Маятник

Muse — Uprising  — С-сэр? — от волнения Тина забыла их договоренность и испуганно посмотрела на него снизу вверх. А что, если он не помнит последний месяц? Ведь «небольшая потеря памяти» временные рамки не оговаривает, поэтому вполне возможно, что у мистера Грейвса пропали воспоминания, связанные с произошедшим, уже проанализированные и разобранные, и, что важнее, исчезла память о ней… «Перестань притворяться, Голдштейн, тебя ведь это пугает больше всего, да? Как бы неподражаемый мистер Грейвс не подумал недоуменно, что эта катастрофа делает в его ведомстве, доме и жизни?» — Тина старалась понять ситуацию, отбросив эмоции, но ничего не получалось. Сердце билось в груди о ребра, словно птица в клетке, приходилось прилагать усилия, чтобы дышать ровно. Пока девушка придавалась самобичеванию, Персиваль догадался, что выбило ее из колеи и попытался исправить неблагоприятную ситуацию, разъяснив непонятные моменты:  — Я не знаю, что забыл, мисс Голдштейн, но последние события довольно четко и без провалов выстраиваются в памяти, так что, пока не беспокойтесь и ответьте на поставленный вопрос: как вы смогли войти? Может, почувствовали покалывание в районе шеи или легкую головную боль? Перед глазами не темнело? — на все перечисленное Тина лишь отрицательно мотала головой, пряча облегчение. — Вас не пугает это место? Кажется неуютным или враждебно настроенным? — получив все тот же отрицательный ответ, Грейвс дошел до дивана и тяжело опустился на него, борясь с желанием натянуть на плечи плед. Потом его глаза блеснули и он, будто уцепившись за последнюю надежду, подался вперед и умоляюще (действительно умоляюще) спросил: — Когда вы заходите в коридор, он не кажется вам бесконечным, будто попадаете в лабиринт, из которого не выбраться? Тина ничего не понимала, но решила, что это точно что-то важное, раз мистер Грейвс так переживает, не скрывая эмоции. Но ответ все равно отрицательный. Из мужчины как будто внезапно выпустили весь воздух, он снова откинулся на спину и прикрыл глаза, что-то обдумывая. Голдштейн решила не мешать, а заняться делом, убрав разгром и вернув кухню к ее первоначальному виду. Попутно с этим Тина замечала, что личных предметов мистера Грейвса здесь поубавилось, и диван не выглядит так, будто на нем постоянно сидят или спят. Значит, он теперь живет в другой комнате и Голдштейн может больше не испытывать такого всепоглощающего смущения из-за вторжения в чужое личное пространство. Чувство неловкости вообще стало ее верным, но незаметным спутником в последнее время. И да, кажется, она начинает догадываться, какой эпизод памяти потерял мистер Грейвс. Поднабравшись смелости, Тина сделала взгляд поувереннее и, как в ледяную воду с головой ухнула, спросила:  — Может, объясните? — контролируя ритм дыхания, все еще не восстановившегося после нескольких стрессов подряд, она ожидала любого ответа, но только не того, что услышала:  — Как у вас с историей магической Америки, мисс Голдштейн? Тина немного растерялась, но быстро взяла себя в руки, напоровшись на пронзительный взгляд мужчины, твердя себе, как мантру: «Не выстави себя идиоткой. Ты взрослая, умная, самостоятельная женщина, не вздумай вести себя, как маленькая девочка, только не перед ним!»  — Я не совсем вас понимаю, но с историей у меня проблем не было, — «ну, почти не было, но вам, мистер главный начальник, знать об этом не обязательно». Грейвс, услышав такой ответ, скрыл усмешку и начал просвещать свою персональную недоучку:  — Тогда вы, должно быть, помните, что Президент Джексон, приняв новый пост, начал набор первых мракоборцев. Их было слишком мало, а проблемы, нависшие над магическим сообществом Америки того времени оказались настолько велики, что можно было запросто расстаться с жизнью, работая на МАКУСА. Проблемы сыпались, как из рога изобилия, ведь нужно было защищать магов от не-магов и наоборот, вернуть боевой дух после Салемского суда, не позволять расползаться преступности и многое другое, что за давностью лет утеряно или разбросано по разным источникам, — голос мистера Грейвса стал размеренным, лицо разгладилось, даже морщинка между бровей исчезла, и Тина, отвлекшись на секунду, подумала, что он снова помолодел. Вводная часть продолжилась: — Вы наверняка видели: перед дверью, ведущей непосредственно в отдел аврората, с каждой стороны стоят по шесть статуй. Это…  — Первые мракоборцы, да, я знаю, — невольно прервала его Тина, сразу пожалев об этом, но Грейвс ничего не сказал на такую несдержанность, продолжив:  — Верно. Дальше слушайте внимательно, аврор Голдштейн, — он выделил голосом предпоследнее слово, внимательно посмотрев ей прямо в глаза. — Эта информация известна очень узкому кругу лиц, но в связи с нестабильностью моей памяти я должен вам ее поведать, — Персиваль снова замолчал, собираясь с мыслями. — Мракоборцы рисковали своей жизнью не безвозмездно, они хоть и не требовали деньги с народа, но не гнушались запретными артефактами, отобранными у плененных преступников, а и тех, и других находилось не мало в то время. Президент закрывал глаза на небольшие «шалости» своих защитников, а те решили приспособить дармовую энергию из темномагических игрушек для дела. Например, Бертильда Рош изменила свойства артефакта на лично-защитные, а Мунго Макдафф перенаправил вектора и получил отличного послушного помощника в бою. Гондульфус Грейвс, мой предок, тоже решил воспользоваться случаем, но у него тогда была семья, и, как у всех мракоборцев, множество врагов, поэтому он не мог использовать энергию артефакта лично, создав вместо него защитный контур вокруг дома, сердце которого находится в тайном пространственном кармане и требует периодически небольшой подзарядки, взамен охраняя подвластную территорию, одновременно предупреждая, если хозяин не знает о чужом присутствии, главу дома легким покалыванием в затылке, а нежданного гостя, не таящего злого умысла, одним из перечисленных мной ранее ощущений. А вы ничего не почувствовали, — закончил он и резко встал, направившись к выходу из такой привычной, обжитой кухни. Тина, естественно, поспешила за ним. Двигаясь вслед за хозяином по темным коридорам, девушка старалась незаметно вертеть головой, разглядывая обстановку таинственного места, постоянно щурясь от нехватки света. Все, что представало перед любопытным взглядом, это стены, покрытые панелями светлого дерева, в темноте кажущегося серым, изредка встречались запертые двери, ручки которых покрывал слой пыли. Странно, но светильников не было нигде, и Тина ломала голову, откуда берется хоть и довольно рассеянный, но достаточный, чтобы не пропустить лестницу, свет. Сама лестница была довольно странной, и в корне отличалась от светлых тонов коридора хотя бы тем, что была хорошо видна. Но стоило Тине поднять взгляд, как недоуменное «э-эм» выдало ее с головой, и Грейвс, не произнесший за весь их короткий путь ни слова, обернулся к волшебнице и приподнял бровь, тоже отчетливо видимую в полумраке. Странное место. Тина, увидев в Грейвсе желание отвечать на вопросы, спросила:  — Почему лестница упирается в потолок? И откуда берется свет? Персиваль недоуменно моргнул и чуть не хлопнул себя ладонью по лбу, но все же сдержался. Он-то по привычке идет и ничего уже не замечает, а для Тины все в новинку, и история лестницы — неразрешимая загадка, и конкретно сейчас Грейвсу неловко ее рассказывать. Может быть, как-нибудь потом…  — Дом освещает один из семейных артефактов, питающийся остаточной энергией заклинаний, а так как я в последнее время очень мало колдую, то и магии для создания света не хватает, — разъяснив, он замолчал, думая о том, что Тина — слишком любопытная особа, и лучше заранее все расставить по местам. «О, да, Грейвс, „расставить по местам“, ха! Раз ты так уверен в необходимости внесения ясности в ваши отношения, почему бы сразу не сказать молодой, привлекательной, умной и красивой девушке, что ее престарелый как-бы-начальник в нее же влюблен? Как тебе такой расклад?» Так за размышлениями и самоуничтожениями, довольно часто повторяющимися в последнее время, пролетел весь оставшийся путь, за который Тина, хвала небесам, ничего больше не спрашивала, правильно поняв намек. Грейвс был очень благодарен и даже на пару секунд позволил появиться на лице мечтательной улыбке, благо, полутьма ее скрыла. Голдштейн внимательно рассматривала комнаты, двери в которые были распахнуты настежь, хотя таких попадалось немного. Например, сначала шли три закрытые двери подряд, а потом столовая, наполненная хрустальными бликами, тогда как Тина даже под страхом смерти не могла понять, как может отражаться от стекла такой рассеянный свет. Но чем глубже они проникали в сердце дома, тем больше становилось закрытых помещений, а пропорционально им увеличивалось и удивление девушки: какое же огромное это здание! Она уже запуталась в ответвлениях коридоров и старалась держаться ближе к мистеру Грейвсу, закономерно опасаясь потеряться и остаток жизни провести полу-призраком полу-нормального дома. Не такой судьбы ей мама с папой желали, вот уж точно. Наконец они добрались до цели, но поняла это Тина только налетев на резко остановившегося Персиваля, едва не свалив его с ног. Тот посмотрел на нее иронично, но снова промолчал. В Голдштейн все больше укреплялась уверенность в том, что она знает, какое воспоминание потерял Грейвс. Все факты на лицо, как говорится: обращается официально, не язвит и не ехидничает, много молчит. Тут Тина снова задумалась, что такое поведение было характерно для Персиваля-до-плена, но такой длинный промежуток невозможно забыть за один раз. Итог: она не уверена, какое именно воспоминание пропало, хорошо хоть не сказала сразу. О, возможно, немного позже, когда они переместятся из этого странного дома обратно на знакомую и понятную кухню. Персиваль остановился перед длинной сплошной тупиковой стеной, на которой не было ни следа элементов декора, просто ровный бежевый цвет, в котором, на первый взгляд, нет ничего странного. Но Грейвс-то знает, что это не так. Обернувшись к Тине и встретив ее ожидающий взгляд, мужчина дотронулся ладонью до центра незаметной постороннему глазу энергетической окружности и слегка надавил, из-за чего все стены коридора пришли в движение, смещаясь и раздвигаясь, будто рябью пошли, от ладони Грейвса. Ему это было не в новинку, но все равно довольно завораживающе, поэтому, здраво рассудив, что Тина немного нервная в последние дни, он притянул ее к себе и придерживал за плечи, не отпуская ни на шаг. Себя он оправдывал тем, что это необходимо, а Голдштейн ни о чем таком не задумывалась, ей просто было спокойно в кольце теплых рук. Коридор в последний раз колыхнулся и замер, открывая вид на единственную дверь, слегка приоткрытую вовнутрь. Мистер Грейвс распахнул ее, но и Тину из своих объятий не выпустил, а лишь соскользнул рукой с плеча на запястье. Она была совершенно не против, потому что с каждой секундой ей становилось все неприятнее находиться в этом ненормальном месте, и только Персиваль удерживал ее от бессмысленного бегства в никуда. Мужчина наконец заметил ее состояние и предположил:  — Вы ведь светлая волшебница, мисс? — получив в ответ кивок, он продолжил: — Здесь присутствуют остатки энергии артефакта, поэтому вам не комфортно, — видя, что Тине от этого легче не стало, Грейвс попытался подбодрить ее, но получилось, как и всегда, не очень: — Еще немного осталось. Как он и ожидал, помещение пустовало: голые стены, потрескавшийся каменный постамент — вот все, что заполняло комнату.  — Зачем мы здесь? — не вытерпела Тина, попутно стараясь не слишком заметно жаться к мистеру Грейвсу.  — Я понимаю, что вам тяжело, мисс, но запомните ощущения и признаки присутствия мощного темного артефакта. Можете мне их перечислить, опираясь на свои ощущения? — он приготовился слушать, поправлять и добавлять, но Голдштейн рассказала все немногочисленные признаки:  — Его сила разрушительна, она губит и ломает все вокруг, поэтому комната пуста, а даже при остаточных эманациях ощущается мощь и злоба. Теперь понятно, почему вы такой, — не удержалась она, на время забывая о проблемах. Тина вздохнула и продолжила: — Здесь нет ни крупицы света, только тусклое нечто, являющее только очертание. Это все? — коряво, конечно, но хоть так.  — Да, — Грейвс не отводил взгляд, и девушке стало немного неловко, непонятно, из-за чего. Мужчина развернулся, и, все еще не отпуская ее руку, ведет по темным коридорам намного быстрее, чем раньше. Или, вполне возможно, Тина просто не замечает течение времени. В любом случае, оказавшись на родной кухне, Голдштейн вздыхает с облегчением и идет ставить чайник, потому что эмоциональных холод от старых стен, казалось, оседает на костях. Персиваль осторожно наблюдает за ней, думая, о чем рассказывать, а что умолчать. Так и не придя к каким-либо определенным выводам, он принимает из рук девушки кружку с крепким горячим чаем и делает первый глоток, в который раз за день собираясь с мыслями. Те не хотят организовать подобие порядка, и мужчина решает действовать на свой страх и риск. Он медленно начинает:  — Вы не понимаете, для чего я вас туда привел, аврор? Тина предположила:  — Вы считаете, что артефакт украден Гриндевальдом, и на этом он не остановится, а попытается собрать все двенадцать? — логическая цепочка была довольно проста, но Тина все равно позволила себе насладиться одобрительным кивком мистера Грейвса:  — Верно. Раз мне сейчас нельзя испытывать маломальские стрессы, то вы будете глазами, ушами и руками, дабы рассмотреть, подслушать и дать чудотворный подзатыльник разленившимся подчиненным, — он замолк и, порывшись в карманах, достал два одинаковых зеркальца, величиной не больше, чем ладонь Тины. «Сквозные зеркала, » — пронеслось у нее в голове. Грейвс не стал пояснять назначение артефакта, уверенный в знании девушки, и протянул одну из частей. Тина взяла холодное стекло и заглянула внутрь. Так некстати возник в голове вопрос о том, как же зеркала отражают друг друга, если сложить их вмести, но задать она его не решилась. Так они в молчании допивали остывающий чай, за окном медленно вступала в свои права ночь. Мистер Грейвс, что-то обдумывающий и делающий пометки на листе бумаги, отставил чашку и сказал:  — Завтра передайте мадам Пиквери эту бумагу. В ней имена магов, тела которых могут быть заняты сторонниками Гриндевальда, — он встретил ее прямой взгляд и добавил: — Скажите проверить колдомедиков. Всех. Тина кивнула и встала со стула, уже собираясь уходить, но потом остановилась и решила сказать:  — Мне кажется, я знаю, какой эпизод памяти вы потеряли. Персиваль с интересом на нее глядел.  — Вы помните наш договор? — бровь мужчины поползла вверх. — Вы обещали называть меня Тиной, взамен я не обращаюсь к вам «сэр», — Тина скользила взглядом по его лицу, не останавливаясь, дожидаясь ответа. Он прозвучал:  — Это нечестно, не находите? — Голдштейн решилась посмотреть страху прямо в глаза. Ну, и мистеру Грейвсу тоже. — Я называю вас по имени, а вы меня «мистером Грейвсом». Я не согласен, — лукавая улыбка притаилась в уголках его губ, и Тина решила поддержать игру:  — Как же мне тогда вас называть? — получилось немного кокетливо.  — По имени. Ты ведь помнишь мое имя, Тина? Она кивнула, улыбаясь, и вышла на улицу, аппарировав прямо с крыльца. Персиваль вернулся на кухню за очередной порцией чая, взглянул на принесенные документы и отодвинул их в сторону. Грейвс прекрасно помнил эпизод с «договором», просто решил немного подстегнуть события, воспользовавшись ситуацией. Что ж, все получилось как нельзя лучше, но разум мучает единственный вопрос: какое воспоминание исчезло из его многострадальной памяти?