Погребенные заживо

05:46 - наручные часы тусклым свечением оповещают о том, что где-то там, над толщей земли и стали, как раз сейчас занялся рассвет и Маркус на мгновение возводит взгляд к серому массиву потолка. Его внутренние часы окончательно сбились, и он не чувствует так ли это на самом деле, позволяя гудкам подъема и отбоя да этому тускло светящемуся экрану управлять собою. Впрочем, в этом он не одинок. Шаги гулким эхом отдаются в тишине, пока он один за одним минует коридоры и переходы, торопливо удаляясь от зала для тренировок - погруженный в искусственный сумрак бункер спит, следуя все тем же сигналам. До гудка подъема еще несколько часов, и растревоженные рабочие стараются вести себя как можно тише, расступаясь по первому его слову. Первая помощь нуждающемуся уже оказана, обломки от частичного обрушения растащены по сторонам, а механизмы вновь запущены, и может показаться, что авария в машинном не имеет особых последствий – даже кожа под его пальцами еще теплая. Однако сердце уже не толкает кровь по венам и нет смысла поднимать медиков по тревоге. Маркус хмурится, и, перемазанной в пыли и бурой жиже, ладонью проводит по лицам погибших, одного за другим, закрывая глаза. Смутно знакомое, слишком юное лицо он намеренно пытается не узнавать. После сухо отдает необходимые распоряжения. Ровный гул механизмов глушит тихие стоны единственного выжившего, да он и сам давит их, сколько хватает сил, пока помощники Кейна сгружают его на носилки. Кажется, даже можно поздравить разношерстную межклановую братию с успешной командной работой. Похвалить за слаженность и профессионализм. И все же эти устремленные в потолок невидящие глаза бередят душу у каждого - еще несколько жизней прерваны раньше срока, что не позволяет попусту растрачивать похвалы. Ни для кого уже не новость, что при их нынешнем положении каждая жизнь - дорогая потеря. Эбби, как и следовало ожидать, они даже в этот час застают на рабочем месте. Кажется, она находится в своем отсеке практически неотлучно, сменяемая Джексоном лишь на минимальное время, необходимое на сон и еду. И ее даже не упрекнуть за это - погребение под тоннами земли и обломков для многих землян оказывается неожиданно тяжким испытанием. Запертые в крошечных комнатушках, словно звери в клетках, без возможности остаться один на один с собою, люди становятся угрюмы и раздражительны. Непредсказуемы в своих действиях. И все же, как бы ни было тошно от одной лишь мысли, то безумие, что творится вокруг, хоть немного, да отвлекает ее от собственного помешательства, придавая даже некий смысл тому жалкому существованию, на которое ее обрекли. И Эбби чувствует, что каждый ее вздох не зря, пока медицинский отсек переполнен... Людьми бредящими, раздирающими себе в кровь лица и руки. Людьми, бросающими на стены с нечленораздельными криками, стремясь выбраться любой ценой. Бывшим жителям ковчега тоже тяжело возвращаться к жизни взаперти, но приспособиться им все-таки проще. Тому способствует и знакомая обстановка, и привычные механизмы, и четкое распределение обязанностей, контролируемое нынешней главой кланов и ее советниками. Пример Маркуса, что, сам того не желая, вступил в эту игру на выживание в роли лидера собственного клана, также добавляет не малую толику спокойствия и веры людям. И Эбби порой теряется в догадка, как ему хватает на все времени и сил, в то время как она порой оказывается вымотана настолько, что хочется лечь прямиком на залитый кровью и прочими жидкостями пол, и больше не шевелиться. Как минимум вечность. Но мысли эти живут в сознании не больше нескольких минут – культивируя обиду, она усердно гонит их день за днем. И все горит и горит на работе, сбегая от собственной боли и проблем. Обычно при встречах она всегда молчит, даже не смотрит в его сторону. А при появлении Маркуса на своей территории просто покидает помещение. Исчезает тихо, не привлекая излишнего внимания. Бурного выяснения отношений и лишних слов, опрометчиво в запале брошенных с обеих сторон, им хватило вдоволь на первой неделе. Теперь же, помня о безграничном упрямстве этой женщины, он добровольно самоустраняется из ее будней, давая Эбби необходимое время. Хоть ее поведение и порядком выводит из себя. Вот и сейчас, едва за спиной Маркуса закрывается дверь, Джексон, предвосхищая какое-либо указание со стороны Эбби, спешно направляется к ним, дугою обходя закинутый простыней стол. Для осмотра легко раненных и его умений вполне достаточно. Эбби же никак не реагирует на их появление. Словно бы даже не замечает этого, все так же буравя взглядом пол, усеянный обрывками рисунка маленького пациента. Судя по пальцам, что впились в край кушетки – то ли пытается справиться с болью, все сильнее разъедающей мозг, то ли попросту силится не упасть. Общее освещение и здесь переведено на ночной режим - 1/2 мощности, и в мягком желтоватом полумраке ее фигурка, скорчившаяся на кушетке, кажется особенно хрупкой. По установленным собою же правилам, ему сейчас лучше всего уйти, не подавая вида, что стал свидетелем ее уязвимости. Но вместо этого Маркус неторопливо пересекает комнату и опускается рядом на кушетку. Так близко, что полу оторванная нашивка с рукава цепляется за пряжку ремешка у нее на плече. Да ладони соприкасаются едва ощутимо, ребром к ребру - большее было бы излишним. И все также молчит, устремляя взгляд на суетящегося Джексона. По всем правилам ей тоже надо бы привычно встать и уйти, напоминая себе о том, что лишь по его вине ей приходится проживать весь этот кошмар. Возможно, собрав остатки сил, так бы она и поступила, если бы не приметила дрожи руки да кровь, перепачкавшую эластичные бинты, стянувшие запястья. В том, что травмированные руки, вопреки уверениям, беспокоят его Эбби окончательно убеждается во время обязательных тренировок, навязанных Октавией. Но делать с этим что-либо уже слишком поздно, и теперь она даже не может ежевечерне массировать его ноющие запястья, в надежде хоть немного рассеять боль... И, вместо того, чтобы проигнорировать все эти признаки, Эбби поворачивает голову, опираясь лбом о подставленное плечо, стараясь выровнять сиплое дыхание. Прикрывает глаза, позволяя исходящему от него теплу растекаться по сведенным жилам, когда Маркус утыкается подбородком в ее затылок, позволяя минутную передышку и себе. Джексон тихо копошится в отдалении, занимаясь очисткой и обработкой ран пострадавшего. Медленно оседает простыня на остывающем маленьком теле. Потрескивает одна из ламп, принимаясь рассеянно мерцать. Они оба прекрасно знают, что это примирение – временно. Что она все еще злится, и после вновь отстранится, погружаясь в пучину обиды и разочарования. Отчуждения. Вот только это вовсе не повод оставлять друг друга без поддержки сейчас.