Ванильная хуйня на двоих

• ♤ Twenty One Pilots — Stressed Out ♤ • Чимин проснулся со слезами на глазах. Ему снился кошмар, как он бежит по коридору этой больницы за Чонгуком. Ноги налиты свинцом, поэтому бежать не выходит, а сам Чонгук пропадает за каждым поворотом. Его пичкают какими-то таблетками и колют какие-то успокоительные, от которых тот слышит крик Чимина, но не понимает, чего этот незнакомый парень от него хочет. И на фразу «Я люблю тебя» вскидывает брови. К концу сна Чимин подлетел к нему, чтобы обнять, но тот растворился в воздухе. Чимин не орал, когда проснулся. Просто открыл глаза и с отрешенным видом смотрел не в потолок, а куда-то в пустоту, пока слезы бесшумно стекали по его вискам. — Я всё равно буду любить тебя, — прошептал он одними губами. Лицо до жути болело от того, что его сильно приложили о пол. Наверняка сейчас синяки под обоими глазами и на шее. Челюсть немного ныла, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что на душе. За окном только только начинало светать. Это означало, что ему осталось ещё пару часов наедине с собой. Он думал, что рассвет с Чонгуком он так и не встречал. Не жалел. Им это было не нужно. В одних только прикосновениях было больше романтики, чем во всём бытие. Его нежный кролик всегда громче всего орал не от шлепков, а когда Чимин его едва касался. В нос ударили слёзы, он повернулся на бок и сжался в комочек, давая волю чувствам. Почему всё просто не может быть хорошо? Как же ему хотелось обнимать Чонгука руками и ногами, чувствуя его всего в себе. Хотелось слышать, что папочка рядом, что всё хорошо, что он не даст его никому в обиду, и закапывать пальцы в его волосах. Хотелось целовать Чонгуку живот, нежную кожу внутренней части бедра, слышать его протяжные тихие стоны. Он так ведь и не покрыл поцелуями каждый сантиметр его рук: кончиков пальцев, фаланг, ладоней, запястий. Хотел заняться с ним любовью и никогда больше не отлипать, прижимаясь к нему грудью. Так забавно, что на английском это звучит, как делать любовь, что, по мнению Чимина, является более точным выражением. Потому что, делая любовь, они и построили свои отношения. Возможно, история про ангела и демона оказалась не выдуманной, и теперь небеса и ад решили наказать дезертиров. Чимин обнял подушку, начиная рыдать взахлеб. — Я просто хочу своего медвежонка обратно, мне больше ничего не нужно, — шептал он, всхлипывая. В дверь вошла медсестра без стука и сказала: — Пора ставить укол. — Какой укол? — удивился Чимин, садясь на кровати и вытирая слёзы рукавом, — я здоров. — Ты не здоров, раз ты здесь. — Ах да, забыл. Есть натуральная ориентация, а все остальные — диагноз. — Я понимаю, что тебе это кажется несправедливым, но это для твоего же блага. Сам подумай, нетрадиционные пары не могут заводить детей. — Как мило, что детей заводят, а не делают. — Я смотрю, ты полон сарказма и иронии. Это не так уж и плохо, раз чувство юмора на месте. Закатай рукав, мне ещё остальных обходить. — А мы не обойдемся таблетками? — Обошлись бы, но ты же их не пьёшь. — Спросите у медсестры, которая вчера обход в столовой делала, я ей рот показал и под языком и за щеками. Сестра посмотрела на него, как на глупого мальчика, который спрятал конфеты за спиной и не хочет признаваться. — Вчера за обедом ты ничего не ел. У тебя бы сильно разболелся живот. — У меня желудок крепкий, а вообще, он и разболелся. До сих пор болит. Видите, всё лицо в слезах. — Почему тогда не сказал никому? — Боялся. — Чего? — не отставала женщина. — Вас и всей этой шарашки, — не удержался Чимин. — В любом случае, сегодня у меня для тебя только уколы. Не трать моё время. Иначе позову санитаров, они тебе укол и поставят. — Я боюсь уколов, — не сдавался Чимин. — Это не повлияет на мой больной желудок? — Ну всё, я устала, — сказала медсестра и направилась в сторону двери. — Нет, стойте, почему я не могу пропустить один разок? Но она не слушала и вышла, оставив его одного. Дверь автоматически захлопнулась, он беспомощно посмотрел на окно с решетками. Изо всех сил он пытался придумать, как ему избежать инъекции с пугающей красной жидкостью внутри. А вдруг это навсегда повредит его мозг? Чимину становилось страшно. Что если санитары, в добавок ко всему, будут его бить или чего хуже… Он попытался отмахнуть от себя плохие мысли и думать лучше. — Так, Чим, соберись. В каком случае тебе нé поставят укол? Должно быть очень плохо или… да ну, бред какой-то. Его начинало трясти, он взялся за голову, повторяя себе: — Ну же, соберись. Ради Чонгука. Хоть раз сделай что-то и для него. Но ответ не приходил. Дверь открылась, и в комнату вошло два здоровых мужика. Чимин оцепенел от страха, стал не в состоянии даже сопротивляться, что было бы совершенно бесполезно. Один взял его в охапку и сильно прижал к себе спиной, раздвигая ему ноги. Чимин перепугался до жути и стал биться у него в руках, пытаясь вырваться. Второй немного пощупал мышцы внутренней стороны бедра, погладил Чимину пухлые губки большим пальцем руки, которой держал его за подбородок. — А где шприц… — вдруг заметил парень и обомлел от страха. — Пустите меня! — изо всех сил стал вырываться он, что было совершенно бесполезно, он был обездвижен. В какой-то момент санитары начали ржать, и Чимин почувствовал острую боль на внутреннем бедре. Ему поставили ужасно болючий укол, введя инъекцию разом в напряженную мышцу. Ощущения были адские, Чимин заорал во всё горло, запрокинув голову. Почувствовав чью-то руку под штаниной, он сильно стиснул зубы от унижения. Тет временем кисть прошла мимо ужаленного места, очень больно его задев, и обхватила член. Чимин широко округлил глаза и начал умолять: — Пожалуйста, не надо! Прошу, я буду пить все таблетки, пожалуйста! — Тебе же нравится с мужиками трахаться, — сказал тот, что крепко его держал. Второй больно сжимал член, впиваясь большим пальцем в головку. — Ну пожалуйста… — плакал Чимин, понимая всю безысходность ситуации. Он попытался не вырываться, а сжаться в комочек, тихо сказав, — я больше не буду… Рука сразу разжала член, пройдя к ужаленному месту, и налепила пластырь. — Так бы сразу, — сказал один из них. Чимина просто отпустили, тот упал на пол задницей, почувствовав весь свой позвоночник, который неприятно стал давить на себя же. На уколенном месте падение сказалось особенно больно. Санитары вышли из палаты, оставив его одного. Тот был не в состоянии даже сжаться. Боль от укола распространялась такая, что лучше не двигаться. «Черт возьми, что мне вкололи?» — думал он. Чимин прижал одну ладонь к паху и начал растирать больное место. Так больно, неприятно и унизительно. До этих ублюдков к его члену прикасался только Чонгук, о котором думать становилось больно… поймав себя на этой мысли, Чимин вспомнил «Заводной апельсин» и стало не так страшно. У него появилось некоторое представление о том, что с ним собираются делать. В этом произведении заключенному кололи какие-то препараты, прививая человеку отвращение к самой мысли о насилии. Но эффект «лечения» прошёл, стоило ему вывести препарат из крови. Ничего, он потом сможет вылечиться. Они с Чонгуком с этим справятся. Прекрасно понимая, что санитары должны были только напугать его, Чимин лежал на полу, исходясь в истерике. Было так унизительно и страшно. А хуже всего, он не мог спрятаться в одно из любимых воспоминаний с Чонгуком. После того, что с ним только что сделали, одна мысль о сексе вызывала рвотные позывы и жжение в паху и всём теле. Чимин на силу стал перебирать всё, что происходило с ними с самого первого дня и понял, что не чувствует себя так ужасно, когда думает о том, как они с Чонгуком просто лежат в обнимку, смотря мультик, хотя «просто» у них редко бывало. И среди всего прочего удалось отыскать всего одно воспоминание, где он ещё мог укрыться. Они тогда решили не заниматься сексом какое-то время. Чимин доковылял до кровати, залез под одеяло и закрыл глаза, прокручивая в голове моменты: «ты опять красный»! «Я тебя за-му-ча-ю», «нам и правда стоит иногда не заниматься сексом». Чимин был так счастлив в этих воспоминаниях. Он мог прижиматься к любимому парню, прячась в его руках. Мог держать его за руку, смотреть в глаза, прокручивать у себя в голове по сотне раз «Я люблю тебя», которое залечивало его теперешние раны, как физические, так моральные и душевные. — Я буду послушным, — в слезах говорил он, с болью и отвращением перебирая и другие любимые воспоминания, — обещаю. Я больше никогда не ударю тебя и не буду стараться уйти. Прости меня за это. Пожалуйста… Идя на завтрак, он старался не хромать. Начиная уплетать всё, что есть на подносе, он думал, что больше не даст повода для такого обращения с собой. Не злился, понимая, что это только будет тратить его силы. Давил в себе гнев каждый раз, как только он подступал. «Я тебя за-му-ча-ю» вперемешку с заливистым счастливым смехом становилось его молитвой, которая спасала от рака мозга, который был у всех без исключения в этих стенах. Именно поэтому он так не доверял вновь подсевшему к нему парню — тот выглядел нормально. Глядя в свой поднос, он сказал: — Ну что, всё ещё не хочешь поговорить? — О чём? — пофигистично спросил он. — О том, почему ты хромаешь. Чимина это заинтриговало. Значит, с этим парнем тоже так было? — Не смотри так на меня, — сказал парень, заметив его интерес мельком и опустив взгляд обратно на поднос. — Сегодня у тебя будет время только после ужина, когда гулять пустят. Жду тебя у беседки. И продолжай есть свой завтрак, а то не сможешь сплюнуть таблетки, когда медсестра пройдёт. Не доесть ты можешь только в первый день, так тебе дают почувствовать немного свободы, которой лишают в один момент. Чимин стал сметать всё со своего подноса, хоть и было до мерзости противно есть в этом месте. — Что сегодня будет? — спросил он. — Будешь смотреть фильмы, ну и… тебя напугают перед этим хорошенько. Только не сдерживай страх. Я пообщаться успел, у некоторых из-за этого доходило до реального насилия. Медсестра идёт, мы с тобой не говорили, ты ничего не знаешь. Чимин едва заметно кивнул. Дойдя до них, старуха сказала Чимину, увидев его тарелки пустыми: — Что, разболелся вчера живот? Чимин не ответил, посмотрев на неё, как на пустое место. Закинул таблетки в горло и дал осмотреть себя. Но та засунула ему пальцы в рот и надавила на язык, чем вызвала рвотный позыв и глотательный рефлекс. Таблеток так не увидела, но проглотить заставила. Тут уже Чимин не сдержался и прикусил ей пальцы до хруста, за что получил очень больную пощечину, которая оставила красный след на его нежной и побледневшей от стресса коже. — Кусаться удумал! — заорала на него старуха и замахнулась, обращаясь с ним, как с больным. Приятное утречко, ничего не скажешь. Впрочем, расслабляться ему не долго пришлось. Как он не пытался ненависть сдержать, она потихоньку закипала в нём. А этот парень он… Рисковал, говоря Чимину всё это. Высокий, тонкий блондин с голубыми глазами. Мог он подойти к Чимину из симпатии? Хотя о чём вообще речь, лицо так разукрашено, что он не хотел бы, чтобы Чонгук его таким видел. От мысли о том, что он очень сильно изменится внешне до выхода отсюда, Чимина пробрало. Чонгуку очень нравятся его изгибы тела, круглая попа, худые ноги, если он потеряет мышечную массу и наберет в весе, это будет уже совсем иначе выглядеть и тогда… Чонгук может перестать его любить. Сидя в кабинке туалета, Чимин всхлипывал. Во-первых, от таких мыслей, во-вторых, от того, что не мог проблеваться. Он прижал бы колени к груди, но одно бедро всё ещё до жути болело. Он изо всех сил пытался отогнать мысли о химической кастрации. То есть, так же лечили геев пару веков назад, верно? Если они мотивируют свою нелюбовь к нетрадиционной ориентации тем, что члены ЛГБТ не могут размножаться, нелогично было бы лишать их этой возможности. Впрочем, о какой логике может идти речь? Этим людям самим нужно лечение. Дохромав до своей палаты, Чимин хотел отдохнуть. Но там его ждала мило улыбающаяся медсестра. — Опять укол? — спросил Чимин. — Нет, процедуры, — ответила та. Будучи готовым почти ко всему, Чимин последовал за женщиной на трясущихся ногах. — А что за процедуры? — попытался выведать он, чтобы хоть как-то успокоиться. — Будешь смотреть фильм, но сначала тебя к этому подготовят. — Можно спросить честно? Что мне вкололи утром? — О чём ты? Утром никому уколы не ставят, — всё так же мило, но не наивно улыбаясь ответила сестра. — Значит, не скажете? Тогда и остальные вопросы задавать бесполезно. Она смотрела так, будто с ней разговаривает больной на голову и рассказывает о том, как ловил рыбу на зубную нить в сапоге. Как же захотелось придушить эту тварь. Войдя в комнату, которая ничем не отличалась от обычной процедурной, Чимин увидел в ней медбрата, который, в целом, был намного сильнее его. — Ты Чимин, — натянуто улыбнулся он, подняв шприц с красной жидкостью, увидев который, по телу побежали мурашки, а волосы встали дыбом. — Да. Мне уже утром поставили такой укол. — Ничего страшного, — сказал медбрат. — Просто оголи руку. — В… внутривенно? — спросил он, побелев. Лоб покрылся испариной. — Да, ты бы знал, если бы тебе и правда ставили. — Нет, мне его в мышцу в бедре вкололи, очень сильно болит. Могу показать. Там, наверно, распухло. А вы не знаете, кому из ваших пациентов что колют? — Моя работа не следить за этим… — А если у меня откажут почки или ещё что, — в панике перебил Чим, надеясь, что хоть до чего-то им есть дело. — Всё равно мышца — не вена. Или позвать санитаров? — Не нужно! — выпалил Чимин. Он сел в кресло, закатив рукав. Врач проколол вену и стал медленно вводить препарат. Рука стала дико гореть, распространяя боль вверх по руке, куда текла кровь. Он по началу стиснул зубы, потом заорал и стал умолять: — Не надо! Вытащите! Это же ненормально всё, что здесь происходит, как вы не понимаете?! Но парень крепко держал его руку, встав к нему спиной, чтобы не дать помешать ему второй рукой. Чимин очень громко орал и плакал, пытаясь уговорить медбрата прекратить пытку, которая распространяла жжение по всему телу. По завершению его отпустили. — Вот и всё, — улыбнулся тот. Чимин перестал орать, просто встал, затем покрылся мелкой дрожью, закатил глаза и упал, начиная биться в судорогах. — Вот чёрт, — сказал медбрат, — видимо, и правда уже ставили. Побившись пару минут в агонии, чувствуя, как горит каждая клеточка его тела, он отключился. А проснулся под капельницей. Яркий свет ужасно бил по глазам, даже когда они были закрыты. Любой шорох бил по мозгам. Мигрень. В целом, чувствовал он себя куда лучше, чем до этого, хотя тело ещё ныло. Полежав так минут пять, к нему подошла сестра. — О, проснулся. Ну и напугал же ты нас. Чимин не реагировал. Просто не было сил на эту лицемерную тварь, чтобы хотя бы бросить на неё презрительный взгляд. — Сегодня ты свои процедуры пропустил по своей же вине. Надо было быть хорошим мальчиком и пить таблетки. — Как это вы уследили, что я их не пил, но не заметили, как поставили мне лишний укол? — слабым голосом спросил Чимин. — Не надо валить свою халатность на меня. Та только умиленно улыбнулась и любезно сказала. — Ничего страшного. Завтра начнём значит. А сейчас прокапаем тебя и отправим на ужин. — Ужин? — удивился он. — Да. Ты с утра тут лежишь. Сейчас уже четыре. Чимин поднял глаза на капельницу, прикидывая, сколько уже через него этой дряни прошло. И куда девалось? Немного поерзав, он почувствовал трубку у себя в пенисе, которая, судя по всему, вела к утке. Он выпучил глаза, а грудь стала сильно вздыматься. Опять его трогали. Как же до боли унизительно. Он уже сомневался, что сам смог бы вернуться к Чонгуку, после того как над ним так надругались во всех смыслах. И это только первый день. Он посмотрел на свои руки, те были бледные и немного успели похудеть за эти два дня. Во-первых, он почти не ел, во-вторых — это следствие постоянных стрессов. Стало так невыносимо грустно. Он не хотел сдаваться, но в один момент осознал, что от одного «хочу» ничего не зависит. А что он может против этих людей? Закопаться в воспоминания, большую часть из которых они так легко и быстро сделали болезненными? От волнения у него быстро закончились силы и он уснул. А во сне видел Чонгука, который лежит на спине и будит поцелуем в губы, счастливо улыбаясь. — Куда ты пропал, Чим-Чим? — спросил он без тени грусти, — я чуть не стал искать себе новую пассию. Сон очень быстро перетек в кошмар. Они вдруг оказались на кухне у барной стойки, друг напротив друга. Голос Чонгука стал грубым, он сплюнул в тарелку, только попробовав блюдо, и сказал с наездом: — Из-за тебя всё мясо пропахло лекарствами. Ну и дрянь ты приготовил. И что у тебя с фигурой? Чимин окинул себя взглядом, всё его тело было обтянуто кожей. — Чонгук, меня же мучали, — с обидой произнёс Чимин. — Ещё бы! Понравилось трахаться с теми санитарами? Предатель! — выплюнул Гук. Чимин проснулся, сев на кровати и проорав. Прибежала медсестра. Он держался за грудь, пытаясь угомонить сердце. — Что случилось? — взволнованно произнесла она. Чимин с ненавистью на неё посмотрел. Он понял в этот момент, что у них есть план лечения один на всех. Им же абсолютно плевать как, их задачей было любой ценой заставить человека отказаться от мысли о том, что на самом деле ему нравится не тот пол, который «должен». А что, если кто-то умрёт? Не жалко? Он же всё равно не сможет оставить потомства! Чимин решил взять ситуацию в свои руки, пока и сам не зажмурился. Стёр с лица гримасу презрения, натянул усталый и испуганный вид и сказал: — Всё в порядке, просто кошмар. Долго мне ещё с капельницей лежать? — Ещё час. Но если можешь идти, лучше топай в свою палату вместе с ней. Чимин встал на ноги, сделал шаг, другой, сильно сутулясь и, опираясь на капельницу на колесиках, зашаркал к себе, сильно хромая на одну ногу. Ложась у себя, он стал обдумывать план по выживанию в этом месте. Для начала он решил поговорить с тем парнем. Не доверять ему, но общение что-то да даст. Надо вообще со всеми тут подружиться и придумать, как избегать уколов, а таблетки не сглатывать. Ехав с Чонгуком в одной машине на переднем сидении (потому что Чон ему не доверял), отец Чимина решил заговорить на полпути: — И что, у вас с моим сыном как у людей? — Почему вы женились на матери Чимина? — вдруг серьёзно спросил Чонгук. — Потому что любил её, — как само собой разумеющееся, ответил Пак. — Точно? А вы никогда не думали, что свадьба с этой женщиной могла бы быть вам на руку? — Намекаешь, что это было ради выгоды? — Пытаюсь понять, откуда у вас такое двоякое отношение к сыну. — Какое такое двоякое? — заворчал тот. — То соглашаетесь на деньги, готовы отдать его за круглую сумму, то орёте, что он нужен вам здоровым. Будто не понимаете, что Чимин не ваша игрушка и нельзя хотеть его продать или оставить из сантиментов. — С чего ты взял, что я бы его продал? — Вы и не скрывали, где он. — И что в этом такого? — Это выглядит, как шантаж. К тому же, вы и при мне один раз согласились. — Я блефовал. — Теперь это выглядит так, словно вы пытаетесь выиграть спор, подстраивая свои решения и мнение по ситуации. Они помолчали немного, точнее Пак пытался ещё что-то говорить, но Чонгук уже не слушал этого бреда, и тот заткнулся. — Объясни-ка мне вот что, — заговорил мужик, — Чимин говорил, что ты его любишь. Чонгука этот вопрос заинтересовал. Он решил ответить и посмотреть, что будет: — Да, люблю. — И как это проявляется? Чонгук слегка задумался, глядя на дорогу и погружаясь в воспоминания. — Мне хочется целовать его постоянно. Обнимать, притягивая за попу, и смотреть, как он краснеет и смущенно, но счастливо улыбается. Мне нравится, когда он таит у меня в руках и утыкается мордашкой мне в шею. Нравится его защищать, хотя чаще всего это не нужно. И не нравится, когда к нему прикасается кто-то, терпеть не могу. Он обижался на меня первое время, думал, что я ревную. Отчасти это так. Я не знаю, есть ли смысл вам об этом говорить, но я бы рассказал куда больше. Пак смотрел на него с удивлением. Возможно, он ожидал другого ответа, но даже его пробрали слова Чонгука. — Хочешь сказать, вы не трахаетесь? То, каким я застал своего сына и ваши фотографии говорят об обратном. — И это тоже. Ваш сын в постели просто потрясен. Особенно… — Не надо, — перебил его отец Чимина, — это просто мерзко. Тебе, как и ему, нужно лечение. — Лечение нужно тем кто, как вы, опасен для общества, — спокойно и устало ответил Чонгук. — Мы же никому не мешаем и просто счастливы вместе. И если с Чимином что-то случилось, клянусь, вы будете мечтать о смерти. — Сам хоть понял, что сказал, — насмешливо сказал Пак. Чонгук посмотрел на него, будто не ожидал, что тот может оказаться таким тупым. Но решил объяснить, чётко выговаривая каждое слово: — Это значит, что вам будет настолько плохо, что вы предпочтёте умереть, чем чувствовать всё это. Тот попытался наиграно засмеяться, но вышло немного нервно. — Меня пытается запугать подросток, — сказал он, скорее себе, чем Чонгуку. Припарковавшись у ворот здания спустя четыре часа езды, они наконец были на месте. Чонгук вышел из машины переговорить с Намджуном и госпожой Пак. — Она согласна, не будем терять времени, — сказал Нам, собираясь звонить в ворота. — Подожди, — прервал его Гук, — пускай убедит меня, что ничего не сорвется. — Я предложил… — начал было Джун. — Она, — перебил его Чон. Та уверенно заговорила: — Мне жалко сына, но он безнадёжен. Я согласилась на десять миллионов и развод с моим мужем, которого с рождения Чимина не могла от него добиться. — Ладно, — немного удивленно согласился Чонгук. — Идите. И… Джун, возьми с собой пистолет на всякий случай. Просто для защиты. — Не беспокойся, он при мне. Он скрылся за воротами с госпожой Пак, когда им открыли. Чонгук и не ожидал, что это будет быстро, но всей душой надеялся, что вернутся они с Чимином. А пока ждали, Юнги вышел к нему и, потрепав за плечо, заговорил: — Ну и изменился же ты за три года. Это я на тебя так повлиял? Чонгук, задумавшись, ответил, глядя на горы: — Да. Думаю, именно ты. — И как же? — Я рос в большой счастливой семье на огромной ферме. Для меня всё всегда делали, но не баловали. А ты показал другую сторону этого мира. Ты — беспризорник без возможностей, который всё равно добивается своего. Я стал ценить больше, что имею, и понял, что мои возможности не ограничены. Меня всегда любили, поддерживали и помогали открывать все двери, уча делать это самостоятельно. Я подумал, если человек без предоставленных ему возможностей может пойти и взять их, тогда на что способен тот, кому всё уже предоставлено? Так что вот я здесь. — Если по-честному, я стал с тобой тусоваться, потому что ты был чётким малым. Знаешь, я думал, что если окажется, что ситуация с Чимином — не моя вина, тогда мне станет легче. Но вот не стало. Не знаю этого пацана, но раз ты готов за него глотки рвать, то он того стоит. Чонгук сел на корточки и потер переносицу, закрывая глаза. — Есть сигарета? — спросил он Юнги. — Не знал, что ты куришь, — ответил тот и протянул одну с надписью «de Paris avec l'amour»*, тот покрутил в руках, читая название, и спросил: — Что это? Подарок? — Да, у меня целая пачка таких. — От кого? — Да так, один друг из Парижа привёз как сувенир. — Знал я одного твоего знакомого, которому Париж нравился. Хосок, кажется? — Иди ты, — заулыбался Юнги, не желая говорить на эту тему. — Да ладно, не хочешь, не говори, только… — Нет, — перебил его Юнги, наотрез отказываясь отвечать на любые вопросы. — Что «нет»? Зажигалку дай. Оба прыснули и хохотали, пока смех не перешёл в горечь. Юнги закурил вместе с ним. — Как Тэхён? — спросил он, желая перевести тему. — Умер, — холодно ответил Чонгук, ежась под ветровкой. Юнги поперхнулся сигаретой, прочистил горло и сказал: — Сочувствую. Они докурили и пошли в машину ждать, потому что становилось всё холоднее. Отец Чимина же сидел в соседней пристегнутый к её двери наручниками, которые Юнги позаимствовал у следователя. Проходящие в ожидании часы он всячески пытаясь отвлечь друга. Пройдя за ворота, Намджуна с госпожой Пак спросили, к кому они. К врачу их долго не хотели пускать под предлогом, что его нет и что встречу с ним нужно назначать заранее. Аргументировав свой срочный визит тем, что они последний день в стране, медсестра на вахте всё же позвонила доктору, который решил принять их спустя два часа. Они действовали по плану: сказали, что всплыли какие-то проблемы с документами, о которых семья Пак и не подозревала, и их депортируют в Корею. Намджун представился братом госпожи Пак и сказал, что её муж не смог прийти в виду тех обстоятельств, что кому-то нужно срочно организовать перелёт и найти в Корее или хотя бы в Азии нужную лечебницу для сына. Врач хоть и был солидарен с их ситуацией, но отнесся к истории с недоверием. — Госпожа Пак, — начал он, — скажите, вам угрожал сидящий рядом человек? Не поймите меня неправильно, но я хороший специалист и людей с определёнными проблемами вижу сразу. Ваш брат мог проявить сочувствие к племяннику и счесть, что его не от чего лечить, я прав? — закончил он, посмотрев на Джуна с видом человека, который раскрыл его план. Намджун же сдержал удивление и только высокомерно вскинул уголки бровей, делая из себя гомофоба. — Какие такие симптомы вы разглядели у меня? К вашему сведению, я помолвлен на итальянке. — Не спорю, — согласился пожилой итальянец с седой и густой шевелюрой. — Мне свойственно заблуждаться, да и не всё видимое является таковым на самом деле. В таком случае, если я не прав, вы будете не против позвонить своей возлюбленной? — Разумеется, — ответил Намджун, отыскав в телефоне нужный номер. — Хотелось бы лично услышать ваш разговор. Джун понял намёк и поставил на громкую связь. — Алло, — послышался заспанный женский голос. — Алло, привет, дорогая, — любящим голосом произнёс Намджун. Помолчав с секунду, та ответила радостно, после Чего Намджун ещё раз убедился, что знакомая актриса — гений импровизации и просто хороший человек: — Это ты, солнце? Я просто спала. Не посмотрела, кто звонит. — Да, я просто хотел услышать твой голос. Виделись сегодня с моей мамой? Она не хотела снова обсудить нашу с тобой помолвку? Девушка мило рассмеялась и ответила: — Да, она в сотый раз напомнила мне о твоём тяжёлом характере. — Прости за это, — смущенно, но со счастливой улыбкой ответил Намджун, — я стараюсь быть лучше для тебя. Я сейчас занят немного. Давай я потом перезвоню. — Не перетруждайся. — Я постараюсь. — Люблю тебя. — И я тебя очень сильно люблю. Положив трубку, Нам ещё с минуту смотрел на экран телефона, словно забыв о присутствующих. — Довольно убедительно, — вырвал его из размышлений врач, — но как вы относитесь к гомосексуализму на самом деле? Как вы относитесь к этой проблеме? — Вы знаете, — задумчиво произнёс Намджун, — я здесь исключительно ради сестры. Потому что я вижу, как тяжело ей приходится с сыном. И если гомосексуализм является проблемой, то не знаю я об этом только потому, что меня она никак не задела. — Как это вас так не задела эта проблема, когда ваш племянник болен? — Мой племянник — славный малый. Сестра буквально на днях пришла ко мне и рассказала, что у них в семье происходит. Из-за суеты с помолвкой у меня не было ни времени, ни желания формировать своё отношение к ЛГБТ и каким-либо другим общественным меньшинствам. — Я вам скажу, очень зря. Эта зараза, а я не просто так использую этот термин, мучает человечество на протяжении вековой истории, что не всем известно и не должно. Гомосексуализм мешает нашему виду исполнять свою единственную функцию, ради которой мы предназначены, а именно — продолжение рода. Джун изобразил интерес, тогда как в голове у него всплыли вопросы, которых он не собирался задавать: человечество что, плохо плодится? Как он сделал такие выводы, учитывая угрозу перенаселения в нашем веке? Что на счёт бездомных детей, которых нетрадиционные пары, возможно, и предусмотрены природой воспитывать? Услышав следующие слова, он вообще чуть не вышел из роли и с трудом подавил смешок, мысленно надеясь на десять миллионов, которые заставят госпожу Пак молчать до последнего и не дадут «праведнице» в ней пробудиться и оставить сына в лечебнице из чувства вины. — Но я вам скажу больше, — продолжал врач, — Господь не зря сжег Содомию. Изучая эту болезнь, я узнал, что на какое-то время человечеству удалось, скажем, подавить эту болезнь, но с наступлением двадцать первого века, когда люди зациклились на индивидуальности и принятии себя, страдать стали в первую очередь самые развитые страны. И опасна эта болезнь тем, что она добралась до самого прекрасного, что создал Бог — до любви. И проявляться может даже у людей абсолютно здоровых на первый взгляд. Я говорил с двадцатилетней девочкой, она сказала, я процитирую: «Я не против девушки. Так, чисто из интереса. А вообще, моя подруга говорит, что можно любить не тело, а душу. Тут я с ней полностью согласна». Вот, что я имел ввиду, говоря «зараза». Единственное, что Намджун вынес из этой истории, которую он слушал с мастерски поддельным интересом, так это то, что у него появилось крайнее отвращение и ненависть к религиозным фанатикам. И, тем не менее, выражение лица у него было такое, как у новоиспеченного вегетарианца, который осознал, какого животным на скотобойнях, и больше никогда не будет есть мяса. — Это довольно серьёзно. Звучит даже хуже, чем рак, — говорил Намджун, — и Вы такое лечите? Доктор, моё уважение к вам бесспорно, — хорошенько смазав очко недоврача лестью, Намджун был благодарен идее, взять с собой пистолет, так как это единственная его защита, если доктор всё же понимает, какая на самом деле у него ориентация, — Вы бы не могли просветить меня как, если только это не врачебная тайна? — Что ж, вы выглядите здоровым, не только в плане вашей сексуальной ориентации, вы рассудительны. Я думаю, вам я могу открыть кое-какие секреты. От химической кастрации и лоботомии мы отказались, такие методы безрассудны и неэффективны. Если во втором случае человек превращается в животное и на уровне инстинктов все равно готов спариваться с особью своего пола, то в первом — было множество случаев, когда больные до конца дней испытывали не сексуальное, но влечение к своему полу. Это говорит о том, что болезнь незаметно поражает самые глубины мозга, который человечеству ещё предстоит изучать и изучать. У вашего племянника очень тяжёлый случай. Он испытывает к своему партнёру то, что у нормальных пар называется любовью. Единственное лечение — это нанести тяжёлые психологические травмы. В течение четырёх часов врач рассказывал о том, что после даже первого дня лечения Чимин больше не сможет думать о сексе с парнями недели две, а своего «возлюбленного» будет сторониться, как огня. Но, по большей части, он углубился в историю. Когда Намджун почувствовал, что уже не выдерживает и увидел, что мать Чимина давно уже кемарит в кресле, он сказал: — Я бы всю ночь вас слушал. Да и я просто обязан всё это рассказать будущей супруге. Но сейчас уже, — он сверился по часам на руке, — больше девяти. У нас рейс на пять. Я должен успеть доставить племянника с сестрой к четырем утра в Рим, так как из Милана прямых рейсов в Корею нет. И если я правильно понимаю, то Чимин сейчас не в состоянии долго находиться в дороге? — Я могу понять Вашу спешку, но поймите и Вы, прерывать лечение нельзя на этом этапе, это может вызвать, скажем, иммунитет болезни, грубо говоря. Я выпишу вашего племянника, как только вы предоставите мне документ о том, в какую больницу его переводят сразу по прибытию в Корею. Намджун не ожидал такого. Говорить, что закон требует, чтобы семья Пак немедленно покинула страну, было бесполезно. Глупо было бы приводить такие аргументы и без того преступнику. * из Парижа с любовью.