К возвращению Наташи Макс успевает накрутить себя до практически невменяемого состояния.
— Только не говори мне, что ты опять всё испортил, — начинает она без обиняков.
— Нет, не думаю. Чёрт, я не знаю…— он вздыхает. — Всё шло нормально, я попросил у него прощения, а потом он смылся на встречу, даже не попрощавшись.
— Тебе не кажется, что теперь ты должен сделать шаг?
Макс решает, что её слова имеют смысл, и на следующий день набирает Алана сам.
— Алан, здравствуй.
— Привет, Макс.
— Ты тогда так быстро ушёл, и я не знаю, можно ли звонить тебе…
Он опять бормочет какую-то ерунду, и хочется стукнуть себя по лбу — когда уже научится разговаривать нормально? Но с Аланом ему, закрытому и стеснительному, сложнее в разы.
Алан смеётся. Макс отмечает: у него мягкий, приятный смех с небольшой хрипотцой.
— Всё в порядке, я же приходил не зря. Чего уж нам бегать друг от друга… Слушай, как ты смотришь на то, чтобы сегодня встретиться с Наташей Могилевской и подумать, как быть дальше?
Макс энергично кивает, а потом вспоминает, что Алан-то его не видит.
— Правда? Правда-правда? Это же… Я буду только рад! Всеми руками и ногами за!
— Я заеду за тобой через час, хорошо? Будь готов к этому времени.
— До встречи.
Он летает по квартире, как ошпаренный. Моет посуду, с которой обещал расправиться ещё вчера, ставит еду в холодильник, принимает душ, выбирает одежду поприличнее. Выскакивает из подъезда раньше, чем нужно, не в силах ждать дома.
Алан приезжает через пять минут. Выходит из машины.
— Садись внутрь скорее.
Макс принимает приглашение и устраивается на переднем сидении.
В салоне тепло, и он невольно ёжится, думая, что, наверное, стоит купить себе куртку потеплее, потому что в этой он ходил в Херсоне, для которого морозы были редким явлением. Алан не сводит с него взгляда, наклоняется к нему и касается пальцем щеки.
— Ты замёрз, — произносит дрогнувшим голосом.
У Макса кожа горит, храня тепло от его прикосновения.
Они едут в тишине, нарушить которую не решается ни один из них.
В студии, в которой Наташа ждала их, его также не покидает ощущение неловкости и нервозности. Он не знает, что говорить, как себя вести и чего от него ждут. Само осознание того, что сейчас с ним всё же разговаривают люди, которых он подвёл, да ещё и предлагают ему целый план, вызывает у него неописуемый восторг и рождает надежду, едва не погребённую им под рутиной последних месяцев четырёх.
Он беспокоится напрасно. Алан, знакомый с Наташей куда дольше, умело избегает острых углов. Они обсуждают стратегию на ближайшее время, сходятся на том, что официально продюсером будет она сама, поскольку у Алана нет подобного опыта, а сам Бадоев выступит режиссёром первого клипа.
На этих словах Макс оживает.
— Но ведь это огромные деньги, — он, конечно, мечтатель, но не наивный придурок.
Алан с Наташей улыбаются.
— Считай это нашей стартовой инвестицией в твоё будущее, — поясняет он. — Разумеется, мы рассчитываем, что это всё окупится, и работать придётся много, учти. А ещё беспрекословно следовать тому, что мы говорим, — он добавляет, выделяя слово «беспрекословно», а во взгляде пляшут чертенята.
Да, опыт «Фабрики» показал, что подчиняться он не умеет. Но он не просрёт этот шанс, чему бы его это ни стоило.
— Хорошо.
— Теперь нам надо обсудить, как использовать произошедшее осенью себе на благо, — Наташа подбирает слова, и Макс благодарит её за тактичность, но жгучий стыд всё ещё лижет позвонки, и боль достигает нестерпимой отметки, когда он видит, как меняется Алан в лице.
«Вот почему».
Так он сказал тогда, прежде чем поцеловать. Это не был его первый поцелуй, конечно, он целовался с девчонками, но этот запомнился надолго. Отпечатался в памяти. Его первый поцелуй с мужчиной. Он цеплялся в плечи Алана, и сейчас отчего-то жалеет, что не ответил. Его губы были мягкими, нежными, и Максу определённо хотелось бы узнать, каково это — прильнуть ближе к нему. Каково зарыться в его волосы, провести пальцами по его волосам…
— Макс, ты здесь? — голос Могилевской возвращает его на землю.
— Да-да, я тут, простите.
— Я предлагаю снять клип на «Суку-любовь». Мотив запоминающийся, слова тоже. Соответствующая тексту и посылу картинка — и эффект усилится в разы. Можно поиграться с названием, добавить газетные заголовки в сам клип, хотя тут я не лезу, это твоя территория, Алан. Я к тому, что нужно сделать ход конём и не дать журналистам фантазировать на тему. Представить всё именно так, как мы сами хотим.
Мысль о том, чтобы наживаться на эпизоде его жизни, едва не поставившем точку на всём, Максу не по душе. Но он хорошо помнит негласное правило шоу-бизнеса: чёрный пиар — тоже пиар. Алан молчит, и всего на мгновение Макс улавливает, как в его глазах мелькает горечь и сожаление.
— Допустим, это хороший ход. Но у меня есть тоже условие.
— Какое?
— Эта провокация станет первой и последней в его карьере, — отвечает он тоном, не терпящим возражений.
— Идёт, — соглашается Могилевская.
Они обсуждают организационные моменты, касающиеся записи альбома, подготовки программы и прочего до поздней ночи.
Алан не ведётся на его лепет о том, что ему неудобно, и настаивает на том, что подвезёт его до дома.
Они прощаются. Макс уже почти скрывается за дверью в подъезд, как Алан окликает его:
— Макс, подожди!
Он оборачивается, и вот уже Алан осторожно надевает на него шапку.
— Простынешь ведь…
В тусклом свете ночных фонарей в глазах Бадоева Макс уличает знакомое ему отчаяние, которое маскируется сдержанностью. Алан дышит сорвано, не разрывая зрительного контакта. Его губы так близко, что достаточно одного движения, чтобы оживить, воскресить припавшие пылью образы-вспышки.
Но Алан не даёт ему возможности испытать себя на смелость, потому что убирает руку, пробежавшись перед этим по виску будто бы случайно.
— Завтра ждём тебя в восемь утра. Я не приеду, у меня будут кое-какие дела. Не опаздывай, пожалуйста.
— До завтра.
Макс ждёт, когда Алан уедет, и только потом прошмыгивает в подъезд.
Он вгрызается в работу с небывалым рвением. Его не смущают ни монотонные прослушивания записей, — к процессу отбора песен для альбома относятся крайне придирчиво — ни постоянные правки уже исправленного и вычитанного материала, ни выматывающие репетиции с танцовщиками. Он хватается за предоставленный ему шанс и не позволяет себе жаловаться даже в мыслях, хотя в конце дня кости ломит, голова раскалывается, а шести часов на сон оказывается мало для восстановления. Но другие вкалывают не меньше, чтобы у него всё получилось, поэтому он подбирает сопли с самого начала и, сцепив зубы, идёт к мечте. Пусть маленькими шагами, пусть по миллиметру, но это уже что-то.
Алан разрабатывает идею для первого клипа.
Перед съёмочным днём Макс не находит себе места, потому что подобного опыта у него ещё не было, но он переживает напрасно. Алан создаёт вполне благоприятную атмосферу, чётко объясняет, что от него требуется. Не обходится без споров, но результат устраивает всех.
Клип заходит всем, поднимается самая настоящая шумиха. Макс отвечает заученными заранее фразами, соответствуя образу брутального романтика, который для него выбрала Могилевская.
А дальше начинается ад. Чем ближе дата релиза альбома, тем жёстче становятся придирки хореографа, танцоров, звуковиков. Нервное напряжение нарастает, но он не разрешает себе истерить. Иногда выговаривается Наташе, что устал, что заколебался, и она поддерживает его, напоминая, что он сам хотел этого. Она права. Он хотел, и он ни за что не отступит.
***
После съёмок второго клипа время летит, как сумасшедшее.
Алан не выходит из репетиционного зала, наблюдая, как Макс отрабатывает бесконечные связки до автоматизма, как злится сам на себя, когда сбивается со счёта или лажает. Он, оказывается, тот ещё перфекционист, и это понимание почему-то сближает их. У них много общего в плане подхода к работе, что частенько провоцирует конфликты, если принимать во внимание их категорическое нежелание уступать, но результат устраивает всех, а творческий процесс в принципе невозможен без разногласий.
В день презентации он не знает, куда себя деть. Мечется, как заведённый. Повторяет набившие оскомину наставления, подчёркивая, как важно, чтобы всё прошло, как по нотам. Макс смотрит на него потерянно, и он осаживает себя. Идиот, мальчишка и так нервничает, а он нагнетает.
— Макс, ты справишься, слышишь меня? Всё получится, ты много работал, так что всё удастся, — берёт его за руку и задыхается. Тактильный голод, на который он сам себя обрёк, — ни единого прикосновения с той ночи у дома Макса, лишь пьянящая близость и невозможность дотронуться — восполняется несмелым касанием.
Пацан таращится на него и вдруг обнимает. Легонько ведёт руками по его спине и дышит глубоко, пытаясь вновь найти точку опоры. Алан боится, что всё испортит. Что скажет какую-то чушь, когда ему просто-напросто хочется стоять вот так, обнимая его, вдыхая запах мятного шампуня и чувствуя бешеное биение его сердца.
— Спасибо тебе, — он произносит едва слышно.
Алан нехотя разрывает объятье и отпускает Макса на сцену.
Они отмечают презентацию с размахом. Напряжение, копившееся в них так долго, отступает, и они позволяют себе расслабиться. Травят шутки, болтают о всякой бессмыслице и веселятся.
Макс тоже расслабляется. Он имеет право, справился же отлично, даже когда всё вышло из-под контроля, и он провалился под сцену. Не растерялся, сделал вид, что так и надо. И продолжил выступление, очаровывая всех, покоряя.
Только он не болтает. Он молчит, наблюдая за всеми. Он не очень-то разговорчив — это Алан уяснил для себя ещё на «Фабрике». Предпочитает слушать. Хотя если дело касается чего-то важного для него, за словом в карман не полезет, будет защищать свою точку зрения до последнего.
В какой-то момент ребята выходят проветриться, и они остаются одни.
Алан садится рядом, найдя в себе решительность, чтобы наконец сказать то, что сидело у него в голове целый вечер.
— Ты молодец, Макс, — произносит, глядя в глаза. Проваливается в них, в тёплые карие омуты, затягивавшие его постепенно. Исчезает из реальности, и даже не сразу понимает, что Макс что-то говорит.
— Называй меня моим именем хоть иногда, — он улыбается, а после поправляет волосы Алана. — Растрепались сильно… — и перебирает пряди осторожно.
Алан подставляется под эту несмелую ласку, млеет, чувствует, как желание возвращается с новой силой. Как вымещает в нём здравый смысл, как заставляет забыть обо всём. Сводит всё к мальчишке, который и не думает прекращать, лишь подвигается ближе, срывая его предохранители, уничтожая выдержку.
— Коль, я… — на обращении Макс светится и улыбается, как ребёнок. Он и правда ребёнок ещё.
Его губы так близко, и вспоминается поцелуй, который ему снился не единожды, всплывал в памяти в самые неподходящие моменты.
— Вот вы где! — раздаётся крик где-то неподалёку, и они отскакивают друг от друга.
Команда сходится на том, что пора бы уже по домам, и Алан кивает, понимая, что нужно бежать как можно дальше отсюда, пока он не натворил глупостей.
Когда Алан видит его на другой стороне улицы, он думает, что сошёл с ума, что это всё галлюцинации, происки поехавшей крыши. Но с чего бы его фантазии так над ним измываться, когда он изо всех сил гнал от себя эти вычурно-белые длинные пряди, этот снисходительный, уничижительный взгляд?
Он мигом меняет направление, наплевав на то, что может опоздать. Наматывает приличный километраж, изводя себя мыслями, откуда, почему и зачем Руслан здесь столько лет спустя. Не находит ответа ни на один вопрос. Не может сосредоточиться на работе и откладывает дела, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что его продуктивность на нуле. Он идёт в бар и банально напивается, не желая признавать очевидное: Руслан в городе, а он оказался к этому не готов.
***
— Забери меня, пожалуйста, — раздаётся на том конце провода, когда Макс поднимает трубку.
— Алан? Ты где? — после этих вопросов связь прерывается, а несколько минут спустя ему приходит сообщение с адресом.
Он находит Алана в баре. Пьяного, ведущего какие-то беседы с барменом и абсолютно на себя не похожего. Нет, не то чтобы его это удивляло — он видел его нетрезвого и не раз, только вот никогда он не был настолько разбитым и отчаявшимся.
— Эй, Алан, — он дотрагивается до плеча, обращая внимание на себя, и это срабатывает.
Бадоев поднимает взгляд, и Макс видит, что не ошибся в своих выводах. Алан сейчас напоминает побитую псину, и что бы ни довело его до этого, алкоголь наверняка не спасёт. Поможет отвлечься, да и то ненадолго.
Они выходят на улицу. Алан совершенно не держится на ногах, так что приходится едва ли не тащить его на себе. Он чересчур пьян, чтобы отдавать себе отчёт в своих действиях, думает Макс, когда тот утыкается ему носом в шею и бормочет какие-то глупости. Но унять колотящееся сердце не выходит. Он усаживает Алана в такси и садится сам.
Поскольку Бадоева вырубает сразу же, стоит им тронуться с места, Макс называет свой адрес, осознавая, что лезть с расспросами к Алану в таком состоянии бессмысленно.
Он с трудом преодолевает несколько лестничных пролётов с висящим на нём Аланом, а на изумлённый взгляд Наташи отвечает не менее красноречивым:
— Объясню потом.
Было бы здорово выполнить это обещание, потому что пока он не может ничего объяснить даже самому себе.
