Pickaxe

Через четыре субботы после визита Лютера в Гринхолл, Эндрю снова вызывают для встречи с посетителями. Он шлепает свой поднос сверху подноса Кэмпбелла, который смотрит на него, но не решается высказаться и направляется в специальную зону для встреч. — Не знал, что у тебя есть двойник, — бодро заявляет охранник, когда Эндрю к нему подходит. Доу внимательно смотрит мимо него в комнату для посетителей и видит Лютера, сидящего за столом с кем-то невысоким, молодым и блондинистым. Он замирает, внимательно наблюдая. — Послушай, — продолжает охранник, даже не замечая этого, — существует определенное правило к таким, как вы, со стороны приемной системы, так что у тебя есть только полчаса, хорошо? И вы не можете находиться наедине друг с другом, не то чтобы это действительно было возможно, но... просто придерживайтесь зоны общего пользования, хорошо? Эндрю здесь достаточно долго, чтобы охранник даже не обиделся, когда он проходит мимо него, не проронив и слова. Как правило, Эндрю не утруждает себя признанием того, сколько информации он на самом деле принимает на регулярной основе, потому что 99% из нее просто затаивается в глубине его сознания неиспользованной. Но бывают моменты, когда каждая деталь разворачивающейся перед ним сцены выжигается в его памяти, как клеймо. Это один из таких случаев. Эндрю замечает резкий свет галогенных ламп на потертой, грязной плитке, семью рядом с ним, спорящую о планах на Рождество, запах Макдональдса в воздухе с другой стороны комнаты. Он видит, как изможденное лицо Лютера поворачивается к нему, и его губы на мгновение сжимаются. Костлявая рука тянется к крестику на шее. Он не рад видеть Эндрю, но всегда исполняет свой христианский долг. И Аарон. Аарон знаком, более знаком, чем все, кого когда-либо видел Эндрю, но в нем есть существенные детали, которые следует узнать получше. Он такого же роста, но его плечи ссутулены, будто он готовится к защите, заставляя его выглядеть обороняющимся, уязвимым. Эндрю всегда откидывается на спинку стула, чтобы продемонстрировать скуку и доминирование. Аарон одет в темно-коричневую футболку под синей толстовкой, а не в черную или стандартную серую. У него сломан нос, его изгиб как раз отличается от носа Эндрю. Ему не хватает небольшой ямочки над губой — Эндрю получил свою в первый год обучения от жесткого удара кулаком с массивным кольцом на пальцах. Несколько прыщей на его челюсти. Мозоли на ладонях и костяшках пальцев почти одинаковые из-за экзи и драк, но ногти Аарона ухоженнее. Волосы у него длиннее, стрижка лучше. Его глаза слегка покрасневшие. И тогда Эндрю подходит к столу, слегка наклоняясь, и Аарон вздрагивает. О нет. О, нет. Так не пойдет. — Здравствуй, Эндрю, — осторожно говорит Лютер, разрушая сосредоточенность Доу. Он не говорит дальше, словно зная, что он не нужен для этой встречи. Вместо этого он сидит и наблюдает за тем, как они смотрят друг на друга, и Эндрю быстро забывает о нем снова. Это неловко. Эндрю ожидал, что будет неловко. Какая бы хрень наподобие «связи близнецов» у них бы была, если бы они росли вместе, теперь она разорвана, а концы уже давным-давно зажили и не подлежат для срастания. Он сомневался, согласится ли Аарон приехать, после того, как Эндрю ответил на его письмо, по сути, прямым посылом «идти нахуй». Но вот он, Аарон, сидит перед ним, избитый, в синяках, настороженный и все еще готовый попытаться, это.… Нечто. — Лютер сказал, ты тоже играешь в экзи? — Говорит Аарон, после слишком долгого молчания. Его голос тонкий и низкий. Вопрос звучит именно так — отчаянная попытка начать разговор. Эндрю ненавидит светскую болтовню, но на этот раз он может ее перетерпеть. — Я вратарь. А ты? — Защитник. Хотя играю всего год. Этого маленького кусочка чего-то, этой маленькой связывающей нити достаточно, чтобы Аарон неуверенно улыбнулся. Эндрю никогда не испытывал этого раньше — это врожденное чувство понимания кого-то, кого он действительно не знает. Небольшая часть его мозга пытается подсказать ему, что это такое, но он подавляет порыв. Он точно знает, что значит «семья» в реальной жизни. Как много это значит для него, нежеланного, и как много это значит для Аарона, счастливчика, который даже не может смотреть ему в глаза. Эндрю смотрит на сгорбленные плечи брата и чувствует, как в нем поднимается горячая, темная собственническая сила. Кто-то прикоснулся к тому, что принадлежит ему. Кто-то пытался сломать то, что принадлежит ему, и у Эндрю не так много того, на что он может претендовать, но Аарон в списке, и Эндрю сожжет мир дотла, чтобы он был в безопасности. Где-то внутри себя он находит улыбку, отражающую улыбку Аарона. Она странно смотрится на его лице, но этого достаточно для его близнеца. Эндрю смотрит в свое отражение и строит планы.

***

Мендес вовсе не радует то, как Эндрю врывается в ее кабинет. — Я хочу досрочного освобождения, — коротко заявляет он. Мендес возвращается к своим бумагам с непроницаемым видом. — Перестань избивать других детей, и я посмотрю, что смогу сделать. Его первая апелляция отклоняется. Эндрю подписывается на дополнительную волонтерскую работу, фактически делает свою домашку и перестает пытаться покалечить своих товарищей по команде на тренировках экзи. Колония для несовершеннолетних теперь лишняя трата его времени. У Эндрю другой путь.

***

Год спустя Эндрю полностью освобождают из исправительного учреждения для несовершеннолетних под названием Гринхолл. Его забирает Лютер Хеммик. Он приносит Эндрю сменную одежду (с коротким рукавом, неподходящего цвета) и ничего не говорит, когда его племянник выходит, надев сверху футболки свою толстовку из Гринхолла, хотя он немного хмурится. Мендес видит его через парадную дверь; она не прощается с ним, но решительно кивает, скрестив руки на груди. Эндрю слегка наклоняет голову в ответ, а потом, вот так, одним махом, Гринхолл уходит в прошлое. Они неловко обедают вместе, а затем едут в аэропорт, чтобы успеть на рейс обратно в Колумбию. Эндрю отвечает настолько хорошо, насколько этого заслуживают неестественные попытки Лютера поговорить. — Твоя мать хотела быть здесь, но не могла отпроситься с работы. Хотя она будет встречать нас в аэропорту. Эндрю думает, что она не его гребаная мать, но не говорит этого вслух. Он вспоминает свою единственную встречу с близнецом, страх в его глазах и сгорбленные плечи. Эндрю не будет делать поспешных выводов, пока не получит все факты, но у человека, сидящего рядом с ним, несмотря на то, что он благочестивый долбаный идиот, не хватит смелости кого-то оскорбить. Нет, должно быть, это все-таки Тильда. — Знаешь, у меня есть сын, — продолжает свои жалкие попытки Лютер, — он на несколько лет старше тебя. Не думаю, что упоминал о нем раньше. — Не упоминал, — отстраненно говорит Эндрю, глядя в окно. Он хочет выкурить сигарету, но не думает, что Лютер благосклонно отнесется к его греховным привычкам. Если он сможет их достать, то сладости подойдут для борьбы с желанием покурить. — Николас хороший мальчик, но он очень заблуждается. Мы совершили ошибку, отправив его учиться за границу в Германию, когда он заканчивал последний год в средней школе, но он еще не был готов к ответственности за себя, — Лютер издает вздох, который звучит соответственно отечески и устало. — Я беспокоюсь за него. Он решил остаться там, и я боюсь, что он может выбрать жизнь в грехе. Возможно, зная, что у него есть еще один кузен, ожидающий его в Южной Каролине, он вернется. Господи Иисусе, думает Эндрю с долей иронии. Еще один признанный негодным собственной семьей, измученный людьми, которые должны его любить. Он собирает целую коллекцию. Если Николас умен, а это звучит именно так, он останется в Германии и никогда не вернется. Они добираются до аэропорта как раз вовремя, и, только когда Эндрю пристёгивает ремень на коленях, он понимает, что идея мчаться через пространство несколько сотен миль в час, на несколько тысяч футов над землей, заставляет его вспотеть. Он действительно хочет чертову сигарету, но довольствуется тем, что крепко сжимает подлокотники до побелевших костяшек. Лютер засыпает еще до того, как самолет взлетает. Эндрю проводит все пять часов полета, уставившись на спинку сиденья перед собой и дыша медленно и ровно. Все становится немного лучше, когда стюардесса приносит стакан воды с салфеткой. Эндрю подносит чашку с холодной водой ко лбу и рвет салфетку на мелкие кусочки. Когда они проходят через охрану и входят в вестибюль аэропорта, его взгляд сразу же вылавливает маленькую, легкую фигуру с копной светлых волос, спадающих завитыми локонами на плечи. Его глаза следят за женщиной рядом с ним, женщиной средних лет в рабочей одежде с преждевременно стареющим лицом и нетерпеливым взглядом. По мере приближения Эндрю начинает различать знакомые черты — ясные карие глаза, широкий рот, густые брови. У нее такой же тонкий, как бритва, нос, как и у Лютера, и темные волосы, хотя отдельные пряди тошнотворно осветлены. Это занимает ровно столько внимания, сколько она заслуживает. Эндрю поворачивается к своему близнецу, который скрестил руки на груди и смотрит на него через полузакрытые веки. Зажатый. Недоверчивый. Эндрю встречается с ним взглядом, и он не улыбается, но и не прерывает зрительный контакт. — Матильда, — говорит Лютер, слегка улыбаясь, когда они встречаются в середине вестибюля. Женщина делает шаг вперед и принимает его объятия. Но они недолгие и включают в себя быстрое сжатие ее плеч и поцелуй в воздух рядом с ее щекой. — Позволь представить тебе твоего сына, Эндрю. Женщина обращает свое внимание на Эндрю. Он улыбается так мило, как только может. Но это трудно сделать, когда он на нее смотрит. Есть что-то в ее лице, что ему не нравится, твердость в ее взгляде, скованность в ее улыбке. Если Эндрю — волк в овечьей шкуре, то Тильда — стервятник, выдающий себя за певчую птицу. Если бы Эндрю был моложе, глупее, он, возможно, повелся бы на ее внешний вид. Он мог забыть, что она выкинула его при рождении, как мусор, и броситься к ней на руки. Он мог мечтать о совместных обедах и теплых объятиях. Но этот Эндрю смотрит в сторону от женщины на свою вторую половину, которая пытается сделать вид, что не скрещивает руки на груди только для того, чтобы поддержать недавно вывихнутое плечо, и чувствует недобрый гул в ушах. Эта женщина прикоснулась к тому, что принадлежит ему. Она заплатит — не сегодня, не завтра, но достаточно скоро. —Мама, — говорит он с теплотой в голосе. Женщина разводит руки в стороны, открывая для него объятия, и Эндрю ныряет в них с головой.