***
Чонгук встречи с Тэхёном не выдерживает. Альфа не искал, не переживал, с другим омегой был, улыбаясь всем и общаясь так, словно Чонгука в его жизни никогда не было. Чонгук для него лишь развлечением оказался, что больше не стоит ни времени, ни внимания альфы. Чонгука это осознание прошибает под все двести двадцать вольт, из-за чего ноги подкашиваются. Ни сил, ни желания, ничего нет, внутри огромная чёрная бездна. Чонгук больше не слышит голосов вокруг, все сжалось, будто в вакууме. Омега тёплые сильные руки другого альфы ощущает, что обжигают пламенем, чувствовать которые на себе совсем не хочется. Но находиться здесь он больше не может, он себя с трудом с пола поднимает, цепляется за руки Вонхо и неподъемной тушей себя тащит в сторону выхода. Ему настолько плохо, что ноги еле как передвигаются, а внутри все скручивается в болезненные спазмы, заставляющие согнуться пополам и за живот схватиться. — Чонгук, — голос обеспокоенного Вонхо слышать совсем не хочется, хочется слышит низкий баритон у самого уха, но альфа ловко на руки берет и к своей груди прижимает. Вонхо ждали на приеме, Вонхо должен был познакомить отца с Чонгуком, но все не по плану пошло. Ему теперь перед отцом отчитываться, объяснять все, а альфа сам не до конца понимает, что вокруг происходит. Тэхён знает Чонгука, между ними что-то было в прошлом, возможно, есть и сейчас. Вонхо теряется. Чонгук вообще сломленный, разбитый, кажется, еще один удар, и омега точно больше не соберется никогда. Вонхо боится узнать, что Менсу сделал, что довел собственного сына до такого состояния. Альфе все кажется странным, ведь столько лет у Чон Менсу был один единственный сын Хосок, что выполнял всю грязную работу за отца. Спустя огромное количество времени узнается, что у Менсу есть сын, еще омега, еще и красивый омега, которого только на руках носить нужно, подарками заваливать и самыми вкусными десертами кормить. Вонхо сам не понимает, но омега именно такие чувства в нем вызывает, альфа «на потом» все мысли откладывает и несет Чонгука в сторону роллса, оставленного вместе с шофёром у обочины. — Отвезем тебя домой, — говорит альфа и ставит омегу перед машиной, чтобы открыть дверь, но Чонгук головой резко мотать начинает, ему нельзя в особняк, нельзя снова в эти четыре стены возвращаться, он там пленник, который шагу сделать в сторону не может. Омега под землю провалиться мечтает, все думает, почему асфальт не разверзнется и не поглотит, ведь Чонгук о большем просить не собирается. Чон опирается рукой о дверцу автомобиля, продолжая сгибаться пополам от резких болей в животе. — Я сам его отвезу, — доносится где-то сбоку, а аромат железа сразу окутывает, выбивая все остальное, даже мяту. Хосок на полпути к бару развернулся, чувствуя, как пёс внутри скулит и просится к омеге, что сейчас бледный около машины стоит. Рыжий ощущает, как ярок стал запах Чонгука, сладкие нотки в воздухе витать начали, оседать незримыми частицами и голову кружить, манить к себе. Течка. У Чонгука началась течка. Хосок на руки не сопротивляющегося омегу берет и в ауди сажает, мотор с диким рычанием заводит и с места срывается, чтобы Чонгука подальше от других скрыть, спрятать и не дать с ума сойти. Хосок будто чувствовал, приказывая себе не сорваться, не ехать на прием, но сейчас в душе облегчение испытывает. Альфа бросает взгляд на Чонгука, откинувшего назад голову и тяжело дышащего. — Хосок, Хосок, мне больно, мне очень-очень больно, — тихо произносит омега и за живот хватается, хнычет и молит всех богов эту боль унять. Чонгук — оголенный, истерзанный нерв при каждом прикосновении мучительную боль испытывает, которую ни одно обезболивающее не уймет. Чонгук кожу рвать на себе готов, лишь бы не ощущать, не чувствовать тысячи ножей, что режут изнутри, полосуют органы, так больно, что тянет блевать. Дрожь по телу разрядами проходит, Чонгук доныне не знал, что такое боль, физическая, когда твоё тело на части разрывает. Из-за пережитого стресса Чонгук совсем забыл о том, что он омега, что у него может быть течка, заставшая не в самое лучшее время. Именно тогда, когда он все время надеялся на того, кому в итоге оказался не нужен. Никому не нужен. Чонгук сгорает заживо, от огня не убежишь, не скроешься, огонь все вокруг поглотит и от него оставит лишь пепел. — Тише, малыш, тише, — говорит Хосок и своё дикое желание на омегу наброситься подавляет. Он везёт его на свою квартиру в центре, Чонгуку в особняк нельзя, его Менсу сожрет или убьет, или что-нибудь еще придумает. Чонгука на время спрятать надо ото всех, а, тем более, от себя. Хосок сжимает кожаный руль, пытается на омегу не смотреть, потому что от Чонгука у альфы голову сносит. Но он пса на цепь сажает, в клетке запирает, сильнее педаль газа в пол вжимает. Чонгук видит за окном быстро проносящиеся огни высоток, слышит, как бешено в груди бьется сердце, намереваясь разорвать грудную клетку. Чонгук открыто скулит, хнычет и просит Хосока, чтобы хоть что-нибудь сделал, чтобы потушил пламя, что все органы охватило. Чонгук все течки на таблетках проводил, сейчас они ему нужны как никогда, а еще ему хочется Тэхёна, но для Тэхёна — он никто. Чонгук воет, не сдерживает слезы и давится ими, потому что невыносимо тяжело. Омега шепчет ненавистное Хосоку имя альфы, но рыжий только челюсть до хруста сжимает. Чон паркует машину на подземной стоянке и громко хлопает дверцей. Контроль над животным на тонких струнах держится, еще чуть-чуть и Хосок сорвется, омегу прямо в машине разложит. Хосок удовлетворять свои желания привык, но не в этот раз, не с Чонгуком. Рыжий вытаскивает его из ауди такого красивого, стонущего, млеющего в его руках, что Хосок сжимает хрупкое тело руками, не рассчитывая собственных сил. Альфа доносит обмякшее тело до квартиры и кладет на кровать, а сам на кухню возвращается и роется в тумбочках. У него где-то были таблетки, которые сейчас так необходимы омеге, хотя все, что ему нужно — это член между ног, но Хосок не воспользуется его положением, ибо Чонгук для него святой, волшебный. Альфа находит нужную упаковку с белыми таблетками, набирает стакан воды и идет в спальню. Чонгук взмокший без рубашки лежит свернувшись калачиком на постели Хосока. Мужчина подходит к нему, оставляя на тумбочке воду и таблетки, притягивает омегу к себе. — Выпей, тебе полегчает. Альфа передает ему стакан и таблетки, Чонгук залпом выпивает, откидывается на подушки, в ожидании действия таблеток. Хосок уходит, слишком трудно сдерживать истинную сущность, что омегой обладать хочет. Рыжий упирается лбом в дверь, что разделяет их, мнимое препятствие создает, которое разрушить труда не составит. Пёс скребется, хочет Чонгука ощутить и почувствовать, но Хосок его за поводок оттягивает, бушующий внутри вулкан тушит. Он теряется во времени, не знает, сколько прошло, час, два, вечность, но слышит тихий всхлип за дверью и одним ударом выбивает её. Чонгук снова сорвано дышит, цепляется руками за простыни и комкает их, умоляет эту адскую ломку подавить, но она только сильнее становится. Кости хрустят, мышцы болят, все сводит в судорогах. Чонгук скинул с себя насквозь мокрые штаны и белье, надеялся, что таблетки помогут, но только хуже стало, жар сильнее стал. Чонгуку нужен Тэхён, но вокруг только запах крови, который медленно подбирается, заливает пол и стены, а после на кровать поднимается, омега уже весь в крови купается. Чонгук руки тянет, шею альфы обвивает и хнычет. — Хосок, мне плохо, я умираю. У Чона все защитные механизмы в один момент ломаются, он пытался, сдерживался, но как, когда под тобой самый красивый омега в мире лежит и сам просит помочь. Хосок целует, целует нежно, бережно, словно Чонгук — ценное сокровище. Губы у омеги мягкие, податливые. Руки альфы хаотично шарят по всему телу, мягко оглаживая ребра и живот, спускаясь ниже к бёдрам. Хосок таким ласковым никогда не был, Хосок такое впервые ощущает, хочет другому подарить наслаждение и утолить жажду. У альфы крышу сносит от такого податливого Чонгука, что, словно воск, плавится в его руках. Хосок знает, что Чонгук себя после ненавидеть будет, но не может остановиться покрывать желанное тело поцелуями. Губы шарят повсеместно, облизывают, целуют, посасывают, а Чонгук выгибается, навстречу поддается. Альфа еле сдерживает себя, чтобы не разорвать омегу под собой, потому что держать контроль становится невыносимо. Член болезненно упирается в джинсы, но Хосок продолжает задаривать омегу нежностью. С другим он давно бы сорвался, давно остервенело бы втрахивал в постель, но не с Чонгуком. Альфа ловко переворачивает его на живот, давит на поясницу, заставляя максимально выгнуться, а омега свои стоны не скрывает, выгибается навстречу, хочет, чтобы его уже трахнули, но Хосок медлит, удовольствие растягивает, сам себя терзает. Альфа размазывает смазку, стекающую по бедрам, проводит по ложбинке пальцами, продолжая дразнить омегу, что хнычет, умоляет что-нибудь сделать. Хосок делает, легко проталкивая в его тело два пальца, оглаживает мягкие стенки и разводит пальцы внутри. Чонгук протяжно стонать начинает, сам на пальцы насаживается, просит резче, отчета своим словам не отдает. У Чонгука сейчас белое марево перед глазами, течка все мозги вышибает, только страсть и желание пробуждает, истинную сущность из спячки выводит. Чонгук себя после заново собирать будет, снова по частям сознание выстраивать, но сейчас так хочется до помутнения рассудка, просто хочется. Чонгуку так больно, что эта боль все нутро выпотрошить пытается. Его бы усыпить, вырубить на неделю, чтобы себя потом не корил, не убивал, не мучил, ибо после только тяжелее будет. Чонгук одному принадлежать хотел, а сейчас ноги перед монстром разводит, умоляет и просит глубже, резче, быстрее. Хосок делает, каждую просьбу выполняет и трахает пальцами, растягивая, для себя подготавливая. Никого не волнует, что будет «после». Оба упали, самого дна достигли. Только один все равно высшим существом остается, а другой на последнем кругу ада находится. Альфа снимает одежду, бросая в неизвестном направлении, Чонгука за бедра к себе пододвигает и истекающий смазкой член к колечку мышц приставляет, входит, распирая стенки, не двигается, к своим размерам привыкнуть дает. Хосока шторм накрывает, он только Чонгука видит перед собой, омега сам начинает двигаться, а альфу только раззадоривает. Рыжий толкается медленно, входит до половины и выходит, недовольное бурчание слышит, но продолжает. Хосок одну единственную ночь с Чонгуком всю жизнь вспоминать будет, ибо Чонгук — её смысл. Хосок больше сам сдерживаться не может, вгоняет член до основания и начинает толкаться глубоко, впивается ногтями в персиковую кожу, будто с этой планеты улетает. В Чонгуке ахуенно узко и мокро, Чонгук под ним стонет, извивается и пальцами простыни рвёт. Пошлые хлопки двух тел разносятся по всей комнате, воздух вокруг разряжен до предела. Только секс, животный секс, что все инстинкт пробуждает. Хосок переворачивает омегу на спину, который тут же сцепляет ноги на пояснице, снова входит, не жалея Чонгука, выгибающегося до хруста позвонков. Альфа трахает так, будто в последний раз, целует мягкие губы так глубоко, так страстно, будто никогда больше их на вкус не попробует. Чонгука ведет от этих ласк, от чувства заполненности и от ощущения близости. Боль уходит, заменяясь несравнимой эйфорией. Чонгук в ответ целует, притягивает за шею к себе и умоляет не останавливаться. Альфа и не собирается, пока над самым ухом не разносится: — Тэхён, пожалуйста, — сорванным голосом произносит Чонгук, а Хосок вмиг трезвеет, в себя приходит, голова проясняется. Он темп сбавляет, нарочито медленно начинает омегу трахать, но тот жалобно поскуливает и сам двигается навстречу. Блять. У Хосока кожа по швам расходится от осознания, что Чонгук его никогда не примет, никогда не поймет, никогда его не будет. Хосок слишком поздно понял, что в своей жизни искал свет, которым Чонгук оказался. Хосоково сердце сейчас только что умерло под грудами тяжелых камней и одного ненавистного имени, от которого кровь в жилах стынет. Хосок для Чонгука — монстр. Хосок любви Чонгука не заслужил. Но Хосок доведёт дело до конца. Он снова срывается на бешеный темп, буквально втрахивает омегу в постель, что только громче стонать начинает, царапает кожу на плечах и спине, а альфа думает, больше наслаждение не получает, потому что Чонгук лицо другого видит. Хосока эта ужасная правда ломает, но альфа другого не достоин. Чонгук утыкается носом в шею альфы и рвано дышит, когда мужчина на размашистые и быстрые толчки переходит. Чонгука кроет, тело трясет, он кончает первым, пачкая их животы и откидывая голову назад, чтобы надышаться. Но огонь никуда не ушел, только сильнее стал, пожирает и своим пламенем все пространство заполняет. Чонгук себя ненавидеть будет, Чонгук грудную клетку разорвать захочет, своё сердце вытащить и закопать под землей, глубоко и надолго. Чонгук добровольно под монстра лёг, своё тело отдал на растерзание, пусть перед глазами только Тэхён был, Чонгук себя никогда за предательство не простит.***
Красная феррари ярким пятном стоит на пустой улице, освящаемая фонарями, установленными вдоль дороги. Юнги курит свой макинтош, глубоко затягиваясь, пробуя любимый вкус на языке, выдыхает почти невидимый человеческому глазу серый дым. Альфа откидывается на спинку сидения, продолжая прожигать взглядом дверь общежития, в котором живёт Чимин. Их последняя встреча до сих пор, словно на кнопке «повтор» в голове крутится. Полный неприкрытой ненависти взгляд Чимина с огорчением и невыносимой болью Юнги снится чуть ли не каждую ночь. Мин феерично проебался, когда из-за своего невнимания оставил документы в столе, а не спрятал в сейф. Но альфа не ожидал, что Пак окажется таким любопытным и позволит себе ворваться туда, куда человек не должен совать свой нос. Однако Юнги на омегу не злится, скорее, на себя, что позволил подобному случиться. Именно альфа виноват в том, что в жизни Пака произошло, именно ему нести груз бремени на плечах. Никогда он не думал о ком-то, кроме самого себя, никогда не позволял себе чувства проявлять, но после встречи с Пак Чимином жизнь Мин Юнги в прежнее русло не вернется никогда. За два месяца альфа хотел забыть, хотел вычеркнуть омегу из своей жизни, но впервые испытываемое чувство вины покоя не давало. На виски давило, сердце выжирало и все грозилось убить. Юнги, истекая кровью, пытался дальше жить, но все возвращался к мыслям о Чимине. Мин устало потирает переносицу. За эти два месяца альфа толком не спал, решая дела картеля, пытаясь уйти от правосудия, что свинцовой тучей нависло над ним. Ему надо решать куда более важные дела, а он сидит в машине перед университетской общагой и думает, как поговорить с Паком, а, главное, о чем? Юнги уже целый месяц бредит тем, что Чимин ему нужен, как глоток свежего воздуха, как вода цветку, потому что без него трудно, практически невозможно. Омега — личный сорт самого лучшего героина, без которого начинается самая адская ломка. Мин Юнги без Пак Чимина не сможет, не выживет, он признал свою слабость, свою ахиллесовую пяту. Альфа долго отрицал незримую связь между ними, долго не мог свыкнуться с мыслью, что ему так важно видеть улыбку Чимина и его глаза-полумесяцы, ибо это наполняло жизнь смыслом. У Мин Юнги есть все: деньги, слава, громкое имя, но нет будущего. Это самое будущее поселилось в одном маленьком человеке с самой красивой улыбкой на свете. Юнги уже намеревается покинуть автомобиль, как видит, что знакомый до боли мерседес белого цвета паркуется напротив общежития и из него, как всегда прекрасно выглядящий, словно сошедший с обложки журнала, выходит Сокджин. Омега достает пакеты с заднего сидения и закрывает пультом управления машину, идет в сторону здания, но останавливается на лестнице, оборачиваясь. Почувствовал. Светловолосый театрально глаза закатывает, смотрит на приближающегося альфу и только выдыхает. — Что ты тут делаешь? — Юнги не церемонится, сразу в лоб спрашивает. — Исправляю твои косяки, — небрежно бросает Джин и снова идет к входной двери. — Сокджин, — голос альфы стальными нотками обдает, что даже у омеги мурашки по спине пробегают. — Что ты хочешь от меня услышать? Ему плохо, у него депрессия, он всего лишь ребенок, у которого ничего нет! Его отец в тюрьме, папа погиб, а лучший друг с нашим врагом ошивается, ему нужен хоть кто-то, раз ты к нему не пришёл, то за тебя это сделал я! — блондин отворачивается и поудобней пакет перехватывает, скрывается за дверью общежития, а Юнги за ним следует, чувствует, как запах пионов все вокруг заполняет, под кожу въедается и на рецепторах оседает. Юнги безумно скучал по этому сладкому запаху, в других его искал, но находил только приторность и горечь. Они останавливаются напротив двери, но Юнги открыть дверь не решается, за него это делает Джин, проходящий в комнату, как к себе домой. Альфа остается стоять, не в силах шаг вперед сделать. Он видит Чимина, такого неземного, нежного и красивого, с новым цветом волос, что лёгкие спазм берет, и он не может вдох сделать. Юнги проходит внутрь, яркий насыщенный запах ноздри забивает, отчего Мин облокачивается на стену рядом, чтобы равновесие удержать. — Пусть он уйдет, — голос омеги болезненный, дрожащий, заставляющий кожу альфы покрываться трещинами. Юнги от этого взгляда ведет, тошнота к горлу подкатывает, ему на коленях надо стоять и прощение у омеги вымаливать. А он просто стоит и смотрит на него, а сердце бензином поливают и поджигают. Оно горит, выжигая всё. Юнги слишком поздно понял, как дорог ему Чимин, слишком поздно. — Чимин, мы можем поговорить. — Нет, уходи. Весь мир, словно китайский фарфор, на мелкие осколки об землю разбивается от одного короткого слова, которое Юнги так сильно боялся услышать.