***
— Я хочу поговорить с тобой кое о чем, что будет полезным для тебя, Эй Джей. Его психотерапевт родила ребенка, набрала пятьдесят фунтов, перекрасилась в блондинку и почти развелась с тех пор, как Эндрю впервые начал посещать ее сеансы. Одно осталось неизменным — ее снисходительные попытки вытащить из него ответы, топая ногами и крича. В такие моменты он пытался сдерживать себя, чтобы не пырнуть ее ножом, который он начал носить в своем кармане. Неплохое упражнение для самоконтроля. — Конечно, это полностью твой выбор, — продолжает она, будто все предыдущие разы не пыталась сделать этот выбор за него. — Но думаю, мы должны рассматривать возможность того, что нужно подсадить тебя на медикаменты и… — Нет. Его голос достаточно громкий, чтобы отразиться эхом от стен, и более жесткий, гораздо более жесткий теперь, когда он постоянно использует низкий тон в разговорах. Психотерапевт моргает, глядя на него, но она не особо удивлена его ответом, будто он снова взялся за старое. — Эй Джей, как я уже сказала — это твой выбор. Но… — Мой выбор. И мой ответ — нет, — категорично проговаривает он. Тон переходит от резкого к убийственно-холодному. Она улыбается ему, этой проклятой фальшивой улыбкой, и снова открывает рот… Эндрю встает, прежде чем сам осознает это. Его рост мал – всего метр и тридцать сантиметров, но то, как он нависает над ней, заставляет ее вжаться в спинку кресла. Так близко она выглядит старой и слабой, впиваясь маникюром в подлокотники. Ее мелко трясет. — Я. Сказал. Нет. — Раздельно повторяет Эндрю. Он с удовлетворением наблюдает, как ее зрачки расширяются от ужаса. Когда он делает шаг назад, она вскакивает и выбегает из комнаты, хлопнув за собой дверью. Эндрю сидит на диване и спокойно ждет, пока придет другой социальный работник, к которому приставили охранника, и объясняет, что из-за его агрессии Доктор Хапсбург отказалась лечить его дальше, и ему придется назначить нового психотерапевта. Эндрю понял, насколько эффективной была система запугивания. Два года раздражающих сеансов с этой женщиной, а сейчас она просто исчезла в мгновение ока. Когда Касс отвозит его домой, он решает использовать эту тактику чаще.***
Наступает осень, и погода сразу же ухудшается. Эндрю нравится холод, потому что теперь он может надевать все больше слоев одежды, при этом не выглядя подозрительно. Дрейк наслаждался, наблюдая, как он пытается объяснить порезы и синяки, но теперь, когда он может скрыть их, то обращает свое внимание на другие болезненные участки кожи. Однажды, глядя в зеркало, он понимает, что особенно яркий синяк на ключице просвечивает сквозь тонкую ткань голубой рубашки, поэтому в основном выбирает черную одежду. Он выбирает ее снова и снова, пока весь его гардероб не начинает состоять только из черных вещей. Одежда приносит с собой что-то другое, и это линии жгучей боли, которые Эндрю начинает вырезать на своей коже по ночам. Они дают ему что-то, с чем можно противостоять Дрейку, вжимающему его в матрас или стену. Его приемный брат ловит кайф, царапая порезы, заставляя их снова кровоточить. Но каждый раз, когда он это делает, разум Эндрю отдаляется все дальше от комнаты и кровати, в которой обычно все происходит. Вскоре он сам начинает повторно наносить порезы на уже существующие. Он должен уговорить Касс на более темные простыни, но это того стоит. На Рождество Эндрю просыпается от запаха мятного горячего шоколада и бредет в пижаме вниз, чтобы посмотреть, какие подарки принес под елку для него и Дрейка «Санта». Он натягивает на губы улыбку – исключительно ради Касс. — Думаю, он уже знает, что Санта не настоящий, мам, — легкомысленно заявляет Дрейк, раскинувшись на диване. — Уверен, что он не приносил ему подарки в приют. — Дрейк, — строго выговаривает ему Касс и хлопает по колену, — хватит портить нам все веселье. Сегодня Эндрю впервые отмечает Рождество. Несколько раз он действительно немного сидел за праздничным столом с приемными семьями, но в остальные разы его отстраняли от праздника. И вопреки тому, что сказал Дрейк, он получил несколько подарков в приюте. Правда, пожертвованных какой-то благотворительной организацией. Но это никогда не было настолько празднично: с вязаными носками и горячими напитками. Касс раздает подарки один за другим. В своем рождественском носке Эндрю находит несколько фунтов шоколада – достаточно, чтобы есть его целый день, как пошутил Ричард. Он послушно разворачивает и прикладывает к себе свитер, чтобы Касс могла убедиться, что он ему подходит. И она радостно заявляет, что он подходит под цвет его глаз и: — Эй Джей, ты такой красивый. Эндрю разворачивает еще один небольшой сверток – книга, которую он так хотел получить. Теперь у него будет свой собственный экземпляр, и никакая сука не будет отчитывать его за загнутые уголки страниц. Но вдруг Касс тихо ахает, и он переводит на нее свой взгляд. Одной рукой она держит небольшую рамку, второй прикрывает рот, в то время как она сама излучает всю трогательность этого мира. Ричард сдержанно улыбается жене; Дрейк подозрительно дико доволен собой. — Папа распечатал фото, чтобы мы могли вставить его в рамку, — сообщает его приемный брат. Его голос приятен, но взгляд впивается в Эндрю таким образом, что заставляет его содрогнуться. — Покажи Эй Джею, уверен, он захочет посмотреть. — Как настоящие братья, — довольно проговаривает Касс, и кровь в жилах Эндрю превращается в лед. — Ох, вы двое такие милые. И затем она поворачивает рамку, чтобы показать фотографию Эндрю. Сначала он замечает кровать Дрейка, а затем их двоих, спящих в простынях, и его пальцы, властно обхватывающие запястье… Эндрю подскочил на ноги раньше, чем сам понял это. Через минуту он уже был в ванной, сгорбившись над унитазом, избавив свой организм от целой кружки горячего какао и спагетти. В его голове снова и снова прокручивалось изображение с фотографии, и улыбка Касс, и они, блять, действительно решили вставить это в рамку. Как настоящие братья. Эндрю снова стошнило. Он сообщает Касс, что, наверное, выпил слишком много какао на пустой желудок, а затем проводит остаток дня в постели. Он хочет поспать. Но каждый раз, когда он закрывает глаза, фотография въедается ему в мозг. Эндрю не может смотреть на Касс или на Ричарда. А Дрейк лишь ухмыляется, и он, блять, точно знал, что делает. Больной садистский ублюдок. И Эндрю хочет выпотрошить его, хочет, чтобы он на всю жизнь остался хромающим калекой, гребанный… — Может, мне стоит полежать с ним какое-то время. Вдруг ему станет легче, — он слышит приближающийся голос Дрейка. А потом его снова выворачивает в мусорную корзину рядом с кроватью.