу и всё, не спрашивай. — Слава вслепую нашёл его ладонь и сжал покрепче. — Ты только не уходи, ладно? Мне так... херово, Миш. Миша догадался. Ему достаточно красных глаз и сбитого дыхания, которое Слава ещё держит в узде. — Я тут, Слав. Всё хорошо, — Миша потёрся носом о его шею, положил другую руку ему поперёк груди, обнял. — Да ни хера ничего хорошего. Слава ещё долго дрожал в тёплых Мишиных руках. Кусал губы и беззвучно плакал, вытянув щетинистую шею. — Я мудак, Миш. Такой мудак.