4. Немного радости в серых буднях.
25 июня 2018 г. в 02:02
Steve Earle — Someday
Персиваль знал, что не все примут его обратно с распростертыми объятьями, но осознавать это и оказаться в подобной ситуации — разные вещи. Он так и стоял, замерев в дверном проеме, и молчал, не зная, что делать.
Вести себя как обычно? Не поймут.
Рыкнуть? Как бы не кинулись всем скопом обезвреживать сбежавшего Гриндевальда.
Проигнорировать? Педагогически неверно, так и на шею сядут без проблем.
Сказать что-то вроде: «Хей, а вот и я!». Небеса, Перси, что ты несешь?
Так, ладно, лучше быть непонятым, чем избитым или закабаленным. Соберись, Грейвс. Кто там руководил операцией по поимке контрабандистов? Уилкинсон, точно. Что ж, делаем лицо попроще и взгляд поувереннее.
— Мистер Уилкинсон, зайдите ко мне в кабинет, — Грейвс твердым шагом направился по давно изученному маршруту, не глядя на подчиненных. Уилкинсон последовал за ним, не реагируя на взгляды сослуживцев, оставив Голдштейн со всем разбираться. Да, очень по-мужски.
Стоило двери кабинета негромко хлопнуть, как тишина тут же прервалась:
— Я ничего не понял.
— Он так постарел….
— А что ты хотела, у него магическое истощение и нервный срыв, тут уж точно прежним не останешься.
— А что он здесь делает вообще? Он ведь на больничном?
— Может, это и не Грейвс вовсе?
После последней реплики, сопровождений несколькими настороженными взглядами, Тина перестала молчать и слегка прокашлялась, обратив этим на себя все взгляды. Собравшись с силами, Голдштейн, стараясь говорить размеренно и не срываться в бормотание, громким голосом начала разъяснять сложившуюся ситуацию, по ходу дела удивляясь, что слишком часто этим занимается в последнее время.
— Мистер Грейвс действительно пока не до конца здоров, но они в с госпожой Президент должны были все обговорить. Поэтому, скорее всего, он снова восстановлен в должности.
Сослуживцы обменялись взглядами, и направление беседы сменилось на более положительное, то есть дамы причитали: «Бедный мистер Грейвс!», мужчины обсуждали: «Он выглядит неважно, думаю, на операции пока выезжать не будет», и все в таком духе. Про Гриндевальда больше не было сказано ни слова, но Голдштейн уверена — об этом думали все.
Тем временем в кабинете Персиваль обсуждал с Уилкинсоном волшебные палочки и интересовался, проведена ли опись, на что аврор дико извинялся и обещал привести документы в порядок в ближайшее время. Персиваль упомянул распоряжение свыше и воспользовался распоряжением Президента, приказав повременить. Уилкинсон в восторг не пришел, но промолчал.
***
Персиваль никогда не думал, что захочет сбежать из своего ведомства сломя голову. Серьезно, сочувствие вперемешку с недоумением и неприязнью — страшный коктейль. Не всем дано его вытерпеть, а Грейвс не относился к таким особенным везунчикам, из-за чего сейчас очень сожалел об этом. И вдобавок думал, что с таким надломом, оставленным в нем Гриндевальдом, нормально, как прежде, работать не получится. Да и полного доверия подчиненных теперь не добиться, как не крути.
Невеселая картина вырисовывается, да.
Грейвс несся по коридорам МАКУСА, а в спину ему и Тине летели удивленные взгляды. Зачем он вообще потащил ее с собой? Привыкаешь прятаться за женскую юбку, Персиваль?
В последнее время Грейвс разочаровывал сам себя все больше и больше. Нехорошая тенденция.
Домчавшись до отдела по регистрации волшебных палочек, он полностью положился на Тину, следуя ее тихим подсказкам, и прокладывал им путь. Голдштейн здраво рассудила, что перед главой аврората, да еще и с запятнанной репутацией, люди расступятся по-любому, а ей самой придется проталкиваться, протискиваться, чуть ли не ползти между волшебниками и волшебницами, дабы добраться до заветной двери. Так, снова сопровождаемые множеством пар глаз, они зашли в кабинет Райли. Та подняла взгляд от бумаг и, сфокусировавшись на Грейвсе, вскочила:
— Сэр, здравствуйте, сэр, с выздоровлением… — она заикалась и выглядела немного испуганной. Персиваля это, на удивление, не смутило. Привыкает, наверное. Он спросил, не забыв очаровательно улыбнуться:
— Мисс Райли, у вас дожидаются регистрации изъятые контрабандные палочки?
Она еще больше оробела и бросила на Тину молящий о помощи взгляд.
— Да, я как раз собиралась…, но не успела…
— И отлично, что не успели… — тихо пробормотал Персиваль, за что удостоился шуточно-возмущенного взгляда Голдштейн. Он дернул уголками губ в ответ, обозначая улыбку. — Видите ли, мисс Райли, мне нужна палочка, так как моя меня не слушается. У Йонкера ничего не подошло, а добираться до других мастеров слишком долго. Предполагая ваш ответ, уведомляю, что мадам Президент в курсе ситуации и совершенно не против, а вам я приказываю, как начальник, никому об этом не распространяться. Я понятно объясняю? — под конец монолога в голосе Грейвса проскользнула едва заметная угроза, что вместе с чарующей улыбкой выглядело довольно пугающе, так что Райли слегка поежилась, но из-за контракта ослушаться приказа начальника не смогла.
— Конечно, мистер Грейвс, я все поняла.
Она достала откуда-то из-под стола тяжелый на вид деревянный ящик и отошла в сторону, предоставляя пространство для выбора. Недавний момент с угрозой забылся, и она с интересом наблюдала за процессом.
«Вот же дурочка», — думала Тина, негодуя одновременно на Грейвса и эту глупую Райли.
А Персиваль в это время решал поскорее возобновить контракт главы департамента магического правопорядка, пока кто-нибудь не догадался о настоящем положении дел. Ведь, шутка ли, практически неограниченная власть одного человека, не скованная условиями договора. Стоит высказать это вслух, так сразу упрячут в камеру из-за злоупотребления должностной властью. Сейчас Грейвсу и так хлопот хватает, покорнейшая благодарность! Необходимо разобраться с этой щекотливой ситуацией поскорее, а то доверие Серафины скроется в заоблачных далях. Лучше, конечно, не доводить до такого поворота.
Его внимание сосредоточилось на выборе палочки, но, как на зло, тут простым прикосновением не определишь, надо обязательно сотворить заклинание.
— Приступим.
И Тина, и Райли с удовольствием и все возрастающим интересом смотрели устроенное шоу под названием: «Найти подходящий артефакт-проводник и остаться при этом невредимым». Пока у мужчины неплохо получалось, но вот очередная претендентка на роль палочки мистера Грейвса разлетелась в его руках на множество щепок, вызвав у того нервный тик. Он глубоко вздохнул, успокаиваясь, и как ни в чем не бывало продолжил. Райли лишь растерянно перевела взгляд на Тину, но промолчала. Теперь-то она поняла, почему глава аврората остался доволен неразобранными вещдоками.
Наконец, спустя еще пару минут, выбор пал на длинную, тонкую, даже изящную волшебную палочку из темного дерева. Грейвс покрутил ее в руках, чувствуя непривычное тепло на кончиках пальцев. Его прежняя палочка не была так доброжелательно настроена, так что подобное Персивалю в новинку, но он, конечно, никому не расскажет столь личный момент. Он положил все неподоходящие палочки обратно в ящик обернулся к ждущим его девушкам. Мисс Райли, рассеянным взглядом скользя по стенам комнаты, внезапно заговорила, проливая свет на его приобретение:
— Эту палочку делал Тьяго Кинтана*, из Арканзаса, я уверена. Ее сердцевина — прозрачный спинной хребет речного монстра, — Грейвс и Голдштейн удивленно слушали, пока не получили объяснение этой осведомленности. — У моего брата тоже палочка этого мастера, — какое-то болезненное выражение лица девушки ясно показало, что с ее братом не все в порядке, но спрашивать об этом не стоит.
Грейвс еще раз осмотрел артефакт и решил, что сегодня достаточно впечатлений больному организму. Он поблагодарил Райли, повернулся к двери, немного пошатнувшись, и направился к выходу. Тина попрощалась с растерянной коллегой и молча последовала за ним.
***
Muse — Black Black Heart
Они быстро шли по коридорам МАКУСА, периодически здороваясь с какими-то людьми, Грейвс даже ответил на несколько несложных вопросов, хотя и не помнил, что именно говорил, не нагрубил ли. Остается только уповать на Голдштейн и ее извечную бесцеремонность. Единственная цель Персиваля в данный промежуток времени — вернуться домой.
Они уже миновали холл, а Тина ненавязчиво держится поближе, чтобы без проблем можно было опереться, чего он, конечно, не делает. Двери такие тяжелые, что приходится приложить огромное количество сил, дабы не опозориться. Мысли в голове мелькают обрывками и рубленными фразами. Выйти на улицу. Дойти до угла здания. Свернуть в переулок. Опереться на стену. Попросить Голдштейн его аппарировать.
— Ни за что! — Тина реагирует как всегда эмоционально и громко, так что к общей слабости примешивается еще и головная боль. И чему там болеть, спрашивается? Ну ты и доркас**, Грейвс, неуязвимым себя почувствовал, как же!
Собравшись с силами (в который раз!), Персиваль попытался вразумить девушку:
— И как тогда вы себе представляете мое обратное путешествие домой? — у него уже не хватало сил на цветастые обороты и язвительный тон, но Голдштейн все поняла и задумалась.
С одной стороны, Тина согласилось, что да, он не дойдет, а она не дотащит. Но аппарировать ни к коем случае нельзя, так сказали целители мистеру Грейвсу, а Голдштейн не хочет стать причиной его скоропостижной гибели. Думай, Тина, думай!
Вот оно!
— Тогда мы пойдем ко мне домой, — молчание в ответ. Недолгое.
— Вы издеваетесь?
— Ни в коем случае, — она еще не закончила говорить, но уже осторожно оттягивала мужчину от стены и направляла в сторону, противоположную перекрещивающимся Нортвуд и Форс-Таб-авеню.
Грейвс ничего не отвечал, а шел молча, еле переставляя ноги, но на Тину больше не опирался. Она негодовала и восхищалась одновременно. И злилась тоже. Весь путь занял не больше пятнадцати минут, но последний квартал Персиваль проходил полутрупом и сам костерил себя за упрямство. Но на Голдштейн все равно не опирался.
— Мистер Грейвс, перестаньте выпендриваться, вам не идет это детское упорство, — на это Тина получила удивительный ответ:
— Я не выпендриваюсь, а забочусь о ваших костях.
— Простите, что? — ей показалось, она ослышалась.
— Такое ощущение, что даже сейчас я не напрягаясь переломлю твою руку, как тростинку. Не будем рисковать.
Тина негодовала, но что ответить так и не нашла.
Наконец они добрались до ее дома, и во весть рост встала маленькая, старая, но очень доставучая проблема.
— Почему мы стоим?
— Мне нельзя приводить мужчин в дом.
— Какая вы молодец, что подумали об этом только сейчас! Сколь тонкая ирония: я умираю на пороге девушки, которая не пустила меня к себе домой. В департаменте засмеют. Лучше бы мы шли ко мне…
— Ага, конечно. Вы еле прошли несколько кварталов, а уж если умираете, так хоть на пороге, а не где-нибудь под забором, — зашипела она на него и спохватилась: — Сэр.
— Вы такая добрая, Тина, как я не замечал раньше… — его реплики становились все тише. Девушка лихорадочно искала выход из сложившейся ситуации, и практически сразу досадливо притопнула ногой. Она же волшебница! Да и Грейвс в этой ситуации хорош, конечно, но ведь аврорами не просто так становятся. Незачет тебе, мисс Голдштейн.
Тина открыла дверь и почти втащила Грейвса в прихожую, сразу услышав:
— Тина? — старческий голос отражался от стен, и Голдштейн понятия не имела, как так получается.
— Да, миссис Эспозито.
— Ты одна?
— Да, миссис Эспозито, — голос заметно дрогнул, и Тина молилась, чтобы старая перечница не обратила на это внимания.
В ответ тишина. Ну отлично, а она беспокоилась. Теперь осталось как можно тише провести Грейвса на верхний этаж. Непростая задача, но ее «хрупкие кости» все-таки справились. Она непременно еще обсудит эту тему с Куинни, для поднятия самооценки.
Когда они все же добрались до дивана в гостиной Голдштейн, Тина выдохлась. Но спустя довольно продолжительный промежуток времени, пока Грейвс лежал под пледом и пытался прийти в себя, а Тина готовила ему какао, они оба решили забыть столь компрометирующие их обоих моменты.
Куинни, вернувшись с работы, застала прекрасную в своей нереальности картину: одомашенный Грейвс, пьющий какао из огромной кружки, закутавшийся в плед, и сестру, сидящую в ближайшем кресле и с улыбкой на лице пересказывающую какую-то историю из аврорских будней отставшему от жизни начальнику. И их мысли, конечно. До чего же милое зрелище!
Но стоило только Тине повернуть голову на звук, как Грейвс тут же поставил блок, а все очарование момента кануло в Лету. Куинни немного расстроилась, но не подала виду, солнечно улыбнувшись и сказав:
— О, Тинни, ты привела гостя! Здравствуйте, мистер Грейвс, чувствуйте себя как дома. Хотя, вижу, у вас с этим проблем не возникло-о, — она намеренно потянула окончание последнего слова, заставив мужчину слегка покраснеть. Недолго насладившись произведенным эффектом, Куинни дружелюбно спросила:
— Хотите штрудель?
Примечания:
* Тьяго Кинтана пошатнул мир магии своими изящными и зачастую длинными волшебными палочками, в каждой из которых за основу был взят прозрачный спинной хребет белого речного монстра из Арканзаса. Они сочетали в себе силу и элегантность. Тревога о большом количестве вылавливаемых монстров вскоре утихла, после того как было доказано, что Кинтана был единственным, кто знал как их приманивать. Этот секрет он с хранил до самой своей смерти, после чего производство волшебных палочек, сделанных из спинного хребта белого речного монстра, окончательно остановилось. (pottermore)
**Закон президент Эмили Раппапорт приняла из-за того, что дочь, ну не знаю, министра финансов, что ли, была не особо умной, и выдала расположение МАКУСА и Ильверморни не-магу Бартоломью Бэрбоуну, который оказался потомком охотников за головами волшебников, то есть этот род еще со времен чистильщиков остался, с ума сойти. Этот самый Бэрбоун украл у Доркас волшебную палочку и рассказал полученную информацию всем газетчикам, а потом, войдя в раж, расстрелял с друзьями группу "ведьм и колдунов", оказавшихся на самом деле не-магами. В общем, имя Доркас стало нарицательным, им обозначают глупых и недалёких людей.
А саму Доркас, если кому интересно, большинство представителей магического сообщества требовали наказать пожизненным тюремным сроком или даже смертной казнью, Доркас провела всего лишь один год в заключении.