Мой король не получит ран. Ведь теперь его рыцарь здесь.
***
Время вопреки всему не лечит, но позволяет понемногу укрепиться в душе надежде на то, что рано или поздно в груди перестанет назойливо свербеть при каждой неосторожной мысли, и боль притупится, а потом и вовсе растворится в череде размеренных, спокойных дней. Осознание этого приходит далеко не сразу, перед этим Тэхен успевает разорвать в клочья несколько писем от отца, интересовавшегося его состоянием, и пропитать слезами пару подушек. Ошметки писем превращаются в пепел благодаря яркому пламени свечи, чернила пропитывают бумагу в ответном послании, а о подушках решает позаботиться внимательный Сокджин. Это успокаивает и, пусть Тэхен еще не способен уверенно расправить плечи и двинуться дальше, он постепенно начинает чувствовать, что, вроде как, учится с этим жить. С тоской на сердце, с туманом в голове и воспоминаниями, что гнездятся где-то за ребрами и порой отдают болезненным зудом. Они такие трепетные и теплые в самой сердцевине, но на каждом из них есть сколы, что острыми гранями то и дело растревоживают подживающие раны внутри. Но это ничего, это можно перетерпеть. Тэхен бесцельно бродит среди невысоких яблоневых деревьев, рассаженных вокруг поместья, заложив руки за спину. Чимин где-то внутри разбирается с пришедшим ему письмом — говорит, из дворца кто-то — а сам Тэхен со своей почтой уже разобрался, и запечатанный конверт для отца лежит у него в столе, готовый к отправке. Там ничего, что было бы отлично от предыдущих его ответов: «Да, сэр, я в полном порядке. Да, Намджун очень обходителен и ответственен. Да, мне нравится здесь. Нет, не тратьте на меня свои нервы, эти волнения того не стоят» — и дальше по списку. Тэхен лжет безбожно касательно всего, кроме Намджуна, ведь тот, пусть и следует приказу короля и старается контролировать пребывание Тэхена в поместье, но так или иначе пытается по возможности скрасить его будни и отвлечь от постоянных самокопаний. По крайней мере, он не запрещает этого Сокджину. Задумавшись об успевшем полюбиться ему муже наместника, Тэхен не замечает, как забредает к конюшне и тут же на оного натыкается. Сокджин стоит, облаченный в свободную рубаху с закатанными рукавами, штаны из грубой темной ткани и сапоги с высоким голенищем. Все — пыльное и пропитавшееся запахом лошадей, но омега этого словно не замечает: его внимание полностью поглощено сбруей, что он держит в руках, подтягивая ослабленные ремешки. Замершему в отдалении Тэхену приходится обозначить свое присутствие приглушенным кашлем. — О, ты уже проснулся, — Сокджин склоняет голову к плечу с улыбкой и, повесив сбрую на ближайшее стойло, разворачивается всем корпусом, — Еще совсем рано. Спать бы и спать, а ты уже на ногах. — И правда, — Тэхен кивает, робко улыбнувшись в ответ. Омега мгновенно располагает к себе, но рядом с ним, таким уравновешенным, взрослым, он ощущает себя нелепым мальчишкой, который постоянно что-то делает не так, — Это место странно влияет на меня. Обычно валялся в постели до полудня, если не тащили никуда, а теперь ни единой лишней минуты в комнате усидеть не могу. — Вот как, — Сокджин понятливо качает головой, переводя взгляд на яблони у Тэхена за спиной, — Здесь свободнее, да? Очень… безмятежно, — и, глянув исподлобья, ведет пыльной рукой по встрепанным волосам и спохватывается, — Прости мне мой внешний вид, не думал застать кого-то в столь ранний час. — Ты бы и не застал, но мне не сидится на месте. — Раз так, то предлагаю составить мне компанию, пока я передохну, — омега потягивается, хрустнув позвонками и состроив довольное лицо, и машет Тэхену рукой: мол, идем. Тот послушно следует за ним, позволяя отвести себя за конюшню, где Сокджин валится на траву у стены, подставив лицо солнечным лучам. Тэхен незамедлительно присаживается рядом. Они сидят, безмятежно прислушиваясь к приглушенном стрекоту птиц и редкому фырчанью лошадей, и Тэхен чувствует разливающуюся в груди волну благодарности к омеге, расположившемуся по левую руку от него. Сокджин ощущается как кто-то очень доверительный, как молчаливый, улыбчивый старший брат, которого у Тэхена никогда не было, но в котором он остро нуждался в определенные моменты жизни. Сокджин ощущается иррационально близким. — Почему ты ухаживаешь за лошадьми? — задает Тэхен вопрос, который волновал его с того самого момента как он впервые застал омегу за этим занятием, — Для этого же есть специально обученные люди. Сокджин только фыркает в ответ, приоткрыв один глаз. — Мне доставляет это удовольствие, — тянет он негромко, — Тем более, у Намджуна совершенно бестолковый конюх. — Почему бы просто не лишить его жалования? — Сомневаюсь, что Намджун может лишить жалования самого себя, — Сокджин жмурится и, не услышав ответа со стороны растерянного Тэхена, заливается смехом, — Намджун любит лошадей и не видит нужным тратиться на конюхов, если он не против заниматься этим сам. Пусть у него и не очень получается. Тэхен не удерживается от смеха тоже, когда представляет Намджуна, с серьезным лицом нанизывающего сено на вилы или моющего лошадей в пыльных, потных вещах и растрепанными волосами. — Вы такие… — роняет он, отсмеявшись, — Такие чудны́е. Теперь, проведя здесь столько времени, я понимаю, что, будь на вашем месте кто-либо другой, я бы чувствовал себя в разы хуже. — Отрадно слышать, — поворачивает голову Сокджин, — Только Намджуну такого не говори. Он же строит из себя серьезного ответственного альфу, и никто не должен знать, какой он на самом деле неловкий и тепленький, — омега хихикает и подносит палец к губам, мол, тсс. Тэхен кивает и прислоняется спиной к стене конюшни, позволяя чувству безмятежности полностью поглотить его. Все тревожное и тоскливое, что скопилось у него на душе, ненадолго отступает.***
— Сокджин передал нам яблок! — провозглашает Тэхен, едва переступив порог комнаты Чимина. В руках у него корзинка с заботливо уложенными туда фруктами, а с лица все не сходит легкая полуулыбка после встречи с омегой, — Он считает, мне стоит больше ходить пешком, чтобы отвлечься, поэтому можем прогуляться до озера. Чимина, склонившегося над столом и сосредоточенно вчитывающегося во что-то, он застает врасплох. Омега вздрагивает, вскинув голову, и тут же подрывается с места. У него красные щеки и взгляд лихорадит. Тэхен замирает в дверях. — Ты в порядке? — осторожно интересуется он. Чимин сглатывает и отводит взгляд. Что? — Мм, да? — несмело улыбается он, второпях перебирая бумаги на столе, — Да, в полном. Тэхен недоверчиво окидывает его взглядом и проходит к кровати, поудобнее устраиваясь на ней. Если Чимина что-то тревожит, он обязательно расспросит его об этом в ходе прогулки. — Что ж, тогда ты точно не откажешься от похода до озера и яблок, — Тэхен давит из себя улыбку, ощущая как внутри мгновенно тяжестью оседает дурное предчувствие, — Очень сладкие. Чимин резво кивает и уносится из комнаты приводить себя в порядок, ненадолго оставляя Тэхена наедине с собой, яблоками и. Оставленными на столе бумагами. Он поднимается с кровати, прихватив с собой яблоко, и принимается неторопливо наворачивать круги по комнате в волнении. Тэхен обходит помещение по нескольку раз, выглядывает в окно, поправляет сбившуюся подушку на кровати и кусает фрукт всего один раз. Ни разу — не подходит близко к столу. Тэхен должен быть хорошим другом, уважать чужое личное пространство. Но также он должен быть внимательным и заботиться о Чимине, ведь друг у друга у них по-настоящему есть только они сами. Чимин всегда готов его утешить и защитить, и Тэхену следует отплатить ему тем же, если он видит, что друга гложет нечто серьезное. В том, что Чимин не в порядке от слова совсем, сомневаться не приходится: он, обычно аккуратный и собранный, в этот раз кое-как распихивает книги и пару листов пергамента по углам стола, не потрудившись даже их спрятать. Казалось бы, прятать и незачем — кому в голову взбредет копаться в его делах. Казалось бы, Тэхену копаться в них незачем тоже, и он, раздираемый противоречивыми чувствами, медленно и крадучись подходит к столу. Ничего не смеет касаться: окидывает взглядом, не имея права без разрешения трогать вещи друга. Это и забота и любопытство в одном флаконе, убеждает он себя, бегло осматривая бумаги. Он хочет знать, что тревожит Чимина, еще больше хочет ему помочь. Поэтому — делает последний шаг к столу, упершись в него бедрами. Из-под одной из книг торчит впопыхах оставленный на виду лист. Видны всего пара первых строчек текста, и Тэхен читает их абсолютно непроизвольно, не может не. И — замирает, не веря своим глазам: неловко разжимаются пальцы, и яблоко, бухнувшись на пол, откатывается с глухим звуком в сторону. — Я готов, можем идти, — Чимин возвращается заметно посвежевший и успокоившийся, но расслабленное выражение лица тут же сходит на нет, стоит ему заметить, куда направлен взгляд друга, — Тэ? Ты… — «Чимин. Мой драгоценный, удивительный мальчик, я бы никогда не подумал, что мне хватит всего единого взгляда на человека, чтобы…», — считывает Тэхен нараспев, и на каждом слове его прошивает холодом, и тишина, накрывшая помещение, как только его голос обрывается, кажется оглушительной. Он поворачивает голову к оцепеневшему другу, который смотрит на него не то с ужасом, не то с отчаяньем в глазах. — Я… — беспомощно роняет он, отмерев, и порывисто пропахивает пальцами волосы, на деревянных ногах проходя в глубь комнаты. Он без сил падает в кресло у окна и не смеет поднять лицо на оставшегося на месте Тэхена. Он выглядит настолько растерянным и разбитым, что при взгляде на него поневоле сжимается сердце. Прежде чем заговорить, омега делает несколько порывистых вдохов-выдохов и яростно трясет головой. — Ты был прав совершенно, — давит он из себя наконец, — Смотришь, и ощущение… как по щеке огладили, да? — он вскидывается, глядит на друга прямо, и глаза у него лихорадочно поблескивают, — И отпускать… невыносимо просто. Тэхен подрывается и глядит так, словно его ударили. Осознание накрывает резко, беспощадно, не оставляя даже шанса на то, чтобы подготовиться. Грудь сдавливает словно тисками, и все сложнее становится сделать вдох. Он отталкивается от стола, в три шага достигая кресла, и проворно опускается перед ним на колени. К горлу тут же подкатывает ком, Тэхен теряется в мешанине накативших мыслей: он чувствует себя преданным, он чувствует себя виноватым. Его накрывает злость: и на то, что даже не догадывался, что происходит с другом, и на самого себя. За то, что позволил себе считать, будто Чимин рядом с ним — это данность, и кроме друг друга быть у них никого не должно. Тэхен эгоист, он, потерявшись в собственном горе, и не подозревал даже, что его самый близкий человек может чувствовать себя в разы хуже. — Чимин… — склоняет он голову, взяв маленькие ладони омеги в свои, — Я такой осел, что даже не смог углядеть, что ты влюблен. Какой из меня друг, боже. — Тэ, нет! — Чимин вырывает одну руку и мягко опускает ее на щеку Тэхена, осторожно поглаживая, — Ты и не должен был знать. Никто не должен. — Кто он? Чимин поначалу не решается ответить, и те в минуты молчания, повисшего между ними, у Тэхена внутри все густеет и расползается тяжелое, терпкое осознание, что Чимина — его родного, близкого Чимина — рано или поздно придется кому-то отдать. Оно неотвратимо затапливает его и не дает нормально дышать: как же так. Чимин всегда был с ним, всегда рядом, под боком, готовый в любую минуту подставить ему плечо. Чимин всегда был. И Тэхен позволил себе забыть, что из них двоих именно он имеет право любить. — А, он… — голос омеги звучит глухо и надрывно, и говорить ему тяжело, — «Странный, угрюмый такой», — он испускает смешок, — Ты помнишь его. — Поверить не могу. — Тэхен сглатывает, — Юнги? Черт возьми, это Юнги. — Это Юнги, — эхом отзывается Чимин, рассыпаясь в хриплом, надрывном смехе, — И никогда мне с ним не быть. — Что? Не говори так, словно все уже решено, ты… — Все действительно решено. Я всего лишь мальчик-южанин, которого выкрали из собственного дома и выкупили для служения во дворце, права выбора у меня не было априори, — Чимин роняет это, осторожно взяв лицо Тэхена в ладони, и в его голосе нет и тени горечи: он говорит просто и открыто, всего лишь озвучивая ту правду, которую они оба и так знали, но не осмеливались произносить, — Твой отец дал мне свободу, позволил остаться с тобой, и за это я до самого конца готов без оглядки за тобой следовать, куда бы тебя не занесло и как бы тяжело тебе не приходилось. — Я… — Тэхену не сразу удается подобрать слова для ответа: он поражен до глубины души, и сердце сжимается от понимания, насколько несправедливо жизнь обходится с этим хрупким, отважным и преданным мальчиком. Какой Тэхен идиот, он ведь совсем его не ценил, — Все не так. Все совсем не так, — шепчет он, — Ты заслуживаешь счастья больше, чем кто-либо другой во всем королевстве. — И мне не сложно им пожертвовать, чтобы не оставлять тебя одного. — О чем ты вообще говоришь? — восклицает Тэхен, и его мгновенно прошибает дрожью. Как Чимин так запросто способен произносить столь ужасные вещи? В нем столько любви и жертвенности, столько нежности и серой, неподъемной тоски, что хочется запрятать его подальше и никому никогда не позволить отнять. Его хочется защитить и подарить тепло, додать всю ту ласку, которой его лишили, но которую он всегда готов для Тэхена найти, — Я стольким тебе обязан. Как я могу лишить тебя права любить и быть с тем, кому ты отдаешь свое сердце? Чимин молчит, улыбается, и улыбка у него выходит косая, унылая. — Грядет война, Тэ, — произносит он наконец, — Они нам больше не союзники. Они — потенциальная угроза благополучию всего королевства. — Да к черту королевство! — восклицает Тэхен, не выдержав, — Думай о себе, а не его благополучии. О чем Юнги писал тебе? — Ты буквально говоришь его словами, — невесело усмехается омега, — Он просит меня приехать. Хотя бы на пару дней — увидеться, пока начало войне еще не положено. Я собираюсь отказаться. — Почему ты сразу не сказал? Я ведь всегда, — Тэхен запинается, встряхнув головой, чтобы откинуть мешающие пряди волос с глаз, — Всегда на твоей стороне. — Неужели ты бы меня отпустил? — омега произносит это устало, не требуя даже ответа, и опускает глаза. Его пальцы мягко ведут Тэхену по скуле и аккуратно заправляют волосы за ухо. — Я отпущу тебя, — после короткой заминки произносит тот неожиданно твердо, — Черт возьми, конечно же, я тебя отпущу. Тэхен приподнимается и притягивает друга к себе за шею, заключая в крепкие объятья. Если из них двоих кому-то и суждено отречься от любви, то никак нельзя допустить, чтобы это был Чимин. Он готов его отпустить, даже если без Чимина у него самого рядом никого не останется.***
Чимин покидает поместье спустя неделю, и не то чтобы Тэхен считал, будто в его отсутствие он сможет самостоятельно выстоять против накатывавшей порой тоски. Нет. Он знал, на что идет, когда помогал Чимину успокоиться и сесть писать ответ. Когда собирал вместе с ним вещи. Разговаривал с Намджуном и Сокджином. Чимин всегда был его якорем, не позволявшим оторваться от берега и потонуть в пучине уныния, и перспектива остаться без него пугала похлеще любого кошмара. — Ты даже оглянуться не успеешь как я уже вернусь, — говорит омега на прощание, трогательным жестом поплотнее запахивая на Тэхене плащ, — Если вдруг покажется, что тьма наступает на пятки и грозится затянуть к себе, вспомни, что я всегда здесь, — он грозно тычет пальцем прямо в грудь, туда, где рвется ему навстречу сердце, — Чтобы вновь вытащить тебя на свет. Тэхен только кивает и улыбается ободряюще. Помогает забраться в экипаж и обнимает напоследок, цепляясь за воротник чужого плаща, никак не желая отпускать от себя. После отъезда омеги возвращаться в поместье не хочется: оно вдруг предстает перед ним слишком громоздким, неприветливым, опустевшим. И ни заботливый Сокджин, ни вечно собранный и неловкий Намджун, ни целая толпа прислуги этого факта не меняют. Тэхен два дня бродит неприкаянный, не зная куда себя деть и внезапно осознав, что делать теперь совершенно нечего. Он по полдня просиживает среди яблонь на увитой зеленью каменной скамье, ничем особенно не занимаясь: изредка решается читать книгу, но смысл текста ускользает от него каждый раз, когда в голову закрадываются мысли о друге. Я всегда здесь, говорит Чимин, и горло сковывает подступившим отчаяньем. Теперь здесь только я, проносится у Тэхена в голове раз за разом. Я и мое разбитое сердце. С отъездом друга становится ясно, что некому больше отвлекать его от вездесущих воспоминаний. С каждым днем они настигают его все чаще, и деваться от них уже некуда. Тэхен потихоньку вновь закутывается в свое прошитое холодом, откровенное одиночество, и каждый раз делать вид, что ему легчает, становится все сложнее. Потому что теперь ему не. Чимин только уехал, а он, так и не сумев по-настоящему побороть в себе эгоистичного ребенка, с нетерпением ждет его возвращения. Это опустошает его, не дает оправиться и вдохнуть полной грудью. Тэхен потерян и очень, очень одинок. Поэтому он даже не думает двигаться с места, когда в один из дней на поместье обрушивается ливень и застает его среди яблонь на неизменной каменной скамье. Тэхен складывает руки на коленях, поднимает голову к небу и ощущает, как стекает по лицу холодная дождевая вода, как намокают волосы и одежда, как слипаются ресницы. Он вновь монотонно прокручивает в голове день, когда Чонгук, наплевав на все запреты, тащит его к морю и позволяет хотя бы на короткое время поставить себя превыше долга. Вспоминает, как трепетно может сжиматься сердце в груди от одного-единственного легкого касания губ и с каким оглушительным звоном может расколоться хрупкое сердце от слов собственного отца. От подобных мыслей становится только хуже, и он намеренно проваливается в них как можно глубже, потому что иррационально хочется сделать себе еще больней: он не сможет объяснить этой нелепой тяги к медленному и выверенному саморазрушению, но также до страшного сильно желает, чтоб его наконец выдернули из этой трясины и все-таки спасли. Чимин спасал, когда был рядом. Теперь спасает себя и Юнги заодно. Тэхен жмурится, когда вода затекает в уши. Хорошо ли Чимин добрался? Как Юнги встретил его? Теперь он сможет хотя бы ненадолго почувствовать себя счастливым? Омега обещал прислать письмо, едва достигнет графства, но то, видимо, еще в пути. От неведения легче не становится. Его одежда уже вся пропиталась влагой, волосы липнут к лицу и повисают сосульками, а вода застилает обзор. Ему бы пойти уже внутрь: не хватало еще подхватить простуду и трястись в лихорадке несколько дней. Чимин бы не захотел знать, что он так наплевательски к себе относится. Но Тэхен упорно продолжает сидеть на месте — мокрый, продрогший до самых костей и совершенно беспомощный. Его глаза и щеки горят: слезы смешиваются с дождевыми каплями и катятся по лицу. Тэхен машинально слизывает воду с губ — соленая. Дыхание у него прерывистое, а руки дрожат. Он, оказывается, совсем не готов оставаться один. И очень нуждается в ком-то. Дождь смывает грязь с его сапог, смывает слезы и победу над самим собой, которой он гордился, дав Чимину шанс увидеться с Юнги. Но дождь никак не может вымыть из сердца глупую, ненужную тэхенову любовь — она проросла в нем слишком глубоко, чтобы просто взять и раствориться со временем. Он вздрагивает и оборачивается, почувствовав мягкое прикосновение ладоней к плечам. Встрепанный мокрый Сокджин подлетает к нему, что-то сердито выговаривая, и из-за шума дождя слов никак не удается разобрать. Омега склоняется к нему совсем близко и резким движением накидывает на плечи не успевший промокнуть плащ с капюшоном. — И как тебя оставлять-то одного, — доносится до Тэхена словно издалека, и он, не отдавая себе особого отчета в том, что делает, подается вперед, обхватывая Сокджина руками и утыкаясь носом ему в живот. Всхлипывает, бормочет что-то горячо и отчаянно, цепляется пальцами за рубашку и никак не может остановиться. Еще больше накрывает, когда на спину опускаются чужие руки, успокаивающе поглаживая, — Какой же ты еще ребенок, — шепчет ему Сокджин на ухо, помогая подняться со скамьи, — Идем, Тэхен. Мне нужно кое-что тебе показать. Ноги заплетаются и слушаются плохо, когда тот пытается за омегой поспеть. До Тэхена не сразу доходит, куда его ведут, а когда он понимает, где очутился, на него уже привычно глядят знакомые стены конюшни. Мгновенно хочется обернуться к Сокджину, спросить, мол, к чему это все и зачем, как вдруг Как вдруг причина обозначается сама. Причина сидит, завернутая в промокший плащ, на стоге сена, и вертит в пальцах увесистый кинжал. У причины из-под капюшона торчат лохматые темные волосы и блестят знакомо устремленные на Тэхена чернильные глаза. Причина вскидывает голову и салютует ему широкой, сумасшедшей улыбкой. Тэхен таращится молча с полминуты, будучи не в силах собраться с мыслями, и ноги у него подкашиваются. Он не верит. Просто не может заставить себя поверить, что — Чонгук?..