Маятник

Imagine Dragon – Demons Куинни действительно виделась с тем не-магом, фигурировавшим в отчетах. Она каждый день после работы приходила к нему в пекарню и не выходила минимум двадцать минут, разговаривая с хозяином. Вот уже на протяжении месяца. Все, что Персиваль мог на это сказать, было «Прекрасно!», но младшая Голдштейн понимала без слов, насколько шатким оказалось ее положение, поэтому в целях добычи информации осторожно скреблась в сознание Грейвса, надеясь узнать свою судьбу. Да, она, безусловно, рисковала, доверяя такую информацию главе департамента магического правопорядка, и Персиваль догадывался, почему девушка решилась к нему обратиться, но спрашивать опасался. Вместо этого мужчина не терял времени даром, а выспрашивал, практически выпытывал всю информацию, заставлял концентрировать внимание на мелочах и деталях. Постепенно начала складываться довольно неприятная картина: Куинни систематически на протяжении месяца нарушает закон, неизвестный угрожает ей раскрыть узнанное всему МАКУСА, если она не обратится напрямую к Грейвсу, а сама младшая Голдштейн не знает, что именно видел шантажист. Как кульминация – обо всем этом известно Тине, а теперь и самому главному аврору, и они становятся соучастниками преступления. Браво, Персиваль, это именно то, о чем ты мечтал всю свою сознательную жизнь! Но его сейчас интересовало другое. Джесси никто не угрожал, по крайней мере, Грейвс об этом ни сном ни духом, но в отчете о задержании был такой момент, когда один из авроров заметил странность в поведении Гримсдича: тот постоянно оглядывался, и, хотя старался делать это незаметно, наметанному глазу было за что зацепиться. Слишком нервные движения и постоянно косящие глаза наводили на мысль о неслучайности подобного «наплыва» не-маговских дел, переадресованных Грейвсу. Мужчина поднапряг память и вспомнил, что тот аврор, ведший дело Джесси, всегда обращался к главе аврората, если преступление совершалось по закону Раппапорт. Перси даже поинтересовался личным делом этого работника (опять забыл имя!), где черным по белому обозначился факт казни близкой родственницы за отношения с не-магом. Что ж, ладно, с этим разобрались, продолжим. Шантажист, можно предположить, имел целью не подставить магов, а чего-то добиться от Грейвса, но это лишь догадки. Опять. Что-то их слишком много в жизни Персиваля в последнее время. Мужчина переключил внимание на Куинни и сразу почувствовал угрызения совести. Похоже, девушка успела накрутить себя хуже некуда, пока он тут погружен в размышления о сложностях жизни и «не-маговской» политики. Как успокоить нервничающего легиллимента? Мысленно тяжело вздохнув, Персиваль чуть ослабил блок, позволяя Голдштейн считать его мысли. Аккуратно проскользнув шелковистым прикосновением в сознание, девушка деликатно тронула только кратковременную память, для разнообразия не стараясь влезть в сокровенное. Она почти сразу успокоилась, даже несмело улыбнулась. Похоже, до нее только недавно дошло, на какой тонкой ниточке висела ее жизнь, а сейчас нервы берут свое. Грейвс поднялся с дивана, давая Куинни возможность прийти в себя, а сам пока тяжелыми шагами направился к скрытому ширмой столику, взмахом палочки нагревая чайник, одновременно клянясь самому себе не использовать сегодня больше волшебства. Ладно, только сейчас и только заклинание левитации. Куинни благодарно взглянула на Персиваля и обхватила чашку руками, пытаясь скрыть запоздалую дрожь, пока Перси размышлял, как должен себя вести, дабы ее успокоить. Все-таки работа аврора не предполагает утешение нервных девиц. – Вот, что мы сделаем: если шантажист исполнит угрозу, то обставим это контролем над неизвестным и нестабильным фактором, так как данный не-маг ведет себя странно. Я поговорю с мадам Президент, думаю, она не будет против, – действительно, довольно несложное решение проблемы. – Но впредь будьте осторожнее, мисс Голдштейн, – он предупреждающе глянул на нее исподлобья, слегка нахмурив брови и подаваясь всем корпусом вперед. Они молчали, периодически отпивая из чашек и стараясь больше не встречаться взглядами. Так прошло минуты две-три, пока Персиваль, наконец, не решился озвучить терзающий его вопрос: – Долго же вы решались? Куинни слегка дернулась, едва не расплескав еще горячий чай, но все же подняла глаза от пола. Сейчас она не выглядела той привычной райской птичкой, всегда представавшей в образе прекрасном и неизменном, но наконец можно было разглядеть в этой девушке больше черт от человека, чем от куклы. Приятная новость, однако. – Мы с Тиной думали пару дней, – вроде безобидная фраза, вполне понятная, но несущая в себе изрядную долю подтекста. То есть, они сомневались. Логично, но до чертиков иррационально обидно! Спокойно, Персиваль, держи себя в руках. – И почему решились? – он постарался стереть из голоса всю эмоциональную окраску, и надо сказать – почти получилось. Куинни вдруг хитро улыбнулась и легко встала, отставляя полупустую чашку на недалеко стоящий столик, и сказала: – Тина решила, что верит вам. До свидания, мистер Грейвс. И спасибо, – девушка еще раз улыбнулась и выскользнула за дверь. Персиваль проводил ее взглядом, со вздохом отставил недопитый чай и подошел к рабочему столу, по новой перечитал письма, в которых Рош, Макдафф и Джонси подтвердили, что да, некоторые артефакты пропали, и обрисовали ситуацию в целом, а О`Брайен писал, что его поисковой артефакт не дал никаких результатов. Просто прекрасно. Кажется, следствие зашло в тупик. Остается только один выход – покопаться в своей памяти. Даже мысль об этом вызывала нервный тик и подрагивание ослабевших внезапно пальцев. Тут дело даже не в риске довериться природному легиллименту, а в страхе правды. Как говорится, все мы жаждем правды до той поры, пока она не уничтожит нас. Грейвс старался избавиться от ощущения, что подобное действие с его стороны к хорошему не приведет, но, больше не находя поводов откладывать неизбежное, отправился к кабинету Серафины. Что ж, мадам Пиквери, это ваша проверка на вшивость. *** – Ты действительно считаешь нормой нарушать закон даже не посоветовавшись со мной? – ошарашила вопросом Серафина, едва он только открыл дверь в ее кабинет. Значит, в курсе. Да, было бы слишком наивно думать, будто мадам Президент после всего случившегося не узнает, чем занимается ее заместитель. Персиваль попытался сгладить ситуацию: – У меня есть новости. – Это, конечно, хорошо, но я еще не закончила, – голос Пиквери был спокойным, однако Грейвс привык не обманываться показным равнодушием. – А еще у меня есть очень плохое предположение, – он сказал это. Фактически подвел себя к гильотине. Человек сам себе судья и палач, Персиваль и раньше это знал, но испробовал на своей шкуре впервые. Однако, выбор сделан, отступать поздно, теперь все зависит от доверия, а это, как известно, очень хрупкая константа. Серафина внимательно посмотрела на Грейвса и слегка занервничала под его испытывающим взглядом. В голову закрадывались предположения одно хуже другого, совершенно не добавляя сил для решительного вопроса. Что тут скрывать от самой себя – она научилась бояться. В последние месяцы чувство страха прочно оплело ее с ног до головы, предостерегая от любого движения и действия, а тут внезапно Грейвс со своими «плохими предположениями» нервы мотает. Серафина пытается собрать волю в кулак и произносит, скрывая охватившее напряжение: – Я очень внимательно тебя слушаю. Персиваль понимающе кивает и начинает с самого безобидного: – Артефакт был украден не только у меня , но и у еще четырех семей: Гримсдич, Джонси, Фишер и Макдафф. Все из узкого круга об этом знают, поэтому родовые поместья закрыты для посторонних, а все прежние посетители тщательно проверяются. Как ты знаешь, у артефакта О`Брайена поисковые функции, но и это ничего не дало, – Серафина кивает. – Я не представляю, что делать, где найти ниточки, за которые хватаются утопающие. Я не говорил тебе, но… – он резко оборвал себя, зарываясь рукой в волосы. Сначала требовалось спросить совсем другое: – Ты мне веришь? Серафина была удивлена этим вопросом. Неужели непонятно? Стала бы она отдавать пост главы аврората и заместителя Президента кому попало? Решилась бы оставлять в руках человека, которому не доверяет, столько важной для государства информации? Осмелилась бы заявляться в дом к Грейвсу без охраны, если не была бы уверена в нем? Конечно нет. Но и вопрос наверняка был задан неспроста. Что скрывается под этой формулировкой? Вдоль ее позвоночника пробежала мелкая неприятная дрожь, ставшая сигналом к действию. Ведь Серафина не колеблется, так почему тянет? Да, известно почему – она политик, и этим все сказано, но это же Грейвс… Наверняка каждому государственному деятелю приходится однажды делать выбор: закон или дорогие люди. Но Пиквери в этом вопросе проще, ведь клятва Президента – достойное мерило правильности, сейчас не подающее каких-либо признаков нарушения. Все эти размышления пронеслись в голове за несколько мгновений, поэтому не затянувшаяся пауза решительно прервана кивком, а Серафина может собой гордиться: тест на вшивость пройден блестяще! Персиваль незаметно выдохнул, слегка расслабив плечи и скользя глазами по столу подруги, до сих пор переводя дух и пытаясь поверить в неозвученный ответ. Единственная мысль в голове, звучащая примерно как «Черт возьми, приятно знать!» была прервана неожиданной находкой. Сквозное зеркало. То самое, которое он дал Тине. – Откуда оно у тебя? – вопрос вырвался непроизвольно и крайне непрофессионально, но сейчас Грейвс думал о другом, стараясь вытолкнуть всякие гадости из своей головы. – Что? – Серафина, внимательно наблюдающая за другом и ждущая продолжение такого многообещающего ультиматума, совершенно не понимала заданного вопроса. – Откуда у тебя это зеркало? – Какое зеркало? – Мое зеркало, которое должно быть у совершенно другого человека. – Не знаю, – отмахнулась раздраженно Пиквери, пытаясь перевести внимание Грейвса на недавнюю тему. – Так что там с доверием и плохими предположениями? – Персиваль сжал губы и отвел взгляд. Теперь, когда он получил подтверждение привязанности Серафины к нему, было намного сложнее уговорить ее на столь рисковую авантюру. Незаметно глубоко вздыхая и складывая руки на груди, наплевав на знание психологических приемов, готовясь защищаться, он начал издалека: – Дело пропавших артефактов зашло в тупик, но косвенные неподтвержденные выводы – все, что у нас есть! – дают небольшую подсказку. – Тогда почему ты тянешь с ее разработкой? – Пиквери воспользовалась небольшой паузой, стараясь заранее подготовиться к неприятностям. Не зря же Грейвс так мнется? – Подсказка – это я. Вернее, моя память, – добавил он в ответ на ее вопросительный взгляд. – Периодически я кое-что вспоминаю, кое-что, колеблющее мою уверенность. Мне кажется, я мог принять сторону Гриндевальда, тогда, до всех произошедших событий, – он резко оборвал предложение, видя, что Серафина ошарашенно хватает ртом воздух, широко распахнув шальные, даже немного безумные глаза, и поспешил добавить: – Помни, я недавно приносил клятву верности снова, поэтому верен МАКУСА до мозга костей, – кажется, это немного успокоило Пиквери. По крайней мере, она снова внимательно смотрела на него, не отрывая взгляд. – Поэтому, для внесения ясности, я хочу снять блок с памяти. – Но мы ведь уже пытались, и лучшие специалисты ничем не смогли помочь, – голос Серафины был спокоен, ни следа недавней вспышки, она будто спрашивала, а не утверждала. Только вот Персиваль слишком долго ее знает, чтобы не заметить слегка надутые губы, всегда выражавшие крайнюю степень нервозности, приправленную раздражением. – Да, но то были профессионалы, обучающиеся много лет, не имея врожденного дара. Они слабы, Серафина. Грейвс видит – она начинает понимать, к чему он клонит. Ее лицо искажается от недоверия и подавленного страха, однако голос все еще спокоен: – То есть ты предлагаешь ради эксперимента перевернуть твою память, на минуточку основу человеческой личности и самосознания, и подвергнуть себя разрушительному вмешательству не обученного легиллимента?! Ты либо сойдешь с ума, либо умрешь! Этот факт как-нибудь вписывается в твой стройный план действий, а?! – все пространство кабинета объял магический всплеск, а Серафина кричала громко, с надрывом, даже немного театрально, хотя, может Грейвсу так показалось из-за того, что Пиквери очень редко позволяет себе повышать голос, тем более так: почти до истерического визга. – Мое сознание и так разрушается, тебе ли не знать, – он старался в противовес ей говорить спокойно. – Я же в курсе – мои врачи отчитываются тебе. Я протяну еще максимум лет пять, а в последние месяцы буду прибывать в состоянии овоща. А Голдштейн может помочь: подобное подобным лечат, слышала когда-нибудь? Серафина глубоко вздохнула, стараясь успокоиться и обещая себе выкурить не меньше трех сигарет, когда все закончится. Она уже больше контролировала себя, но голос еще слегка дребезжал, а хрупкие вещицы подрагивали от наполняющей помещение магии. – Любой специалист убил бы тебя за такие слова. – Да, ведь только таким образом они могут хоть как-нибудь изменить мое состояние, – Грейвс поддержал неловкую шутку, нервно улыбаясь. Персиваль решил довести неприятный разговор до конца, подняв беспокоящую тему: – Только я прошу тебя, Серафина, если все выгорит, то возьми с меня еще раз клятву верности. Это сейчас я весь такой на стороне добра, но кто знает, как все обернется, – ему было почти физически неприятно это говорить, но приходилось выдавливать слова, забивая крышку в их с Пиквери гроба острыми гвоздями. Серафина молча кивнула, ее лицо сделалось непроницаемым, а глаза блуждали по комнате, время от времени останавливаясь на окне. Она все понимала, но ведь от этого не легче. Персиваль мысленно кивнул и задал, наконец, все еще интересующий вопрос, разряжая атмосферу обреченности: – Так что насчет зеркала? – Зеркала?.. Ах, да, зеркало… Кажется, твоя Голдштейн все вертела его в руках, когда приходила ко мне. Наверное, потом забыла, – голос Серафины звучал равнодушно, будто она вся поглощена разглядыванием давно изученного пейзажа за окном. Персиваль решил не отвлекать ее и, забрав холодный кусок волшебного стекла, вышел из кабинета, направляясь на поиски Тины. Мало ли сколько ему еще осталось… *** Тина перерыла все стопки документов на своем рабочем столе, прошерстила портфель и не меньше пяти раз проверила карманы пальто, выспрашивала у каждого мимопроходящего, но зеркало, отданное мистером Грейвсом, так и не нашла, поэтому сейчас сидела на неудобном стуле около кабинета главы аврората, пытаясь продумать оправдательную речь, дабы не мямлить в который раз избитые уже оправдания, вроде "я не хотела", "оно само" и "простите, сэр". Взгляд упирался в серую стену, тишина давила на барабанные перепонки, отдаваясь тонким звоном в голове, пальцы рук периодически хрустели из-за того, как Тина их нервно выкручивала, почти не замечая этого и лишь надеясь, что Куинни не узнает. Девушка переживала и не могла решиться, рассказывать ли Грейвсу о ситуации Куинни? Если да, то после новости о потерянном зеркале или до? Лучше до, конечно, но кто знает. С самого утра Тину терзает скверное предчувствие беды, которое не проявляло себя даже после побега Гриндевальда из МАКУСА, а сейчас вдруг очнулось и бьет в тревожный гонг. Хотя и так нервы в последнее время ни к черту. Тина слегка прикусила нижнюю губу и попыталась сопоставить все известные ей факты и уложить их в одну цепочку, но получалось не очень хорошо: сказывался недостаток информации. В сущности, что она знает? Кто-то похищает темномагические артефакты? Не факт, что у всей дюжины старых родов, да и недоказуемо, что это имеет отношение к Темному. У Гриндевальда везде шпионы? Даже сомневаться не стоит. Грейвс слегка сходит с ума? Очень сомнительное утверждение, тем более на основе чужих слов. Да, может, немного нестабилен, но точно не псих. Она бы заметила. Наверное. Еще Куинни кто-то угрожает, но это вряд ли относится к делу. Итак, что мы имеем? Ни-че-го. Ну отлично, что сказать, молодец, Тина, как аврор ты просто незаменима, неотразима, неподражаема! Вот сейчас придет мистер Грейвс и, услышав о подобной безалаберности, тяжело вздохнет, слегка раздраженно закатив глаза, сжав губы и нахмурив свои незабвенные брови, разочарованно-насмешливо протянет низким голосом, сожалея о потраченном на нее времени: "Ти-ина-а...". Представшая перед глазами реалистичная до дрожи картина ничуть не прибавила оптимизма, но внезапно вскарабкавшаяся по штанине служебная записка в виде мыши отвлекла от сеанса самобичевания. На тетрадном листе острым почерком мистера Грейвса сообщалось, что мужчина ждет ее у главного входа, поэтому Тина быстро поднялась, расправила уставшую от долгого неподвижного сидения спину и поспешила на встречу, напряженно строя догадки одна другой фантастичнее. Он же не думает, что Голдштейн так быстро выполнила его задание? Она не успела даже досье прочитать, не то что опросить знакомых. С такими мыслями Тина довольно быстро преодолела весь путь и, остановившись на лестнице в холле, высматривала знакомую фигуру. В живущем своей жизнью муравейнике МАКУСА данное занятие было довольно бесперспективным, но девушка все же зацепилась взглядом за знакомое пальто с белым подкладом, так резавшим ранее глаза, и Грейвса, подпирающего стену прямо возле входа. Вместо того, чтобы спуститься к мужчине, Тина застыла на первой ступени лестницы, не сводя взгляда с усталого лица Персиваля, которого так боялась начать даже мысленно называть по имени, чувствуя себя дико и очень неуютно. Сейчас же такое обращение вырвалось непроизвольно, пока глаза изучали знакомое лицо, задерживаясь на устало напряженных плечах и сосредоточенно сощуренных глазах. Губы дрогнули в непонятном порыве то ли улыбнуться, то ли горько скривиться, и Тина начала медленно cпускаться вниз, задаваясь вопросом, кто она для него. Кем он видит Тину? Слишком восторженной подчиненной? Неплохой помощницей? Другом? Или девушкой? Он вообще обращает на нее внимание, как на девушку? А сама Тина этого хочет? Действительно ли желает любви мистера Грейвса, Персиваля? Если неделю назад она не могла ответить на этот вопрос даже самой себе, то теперь все встало на свои места. Персиваль поднял взгляд на лестницу и посмотрел снизу вверх прямо в глаза Тине, внимательно, слегка сжав губы, и вопросительно улыбнулся. Сейчас девушка понимает всю наивность своих сомнений. Пора хотя бы себе, хотя бы мысленно признаться, мисс Голдштейн. Сказать, дабы поставить точку в предложении, начав новый абзац. Так что, Тина? – Да. – Она не замечает, как слегка дрогнули губы, произнося вслух ее согласие. Персиваль с такого расстояния тоже не видит, и Тина все же спускается к мужчине, кивком здороваясь и пряча руки в карманы незастегнутого пальто. Они уже покидают здание Конгресса, а Тина еще ощущает согревающее тепло где-то под ребрами от своего открытия. Она впервые в жизни влюблена.