Маятник

Royal Deluxe — I'm A Wanted Man Они шли недолго. Миновали пару проулков и вышли на Парк Плейс, уже оттуда свернув на Мюррей-стрит и снова плутая по неизвестным Тине улочкам. Небо над Нью-Йорком было хмурое, люди, спешащие по своим делам, тоже, да и сам мистер Грейвс не отличался от остальной массы радостным выражением лица. Тина молчала, и с каждой секундой тишины бетонная плита, давящая на плечи, становилась все тяжелее. Что-то было не так. Персиваль слишком напряжен и хмур, даже если учитывать все обстоятельства. Он практически протаскивает ее через непрерывный поток не-магов, то хватая за запястье, то снова отпуская, молчит и не оборачивается. Тина не задает вопросов. Просто идет. Начинает капать мелкий неприятный дождик, холодные струйки воды просачиваются за ворот пальто и холодят спину, пуская отвратительные мурашки вдоль позвоночника. Тина бросает взгляд на лицо мужчины, которое, окруженное серостью города, кажется еще более уставшим. Они уже минут десять не разговаривают, а Голдштейн до сих пор беспрекословно следует тенью за ярким пятном синего шарфа. Так не похоже на них. На пересечении с Вест-Бродвеем Грейвс сбавляет шаг, разжимает руку, которой все это время держал Тину за запястье, и, чуть повернув в ее сторону голову, приглашающе кивает на дверь какого-то кафе. Дождь, уже порядком разошедшийся, разбивался множеством капель о каменный тротуар, проезжающие мимо машины поднимали тучу грязных брызг, а люди внезапно разбежались по магазинам, ресторанам или просто под навесы и крыши домов. Сама девушка уже перестала смахивать с лица холодные капли, лишь иногда отводила налипшие на лицо пряди потяжелевших влажных волос за уши. Но все еще молчала. Уже сама не зная, зачем. Не понимая, почему медлит, ведь весь этот путь проделала, полностью полагаясь на Персиваля, а теперь застыла под проливным дождем перед дверью кофейни, не решаясь последовать приглашению. Что ж, поздравляю с победой в номинации «Мисс алогичность этого года», Голдштейн. С тобой никто не сравнится. Разве только сам Грейвс, внезапно решивший поинтересоваться ее мнением. Да, королева, встречай короля. Вы стоите друг друга. Так они и стояли на опустевшей улице, рассматривая друг друга. Персиваль засунул руки в карманы дорогого пальто, теперь наверняка безнадежно испорченного из-за совершенно неожиданного зимнего дождя. Тина, застывшая напротив, внимательно разглядывала его с ног до головы, откровенным вниманием немного смущая стыдящегося своих действий мужчину. Хорош джентльмен, тащащий свою «даму сердца» практически силком, ничего не объясняя, непонятно куда. Бетонная плита на плечах Тины становится еще тяжелее, когда она почти незаметно кивает и заходит в помещение дохнувшего теплом кафе, вслушиваясь в раздавшийся под потолком тонкий перезвон колокольчиков. Атмосфера спокойствия окутывает девушку, но не прорывается внутрь. Она все еще напряжена, когда слышит повторный перезвон от закрывшейся за Грейвсом двери. Тина направляется к столику в углу, проходя мимо влюбленных парочек, пожилых людей и деловых, спешащих закончить свой поздний обед, не обращая внимания на тихий монотонный галдеж приглушенных разговоров. Тина нервничает. Персиваль нервничает. Официант, подошедший принять заказ у этих странных, насквозь промокших людей тоже нервничает. Но напрасно: они заказывают всего лишь кофе. Затянувшееся молчание не прерывается и в столь дружелюбной обстановке. Они сами не понимают, что происходит. Персиваль пытается успокоиться, правда, но когда знаешь, что, возможно, через пару часов умрешь, состояние нервной системы не желает стабилизироваться. И правда, с чего бы? Подавив тяжелый вздох и слегка сдвинув брови, Грейвс потянулся к внутреннему карману пиджака, доставая одну из причин их нынешнего положения. Зеркало блеснуло в ладони серебрящимися бликами, холодно отражая желтоватые отсветы ламп. Глаза Тины удивленно распахнулись, пока Персиваль протягивал ей пропажу. Она протянула руку в ответ и осторожно взяла с теплой ладони всегда прохладное стекло, стараясь не касаться кожи, но все же не избежав контакта. Не было никаких искр, пролетевших между ними, ни удара грома, ни остановившегося дыхания, наоборот: просто прикосновение, пальцы к пальцам, и увеличивающееся количество ударов сердца в минуту. Вместо грома — шелест дождя за окном. Вместо слов — молчание и краткое пересечение взглядов. Вместо моря красок — его синий шарф и ее кофейные глаза. И не покидающее Тину плохое предчувствие. Девушка опустила сквозное зеркало в карман пальто, потом обхватила чашку кофе ладонями, грея слегка подрагивающие — не от холода — пальцы. Она должна начать разговор. Извиниться. И обязательно спросить, что происходит. Грейвс ее опередил: — Я говорил с твоей сестрой, она мне все рассказала, — он ожидающе смотрел на нее, задерживая взгляд на тонких пальцах, совершенно не эстетично, но так красиво обхвативших кружку. Тина промолчала, лишь сосредоточенно вглядывалась в исходящий от кружки кофе вьющийся пар. — Мы решили проблему. На это Тина уже не могла отреагировать спокойно: она судорожно выдохнула и закашлялась, подняв удивленный взгляд на Грейвса. — Спа… спасибо, — обескураженно пробормотала она, снова склоняя голову и поднимая кружку к самым губам, скрывая замешательство. Потом резко вскинула голову, чуть не расплескав кофе, и уже с большим жаром и искренностью выпалила: — Спасибо тебе огромное! Персивалю намного приятнее было бы, если бы она назвала его по имени. Но и так уже неплохо, все впереди. Какое еще «впереди»?! Скорее всего, это твои последние осознанные часы жизни, Персиваль! Ты действительно желаешь провести их так? Делая вид, что ничего страшного не происходит, украдкой ловить ее взгляды? Даже не попрощаешься толком? — Что происходит? — повисшую между ними тишину разорвал ее голос. Ну конечно, она все видит. — С чего ты это взяла? — ты трус, Персиваль. — Перестаньте, мистер Грейвс, — в ее голосе не было злости, только усталость. Тина встряхнула головой, отбрасывая с лица уже слегка подсохшие пряди, и потянулась за сахаром, полностью сосредоточившись на своем занятии. Она ждала, пока он судорожно соображал, как ответить, и периодически клала в кружку по ложечке сахара. Он так и не понял, помогало ли ей это успокаиваться или она действительно любит пить такой отвратительный кофе? — Вы просто не хотите говорить? Тогда зачем позвали? Зеркало можно было отдать и на работе, а не вести меня сюда. Я же знаю, вы всегда действуете логично и продуманно. Вы не делаете ничего бесполезного. Что ж, Персиваль и не сомневался в ее способностях, все-таки она хороший аврор. Правда, все еще слишком идеализирующий свое начальство. «Ничего бесполезного», да? «Логично и продуманно»? Вот точно нет. Где-то последние полчаса он вообще не думал, а полагался на подсознание полностью. Как бы Грейвс не храбрился, ему было чертовски страшно. Нет, он рассчитывал на успех с вероятностью шестьдесят-семьдесят процентов, иначе бы еще долго решался предложить такую идею. Конечно, подобное соотношение слегка успокаивает, но в голове постоянно всплывают слова, родом из детства: «Не стоит полагаться на математические соотношения, Перси. Помни, событие либо произойдет, либо нет. Всегда пятьдесят на пятьдесят. По другому никак.» — мама плохого не посоветует. Ему сейчас необходимо чье-нибудь общество, дабы не сорваться. Ведь выхода нет. А желание жить просто так не заткнешь. Причем желание жить хорошо, возможно, даже с Тиной. Без Гриндевальда. Желание прийти завтра на работу, разобраться с отчетами, с министром Фоули, с национальной безопасностью и этим Хейзом. Так много дел и так мало времени! Тина все еще ждет. Водит тонкими пальцами по краю кружки, из которой так и не отпила ни глотка кофе. Персиваль поднимает взгляд, бессмысленно рассматривая ее слегка сжатые губы, скользит вверх по скулам и останавливается на глазах, слегка прикрытых, но внимательно наблюдающих за каждым его действием. Темно-карие, без вкраплений других цветов, они всегда кажутся теплыми. — А как же ваша сестра, Тина? Какая мне с этого выгода? — находится он наконец с ответом. Она потерянно смотрит ему прямо в глаза, пытаясь найти этому объяснение, и, находя, не решается высказаться вслух. Он знает, что она промолчит. — Не уходите от ответа, Персиваль, — Тина с некоторым усилием называет Грейвса по имени, слегка выбивая из колеи, хотя он и не подает виду. Мужчина не знает, ругаться ему или радоваться: вырастил на свою голову аврора. — Наше следствие зашло в тупик, Тина, — он устало вздыхает и опускает глаза на сцепленные в замок руки, лежащие на столе. Она слушает очень внимательно. — Каких-либо улик нет, свидетелей нет, догадок нет. Но есть множество намеков, что ключи ко всему — в моей памяти. Значит, нужно вскрыть ее, — с каждым его словом девушка все плотнее сжимала губы и шире распахивала глаза. Под конец этого небольшого вводного объяснения с громким стуком поставила кружку на стол, а руки сцепила в замок, копируя позу Грейвса и даже как-то угрожающе наклоняясь вперед. Персиваль уже приготовился услышать лекцию о недопустимости привлечения ее сестры к столь опасным делам, но девушка ввела его в ступор словами, еще пару секунд отдававшимися в ушах тихим эхом: — То есть вы хотите сказать, что готовы препарировать собственный мозг ради всеобщего блага, так? Хотя, я знаю, по показаниям колдомедиков вам даже обезболивающим пользоваться нельзя! И ты собираешься всем этим пренебречь из-за призрачной надежды на успех? — она говорила все громче и громче, с каждым словом распаляясь сильнее. На них уже начали оборачиваться и с любопытством глазеть. — А если ты сойдешь с ума? Или вообще умрешь? Не слишком ли крайние меры, господин главный аврор? — Сядьте, мисс Голдштейн! — Тина мгновенно растеряла весь свой боевой запал и опустилась обратно на стул, не глядя по сторонам. Но Персиваль не купился на внешнее смирение, ведь глаза Тины все еще сверкали неутихшим гневливым страхом. Он добавил в голос больше жесткости, хотя слова, которые Грейвс собирался произнести, были и так довольно жестоки: — Прекратите вести себя, как маленькая девочка, — он не заметил, как Тина вздрогнула, услышав фразу, которой так боялась, — вы ведь не думаете, что я поступаю так из-за артефактов? — глаза девушки утратили яростный блеск. — Да, мне на это плевать! Но неужели вы не поняли — неизвестно, покинул ли Гриндевальд Америку, а если и покинул, то не значит, что оставил в покое! У нас ничего нет, Тина! Только моя запечатанная память, от которой в таком состоянии никакого толка! Мы мечемся из одного пустого угла в другой с завязанными глазами, а это единственный выход пролить хоть каплю света! — он тихо и четко выговаривал слова, не срываясь на крик, но все равно добавляя в голос ненужные эмоции. — Да и с чего ты взяла, будто все обязательно будет плохо? Процент удачи довольно велик, — тут он чуть покривил душой, конечно. Тина сидела, ссутулив плечи и опустив голову, прячась за завесой волос. Когда она вновь заговорила, то голос оказался слегка охрипшим и болезненно надломленным, таким, что у Персиваля от шеи и вдоль позвоночника пробежала неприятная холодящая дрожь: — Я не привыкла думать в высчитанном процентном соотношении. У меня всегда пятьдесят на пятьдесят… Для Персиваля услышать такое — все равно что получить кулаком в лицо. Он постарался не подавать виду, чтобы не провоцировать новый виток не семейного, но и не рабочего скандала. — Как только вас с таким отношением к математике в аврорат взяли? Тина слабо улыбнулась, но поддержала неловкую шутку: — Сама удивляюсь. Просто начальник эксцентричный. Между ними снова повисло молчание, поэтому Персиваль начал оглядывать пустеющее кафе и зацепился взглядом за настенные часы, стрелки которых показывали почти половину второго. Повод найден. — Ты опаздываешь на работу, Тина. — Она проследила за его взглядом и судорожно вскочила, но потом замерла и посмотрела на него. — А вы? — У меня дела. Она не поверила, но все же медленно развернулась и пошла к выходу, пытаясь сдержаться и не бросится этому бронебойному упрямцу на шею, умоляя не совершать глупостей. В конце концов, кто она ему? Никто. Поэтому иди, Тина, и глотай слезы молча, крепко сжимая в ладони холодящее пальцы сквозное зеркало. Спустя ровно пять минут, как за Тиной закрылась дверь, звякнув колокольчиками, Персиваль поднялся и, не забыв положить пару не-маговских купюр в оплату заказа, ушел. На столе остались только две чашки с так и не тронутым давно остывшим кофе. *** Сеанс легиллименции решили проводить на нижнем этаже, в допросной камере. Так, на всякий случай. Персиваль сидел на стуле для подозреваемых, скованный магическими путами, Серафина оперлась спиной на противоположную стену, а Куинни ходила по предоставленному маленькому пространству кругами. Они все нервничали и никак не решались начать, будто ожидая знака. Серафина ужасно боится и пытается удержать себя от изменения решения. Грейвс ее все равно не послушает. Сложно убедить себя в необходимости подобного поступка, это точно. Серафина скользит взглядом по допросной, стараясь ни на чем не сосредотачиваться. Иначе просто сбежит. Куинни с трудом сдерживает нервную дрожь. Сейчас мысли первых людей государства неосмотрительно открыты, но она не может и не хочет их читать. В голове нет-нет, да проскальзывают позорные мыслишки, как она будет оправдываться в своих и сестринских глазах, если с мистером Грейвсом что-то случится. Куинни кружит по комнате, пытаясь уловить момент, когда глава аврората на что-нибудь отвлечется (на что он может отвлечься в допросной камере, Куинни?!), и, наконец, мужчина сосредотачивает блуждающий взгляд в какой-то точке. Грейвс напряженно сжимал кулаки и периодически встряхивал головой, стискивая до боли зубы. Подумать только — совсем скоро он подвергнет себя воздействию врожденного легиллимента, с которым даже мастера менталистики боятся связываться! Вроде бы, самое время порассуждать, как он докатился до жизни такой, но в голове только гулкая пустота, в которой долгоиграющим эхом отдается перестук каблуков Голдштейн. Боже, он готов умолять Пиквери, чтобы она запретила эту пытку! Спокойно, Грейвс, у тебя ведь всегда есть запасной план. Пусть в этот раз он довольно ненадежен, но хоть что-то. Ты ведь знаешь, что возможность повторного визита вежливости Гриндевальда не избежать. Это лишь вопрос времени. Соберись. Внезапно стук каблуков о каменный пол утихает, а на виски ложатся холодные, слегка влажные пальцы. Персиваль даже не успевает рефлекторно дернуться, как, встретившись взглядом со скованной страхом Серафиной, проваливается во тьму.