Love is Madness

Чимин съезжает вниз по закрытой двери университетского туалета, зарываясь одной рукой в волосы и сжимая их так сильно, надеясь, что это отвлечет от той боли, что разливается по телу и оставляет глубокие шрамы, которые никогда не заживут. Если существует спасение, то только в смерти — к такому выводу приходит Пак, когда пять дней назад Юнги в очередной раз решил ворваться в его жизнь, не спрашивая разрешения. Чимин с радостью вернулся б в прошлое, в ту роковую ночь в клубе, чтобы предотвратить знакомство с альфой, никогда не знать о его существовании. Как бы Чимин ни хотел, но прошлого не вернуть, всё, что остается омеге — это сидеть разбитым на миллиард осколков в туалете и рыдать, умоляя Бога, чтобы все закончилось. Чимин знает, что Сокджин приедет. Блондин навещает его уже на протяжении недели, молчаливо поддерживая, подолгу сидя с ним на кровати и рассказывая какие-нибудь истории из своей нескучной жизни. Чимин притягивает ноги к груди, упирается лбом в колени и ждет, понимая, что свалившийся внезапно тяжелый груз на плечи он не вынесет, один не сможет, поэтому сразу пишет сообщение Сокджину с просьбой, чтобы тот приехал. Он слышит два условных стука в дверь, медленно поднимает голову, сталкиваясь с обеспокоенным взглядом блондина. Сокджин всегда выглядит так, будто он — самая востребованная модель Сеула, а не самый лучший программист, айтишник и хакер, что любую систему взломать может, куда угодно влезть. Джин рассказывает все, даже шутить пытается, как в далекие студенческие годы они с другом попытались влезть в оценочную систему университета и изменить свои отметки. «Впервые я, по сути, нарушил закон», — пожимает плечами Ким и притягивает Чимина к себе, обнимает и приговаривает, что все рано или поздно наладится. «Наша жизнь поделена на черное и белое, всегда за черной полосой последует белая, ты главное верь, верь в себя, скажи, что со всем справишься. Ты, Пак Чимин, — самый сильный, самый красивый и самый волевой омега, которого я знаю». Сокджин в тот день остался с ним на всю ночь, попросив своего альфу не беспокоиться. Джин подходит к кровати и садится на край, протягивая руки к мокрым волосам омеги, что, скорее всего, недавно из душа вышел, и убирает их за ухо. Чимин невероятно красив, сам не подозревает о том, насколько он прекрасен. Распустившийся цветок, который медленно увядает, свои лепестки постепенно сбрасывает, и если не предотвратить сейчас, то больше он никогда не зацветет снова. — Чимин? — Сокджин видит, как слезы начинают затапливать глаза мальчика, который сразу в объятия бросается, цепляется за него, как утопающий за спасательный круг. У него сейчас никого нет, Джин пытается хоть как-то унять ту боль, что крепкими цепями душу мальчика оплела. Чимин зарывается носом в белоснежную рубашку, пропитывая её слезами и маленькими пальчиками цепляясь за рукава. Сокджин хотел бы забрать часть боли, хотел бы разделить ее, но Пак сам должен справиться, сам должен найти силы снова встать на ноги и идти дальше. — Чиминни, ты чего? — Джин аккуратно берет пухлое личико в ладони и приподнимает, в карамельные глаза, полные горечи и сожаления, смотрит, словно чувствует, как собственное сердце в глухих рыданиях заходится. — Я… Я… — задыхается от слез Пак, дыхание переводит, после кивает в сторону тумбочки, на которой тест лежит. Сокджин без слов понимает все, притягивает к себе вновь захлебывающегося в слезах Чимина и начинает нежно по голове гладить. Ничего, как прежде, не будет. Брюнет это не потянет, он не сможет, просто не сможет родить ребенка. В нем сейчас целая жизнь развивается и растет, а он сидит, придавленный к земле, и не может решить, что ему делать дальше. — Чимин, — голос Джина отдает такой теплотой, что Пак успокаивается, расслабляется в руках омеги и, наконец-то, сам голову поднимает, красивые черты лица осматривает и размазывает ладонями слезы по лицу, — я спрошу прямо: ты хочешь этого ребенка? — Я не знаю, я не знаю, — голос слабеет, почти на шепот переходит, а Джин понимает, что в Паке сейчас две противоположности борются. Один хочет защитить свое, а второй желание избавиться от малыша поднатачивает. — Я думал, что я смогу ему дать? Мне всего девятнадцать, я студент, живущий в общежитии. Пособия, которое я получаю, не хватит для того, чтобы нормально обеспечить ребенка, поэтому, — омега осекается, опускает взгляд на сжатые в кулаки руки и переводит дыхание. — Я не потяну, не смогу. — Ты можешь сказать Юнги, он… — но Пак резко перебивает: — Нет! Я ни за что ему не скажу, пообещай, что и ты не скажешь ему, пожалуйста, Сокджин, это я виноват, я запишусь на аборт в ближайшие дни, — Чимин слезы не сдерживает, плачет так громко, что все соседи по общежитию слышат. Ким кивает, давая обещания, что Юнги ничего не скажет. Чимин на аборт не записался, потому что не хватило сил, смелости и решимости на такое. Он всегда мечтал о ребенке, который получит другую, лучшую жизнь, но не всегда нашим желаниям суждено сбыться. Пак продолжает сидеть на кафельном полу, пока его состояние более-менее не приходит в норму. Ему стало плохо во время лекции и, кинув тетрадь и ручку в сумку, он сбежал в туалет, осознавая, что на учебу не вернется. Он до сих пор не был у врача, не проходил никакие обследования, а с каждым днем состояние его становилось все хуже и хуже. Он даже не знает, на какой неделе беременности, вчера целый день обещал себе записаться в клинику, но так и не позвонил туда. Чимин находится на перекрестке, где от сделанного выбора будет зависеть его дальнейшая жизнь. Пойдет прямо, родит ребенка и всю жизнь будет сводить концы с концами. Если назад, избавится от него, то всю оставшуюся жизнь себя ненавидеть будет. У него есть еще одна дорога — к Мин Юнги. Но что он скажет человеку, для которого лишь потехой для своих удовольствий был, для которого ничего не стоило разрушить его жизнь по щелчку пальцев? Омега выходит из кабинки, кивает знакомым, что прихорашиваются напротив зеркала и, покинув уборную, идет в сторону выхода, обдумывая, как поступить. Вариант с Юнги слетает самым первым, потому что Пак понимает, что никогда не сможет стать ближе тому, кто его в грязь втоптал. Как бы Чимин ни отрицал, не вбивал в голову, а к Юнги хочется, очень сильно хочется, несмотря на все, что случилось. Юнги — его болезнь, его смерть, но в то же время Юнги — его спасение. Ведь когда он вошел в комнату и терпкий аромат разнесся по помещению, то Чимин был готов простить его, но внутренняя, оставшаяся гордость не позволила альфу близко к себе подпустить. Чимин выходит из здания университета, накидывая на голову капюшон толстовки, и медленно идет в сторону автобусной остановки. Его все еще слегка мутит, но голова не кружится, а значит, надо быстрее добраться до дома и все-таки позвонить в больницу. Чимин бросает взгляд в сторону дороги, чтобы перейти, как перед ним тормозит до боли знакомый спорткар. Пак к земле прирос, весь воздух из легких одним точным ударом выбился, потому что из машины выходит Юнги в темно-синем костюме, идеально сидящем на альфе, что останавливается в какой-то паре метров от него. Чимин шумно сглатывает, хочет сбежать, но Мин одним взглядом заставляет на месте стоять и в пыль превращаться. — Чимин, нам надо поговорить, — начинает Юнги, а в голосе стальные нотки сквозят, отчего по спине омеги табун мурашек бежит, — пожалуйста, — интонация смягчается, граничит с нежностью. Пак с места двинуться не может, все нутро кричит бежать, но омежья сущность к альфе тянется, мечтает хоть кончиком пальца к нему прикоснуться. Юнги разделяющее их расстояние за секунду преодолевает, капюшон стаскивает и за подбородок красивое личико приподнимает. — Чимин, ты неважно выглядишь, — альфа проводит костяшками пальцев по скуле, посылая по телу омеги невидимые разряды, от которых бросает то в жар, то в холод. Пак почву под ногами не ощущает, кажется, что все летит в темную пропасть, что разинула пасть и его поглотить обещает. Омега цепляется за плечи мужчины, прикрывает глаза, будто в невесомости оказывается, не чувствуя ни боли, ни страха — ничего. Только холодные руки, прижимающие к себе, и колотящееся в бешеном темпе чужое сердце, что само себя терзает в муках, вине и сожалениях.

***

Намджун подходит к бару, расположившемуся в углу кабинета, достает два стакана и прыскает в них виски. Полученную пару часов назад информацию от Джина без алкоголя не переварить, Ким сам до сих не верит в увиденное, но все факты на лицо. Сокджин никогда не ошибается, его данные самые точные, самые проверенные и идут от первоисточника. Сокджин — лучшая и самая умная омега, которая досталась ему, он ценит каждый волос на светлой голове, каждый миллиметр идеальной кожи, он обожает все в нем. Никогда никому не позволит сделать ему больно. Альфа ставит стакан на стол и присаживается на край стола, наблюдая за другом, что пустым, холодным и таким нечитаемым взглядом смотрит на черную поверхность, что у видавшего виды Намджуна неприятные покалывания по спине пробегают. Тэхён вертит в руках зажигалку, продолжает на открытую черную папку на столе смотреть и придумывает тысячу пыток, которых Менсу подвергнет. Менсу покусился на то, что принадлежит Тэхёну. Менсу собственной кровью захлебываться будет, свои конечности же глотать, а Ким ему наглядно покажет и расскажет, что значит невинного ребенка адским мукам подвергать. Тэхён откладывает зажигалку, берет стакан и залпом осушает, просит Намджуна еще налить, а сам берет листок из папки — выписку из лечебницы, в которой Чонгук полтора месяца пробыл. Альфа бегло по строкам взглядом скользит и поверить не может, что Чонгуку, его маленькому крольчонку, пришлось пережить то, что он не должен был. У Тэхёна перед глазами крупными красными буквами мигает «вина», что душу, словно кислота, разжигает, убивает и ничего не оставляет. Тэхён проебался, обвинил Чонгука в предательстве, повесил на него клеймо, готов был собственноручно придушить и глотку перегрызть. Чонгук прав был, что Тэхён словам бы не поверил, ибо только фактам, проверенным и достоверным доверяет. Сейчас они лежат перед ним, альфа до сих пор поверить в их правдивость не может. Намджун ставит перед ним еще стакан, Ким снова залпом его выпивает. Тут никакой алкоголь не поможет, никакая наркота и трава, тут ничего не поможет. Тэхён своего мальчика на растерзание голодным псам отдал, не выслушал, не помог, а главное, он его не искал. Возможно, будь Тэхён немного умнее, доверься он зверю внутри, что неладное с самого начала учуял, то Чонгук сейчас рядом бы был, обнимал, смеялся и улыбался кроличьей улыбкой. Альфа кладет лист обратно и откидывается на спинку кресла, переводя взгляд на друга, что смотрит на город за окном в лучах закатного солнца. — Я до сих пор в ахуе, Менсу выставил на рулетке сына, омегу, блять, сука, омегу, ребенка, как они вообще допустили, чтобы омега участвовал?! — Джун допивает свой виски и с глухим стуком ставит стакан на стол. — Мне принадлежит весь игорный бизнес Кореи, но с рулеткой я не имею ничего общего, — альфа потирает переносицу и прикрывает глаза. — Менсу объявил открытую войну после нападения на один из наших пунктов, я еще тогда решил, что покончу с ним раз и навсегда, но после того, что он сделал с Чонгуком, я выпотрошу из него все органы, — Тэхён кулаки сжимает, мышцы под кожей натягиваются до предела, голос низкий и жестокий. Менсу либо белый флаг поднимать и кровопролитий не устраивать, либо о смерти на коленях молить. Ким усмехается, понимая, что надо было Чона еще несколько лет назад устранить, в железной бочке на дно океана отправить. Промахнулся. В этот раз Тэхён дело до конца доведет, потому что Менсу все границы перешел, свою частичку родную по кругам ада отправил. После такого не живут, Тэхён не позволит. Он этой мрази рулетку устроит, пытать будет, кожу по частям сдирать, чтоб криками боли упиваться. Менсу жизни не заслужил, Менсу за все ответит, за каждую пролитую кровь Чонгука, за каждый волос на голове, за каждый поступок, который по отношению к омеге сделал. Тэхён будет перед Чонгуком всю жизнь на коленях ползать, умолять простить и принять. Тэхён без Чонгука не сможет, нуждается в нем, как рыбы в воде, эти два месяца без него альфа задыхался, зверь истошно выл внутри. Тэхён понял, какую ошибку совершил, но больше таким опрометчивым не будет, он за свое головы всем оторвет. — Намджун, мне нужно, чтобы Джин нашел все поставки оружия и наркоты, которые запланированы у Чона, устроить обвал на все объекты, всех людей убить, — четко отдает распоряжение альфа и встает с места, забирая ключи от мерседеса и телефон со стола. — Сожги все это, — бросает взгляд на папку с документами. — Я все сделаю, но ты куда? — Намджун озадаченно смотрит на друга и закрывает папку. — Мне нужно утрясти дела с моим женихом, — Тэхёну уже плевать на те дороги, которые ему откроются, если б альфа вступил в брак с Югемом. Абсолютно плевать, потому что перед глазами только один образ все время был, только один запах он хочет ощущать вокруг. Тэхён за Чонгуком придет, плевать на все барьеры, что Чоны выстроят, их смерть уже идет. Тэхён не пощадит никого, всю семью лично изрешетит пулями, каждого, кто причастен. Дорожку трупов выложит и пройдется, доберется до своего, придет к тому, кому сердце отдал, самолично в руки положил.

***

Чон Менсу жил в мире, где почти никому не доверяют, ни с кем не считаются, вероятно, именно поэтому с годами его лицо превратилось в маску холодного безразличия и пустоты. С годами мужчина становился тем, кем ему предначертано было стать. Жестоким, расчетливым, хладнокровным главой семьи Чон, у которого вместо сердца — каменное подобие. Менсу не знает жалости, не знает милосердия, ведь пройденный им путь через тернии к звездам был выложен трупами врагов и криками о пощаде. Каждый удар жизни делал из него лидера, к которому он стремился с самого детства. Уважаемая семья Чон на верхушке пищевой цепи, контролирует большинство товарооборота на черном рынке, в особенности незаконный ввоз различного оружия, проституцию и публичные дома, а также клонгеренство (продажа человеческих органов). Чон Дуонг построил огромную империю, которой не было равных. С ним считались главы других семей по всему миру, включая Америку. Наркокартель семьи Мин сотрудничал с семьей Чон, тридцать процентов прибыли отдавалось им, тем самым Чон не лезли в дела, касательно наркотиков. Дуонг под старость лет отдал все правление в руки своего старшего сына — Менсу, которому предстояло еще многому научиться, и, пока за ним не пришла смерть, Дуонг являлся главным советчиком во всех делах. Случается так, что когда происходит смена власти, то кто-то может неожиданно нажиться на этом, кто-то, наоборот, может пасть. Когда Менсу забрал бразды правления в свои руки, то на сцене появился еще одна значимая фигура в лице Хон Хуана, ведущего очень мудрую и дальновидную политику. Хон Хуану на тот момент было уже пятьдесят два года. Будучи ребенком, он занимался мелким воровством и рэкетом, направляясь к одной цели — к верхам. Он добился того, что его приметил один из мафиози, присматривался к юнцу, а после вовсе взял под свое крыло и научил многим вещам, которые Хуан использовал в своем будущем правлении. Хуан медленно, постепенно строил свою империю на игорном бизнесе, и когда понял, что в мире можно купить все, начиная от полицейского и заканчивая политиками и сенаторами, то стал «дружить» с ними, тем самым зарабатывая себе имя. Когда пришло его время, он вышел из тени, чем очень сильно ударил по семье Чон. С тех самых пор шла война. Тихая, незаметная для всего обычного мира. Хуан был отличным стратегом, наносил точечные удары на Чонов. Со временем их влияние становилось слабее, так как Хуан имел большие связи с верхушками страны, «купленные» политики стали козырем в руках мужчины. Единственная проблема, ставшая на пути мужчины, — он не мог иметь детей. Врачи поставили диагноз: бесплодие. Именно тогда осознал, что ему нужен преемник, тот, кому он передаст всю власть. Этим человеком оказался молодой, амбициозный, подающий большие надежды Ким Тэхён, которому только стукнуло двадцать лет. Хуан следил за ним, подкидывал грязной работы, воспитывал в нем характер, и после очередного удачного задания Тэхён стал правой рукой Хон Хуана. Чон Менсу сдает свои позиции в качестве сильного лидера в стране, уходит в подполье, в тень, обдумывая следующие шаги. Тем временем Тэхён набирает силу. Его политические и экономические ходы продуманы до мелочей, острый ум и прекрасная интуиция делает Тэхёна уважаемой и важной фигурой среди крупных мафиозных групп. Менсу, потеряв всю мощь, мирно ждет своего часа. Альфа устало потирает переносицу, выходя из лифта, и идет вдоль длинного коридора к одной-единственной квартире на этаже. Даже в коридорном помещении отчетливо слышатся нотки душистого аромата, свежего и нежного, от которых чувствуешь тепло на душе. Однако Менсу, лишенный всех человеческих чувств, только усмехается, кивает стоящей охране в коридоре и входит в квартиру с помощью специальной карточки. Если Хосок решил, что имеет права принимать какие-то решения, то пора опустить его на землю. Хосок жив только благодаря Менсу, приметившему местного хулигана почти десять лет назад. Хосок тогда попытался обокрасть его, за что получил разбитый нос и сломанные пальцы. Однако альфа увидел в нем потенциал, забрал к себе и начал обучать всему. Менсу скидывает пиджак на диван и тихой поступью идет в сторону комнаты, открывает дверь, за которой, свернувшись калачиком, мирно посапывает омега. Чон тяжело выдыхает и подходит к изножью кровати. Чонгук для Менсу — всего лишь пешка в большой игре. Жгучая, пожирающая изнутри злоба и необъяснимая ненависть к Чонгуку только растет с каждым днем. Ведь именно Чонгук стал причиной кончины супруга, которого Менсу на руках носил, самым красивым и прекрасным называл, подарками завалил и весь мир готов был положить у его ног. Его не стало, зато маленький комочек, которого так ждал Лиен, громко плакал, словно чувствуя большую потерю. Менсу не смог, не смог свыкнуться с мыслью, что Лиен погиб, а Чонгук стал причиной его смерти. Чонгук похож на Лиена. Особенно глазами. Темные, большие, искрящиеся и такие живые, что любое холодное сердце растопят. Лиен в свое время так сердце Менсу покорил, одним взглядом, одной скромной улыбкой, и жестокий Чон Менсу пал под чарами прелестной омеги. Альфу злит то, что Чонгук здесь, а Лиен — нет. Менсу отослал Чонгука в Пусан восемнадцать лет назад, подделал все документы, дал омеге фальшивую фамилию и мать-бету, которой платил за молчание. Так бы оставалось и по сей день, если бы Чонгук не познакомился с Тэхёном. Тогда все пошло не по плану старшего Чона, еще Хосок, возомнивший, что может думать и чувствовать. Его главное оружие, его лучший убийца, его названный сын, которому он должен полностью передать империю, становится мягкой и покладистой шавкой, что хочет защитить то, что ему даже не принадлежит. Менсу подходит к омеге, что резко глаза распахивает, потому что чует холод, что под кожу забирается и органы окутывает один за другим. Альфа хватает его за волосы и резко дергает, вцепившуюся руку омеги не чувствует, только усмехается и стаскивает его с постели. Менсу тащит Чонгука по комнате, вдоль коридора, пару раз не слабо прикладывает омегу лбом об стену, волочит, словно мешок с картошкой, что ничего практически не стоит. — Не думал, что мой сын такая шлюха, — Чон сильнее пальцы в волосах сжимает, вниз тянет и заставляет омегу на себя смотреть. У Чонгука по виску кровь тонкой струйкой вниз стекает, все-таки силу не рассчитал, знатно приложил, но Менсу плевать, ведь у таких, как он, души нет, она давно в тартаре горит. Альфа небрежно швыряет омегу на белый ковер в гостиной, сам к бару идет, достает стакан и виски, наливает и направляется обратно к отползающему в сторону парнишке. Чонгук дрожит, пытается сфокусировать взгляд на фигуре Менсу, что словно хищник к добыче подбирается, медленно, шаг за шагом. Чонгуку страшно, ему всегда страшно рядом с Менсу, которого человеком назвать язык не поворачивается. Омега смотрит снизу-вверх в черные, как самая темная ночь, глаза и не знает, чего ожидать и куда бежать. Менсу достанет его из-под земли, на алтаре ненависти разложит и будет пытать, как в святой инквизиции. За что, правда, Чонгук до сих пор понять не может. У него кружится голова, он чувствует теплую кровь, что стекает вниз по щеке к подбородку и маленькими каплями на грудь падает. Омега слез не сдерживает, все дальше отползает, пока в стену не упирается, голову прикрывает руками, боится, что отец снова ударит, всю силу вложит, и тогда Чонгук просто не выдержит. Менсу на мальчишку смотрит, делает глоток, что глотку обжигает, и все думает, что ему сделать: прямо тут убить или еще помучить. Чонгук жить не должен, он душу того забрал, кто в Менсу хоть немного свет и тепло удерживал. Лиен его не простил бы, но Менсу не способен свою лютую ненависть удерживать, скрывать и пытаться полюбить родного сына. — Завтра ты встречаешься с Вонхо, только попробуй устроить то, что было на приеме. Твой горячо любимый Тэхён не придет и не спасет, — исполосовать душу словами легко, и именно то, что сейчас делает Менсу, плетью с шипами по груди бьет, нарочно сильнее и больнее делает. — Ты не представляешь, что Ким Тэхён за человек, какие вещи творит, а ты продолжаешь питать иллюзию о том, что он спасет тебя? — альфа допивает виски и ставит стакан на столик около дивана. — Он не искал тебя. Если бы он хотел, он нашел бы тебя еще в больнице и вытащил бы оттуда, но, как видишь, ты здесь со мной, — ухмылка трогает тонкие губы мужчины, что присаживается на корточки перед омегой, проводит пальцами по щеке, собирая на кончиках пальцев кровь. Альфа подносит к губам, слизывает и чувствует, что даже кровь у Чонгука сладкая. Омега смотрит на Менсу, а весь мир на части разваливается, невидимыми частицами по свету разлетается — его теперь не собрать, не склеить. Чонгук знал, но отказывался признаваться себе, что для Тэхёна он никто, но собственный отец нож в самое сердце вонзил, да так глубоко, что омега ждет, когда сердце биться перестанет. Но оно продолжает кровь гонять по организму. Перед глазами Чонгука одна единственная фраза красными буквами горит: не нужен. От осознания, что прошибает ударной волной, становится невыносимо больно. Все внутренности скручиваются в тугой узел, что не развязать и не разрубить, Чонгук всю жизнь с этой мыслью жить будет, что человек, в которого он верил, не пришел, не спас. У Чонгука внутри вселенные одна за другой погибают, на месте пустоту оставляют, которую ничем не заполнить. Чонгук мотает головой, колени к себе прижимает, но Менсу снова больно за волосы хватает и встать заставляет. Омега морщится, все пытается с силой альфы совладать, но тщетно. Мужчина затылком прикладывает омегу об стену и отпускает, мальчишка скатывается по ней вниз. Чонгук звуки вокруг не воспринимает, все в один гул сливается, а в глазах двоится. Чонгук все думает, как в сознании остается, как вообще еще дышать не перестает. Омега резкий запах крови чувствует, он сам кровью пропитан с головы до ног, ведь все пять дней течки провел с тем, кто его лично пристрелил. Хосок в квартиру влетает, не задумываясь, сокращает расстояние между ним и отцом и с размаху бьет Менсу по носу, слыша хруст сломавшихся хрящей. Хосок за это поступок ответит собственной кровью. Но всякое трезвое мышление напрочь отключается, стоит рыжему увидеть Чонгука, у которого кровь и который не соображает, что происходит. Хосок своего пса на цепь посадить пытается, зверя унять, надо перед Менсу на колени встать и прощения просить, но единственный, перед кем он становится — это перед Чонгуком. Альфа аккуратно и нежно прилипшие пряди волос убирает, по щеке пальцами проводит и говорит, что все хорошо. Открыто врет. Менсу усмехается. Альфа сам позволил себя ударить, интересно было взглянуть на реакцию рыжего, подтвердить свои догадки, все по местам расставить. Хосок теперь не его пес. Менсу сидящего перед омегой Хосока ногой в живот ударяет, после по лицу пяткой проходит. Рыжему право голоса не давали, он за свою самонадеянность поплатится. Старший кивает охране, что около двери топчется, и резко, тоном, не терпящим возражений, произносит: — На склад, обоих.