Он ненастоящий,
Как фантик блестящий
Что слезы лить заставляет
И сердце стрелою пронзает
Как он может сидеть так спокойно, слушать так внимательно, улыбаться так, что у любого живого человека сведёт щеки от боли? Как может быть так талантлив? Малыш, ты с нашей планеты? Его песни заставляют множество девушек биться в экстазе, но почему тогда он ведёт себя как сопливая девчонка, как та, которая потечёт в любую минуту. Ему, черт побери, всего семнадцать. А от его песен течёт взрослый парень. И, сука, как же не вовремя им дают совместный трек. Нет ни одной мысли кроме тех, о которых не должен узнать никто. Грязные, тёмные, как углы, в которые хочется вжать мальчика и целовать до умопомрачения, до боли и стонов. Взгляд у него холодный, пронзительный и слишком долгий. Непозволительно. Сидит он тоже слишком близко. Непозволительно. Не при людях. И температура просто зашкаливает. Почему тут так жарко? Или дело вовсе не в этом? — Как мы сочиним песню? Ни у одного из нас нет идей! — взволнованно произносит малыш. — Есть одна… Терновой хватает парня и тащит в туалет. Вталкивает в небольшое помещение и вжимается в Дэни, в стену так, будто хочет проломить её, его. И он слышит, чувствует, как Бурцев отвечает глухим стоном. Черт, замолчи, мальчик, а то он не остановится. Малыш блестит глазами и вжимается своим тазом прямо в Терри так, что у того окончательно сносит крышу. И песня выходит слишком крутой, накрывает просто всю страну. Только если бы они знали как написана песня, вылетели бы отсюда быстрее пули.