Маятник

Ed Sheeran – Give Me Love Тина не могла уснуть. Полуторная кровать внезапно стала слишком тесной, две подушки тоже не добавляли удобства, одеяло казалось слишком тяжелым и жарким. Тина вздохнула и потянулась собрать мешающиеся, щекочущие шею пряди волос в неаккуратный хвост. Не желая больше лежать и страдать, она откинула одеяло и опустила ноги на холодный пол, пытаясь в темноте на ощупь найти тапочки. Спустя несколько секунд бесплодных поисков, решив не тратить время, осторожно пошла на кухню босиком, перешагивая скрипящие половицы. Тина совершенно точно не хотела будить Куинни, ведь стоит им только встретиться в закрытом помещении, то сестринский разговор быстро перерастет в бурную ссору, полную взаимных обвинений и упреков. Вот уж этого она точно не хотела, и так наломала дров сегодня предостаточно. Мысли в голове путались, беспокойство за сестру переплеталось с сомнениями насчет мистера Грейвса. Чертов Реймор добрым голосом советовал поговорить с «мистером Персивалем», доводя ее и Уилкинсона до бешенства, а сам спокойно сидел на стуле в допросной и цедил воду, разбавленную веритасерумом. Ранее непоколебимая вера Тины в Грейвса пошатнулась и раскачивалась до сих пор. Перед внутренним взором всплывают картинки из прошлого: ледяной, полный фальшивого сочувствия взгляд, равнодушный голос, определяющий судьбу невиновного смертью, и слегка кривящиеся от раздражения губы. После допроса Тина снова встретилась взглядом со старым приятелем и приняла молчаливый договор: никому об этом завуалированном обвинении ни слова, кроме начальства. Она пыталась защищать внезапно ставшего дорогим мужчину, хотя не была до конца уверенна в его невиновности. Пора смириться, родная, сердцу не прикажешь. Отбросив на какое-то время вопросы без ответов, Тина тихо отворила дверь на кухню и проскользнула в узкий проем, не включая свет до тех пор, пока чертова скрипящая деревяшка не встанет на место. Нащупав в полутьме выключатель, Тина щелкнула им, и комната озарилась теплым желтоватым светом. «Ничто не помогает избавиться от дурных мыслей, как кружка, полная до краев горячим какао.» Палочку Тина оставила в спальне и сейчас с удовольствием кружилась по комнате, собирая нужные ингредиенты без волшебства, не тревожа тишину спящего дома ни единым громким звуком. И вот, аромат шоколада заполняет кухню и легкие, а добавленные в сладкий напиток сливки вихрятся, подгоняемые ложкой, растворяясь белыми разводами. Уже и холодный пол не вызывает раздражения, мечущиеся мысли успокаиваются, а кружка какао согревает худые пальцы. Тина сама не заметила, как оказалась в кресле, забравшись с ногами в потрепанный плюш, и внимательно смотрела в окно на крышу соседнего дома, где волчком крутился из стороны в сторону флюгер, подгоняемый холодными зимними ветрами. Свет из кухни просачивается тонкой полоской под дверью и лился непрерывным потоком в городскую тьму Нью-Йорка, единственной кляксой пятная фасад дома. Горячее какао стало воспоминанием из детства, на пару минут поднимая с земли, даря свободу от неразрешимых проблем и сложностей личных отношений. Тина практически видела, как в воздухе перестают виться мрачные мысли, пусть и не надолго. Мало что способно подарить такие мгновения. Но все имеет свойство заканчиваться, поэтому показавшееся дно кружки стало спусковым курком. Тина старалась обдумать каждую деталь, но рациональному подходу постоянно мешали хлещущие через край эмоции, практически бросая в глаза образы-антиподы: Гриндевальд в обличье Грейвса и сам Грейвс, лукаво улыбающийся и предлагающий звать себя по имени. А еще ее вечная проблема, не ушедшая с возрастом – нерешительность. Да, если справедливо заметить, то аврор Голдштейн – образцовый работник департамента магического правопорядка, но это всего лишь привычный, уже автоматически примеряемый образ. Но стоило только Тине подумать о своих собственных проблемах, то сразу в ней просыпалось странно плаксивое нечто, ревущее диким голосом «Я не знаю!» на каждый заданный вопрос. Девушка злилась, но сделать ничего не могла, поэтому и мучилась, не в силах решать самостоятельно. Ведь даже к мистеру Грейвсу Тина долго не могла заставить себя пойти, кляня последними словами дурацкую нерешительность. А здесь выбор намного сложнее. Нет, это вопрос веры, в том-то и дело! Она боится выбирать одно из двух, не имея права на ошибку. Что называется – прочувствуй все прелести жизни, Порпентина. Давно пора понять – ничего не дается просто так, это всегда результат решения. Пора учиться выбирать самостоятельно, ведь маленькая девочка осталась далеко в прошлом. Надо решать, но нельзя ошибиться. Для того, чтобы определиться, надо понять: готова ли она доверить этому мужчине тайну своей сестры и попросить о помощи? Если бы все смущающие события еще не произошли, было бы легче решиться рассказать главе департамента магического правопорядка о том, что Куинни общается с не-магом, а некто заметил и угрожает раскрыть тайну? Была бы ты уверена, Тина, что Персиваль Грейвс тебя не выдаст? Только честно, Голдштейн. Она бы рассказала, без сомнения. Но вот только проблема никуда не делась – висит дамокловым мечом, а все зависит от одной немаловажной, но довольно хрупкой детали. От доверия. Образы двух мужчин перемешиваются в памяти, одновременно четко отделяясь друг от друга, создавая ужасающий гибрид, темным пятном накрывающий сны. Вот Персиваль, внимательно слушающий ее рассказы о работе, донимающий парикмахершу, спрашивающий что-то слегка охрипшим от смеха голосом, рассекающий поток работников Конгресса, расступающийся перед ним коридором. И сразу Гриндевальд: на лице гримаса досадливого раздражения, а выдавленное сквозь зубы "Вечно вы там, где вам не рады" коробит слух. Опять резкая смена, и перед внутренним взором предстают теплые карие глаза, смотрящие внимательно, с непонятным выражением отслеживающие каждое движение девушки, слегка прищуренные и совершенно не похожие на бездонные колодцы мертвых зрачков Темного. Снова в сознании отдаются эхом слова: "Это вопрос доверия". Тина, наконец, решается. Молча ставит пустую кружку в раковину и щелкает выключателем, погружая кухню во тьму, снова крадется по коридору и, оказавшись в своей спальне, мгновенно ныряет под холодное одеяло, устраиваясь поудобнее на подушке. Постепенно согреваясь и погружаясь в сон, она прекращает внутренний монолог, успокоенная принятым решением, которое, возможно, станет одной из самых больших ошибок в ее жизни. Тина слишком привязалась к Персивалю Грейвсу, и вопрос доверия, определенно, решен в его пользу. *** Серафина объясняла ситуацию долго и обстоятельно. Повторяла по несколько раз подробности захвата, описывала лица известных ей колдомедиков, сливала в думосбор воспоминания с допросов всех подозреваемых авроров, а Грейвс, оставляя ее отдохнуть с тем самым любовным романчиком и сигаретой, сгибался над мраморной чашей, погружаясь в воспоминания, рассматривая, изучая, сортируя и мысленно отмечая странности. Так он узнал, что Эдвартс изменяет своей жене, у Гонсалеса точно какие-то серьезные проблемы со здоровьем, о которых он никому не говорит (надо будет вызвать его на душевный разговор, плавно перетекающий в отпуск), а Хейз так вообще положил глаз на мадам Президент. Сказать ей, что ли? В остальном он может гордиться своими людьми: отчеты, составленные ими о виновных, не упустили ни одной детали. А до этого все рассказала Серафина. Действительно, ничего полезного в таких шпионах не было, а Реймор попал под раздачу совершенно случайно, что немного давило на гордость. Все больше Персиваль склонялся к варианту с отвлекающим маневром, когда главной целью Гриндевальда являются артефакты, поэтому сразу, как только вынырнул из чужих воспоминаний, Грейвс начал продумывать послания главам одиннадцати родов, надеясь, что Темный успел навестить только его. Отвлекшаяся от своего чтива Серафина предложила помочь, фактически кинув спасательный круг. Вот ненавидел он официальные письма, хотя писать их, конечно, умел, но это занимало приличное количество времени. Так за работой прошло несколько часов, а когда вся почта была отправлена своим адресатам первые маги МАКУСА вздохнули с облегчением, растянувшись в соседних друг от друга креслах в кабинете мадам Президент и потягивая огненную воду. Грейвс слегка улыбнулся, вспомнив эпизод карьерной лестницы Серафины, связанный с алкоголем: по Конгрессу еще какое-то время после выборов гулял неприятный слушок, будто однажды в порыве столь несвойственной ей беспечности, Пиквери обмолвилась, что быть волшебником в Америке уже и так достаточно сложно, так что, тема веселящей воды обсуждению не подлежит.* Что ж, в защиту подруги он совершенно уверенно может сказать: подсчет голосов был произведен еще до столь судьбоносного изречения, но не без усмешки уточнит, что скажи она нечто подобное раньше, то перевес в ее пользу был бы значительнее. Так они и сидели – два вцепившихся друг в друга одиночества, ведь каждого ждал только пустой темный дом и вечер, наполненный легким тоскливым чувством неправильности. Персиваль думал о Тине и ее словах. Несомненно, недоверие болезненно отозвалось где-то в области сердца (он довольно неважно знает анатомию человеческих чувств, если честно), но Грейвс помнит, что сам раньше воспитывал в новичках критичность мышления и умение срывать маски с кумиров. Зачем корить себя и других за хорошо выполненную работу? Он понимает ее, правда. Даже прощает, ведь сам вряд ли бы так быстро отступился. Только вот все равно что-то давит. – Что ты собираешься делать? – голос Серафины раздался неожиданно, вырвав Персиваля из вязких от алкоголя мыслей. Вопрос был расплывчатым, но на удивление понятным. – Ждать ее решение, – непривычные откровения соскальзывают с языка. Кажется, Грейвс даже находит плюсы в своем трехмесячном пленении, ведь раньше душевные беседы не входили в список разрешенных тем. Видимо, Серафина тоже поняла всю неловкость ситуации, поэтому ограничилась лишь сухим «Как знаешь» и попрощалась. Персиваль тоже не стал затягивать и воспользовался портключом, отправившись набираться сил. Больше не получится отсиживаться взаперти, среди четырех стен, а понадобится снова вливаться в коллектив и диктовать свои порядки так, чтобы не смели ослушаться. И надо все же подумать, рассказать ли мадам Президент о внезапно возникшем тайном поклоннике или лучше оставить все как есть? *** В который раз уже Тина стоит перед этой дверью, но сегодня нельзя привычно вломиться без стука, а приходится ждать хозяина дома у порога. Она нервничает, переминается с ноги на ногу, глубоко вдыхает и медленно выдавливает из себя воздух до конца, до разноцветных кругов перед глазами. На улице слишком холодно, поэтому нос и щеки имеют несимпатичный красный цвет, помноженный на и так не исчезнувший румянец смущения. Дверь не открывается, и Тина в который раз смотрит на часы, показывающие без четверти девять. Пора бы уже. Иногда сквозь слой уверенности пробиваются мысли о том, что мистер Грейвс не станет выходить на улицу, а перенесется сразу из дома, но Тина быстро отгоняет их, не позволяя вере в педантичность мужчины пошатнуться. Она, как и весь департамент, прекрасно знает, во сколько начальник раньше заявлялся на рабочее место, а с тех пор, как сама побывала в «отправной точке», легко смогла высчитать время поминутно и уверенно утверждать – сейчас Персиваль опаздывает. Тина снова перевела взгляд на часы и, глубоко вдохнув, тихо чертыхнулась, обжигая горло ледяным воздухом. Выбора не оставалось, Уилкинсон назначил на сегодня общий сбор, начинающийся аккурат через три минуты, поэтому скрепя сердце девушка наложила на проходящего мимо не-мага легкий конфундус и, крутанувшись на каблуках, аппарировала. Ровно три минуты спустя дверь резко распахнулась, а практически вывалившийся из дома мистер-Персиваль-Грейвс-сэр на ходу завязывал галстук и пытался оправить незастегнутое пальто, перекинув шарф за спину. Он уже отклонился от привычного графика, но пока не опаздывал, так что, мог позволить себе воспользоваться портключом на улице, не портя дома важные и не очень предметы обстановки: магический фон и без подобных волновых колебаний раздражен прошлым ночным перемещением прямо в гостиную, а стабилизироваться сможет только при отсутствии катализаторов. Мрачно покрутив головой, проверяя отсутствие не-магов поблизости, мужчина набрал в легкие побольше воздуха и активировал портключ, оказываясь в знакомой неприметной улочке и сразу хватаясь за голову, немилосердно гудящую после вчерашней пьянки, начатой в кабинете Серафины и законченной только в четвертом часу утра дома, перед разожженным впервые за прошедшие несколько месяцев камином. Утром Персиваль клял себя последними словами, отставляя в сторону флакон обезболивающего, вспомнив, что не должен пить успокоительное в любом его проявлении. Да, умный и самодостаточный мужчина преодолевает сложности именно так – терпя последствия собственной недальновидной глупости. Молодец, аврор Грейвс, так держать, начни рабочий день с похмельем и головной болью, прояви оригинальность! Холодный ветер слегка трепал волосы, развевая незастегнутое пальто и посылая освежающую дрожь по телу. Персивалю жутко хотелось закурить: чиркнуть зажигалкой около сигареты, пожевать горький фильтр и вдохнуть необходимую дозу ядовитого дыма в легкие, а после выпустить серую отраву через нос, жмурясь от удовольствия. Но, увы, работа не ждет и Грейвс, начиная замерзать, кутается в пальто и быстрым шагом идет в сторону главного входа в Конгресс, периодически поскальзываясь на обледеневшем тротуаре. Здание встречает его теплом и привычным гулом голосов. Персиваль направляется к лифту и через несколько минут уже открывает двери своего департамента, здороваясь с подчиненными и направляясь прямиком в свой кабинет. Там его встречает неизменная стопка документов на подпись, но сейчас мысли мужчины заняты другим. Еще вчера, после допросов, Персиваль получил «в подарок» загадку, которую начал разбирать только сейчас. Вспоминая вопрос Тины, он не мог дать на него ответа. Действительно, почему отпустили только его? Зачем отпустили? Явно не просто так, значит, есть определенная цель, а он, Грейвс, средство достижения. Но что так могло заинтересовать Гриндевальда? В периодически всплывающих воспоминаниях Персиваль мог видеть допросы и сеансы ментальных пыток, но подсказок не находилось. Все, что Грейвс мог предположить, это те самые артефакты. Если обворован действительно не только Персиваль, а делает это не Темный, то логично предположить освобождение ради поимки преступника. Тогда почему именно он, Грейвс? Неужели больше некому приказать? Скорее всего, у подручных Гриндевальда в руках нет сосредоточения той власти, что доступна главе департамента магического правопорядка, которому по закону положено предотвращать и раскрывать преступления. Сразу встает вопрос – почему бы не позволить новому главе этим заняться, но и ответ приходит на ум мгновением позже: об артефактах знает настолько ограниченный круг лиц, что об их пропаже вряд ли будут распространяться, подозревая посвященных и надеясь на любое неосторожное слово или движение, способное выдать похитителя. В департамент к новому главному аврору не пойдут, артефакт-то темномагический и запрещенный, а вот к старому знакомому с такой же припрятанной занятной вещицей – очень даже может быть. Поэтому необходим Грейвс. Но тогда из этого следует очень странный вывод: вор – не Гриндевальд. Получается, Темный охотится за похитителем, но не может сам его поймать, надеется на Персиваля, следовательно, думает, что Грейвс обладает большим количеством информации, а значит… Мужчина резко оборвал себя. Слишком много «если»: если украли, если не пойдут, если отпустили для этого и так далее по списку незакрытых вопросов. Слишком несерьезно делать выводы на основе неподтвержденных фактов, но как начальная версия пойдет. Надо дождаться ответных писем и только в связи с полученной информацией рассматривать вариативность. А пока, мистер главный аврор, займитесь документами и разгребите свой рабочий стол хоть немного. Спустя час чтения отчетов, разбора новых предложенных законов и череды подписей в дверь постучали, и через секунду в проеме между приоткрытой дверью и стеной появилась Тина, тихо спросившая: – Можно? Персиваль откинулся на спинку кресла, расслабляя ноющую с непривычки спину, и кивнул со словами: – Заходите, мисс Голдштейн, и садитесь. Вы-то мне и нужны, – возобновленные тренировки по управлению голосом хоть и были нудно долгими, но, несомненно, приносили плоды. Стоя перед зеркалом, Персиваль придумывал ситуации, выбивающие из равновесия, и старался полностью контролировать мимику, голосовые модуляции и жесты. Всему этому хороший политик учится еще в начале своей карьеры, так что, подзабытая привычка восстанавливается довольно просто. Тина тоже оценила бесстрастный голос, сосредоточенное лицо и глаза, хоть и не провоцирующие нервную дрожь своим выражением, но все равно какие-то странно бесчувственные. Не позволив робости захватить власть над сознанием, девушка широкими шагами подошла к столу, стоящему в центре большого кабинета, не опускаясь в предложенное кресло вытянулась по стойке и, глядя в глаза мужчине, четко, но быстро и беспокойно, заговорила: – Мистер Грейвс, я очень сожалею о своих вчерашних словах, на самом деле я так не думаю и полностью вам доверяю, – на его лице отразилась ирония, Тина будто услышала произнесенное насмешливым голосом «Ой ли?», поэтому продолжила еще быстрее, попеременно сбиваясь от волнения и теребя пальцами полу пиджака: – ну, может, не совсем полностью, но это достаточно большой процент, то есть я хотела сказать… – она собралась с силами и выпалила на одном дыхании: – Вы мне небезразличны, мистер Грейвс, а вчера я поддалась эмоциям, за что сейчас себя корю и прошу у вас прощения, – под конец Голдштейн едва не добавила детское оправдательное «как-то так» и замерла, ожидая реакции мужчины. Он улыбался, совершенно не таясь. Просто смотрел на нее, раскрасневшуюся, кусающую губы, и понимал, что не злится. – Ты обещала звать меня по имени, Тина, – голос мистера Грейвса потеплел, в уголках глаз появились уже слегка подзабытые лучики-морщинки, а руки, сложенные замком на столе, расцепились. Он снова указал на кресло и, когда девушка села, продолжил: – Я очень ценю твой, кхм, душевный порыв рассказать мне всю правду и заверяю, что не злюсь. Те слова, конечно, меня слегка обидели, но они не лишены логики, поэтому моя злость была бы совершенно непрофессиональной, не думаешь? – она собиралась возразить, но Персиваль поднял руку, останавливая: – Давай закроем эту тему и перейдем к насущным вопросам. У меня к тебе будет два задания, но одно из них пока отсрочим, – Грейвс привычно провел ладонью по волосам, как делал всегда в моменты задумчивости, и сформулировал: – а второе требуется выполнять с особой деликатностью, – он поймал ее скептический взгляд и весело усмехнулся в ответ на приподнятую бровь: – да, именно так, я не перепутал слово. Поспрашивай у коллег их мнение о Леоне Хейзе, мол, что думают о нем, как о личности, о друге, о его семье и манерах поведения. Не кажется ли им что-то подозрительное. И свои впечатления тоже не забудь, – он указал на Тину ручкой, которую до этого вертел в руках, и снова заговорил: – Естественно, действуй так, чтобы он ничего не заподозрил. Когда закончишь, принеси досье и приди сама, будем разбираться. План понятен? – Персиваль вопросительно глянул на девушку и получил в ответ кивок. Тина поднялась с мягкого кресла и уже собралась уходить, но Грейвс снова заговорил, озадачив Голдштейн еще больше: – И, Тина, дабы не рисковать греть чужие уши, ты не против провести мне ликбез за пределами МАКУСА? – на его лице было совершенно обычное выражение, и если бы не оно, Тина решилась бы предположить, что Грейвс предлагает ей свидание. Нет, серьезно. – Да. Конечно, – слегка запоздала с ответом она. Персиваль за эти пару секунд молчания уже сто раз пожалел о своем предложении. Ну, действительно, кто приглашает на свидание так? Поэтому, когда она согласилась, плечи Персиваля заметно расслабились, благо, Тина не обратила на это внимания, поглощенная изучением стола. Мужчина слегка тряхнул головой и предложил: – Тогда завтра после работы я буду ждать тебя у часов. Успеешь? – Да, – Тина снова кивнула и, попрощавшись, покинула кабинет, стараясь сосредоточиться на данном поручении. Первым вариантом в информаторы была выбрана Куинни, и старшая Голдштейн направилась прямиком в отдел регистрации волшебных палочек, стараясь подавить совершенно неуместную сейчас улыбку. Это же свидание, да?