Маятник

Nickelblack — Something In Your Mouth Грейвс тихо выругался и с громким стуком поставил кастрюлю в раковину, открыв на полную кран с холодной водой. О, кто бы знал, как ему чертовски надоела подгоревшая каша и этот гадкий чай! И как же хочется кофе, крепкого, черного, с тремя ложками сахара, и что-нибудь вместо этой ужасной каши, мантикора задери проклятых колдомедиков!  — Мистер Грейвс? Голос Тины раздался не очень далеко и очень неожиданно, а единственной пришедшей в голову Грейвса мыслью было: «Спрятать позорные улики!», но увы, он не успевал, поэтому кое-как доковылял подкашивающимися ногами до дивана, сел, и только тогда, вложив в голос четко отмеренную дозу недовольства, отозвался:  — Я так понимаю, аврор Голдштейн, что прохожу подозреваемым по вашему делу?  — Простите? — Тина как раз показалась в дверном проеме, вся встрепанная, раскрасневшаяся и чем-то довольная.  — Вы без стука вошли, — напомнил он.  — Неправда, — ее взгляд блеснул напускным возмущением, — я стучала, но вы так и не ответили. Я забеспокоилась, — закончила она. Грейвс осмотрел ее с критичностью, задержав взгляд на измазанных грязью ботинках, и, скривив губы, сказал:  — По вам и не скажешь, что беспокоились. Тина решила не обращать внимания на язвительные реплики чем-то недовольного бывшего начальника и прошла на кухню намного смелее, чем вчера. Грейвс, решив, что она ничего не заметила, сбавил обороты:  — Так что у вас случилось, Тина?  — О чем вы, мистер Грейвс? — о, этот невинный взгляд, насквозь пропитанный враньем, как же Персиваль по нему скучал.  — Дорогая моя Тина, вы, видимо, еще слишком молоды и не дошли своим умом до того, что аврор не может быть счастлив просто так, у него нет на это времени. Вы хотите, чтобы я восстановил логическую цепочку действий, или все же сами расскажете, утаивая некоторые подробности и удерживая наш странный разговор в рамках приличий? — он улыбнулся. Тина только сейчас обратила внимание на внешний вид Грейвса. Да что же это такое, она в последнее время на диво невнимательна, и сейчас, осматривая предоставленную картину, не понимала, как такие кардинальные изменения можно не заметить: борода исчезла, открывая гладкую кожу и резкие носогубные складки, глаза не кажутся мутными, а руки практически не трясутся. «Значит, я была права, восстановление магического ядра и психологический комфорт взаимосвязаны»  — Что с вами, сэр?  — Что, простите? — его левая бровь взлетела вверх в немом вопросе.  — Сегодня вы больше разговариваете, улыбаетесь, язвите и… почему здесь пахнет горелым? — Тина стала оглядываться по сторонам и принюхиваться, а Грейвсу захотелось провалиться сквозь землю. Перестарался. Ну ничего, лучший способ защиты — нападение.  — Вы тоже не блещете скромностью и стеснением сегодня, хотя заявились без стука и приглашения в дом к практически незнакомому мужчине. Подобное, повторюсь, отличается от вашего обычного поведения, — густые брови образовали практически идеальную линию и почти сошлись на переносице.  — Может, я пришла поиздеваться над злым начальником, зная, что это будет абсолютно безнаказанно? Они оба замерли, сверля друг друга взглядами, спешно пытаясь придумать что-нибудь, не уступающее словам оппонента, отбрасывая десятки уничижительных фраз и практически сразу составляя новые. Грейвсу даже показалось, что в волосах Тины мелькают электрические разряды.  — Как это низко, аврор Голдштейн. И все же вы очень странно себя ведете сегодня, — он прервал затянувшуюся игру-ссору и, скрестив руки на груди, добавил во взгляд мрачности.  — Меня восстановили в должности, сэр, — она улыбнулась и с затаенным ожиданием уставилась на него. Что там говорилось о неумелой маскировке?  — Хорошо, признаю и поздравляю, повод для радости имеется веский, но ваш неконтролируемый словесный поток сегодня удивителен. Я, конечно, тоже должен извиниться за резкость, — «Как же, только вы, мистер Грейвс, так непринужденно обзываете резкостью грубость», — но у меня тоже была на то причина, которая к вам не относится, Тина, и вы не заслужили такого обращения. По крайней мере, в самом начале нашей, без сомнения плодотворной, беседы. Так вы говорите, вас восстановили? В какой должности?  — Мракоборцем, — она удивленно посмотрела на Грейвса и вернулась к своему прерванному занятию, а именно отскребанию гари с кастрюли почему-то без палочки, чего мужчина трусливо решил не замечать. Повисло непродолжительное молчание.  — Кхм, я дико извиняюсь, но вы разве не были мракоборцем и так, мисс Голдштейн? — Тине уже до чертиков надоело то, что Грейвс до сих пор скачет с официального обращения на неофициальное, и она уже собиралась указать ему на это, как страшная догадка закралась в ее голову. Она, стараясь произнести это как можно более непринужденно, спросила:  — Как долго вы были в… — прервалась. Это сложнее, чем думается: — У Гриндевальда? Персиваль немного удивленно посмотрел на девушку и, не демонстрируя какого-либо дискомфорта, ответил:  — Месяц. Для него внезапностью стали губы девушки, зло сжавшиеся в тонкую полоску.  — То есть вы просто забыли? — ее голос взлетел на несколько октав. — Отстранили меня от должности и даже не помните этого? Теперь настал черед Персиваля сжимать губы, но не зло, а недоуменно.  — Что за бред вы несете, Голдштейн? И тут что-то блеснуло в ее глазах, она кинулась к нему и, тяжело опираясь на стол, склонилась коршуном, тихо, с присвистом, спросив:  — Какое решение вы вынесли по делу Ритбера? Секундное непонимание, мелькнувшее в глазах мистера Грейвса, стало для Тины ответом. Он не знает, а ведь это было два, два месяца назад! Видимо, что-то из внутренних метаний отразилось на лице Тины, и Грейвс сопоставил факты. Его глаза широко распахнулись, и они оба замерли на месте, снова глядя глаза в глаза, но на этот раз им было не до смеха.  — Быстро к Президенту, Тина. Не медлите ни минуты, — он еще не закончил предложение, а она уже накинула пальто и бросилась к двери. *** Серафина понимает, что Порпентина Голдштейн ей не враг, а спаситель, но так же она понимает, почему раньше гонцов, принесших плохую весть, сразу убивали. Да и, чего греха таить, сама не прочь бы возобновить обычай. Девушка врывается в зал совещаний, сбивая секретаря и стихийным бедствием разбрасывая кругом важные и не очень бумаги. «Спокойствие, Серафина.» Мисс Голдштейн на миг останавливается, и, найдя глазами мадам Пиквери, бросается к ней, проталкиваясь сквозь повскакивавших послов и дипломатов. До некоторых из них начинает доходить, что просто так на межнациональные «беседы» не врываются. Такие благоразумники отходят в сторону. Жаль, не все из присутствующих догадливы. «Выслушай ее, Серафина.» Мракоборец уже добралась до мадам Президент и пыталась быстро восстановить дыхание и картину приведших ее сюда событий. Ни первое, ни второе ей пока не удавалось. «Терпение, Серафина!» Наконец, все затихли, а Голдштейн, отдышавшись, вновь взялась за крушение только недавно восстановившейся картины мира. При иностранных послах, что важнее. «Я ее убью, — со странным спокойствием подумала Пиквери. — Или уволю, — еще немного подумала, успокаиваясь: — И то, и другое.» Голдштейн хотела продолжить, но, напоровшись на взгляд мадам Президент и оглянувшись по сторонам, быстро сменила побледневшее лицо на покрасневшее, а затем шепотом извинилась и спросила:  — Мне… позже зайти? «Я Президент. Никто не посмеет обвинить меня в убийстве.» Серафина резко поднялась и, стараясь идти как можно более естественно, на негнущихся ногах двинулась к выходу. — За мной, аврор Голдшейн. Определенно, этот день преподнесет еще массу сюрпризов. *** Уже второй раз за столь короткий промежуток времени на его кухне сидит молодая женщина и с интересом рассматривает непритязательную обстановку. Пьет чай. Грейвс думает, что к хорошему быстро привыкаешь. Он, как и при Тине, старается держаться, но, судя по взгляду Серафины, у него не особо получается. Теряешь навык, Перси, а еще на Голдштейн вчера рычал. Молчание затягивается. Сами ничего толком не понимающие, они ждали, как два первокурсника, от Голдштейн разъяснения. А ее все не было. «Как неловко и унизительно, » — думала Серафина. «Чувствую себя идиотом, » — определился Грейвс. Наконец, Серафина, собравшись с силами, посмотрела прямо в глаза Пресивалю и, слегка прокашлявшись, спросила:  — Как ты? Как он? Серьезно? О, Персиваль может ей рассказать, отчего нет, что Гриндевальд не сторонник физических истязаний, он предпочитает легиллименцию, только очень небрежную, а после таких сеансов взламывания памяти Грейвс до сих пор остро реагирует на любое изменение погодных условий, даже из-за излишне громкого звука все мысли разбегаются, а голова разлетается на триста тысяч миллионов кусочков. Также он может поведать дорогой госпоже Президент, каково в один миг превратиться в не-мага, кипятить чайник при помощи спичек и газа, самому готовить, стирать и убирать собственноручно! Он и не подозревал, как магия облегчает жизнь, пока не лишился ее вовсе. Он может рассказать Серафине, как просыпается ночами и подолгу лежит, уставившись в потолок, стараясь оправиться от чертовых снов-галлюцинаций. Может поведать, что тело теперь не всегда его слушается, а глаза утратили зоркость. И курить нельзя. Вот что всего мучительнее. А еще его не навещают дома. В больницу приходили бывшие подчиненные и коллеги, а после переселения — никого. Только Тина. Он может рассказать, но надо ли?..  — Все нормально, Серафина, — Грейвс немного грустно улыбается, от чего у внешних уголков глаз собираются лучики морщинок. Знакомо и непривычно одновременно. Только сейчас Пиквери понимает, что Гриндевальд так не улыбался. Тоска вместе с виной еще крепче вгрызаются в сердце, и она не выдерживает, поднимаясь со стула и широкими шагами сокращая расстояние, захватывает его руку своими ладонями, чуть сжимает и тихо, быстро говорит:  — Мне жаль, мне ужасно жаль, Перси!.. — эмоционально начала она, но все же спохватилась и продолжила более сдержанным тоном, однако, не скрывающим тоскливые нотки. — Прошу прощения. Я была крайне невнимательна. Просто позволила себе не замечать, игнорировать, надо же!.. А в итоге страдают все. Мне жаль. Действительно. И очень стыдно. Ты мой друг, — это прозвучало настолько искренне, что они оба вздрогнули. Ни Грейвс, ни Серафина никогда не поднимали эту тему прежде, так что данное признание хоть и не стало сюрпризом, но было довольно неожиданным. — Это настоящее предательство с моей стороны. Я прошу прощения у тебя, Персиваль. За все, — Серафина подняла глаза и замолчала. Грейвс подпер голову рукой и внимательно, чуть растягивая уголки губ, смотрел на нее, уже успев взять себя в руки.  — Как захватывающе. Ты готовилась? Она усмехнулась со скрытой благодарностью. Конечно, готовилась. Не пристало ей вымаливать прощение спонтанно.  — Ладно тебе, госпожа Президент, я тоже виноват. Где это видано, глава департамента магического правопорядка — и обезоружен, словно несмышленыш! Позор! — он снова улыбается, и Серафина не может не улыбнуться в ответ. Ее друг сильно изменился, неизвестно, останутся ли их отношения прежними после всего, что было, но сейчас важнее другое. — Что ты там говорила про игнорирование? «А хватку не теряет. Может, все и наладится.»  — Последние два-три месяца мне на стол перестали поступать твои отчеты об экономических преступлениях. В первый месяц я это спустила на тормозах, не в первый раз ведь, но потом все так завертелось, и я просто игнорировала их отсутствие, — как тяжело с непривычки признаваться в глупостях! Остается удивляться, почему магия контракта не отреагировала. «Надо будет перечитать условия, » — поставила себе мысленную зарубку Серафина и, перейдя на деловой тон, спросила:  — Ты понял хоть что-нибудь из того, о чем вещала эта… Голдштейн? Грейвс снова улыбнулся. Да что же это такое, в самом деле? Откуда берутся поводы после плена и больницы постоянно растягивать губы в улыбке и смеяться? Старением уже надоело оправдываться, так что прекращайте, мистер Грейвс, раскисать.  — Будто ты не поняла. Сама же говорила мне недавно про отчеты. Но лучше послушаем уважаемую мисс. Тина, вы там не утонули? — крикнул он, стараясь не кривиться — голова разболелась жутко. Аврор Голдштейн, притаившаяся у входа на кухню, решила, что эти двое пришли к консенсусу, и теперь можно поговорить, не боясь оказаться под перекрестным огнем недовольных начальников. Тяжела доля простых мракоборцев, ничего не скажешь.  — Простите, мистер Грейвс, я искала полотенце. Персиваль решил тактично умолчать об этом небольшом обмане, понимая его цель и будучи благодарным ее спонтанной затее. Он уверен — полотенце висит в ванной комнате на своём законном крючке возле раковины, как и всегда.  — Довольно разглагольствовать, мисс Голдштейн. Я жду разъяснений, не просто же так вы сорвали международную встречу, правда? Грейвс вновь поднял забытую кружку с давно остывшим чаем, спрятав за ней ухмылку.  — Да-да, конечно. Дело в том, что мистер Грейвс не помнит некоторые важные рабочие моменты, — «Причислила себя к важным моментам, не обольщайся, Тина», — слишком значительные.  — Я это поняла, — Серафина старалась не грубить, все-таки девушка ничего плохого ей не сделала, а срывать скверное настроение на подчиненных низко. — Вы пришли к каким-то выводам, раз так уверенно шли по ногам первых лиц дружественных и не очень государств? Тина залилась краской по самые уши, но ответила:  — Да, мадам Пиквери. Я сопоставила факты и поняла, что за последние пару месяцев были захвачены и отпущены все без исключения известные в узких кругах торговцы веселящим порошком, контрабандисты оружия, главы преступных группировок, убийцы Раинделл и Хайлер, на которых никогда не хватает доказательств, директора крупных притонов и некоторые другие. Точнее сказать, не о всех из задержанных я хотя бы раз и слышала, но о большинстве могу свидетельствовать точно. Меня и тогда насторожило, что все они были вызваны и отпущены, а сейчас это выстроилось в некрасивую цепочку. Гриндевальд установил контакты с преступным миром и принимал клятвы у новобранцев. Я думаю, что он воспользовался своим положением, и где-то по МАКУСА сейчас разгуливает шпион. Пиквери и Грейвс переглянулись и одновременно совершенно не аристократично подумали одно и то же: «Вот дерьмо». Серафина слишком долго бегала от правды. Опять. Персиваль снова уверяется, что сильно заигрался в беспомощность. Пора заканчивать. Надо как-то все исправлять.