В спальнях окон нет

      Отто ругался с Харззой, доказывая свою позицию.       Дело было так. Он ледяным, не терпящим возражений тоном велел слуге оседлать своего коня, а Харзза - при нем же! - этот приказ отменил, и сказал, что старший муж поедет с ним в паланкине.       Слуга топтался, не зная, чей приказ выполнять.       Отто и Харзза молча мерились взглядами. И против воли даже сам Отто признавал комичность картины - широкоплечий черный змей, в походном доспехе, где одни шипы да кожаные ремни, и он - тонкий омега, на вид лет семнадцати, в удобном мягком одеянии. И никому не станешь выворачивать карманы, обнажая весь припрятанный арсенал помимо любимых волнистых кинжалов на поясе.       А Отто и так со вчерашнего дня на взводе, еще от Отца Змей вышел в диком раздражении на всех хвостатых и шипящих, и сейчас им владеет только одно желание - прибить клятого мужа и ехать уже спокойно! Ситуацию накалял сонный Солнышко, что ныл сейчас у своего паланкина, вопрошая приставленного к нему Коршуна, когда же они уже двинуться?       Отто сжал кулаки, прикрывая глаза и выдыхая. Змеи… как его утомили эти змеи! Вчера на приеме у Отца Змей Отто сразу понял, что вечер полезным не будет, как только увидел большой кальян и разбросанные вокруг него подушки в количестве двенадцати штук. По одной - на каждого гостя.       И они - как семья и приближенные - прибыли первые.       Отто расположился по левую руку от Отца Змей, Харзза - как будущий наследник, не потерявший с замужеством этой почести - по правую.       И беседа ни о чем потекла, мерно взмывая к резному своду потолка, свиваясь там причудливыми клубами табачного дыма. Дел не касались. Особенно связанных с некими личностями кошачьей породы… будто и не было нарушения интересов, будто не задеты чужие границы, будто… все знают о том, что все знают. И молчат.       Постепенно подушки перестали пустовать, гости рассаживались вокруг большого кальяна - витки беседы опутали пошлины на специи, драгоценное дерево и слоновую кость, коснулись найма северных берсерков, ускользнули от тайны безопасного мореходства – эти тайны не выдаются даже в кругу семьи…       Когда дела оказались решены и речи все реже касались чего-то стоящего, перевалило глубоко за полночь. Харзза раскланивался с отцом, а Отто мечтал уже только об одном – подушке, желательно под боком у мужа.       На прощание Отец Змей обронил:       - И все же замужество вам к лицу.       Так и сказал «замужество» - в глаза Отто, «старшему» в их паре.       «Вот именно, что в кавычках...» - подумал Отто равнодушно, и сам подивился своему спокойствию. Неужели прошли времена его болезненного честолюбия? Он и за меньшее вызвал на поединок… Взрослеет или теряет хватку?       Утром, меряясь взглядом с Харззой, Отто понял, что времена действительно изменились – потому что он все же забрался в тесный паланкин и даже нашел некоторое злорадное удовольствие, сидя в кольце рук мужа, слушая его погорячевшее дыхание и мерно покачиваясь в такт шагам носильщиков.       Харзза сидел напряженный, пальцы на плечах омеги чуть подрагивали. В паланкине становилось душно от тяжелого аромата неудовлетворенного желания альфы… Отто и мог бы отодвинуться, но… не смог соврать себе – не станет от этого никому легче. Разбуженное, его тело требовало и звало, и недоумевало: почему альфа, его личный альфа, медлит, хотя ничего вокруг не мешает им сделать то, чего оба так хотят? Далекие привычки юности вставали в памяти – когда секс был потребностью, грозящей перерасти в зависимость. И Отто вздохнул с облегчением, когда представление кончилось на границе города. Все клятые южные приличия соблюдены, а в пути у всех: что омег, что альф, что бет - один бурнус, походный.       Путешествие на север началось.       Паранта оставалась позади, и с каждым переходом, что отдалял южный город от них, Отто будто расправлял давно онемевшие от бездеятельности крылья – хотелось нестись вскачь домой, погоняя коней. Быстрее и быстрее, к морю, потом на корабле в родные холодные воды, где туман встает над берегами, где лес суровой стражей встречает чужаков, где дышится легко и свободно в прозрачном холоде континента.       Солнышко наоборот все сильнее кутался в бесценные шали и на породистом жеребце сидел скорее тюк торговки драгоценными тканями, чем омега. Коршун нес опекунство терпеливо, будто вознамерился стать бетой – ни один каприз омеги не вызвал и тени недовольства на его лице. Альфа беспрекословно выполнял любой плаксивый приказ от «хочу воды» до «хочу во-он ту белку», а потом «фи, она уже мертвая»…       Харзза и его тройка змей бесстрастными тенями несли стражу по ночам, Отто оставалось лишь периодически сверяться с направлением – единственное занятие, что змеи никак не могли у него отнять. Где стоит их корабль, знал только Отто, чем страшно раздражал всех «местных». Виданное ли дело – чужак на их земле знает то, чего не знают они. Но морфы держали свои мысли при себе, а людям по большей части было все равно. Море Отто встретил с восторгом и облегчением – будто исчезла закручивающаяся пружина тревоги: вдруг что-то случится, что помешает им покинуть Южный материк?       Одна пружина исчезла, но появилась – и начала закручиваться с натужным скрипом – новая.       Что-то встретит его дома?       У Харззы обнаружилась морская болезнь. Он лежал в каюте и выглядел совершенно несчастным – если можно разглядеть несчастье на змеиной морде. Отто носил ему воду и старался пореже заглядывать – альфу ощутимо перекашивало от одного его вида. Отчего? Может, не хотел признаваться в слабости. А может, бесился, что омеге море нипочем…       Отто загорел. Сбросил лишнюю одежду кроме штанов и помогал морякам – те привычные к причудам пассажиров, но косились на его витую печать. Шутили: «Силе-е-н змей, а так и не скажешь». Руки вспомнили, что значит рвущийся парус, тяжелые канаты такелажа…       Отто хотелось так плыть и плыть, впитывая свободу и вседозволенность. Почему он не родился в семье моряков?       А Солнышко был совершенно потерян. Он крепился, таился и старался пореже попадаться на глаза брату и приставленной няньке Коршуну. Тоже вздумали – следить!       Он взрослый, состоявшийся омега, ему няньки не нужны! Ему любовник нужен – и поскорее, течка начнется вот-вот. А кто тут на корабле достоин его, Солнышкиного тела? Матросня да змеи эти? Коршун – птица высокого полета? Да Солнышко скорее привяжет себя в трюме, закрывшись на глухие засовы, но не позволит кому-то из этих мужланов к себе прикоснуться. Прошли времена его наивной юности, прошло время преклонения перед силой и мудростью альф… нет ее, мудрости, одна похоть да жажда власти. Уж Солнышко это знает, как никто.       Возможно даже лучше, чем брат.       Он зажмурился, гоня воспоминания…       Вот, пьяный Шесс вламывается в его спальню, начинает на ходу спускать штаны – и падает, запутавшись в них. Засыпает прямо там, на полу, полуголый.       Вот, директор театра гладит Солнышко по плечу. Солнышку противно – ладошки у этого альфы маленькие, мышиные, потные. Глазки тоже мышиные – смотрит, будто Солнышко в масле измазан, и шепчет что-то про то, какая беда, коли муж не в силе, а Солнышко же такой красивый омега, его завсегда порадовать хочется, вот он – директор театра – очень даже может порадовать такого талантливого омегу не только главной ролью, но и вечером хорошим и ночью… Хочет ли Солнышко главную роль? Солнышко хотел.       Вот, Отец Змей так ласково-ласково тянет трещину улыбки и подает ему изящную шкатулку – новоиспеченный родственник так нуждается в защите, а змеи всегда-всегда готовы прийти на помощь. Да и делов-то в самом деле – освободить такого достойного во всех отношениях омегу от недостойного мужа! Благодарность же той услуге – сущая мелочь, отложенная на потом… а долг платежом красен да-да, но да ведь не чужие друг другу – сочтемся!       И Солнышко обхватывает себя за плечи, забивается в угол каюты и жмурится – прочь, воспоминания, прочь!       А дареную шкатулку прячет глубоко в своих сумках.       Вечером умывается мерзкой, нагревшейся за день водой, переплетает косу и идет, развернув по-балетному плечи, в каюту капитана ужинать.       Там Отто сидит по правую руку от капитана. Там места змеев пустуют. Солнышко злорадствует про себя: так-то морфьи выродки, хлебните полной кружкой, что значит быть слабым по природе своей. Тоже, выдумали – цари джунглей!       Там Коршун следит своими невозможными дикими глазами за каждым солнышкиным движением – двигаются одни эти круглые глаза со вбитым гвоздиком зрачком, а голова и весь альфа неподвижны. Как коршун, парящий и выслеживающий добычу. Хотя почему «как»?       Солнышко чинно раскланивается с капитаном, садится на учтиво отодвинутый юнгой стул и принимается за ужин. Рыба, легкое вино.       И допросы.       Кажется, будто кроме него и брата и нет никого.       - Милый брат мой, что думаешь о директоре театра? – спрашивает Отто с легкой улыбкой. Эта улыбка Солнышку уже скоро будет сниться в кошмарах. Сразу после ухмылки покойного мужа и трещины рта на лице Отца Змей.       - Достойный морф, видит таланты.       - И поддерживает?       - И поддерживает… - только бы не скатиться в шипение!       - Солнышко, до меня доходили слухи, что Шесс промотал твое приданое. Как же такое получилось?       - Не промотал, а неудачно инвестировал. Не все корабли возвращаются в порт…       - И вот чьи-то возвращаются да не в тот…       Чтоб тебе, мы вообще-то о торговле говорим! Солнышко прикрывает глаза, отпивает крошечный глоток вина – смакует и отвечает:       - Главное, что из чужих портов не принесена чума.       - Да-да, корабли иногда стоит и в карантине подержать…       А вот это уже о самом Солнышке. Значит…       - Когда виден уже близкий берег… трудно удержаться и не предвкушать отдых.       - Кто-то все равно остается на карауле.       Итоги ужина были скорее положительные. Отто не отдаст его быстренько кому-то из альф – ни замуж, ни просто в течку. Это не могло не радовать. Но… долго ли он будет держать в карантине загулявший корабль, не давая путешествовать?       Солнышко не знал. И лег спать с тяжелой головой, без единой связной мысли. День не принес ответа на главный вопрос: что же ему теперь делать со своей жизнью?       Наслаждался бессонницей в эту звездную ночь только Ритель – безмолвной тенью затаившись на палубе и слушая. Запахи выдувал с корабля ветер. А эмоции – особая субстанция, таким как эмпат-Ритель ясная и понятная – ветру скрыть не под силу.       Бета слушал эмоции обитателей корабля и фиксировал в своей кристально-четкой памяти.       Страхи и сомнения Солнышка. Мальчик все же повзрослел и теперь его эмоции все больше напоминают красками старшего брата: озлобление, протест, злоба… тоска по несбывшемуся, недоверие и жажда разорвать все опостылевшее. Разорвать и освободиться.       Отто. Пляшет по палубе с кинжалами, проясняет голову тренировочным трансом. Давно такого коктейля в нем не мешалось: ярость, желание сорвать злость, нерастраченная энергия тела, что вдруг совершенно разучилось уставать, неудовлетворенная похоть и… неуверенность? Ритель удивился – давно он не видел этого чувства в своем начальстве. Чего-чего, а сомнений Отто раньше не допускал. Его так подкосило новое свое состояние? Или что-то еще?       Харзза, первый сын змеиного логова. Мучение и ненависть к болезни. Страх. Страх? Чего боится высокородный, недоступный простым смертным змей? Жаль, Ритель может лишь слышать эмоции, а не читать мысли. Ох, как же любопытно…       Коршун. Этот влюблен. В кого – понять не трудно, но как чист и неподделен он в своей привязанности! Ритель помнил, как другие любили Солнышко – там жажда обладать мешалась с гордыней. Здесь же… казалось, этому Коршуну достаточно было просто находится рядом. Но…       Ритель хмыкнул. Именно «казалось». Коршун – птица хищная, хитрая и умная. Прекрасно знающая, кто такие эмпаты и как их обмануть. Потому, единственное, о чем морф сейчас думал – это прекрасный золотокосый юноша-омега. Этот образ рождал в нем самые яркие эмоции. И эти эмоции, как ширма, скрывали все остальное. И Ритель уже не мог их увидеть – увы, он всего лишь эмпат, а не мыслечтец.       Утро встретило всех криком впередсмотрящего: «Земля!»       Все высыпали на палубу, даже несчастные змеи выползли из своих кают – что за остановка? В плане этого нет…       Отто с капитаном наблюдали за приближающимся берегом. Молчали.       Корабль вошел в бухту, и к нему причалила лодка. Три высокие, гибкие фигуры вспорхнули на палубы – одеты… скорее раздеты в одни бусы из раковин на шеях, руках и ногах да длинные волосы.       - Женщины… - потрясенно выдохнули моряки. И попятились.       Прошли те времена, когда женщины на кораблях были к беде. Прошли те времена, когда женщины вообще были – сейчас встретить представительницу другого пола было сложнее, чем найти снег летом.       Но все же они еще встречались – редкие, сильные, злые. Они тоже могли быть омегами, альфами или бетами. И тоже не чувствовали совершенно никакой потребности в другом поле. Искусница Бри – редкое исключение.       Отто выступил вперед, нарушая молчаливое разглядывание сторон. Поклонился.       - Привет сестрам передает Искусница Бри, что известна здесь как Брианта. Привет и поруку.       Одна из женщин – чуть пониже остальных, с выгоревшими белыми волосами – прищурилась и тряхнула головой:       - Брианта давно не давала о себе знать. С чего нам верить мужчинам?       Отто подал знак и юнги опасливо приблизились, неся в руках рулон яркого полотна. Раскатали к ногам гостий – тончайший узор богатого покрывала заблестел на солнце золотом.       - Она прислала письмо, - улыбнулся Отто. И отступил, давая возможность ознакомиться с узорами на покрывале.       Беловолосая – Главная – похмурилась, поцокала языком, походила вокруг полотна, переглянулась с товарками. И решила:       - Ну, так тому и быть. Приглашаю в Последний оплот вас, Отец Ростовщиков, и вашу семью.       Так и сказала – вашу семью. С маленькой буквы, а значит – речь только о Солнышке, близком родственнике, и муже. Были бы дети – пригласили бы и их.       Телохранительницы выразительно поправили тонкие духовые трубки на поясах. Мол, кто-то желает нарушить границу Оплота незваным?       Змеи позеленели сильнее ставшего уже привычным нездорового цвета – их не допускали так же. Харзза спустится в лодку – и без всяких телохранителей, или слуг, или соглядатаев Отца Змей. Тисса попытался было насупиться и возразить, но дорогу ему заступил Ритель.       Невысокий бета спокойно смотрел в глаза грозному предводителю змеев. Тот прищурился, оглядел его пристальнее – и отступил.       Лодка отчалила, оставляя корабль в недоуменном молчании.       Беловолосая на прощание улыбнулась – сверкнули жемчужные зубы на загорелом лице, сделав его прекрасным – и сказала:       - Я пришлю вам фруктов.