Я говорю каждой звезде, что боюсь тебя потерять Я так боюсь тебя потерять
***
Пальцы цепляют с прикроватного столика маленький бутылек из толстого желтоватого стекла, и Тэхен подносит его к глазам, наблюдая, как перекатывается и поблескивает в ярком свете луны вязкая жидкость внутри. Он дышит тяжело и все еще ищет себе оправдание. Пробка выскальзывает из тугого горлышка нехотя и как бы отговаривая, и несколько капель тут же вытекают на подрагивающую ладонь. Ты пожалеешь, твердит он про себя, и испачканными пальцами ведет себе по запястьям, растирает жидкость по шее и за ушами. В нос ударяет резкий от большой концентрации масла запах чего-то хвойного, чего-то морозного. С ноткой нетерпения и горечи, волны которых исходят от Тэхена, и он яро трясет головой, закупоривая бутылек. Он сделал все, что мог, чтобы подготовиться, и не готов все равно. Изменить решение еще не поздно, достаточно просто скинуть с себя плащ и забраться в кровать. Завернуться в одеяло, позорно прореветь полночи и забыться беспокойным сном, но остаться в безопасности. Тэхен, внимая здравому смыслу, почти делает шаг в сторону постели, но замирает, запнувшись взглядом о вид залитых лунным светом деревьев за окном. Возможно, останавливаться действительно поздно. В коридорах замка темно — час поздний, время сна. Один он, нахлобучив на лохматую голову капюшон, неслышно скользит вдоль стен к выходу. Не наткнуться бы на стражу — сейчас страшнее всего попасться им, когда ему так важно, так смертельно важно выбраться наружу. Плащ колышется при ходьбе, задевает ноги и предательски шуршит. Тихонько совсем, казалось бы. Но не для обмирающего от страха Тэхена, которого оглушает даже звук собственного дыхания. Он едва осознает, что вообще делает. Вся зелень в саду, залитая лунным светом, меняет окрас на серебристый, и каждая тень, каждый шорох травы приобретает жутковатый оттенок. Все здесь Тэхену кажется угрожающим. Словно вот-вот да и выскочит из-за ближайшего дерева стража, кинется на него, схватит — и как же ему тогда жить? Когда он уже переступил через себя, позволил необъятному желанию Чонгука увидеть взять верх над здравым смыслом. Когда он уже понял, что без этой встречи захлебнется в стенах замка своим тягучим, густым одиночеством. Тэхену ведь будет чуточку легче сносить все тяготы, если в памяти от Чонгука ему останется хоть что-то светлое. Озираясь, он спешно пробирается к пруду. Вокруг ни души, и Тэхену не ясно, потому ли это, что он пришел раньше, или же решался слишком долго, и у Чонгука не хватило терпения ждать его здесь, окруженным только ночным холодом и серебристой зеленью. Тэхен отходит поглубже в тень и обессиленно прижимается спиной к дереву, со вздохом прикрывая глаза. Он так волновался, что даже не удосужился узнать время. Ветер монотонно шуршит кронами деревьев, пробирается под плащ и помогает остыть. Тэхену кажется, что он стоит, обмерший, бесконечно долго, пока не ощущает на плече знакомую хватку крепких пальцев. — Поверить не могу. Ты и правда здесь, — разлепив веки, он видит буквально в нескольких сантиметрах от себя улыбающееся лицо. Чонгук глядит завороженно и часто-часто дышит. Бежал? Замершего Тэхена тут же охватывает нарастающая волна трепета. — Да, — произносит он и сглатывает, — Я и правда здесь. — Ты звучал так категорично, когда говорил, что не придешь. Я почти не надеялся. Тэхен отводит взгляд и передергивает плечами. Как ему объяснить, что заставило его покинуть покои, устремившись к саду, когда он сам не до конца понимает причин? — Я решил, что сегодня, — медленно подбирая слова, осторожно начинает он, — Сегодня позволю себе забыть обо всем, что может держать меня на расстоянии. Я отпущу себя и просто побуду с тобой. Чонгук замирает, уловив подвох. — Если?.. — Если, уехав после, ты больше не побеспокоишь меня. Скороговоркой произнеся задуманную давно фразу, Тэхен словно сдувается, пугается собственных слов, но вздергивает подбородок и твердо глядит в лицо напротив. Тишина между ними повисает вязкая — такая же вязкая, как и чернота, что разливается на дне чонгуковых глаз, пока он, поджав губы, осмысливает услышанное. Через мгновение лицо альфы проясняется, и он вдруг издает приглушенный смешок. Зажмурившись и помотав головой, Чонгук продолжает негромко смеяться, а когда распахивает глаза и утихает, сердце Тэхена судорожно трепыхается и бьется, как сумасшедшее. Большие, сухие ладони материализуются на его раскрасневшихся щеках. — Упрямый, отважный королевич… — шепчет Чонгук на выдохе и большими пальцами оглаживает мягко лицо. Тэхен стопорится, замирает ошарашенный в его руках, и двинуться не смеет. Так близко, — Я понял тебя. Идем. Он отрывается также внезапно, как и подошел, хватает за руку, не дав опомниться, и тянет куда-то к кустам. Тэхен следует за ним, оглушенный собственным бешеным сердцебиением, и глупо, абсолютно безуспешно давит улыбку. Небо в звездном крошеве молчаливо глядит необъятной чернотой, когда Чонгук выводит его с территории замка. Тэхену бы задуматься, откуда он знает, куда идти, но несмелая радость, что теплится в груди, отбивает напрочь все мысли, кроме одной-единственной: Прямо сейчас, в эту холодную звездную ночь вся несправедливость мира, что свалилась ему на плечи, рассыпается под взглядом искрящихся чонгуковых глаз. Все еще удерживая пальцы Тэхена в своих, альфа ведет его к крутому каменистому склону и, чутко следя за каждым движением, помогает спуститься вниз. Только тогда, почувствовав резкий, почти сбивающий с ног порыв ветра, Тэхен понимает, куда его привели. Чонгук тащит его дальше — туда, где об огромные, блестящие от влаги валуны разбиваются пенистые морские волны. Тащит прямо к каменистому берегу: дышать морем. Свободой. Собой. Тэхен восторженно озирается по сторонам, вертит головой и с наслаждением вдыхает соленый морской воздух. Вдыхает слабо доносящийся до него запах Чонгука, вдыхает его самого, чтобы оставить в себе как самое сокровенное воспоминание. Как что-то, что не даст ему окончательно раскрошиться под напором грядущих бед. Они придут — он уверен в этом настолько же, насколько не уверен в самом себе, но сейчас, пока Чонгук переплетает его пальцы со своими, и волосы его треплет ветер, Тэхен позволяет себе ни о чем не думать. Рассудительный, беспокоящийся о последствиях королевич остался там, упрятанный в стенах замка без возможности жить так, как хочет он сам, а здесь — всего лишь он, Тэхен. Тот, кому не нужно пугаться собственного желания руку Чонгука никогда не отпускать. Они устраиваются на берегу, недалеко от кромки воды, и альфа, не слушая протестов, стягивает свой плащ и заставляет Тэхена в него укутаться. Лунные блики колышатся среди плещущихся чернильных волн, притягивая взгляд. От моря веет холодом, но Тэхен ощущает, как прижимается Чонгук к его плечу своим, как крепко сцеплены их пальцы, и от ощущения чужого тепла потряхивает. Им не обязательно о чем-то конкретном говорить — изредка перекидываясь парой ничего не значащих фраз, они судорожно цепляются за момент, когда могут наконец, не таясь, вот так — с душой нараспашку и плечом к плечу — побыть вдали от чинов и ответственности, которую те возлагают. Просто Тэхен. Всего лишь Чонгук. И что-то большое и теплое, что повисает в воздухе между ними. Оно настолько уютное и располагающее, что Тэхен расслабляется и не сразу замечает, как сонно начинает вздыхать альфа и как медленно он наваливается ему на плечо. Затаив дыхание, Тэхен терпеливо глядит в сторону черного, необъятного моря, пока со стороны Чонгука не начинает доноситься размеренное посапывание. Он не выдерживает и позволяет себе робкое, ласковое движение пальцами по чонгуковым волосам, а затем, осмелев, аккуратно тянет его вниз и укладывает головой на свои колени. Разворачивает край плаща и укрывает им обоих, насколько это возможно. Лицо Чонгука серебрится в свете луны, и ресницы отбрасывают длинные тени на его щеки. Тэхен украдкой убирает прядь жестких волос с его глаз, да так и оставляет ладонь покоиться в области скулы. Он долго-долго сидит, пристально вглядываясь в черты лица Чонгука, стараясь запомнить, впитать в себя каждую мельчайшую деталь — он будет вспоминать их, когда накатит особо острый приступ тоски. Ему совсем немного обидно, что оставить себе удастся одно лишь воспоминание о теплом касании рук, и это вдруг наталкивает его на мысль, которой он тут же пугается. Безмятежно дремлющий Чонгук приоткрывает влажные губы и размеренно дышит, и, быть может, Тэхен имеет право унести с собой воспоминание о чем-то большем? Он наклоняется вперед, едва ли это замечая. Лицо альфы оказывается вдруг так близко, и Тэхен подвисает на мгновение — медлит, решается. Что-то сжимается у него в груди, когда во сне Чонгук быстро проводит языком по губам, и это движение приковывает взгляд, но действенно приводит в чувства. Тэхен испуганно выдыхает и прижимает руку к груди, пару секунд слушая, как ошалело колотится его сердце. Он что, чуть было не… Он хочет отстраниться, разочарованный в самом себе, как вдруг напарывается на пристальный взгляд глаз напротив. В ту же секунду на его затылок ложится рука и тянет вниз. Тэхен ахает, и это единственное, что он успевает сделать, прежде чем Чонгук, стремительно подорвавшийся, прижимается губами к уголку его рта. То было бережное, аккуратное касание, и Тэхена прошивает с головы до пят: он дергается, словно его ударили, но уже через мгновение альфа отстраняется и, вновь откинувшись на его колени, улыбается широко и ясно. Ярко. Счастливо. — Я оставляю тебя, забрав с собой что-то по-настоящему ценное, — произносит он, и Тэхена обескураживает его спокойный, размеренный голос. Сам он не в силах произнести ни слова, его пальцы судорожно сжимают и разжимают полу плаща, щеки краснеют пятнами. Его губы все еще ощущают тепло прикосновения, и он может поклясться, что лучше чувства доселе не испытывал. Смысл фразы, произнесенной альфой, доходит до него не сразу. — Ты оставляешь меня, — глухо отзывается он и улыбается, опустив взгляд. Уголок губ дергается, выдавая нервозность. — Я мог бы… — Чонгук приподнимается и тянет руку к его щеке, осторожно оглаживая. — Есть вещи, которые от нашей воли не зависят, и есть сложности, преодолеть которые нам не всегда по силам, — отрезает Тэхен, но к руке льнет послушно, прикрывая глаза. Из его голоса исчезает легкость, уступая место усталости. — Я бы нашел способ их преодолеть, если бы наверняка знал, что тебе оно тоже нужно. Слова бьют точно под дых, и Тэхен жмурится и чувствует, что не может сделать ни единого вдоха — так сильно сжимаются тиски у него в груди, так больно проходится осознание по оголенным нервам. Он облизывает сухие губы, и Чонгук видит, как падает тень от волос на излом его бровей. «Мне нужно. Мне так сильно нужно быть с тобой рядом, Чонгук» — Как бы то ни было… — хрипит он и сжимает кулаки. — Как бы то ни было, я за тебя еще поборюсь. Распахнув ошарашенно глаза, Тэхен натыкается взглядом на широкую, уверенную улыбку.***
Впервые за долгое время Тэхен носит на сердце не грузную тоску, а искрометное, неподдельное счастье. Щекотное чувство поселяется в его животе, когда он с первыми лучами рассвета, едва не пойманный сонной кухаркой, пробирается в покои и ложится в постель. Чонгук покинет замок буквально через считанные часы, и Тэхен прочно уверовал, что то была последняя их встреча. Он не позволяет себе лишний раз об этом напоминать: вместо этого в сон он погружается с мыслью о том, что постельное белье наутро будет грязным — ступни его в песке, потому что бродить с Чонгуком по берегу, не отскакивая даже от ледяных волн, абсолютно босым и столь же безмятежным было чертовски приятным занятием. Его не будят до самого обеда: замок тонет в суматохе, все переполошены из-за отъезда делегации, и Тэхену привычно в добровольно-принудительном порядке рекомендовано носа из покоев не высовывать. Он просыпается от тянущего ощущения в груди, протянувшегося откуда-то из сна — ему всю ночь виделось размытое звездное покрывало над головой и горящие темные глаза. Стряхнув с себя беспорядочные отрывки сновидений, Тэхен еще недолго сидит в постели, устремив взгляд в окно, и его ежесекундно кидает из одного урагана мыслей в другой: при воспоминании о холоде, что сковывает ноги, стоит волнам на них накатить, на губах тут же начинает играть улыбка; но едва только до него доносится далекий звук фырчанья готовых к отправке лошадей, на лицо набегает тень. «Я оставляю тебя» — вспоминает Тэхен. «Забрав с собой что-то по-настоящему ценное» — и щеки его начинают гореть. Уголок губ, кажется, жжется даже. Он проводит день в покоях, закутавшись в одеяло и свои мысли, прерываясь лишь на еду. Даже Чимин его не беспокоит: занят где-то в замке. Покидать комнаты ему отчего-то боязно: там, вне этих стен, только что произошло нечто страшное — для него одного страшное, и накрывает ощущением, что, стоит ему выйти, как осознание навалится на него со всей силы и вдавит в пол. Чонгук уехал. И, если хватит его чести сдержать слово, больше Тэхена не побеспокоит. И он должен проглотить эту истину, принять ее и переступить через все, что вчера случилось. Через все мечты и мысли о несбыточном, методично растаптывая их, запихнуть эту ночь куда-то глубоко внутрь и изредка с содроганьем вспоминать момент, когда он был единственно верно, по-настоящему счастлив. Это занимает время. Это точит его изнутри и сдавливает горло со страшной силой. Но Тэхен держится — сжимает кулаки до красноватых лунок от ногтей на ладонях и — держится. Не смеет позорно реветь, как если бы это что-то значило, как если бы его любовь нельзя было задушить, пресечь уже раз и навсегда и перестать задыхаться ночами. Но Тэхен задыхается. — Его Величество ожидает вас, — произносит слуга вполголоса вечером следующего дня. Тэхен не видел отца уже какое-то время благодаря заботам, что принесла с собой делегация, и, если бы от него хоть что-то зависело, он бы предпочел и дальше иметься в наличии лишь фигурально, не сталкиваясь с Его Величеством. Король был неплохим правителем — в меру жестоким, всегда ставящим нужды страны на первое место: ничего превыше долга. Но отец из короля выходил ужасный — по тем же причинам. И, направляясь в его кабинет, Тэхен уже знал, что сегодня ему в очередной раз это докажут. Помещение все сплошь залито светом заходящего солнца, и, присаживаясь на резной стул перед широким отцовским столом, Тэхен щурится. Мужчина, сидящий по другую сторону, окидывает его небрежно накинутую одежду оценивающим взглядом и поджимает губы. Сын-затворник. Приветствие выходит сухим и напряженным. Потерев узловатыми пальцами подбородок, король ведет носом по воздуху и задумчиво тянет: — Ты ведь не забываешь пользоваться маслом? При выходе из покоев. — Нет, сэр. Не забываю, — устало выдыхает Тэхен, хотя, вообще-то, к флакону он сегодня не притронулся, — Но вы ведь не об этом хотели поговорить. Мужчина кивает, усмехнувшись. — Что для тебя долг, Тэхен? — спрашивает он вдруг, и тот не находится сразу с ответом, — Думаешь ли ты о нем, когда ставишь собственные интересы выше государственных? Тэхен захлебывается воздухом и судорожно облизывает губы. — Отец, я… — Я знаю. Мне тоже было двадцать лет. Я тоже любил — и могу тебя понять, — король пристально глядит в его глаза, и Тэхену тут же становится неуютно. Он почти ежится под этим взглядом, но сдерживает себя, — Как отец. Но как правитель я чувствую себя преданным, когда узнаю, что ночью ты сбегаешь из покоев, чтобы встретиться с сыном нашего врага. И на последних словах голос его повышается, а кулак с глухим звуком впечатывается в дубовую поверхность стола. В кабинете становится тихо. Взгляд цепляется за медленно планирующие на пол подсвеченные солнцем пылинки. Тэхену нечего сказать. — После недавних переговоров стало ясно, что войны не избежать, — продолжает король, не дождавшись ответа, — Поэтому я принял решение. Решение? Сердце заходится в бешеном темпе, как только Тэхен слышит это. Он все еще цепляется за хрупкое счастье, засевшее в груди, чтобы не надломиться, не выказать того разрушительного действия, что оказывает на него дурное предчувствие. — На некоторое время ты уедешь. Отправишься пожить в загородную резиденцию, пока не прояснится ситуация с тем королевством, — предчувствие едва ли себя оправдывает, и Тэхен почти даже выдыхает с облегчением — ссылка оказывается наименьшим из всех зол, что могли случиться. — Но это еще не все, — и горло сдавливает вновь, — Прежде, чем я скажу, я прошу тебя кое-что понять: я забочусь о тебе. И сохранности твоей тайны, — произносит мужчина с нажимом, — Не думай, что я наказываю тебя, Тэ. Он замолкает, давая сыну время осмыслить сказанное. Но едва только следующие слова оказываются произнесены, Тэхен чувствует, что надламывается окончательно. — Я принял решение о том, чтобы выдать тебя замуж. За кого-то, кто верен мне. Я хочу тебя уберечь. — Вы хотите себя уберечь, — Тэхен усмехается и буквально слышит хруст, с которым его счастье дробится на куски. — Не дерзи мне, мальчишка, — понижает голос мужчина, но тут же смягчается, наткнувшись на острый, безучастный тэхенов взгляд, — Я знаю, о чем ты думаешь сейчас. «Это несправедливо». Но Тэхен ни о чем не думает. Он перекатывает слова о женитьбе на языке, и постепенно за ребрами у него разливается темная, тягучая пустота. Ни одно светлое воспоминание, ни одна звездная ночь и море ее не заполнят. Позвоночник простреливает холодом. — Несомненно — да. Несправедливо, — словно издалека до него доносится приглушенный отцовский голос, — Но между благополучием государства и личным счастьем мы выбираем первое. Вы выбираете, проносится у Тэхена в голове прежде, чем он, сжав челюсти, подрывается с места. — Я понял вас, Ваше Величество, — отзывается он глухо, — И я не в том положении, чтобы перечить. — Я знал, что ты умный мальчик, Тэхен, — взгляд мужчины смягчается, когда он понимает, что избежал скандала, — Ступай. «Ступай». Как если бы «я даю добро на то, чтобы ты сгорел заживо в огне своих терзаний». Тэхену видится так. Он на немеющих ногах проходит к выходу, шагает по коридорам и едва ли запоминает, как добирается до покоев. Затворив за собой двери, он прижимается к ним спиной. Смотрит перед собой — и ничего не видит. По полу ползут золотые полосы света — солнце заваливается за горы — лето. Тепло. Внутри Тэхена сковывает холодом. На губах его расцветает слабая улыбка — он смеялся бы, если б были силы — а глаза гаснут. Горло сковывает нестерпимым желанием кричать — так громко и изматывающе — до звона в ушах, до рези в глотке, пока наконец не опустеет с вырвавшимся воплем голова, пока не накроет плечи спокойствие. «Долг превыше всего» Тэхен хмыкает себе под нос, уставившись в пол — по щекам градом катятся горячие слезы, и он того не замечает даже. «Долг превыше всего» Его мелко трясет, и дрожащими руками он конвульсивно прикрывает рот. Сквозь мокрые от слез пальцы прорывается наружу едва слышный хрип. «Долг превыше всего» Он надрывным шепотом как мантру повторяет это про себя, съезжая на пол. Глаза горят и ресницы слиплись. Он сипит. Жмурится до цветных пятен под веками и все еще улыбается. Улыбается-улыбается-улыбается. До конца все никак не верит. Внутри него все ярче разгорается пожар: его душит рыданиями, а грудную клетку стискивает так, что не выходит ни единого слова произнести. Тэхен лихорадочно трясет головой и надрывно сипит. Он отнимает руки ото рта и делает судорожный вдох: кулаки взлетают в воздух, готовые впечататься со всей дури в двери позади, как вдруг замирают на расстоянии пары сантиметров от них. Сердце пропускает несколько ударов прежде, чем забиться в два раза быстрей, и потом он он, с шумом выпустив из себя воздух, отпускает. В комнате становится тихо.