Не подобает королю шептать, как юноша, «люблю»
***
При свете дня в саду намного уютней, нежели ночью, и Тэхен разваливается на прогретой солнцем скамейке, не боясь, что его погонят в покои: Чонгук, как и все гости, сейчас находится на переговорах, так что по замку можно гулять сколько душе угодно. Хрупкая фигура, утонувшая в просторных одеждах, что вырулила из-за ближайшего дерева, поначалу застает Тэхена врасплох. — Я пришел тебя ругать и захватил кексы, — Чимин плюхается рядом, напротив источая полное довольство жизнью и никак не волны праведного гнева. На сгибе локтя у него и правда приютилась маленькая корзинка, прикрытая платком: ягодные кексы под ним еще теплые и пахнут изумительно. Вторая рука осторожно прижимает к плащу тонкую посеребренную флейту. Чимин аккуратно устраивает ее на своих коленях. — Ругать? — смеется Тэхен, выудив лакомство под деланно грозным взглядом друга, отправляет кусочек в рот, — Вкусно! — Именно, ругать, — кивает омега, также надкусывая кекс. Жмурится от удовольствия и едва ли не мурчит, — Совсем забыл об осторожности. — О чем ты? — трава под туфлями Тэхена сочно хрустит, когда он неловко шаркает ногами в волнении. Конечно, он понимает, что имеет в виду друг, и неясная горечь разливается в нем, перекрывая даже сладкий ягодный вкус выпечки. — Тебе не поздоровится, если будешь также беззаботно бегать на встречи с представителем наших врагов. Это было очень глупым поступком, Тэхен. Тот испускает тяжелый вздох, покрутив надкусанный кекс в руках, и понимает, что неприятного разговора не избежать. — Он сам пришел. Я не думал встретить его в такой час, — пытается оправдаться он, — Ты знаешь, я не из тех, кто готов так безрассудно подвергать себя опасности. — Опасности, — фыркает Чимин в ответ и на Тэхена не смотрит, — Совсем он тебе голову вскружил. — Да что ты несешь? — ахает Тэхен, в ответ на что омега только пожимает плечами и закидывает остатки кекса в рот целиком. Взгляд у него обеспокоенный, но вовсе не злой. Это заставляет Тэхена мгновенно успокоиться и устало потереть глаза рукой, — Я ничего не могу с собой поделать, — признается он нехотя, и голос его звучит ломко. — Возможно, я пойму тебя, если когда-нибудь влюблюсь. — Возможно. Они недолгое время хранят молчание, методично уничтожая выпечку, и думает каждый о своем. Спутанный комок волнений, что так долго копились внутри Тэхена, понемногу начинает ослабевать, и оценивать ситуацию, в которой он оказался, в присутствии друга становится немного легче. Он не выдерживает первым. — Я испытываю чувства до боли странные, — шепчет он, будучи не в силах говорить о таком громко. Чимин улыбается, устраивая голову у Тэхена на плече, и его светлые глаза наполнены молчаливой поддержкой, — Каждый раз он появляется рядом, как бы я ни пытался себе противостоять… меня просто неконтролируемо накрывает нежностью. Сокрушительной, невыносимой волной, понимаешь? Я не могу против нее выстоять, мне остается только раскинуть руки, встречая ее, и попытаться научиться плавать. Он обрывается, подбирая слова. Омега, уткнувшийся носом в его шею, удрученно выдыхает и поглаживает пальцами флейту на своих коленях, но хранит молчание, потому как знает, насколько важно Тэхену высказаться. Он шмыгает носом и протягивает другу последний кекс. Тот крутит его в пальцах, надкусывает и глотает, практически не жуя. Тэхену неприятны собственные мысли, что сейчас роятся в его голове. Осознание, насколько сильно он подставляется, разрастается в нем, словно чернильное пятно, пропитавшее пергаментную бумагу. Осадок от него почти отдается кислым привкусом на языке. Он становится уязвимым, подпуская Чонгука к себе так близко. Он ненавидит это, хотя понимает, что даже если будет избегать этого альфу, ничего не изменится: само существование Чонгука уже делает его уязвимым. — При взгляде на него у меня появляется ощущение, словно кто-то ласково огладил меня по щеке. Так осторожно, легонько совсем. И сложно мыслить рационально, находясь поблизости. Я не глупый юнец, мне прекрасно известны последствия, что наступят, позволь я себе проявить слабость, но рядом с ним это кажется таким… правильным? Я не знаю, чем объяснить это. — Вообще-то, знаешь, — по-доброму усмехается Чимин, наконец решив подать голос. Тэхен морщится и отворачивает лицо, не смея глядеть на своего проницательного друга. Потому что — да. На самом деле, конечно же, он знает. И ненавидит себя за это. Его жизнь была бы намного проще, не появись в нем до страшного горькой, хрупкой влюбленности, на которую у него нет никакого права. — Я счастлив, что ты доверяешь мне такие вещи, — Чимин тепло дышит Тэхену в шею, и тот устало прижимается щекой к его волосам, — И мне безумно жаль, что я не могу дать тебе дельного совета. Ведь, с одной стороны, я понимаю твои страхи и волнения, — омега сглатывает и закусывает губы, — А с другой, я думаю, что у этой сказки никогда не будет счастливого конца, если ты поддашься чувствам. — Чимин, — улыбается Тэхен несмело, и улыбка выходит совсем кривой, — Это изначально и не было сказкой, чтобы завершиться чем-то хорошим. Он поднимается, расправив одежды, и поворачивается к замершему другу. — Спасибо за кексы, — голос Тэхена мягкий и бархатный, таким можно убаюкать и усыпить бдительность кого угодно, заставив думать, что королевич совершенно безмятежен и спокоен. Но Чимин не кто угодно, Чимин привык таким голосом не обманываться, и его сердце сжимается от тревоги за друга, — И за все остальное. Омега кивает вслед удаляющемуся Тэхену и, просидев несколько удивительно долгих мгновений без движения, берет в руки флейту. Инструмент приятно холодит пальцы.***
Юнги поджимает губы и осуждающе косится на шагающего по правую руку Чонгука. — Вам не следовало реагировать столь импульсивно, — произносит он, — И прерывать переговоры было решением довольно опрометчивым. Чонгук только усмехается и полной грудью вдыхает сладкий запах цветущей гортензии. Что-что, а сад в этом замке все же удивительный. — Зато мои действия заставили короля оживиться, — его пальцы мимоходом ловят свисающий продолговатый лист на одном из кустов и комкают. Аромат травянистого сока тут же забивается в нос, — Уже с самого начала было ясно, что они не окажут нам поддержки против севера. Слишком долго они налаживали благоприятные отношения, чтобы вот так просто все разрушить. — Это значит, что вашему дяде придется скорректировать свои планы. Он пойдет сюда войной. — Так и есть. В любом случае, война была лишь вопросом времени: по меркам дяди, было неплохо сначала подмять под себя север, а после перекинуться на ослабевшую после помощи нам армию этих земель. — Получается, этому королевству все же придется принять на себя первый удар. Чонгук задумчиво кивает советнику, остановившись у одного из многочисленных кустов гортензии, что цвели в королевском саду. — Замечательный сад, — приподнимает уголки губ Юнги, заметив пристальное внимание принца к цветам, — Местные садовники явно знают свое дело. — И правда замечательный, — глухо отзывается Чонгук, постепенно все больше погружаясь в собственные мысли, — И раз уж мне великодушно дозволено по нему прогуливаться, я бы хотел побыть здесь один. Можешь заняться своими делами. — Как скажете, Ваше Высочество, — Юнги понятливо кивает и кланяется, наблюдая за неспешно направившимся в глубь сада господином. Он, немного поразмыслив, отряхивает свой камзол от лепестков гортензии, налипших на рукава, и размеренным шагом идет по мощеной дорожке. В чужом замке у него не так уж много развлечений: переговоры, которые так удачно сорвал вспыливший Чонгук, книга, привезенная из дома, да прогулка меж источающих тонкий аромат кустов. Последнее хотя бы помогает успокоить нервы после тяжелого утра, проведенного в душном зале с кучей упрямых альф и бет, что совсем не понимают, кого им стоило бы послушать. Юнги бродит по саду уже довольно продолжительное время, когда до него вдруг доносятся тихие звуки незнакомой мелодии. Она воздушная, приносящая легкость и поднимающая настроение, и он на какое-то время замирает посреди дорожки, прислушиваясь. Кто бы ни был исполнителем, играть у него получается до жути хорошо, пусть дело даже и не в технике, а в посыле, которым пропитана музыка. Юнги закусывает губы и идет на звук, резко свернув на траву. Деревья расступаются перед ним, открывая взору аллею, обрамленную рядами высоких тонких деревцев. Под одним из них, почти плавящаяся от палящих солнечных лучей, стоит резная скамейка. А на ней — юноша. В его волосах путается смешливое солнце, а стрелки ресниц отбрасывают тени на румяные щеки. Пальцы у юноши маленькие, короткие, они сжимают резную флейту так бережно, что сразу становится ясно: парень не просто любитель. Взгляд невольно прикипает к трогательным завиткам золотых волос на щеках флейтиста. Юнги чувствует, как от звуков музыки ускоряет ход его сердце, и прикипает тоже.