Маятник

The Neighbourhood – Wires Его будто затягивало в тошнотворный водоворот, голова кружилась, воздуха не хватало, а на глазные яблоки давило неимоверно. Легкие уже начинало жечь от недостатка кислорода, желудок словно вывернули наизнанку, но темная жижа водяного смерча и не думала останавливаться, а кружила все быстрее, быстрее, забивая нос, рот, уши, будто просачиваясь через кожу внутрь и наполняя внутренние органы отвратительной грязью, провоцируя медленную мучительную смерть… Мозг начинала захлестывать паника, ведь никогда раньше сеансы глубинной легиллименции не проходили так! Они, безусловно, были неприятны, но не настолько. Он ошибся!.. Водоворот начал сужаться, а Грейвса потащило в глубину, в самое сердце стихии, швыряя из стороны в сторону, но он уже почти ничего не чувствовал, перестав бороться и позволив водовороту утянуть себя, но до последнего не разжимал ладонь. Почти сразу его тело окружило коконом, за пределами которого бушевала не желающая успокаиваться стихия, а внутри было на удивление спокойно и тихо, будто внезапно выключили звук. Но мерзкий вкус во рту никуда не делся, а казался только гаже от запаха паленой шерсти, взявшегося непонятно откуда и щипавшего нос. Грейвса все еще потряхивало от пережитого. «И что теперь делать?» – попытался он спросить себя, но губы даже не шевельнулись. Персиваль никогда не был на таких глубинных уровнях сознания ни у заключенных, ни у себя. Он сомневался, что и сама Куинни в осознанном возрасте спускалась так глубоко, а вот в раннем детстве – вполне возможно. Мужчина даже вздрогнул, представив на мгновение, каково было ее родителям, но потом тряхнул головой, избавляясь от посторонних мыслей, о чем сразу пожалел: виски словно пошила толстая раскаленная тупая игла. Так, ладно, воздержимся от излишних движений. Спустя пару секунд, избавившись от темных кругов перед глазами, Персиваль снова осмотрелся и решил ничему не удивляться. Вместо вьющегося вокруг водоворота он увидел мраморный пол, простирающийся во все стороны и теряющийся в темноте, так и не доходя до стен. Все пространство было слишком темным, но отчетливо видимым на протяжении метров двадцати, не больше. Свет исходил словно из ниоткуда, как в доме Грейвсов, но здесь он был бесцветным, не желтым и не голубым, лишенным оттенка, который определяет теплоту. Персиваль, конечно, мог предположить, что это его внутренний мир, но думать так не хотелось. Серьезно, разве его сознание именно такое? Пустое и мрачное, не наполненное цветовыми отблесками, как его описывали легиллименты-экспериментаторы тогда, пока еще не запретили подобные практики. Благо, в семейной библиотеке сохранилось много книг с давней историей. Так, ладно. Что делать? Идти? В какую сторону? А если там не будет ориентиров? Людям свойственно слегка косить при движении, так где гарантия, что он не будет бродить кругами? Бессмысленный спор, выхода-то нет. Ладно, есть, но на крайний случай, да и то неизвестно, как пойдет реакция столкнувшихся магических полей. Остается только идти, куда глаза глядят, и пытаться найти то, не знаю что. Отличный план. Персиваль слегка покачнулся, но все же сделал первый шаг, отрывая ноги от скользкой поверхности мрамора. Решено, он идет до стены, а дальше двигается вдоль нее, пока не найдет дверь. Если это действительно его подсознание, то надо что-то менять в своей жизни. *** Он даже не знает, сколько прошло времени. Час? Больше? Или всего пара минут? А он все идет. Глаза уже режет этот непонятный свет. Стены все еще нет, а ноги уже подгибаются от усталости, что довольно странно. Нет, он, конечно, еще не выздоровел до конца, но тело практически полностью восстановилось. Вот с подсознанием проблемы, да. Может из-за этого он и блуждает в потемках уже несколько часов – или пару минут? – ища выход из замкнутого круга, радиусом в двадцать освященных метров. Может, он попал в ловушку своего подсознания? В такт этой мысли по телу пронеслась табуном крупная дрожь. Персиваль устало опустился на теплый мрамор – теплый? – скрестив ноги и упершись в них локтями, сцепив пальцы в замок и положив на них подбородок. Веки опускались, глаза жгло, а зрачки, наверняка, были расширены до невозможности, закрывая радужку. Надо мыслить логически. Что он имеет? Ничего. Что он может сделать? Идти. Куда он может идти? В никуда. Отличные перспективы, ничего не скажешь. Ему нужна помощь. Как ее можно получить? Колдовство. Хорошо, какое колдовство не принесет вреда подсознанию? – Патронус! – вместе с шепотом изо рта вырвалось облачко пара. Странно, ведь здесь довольно тепло. Выверты подсознания в подсознании? Персиваль закрыл глаза и, слегка надавливая, провел пальцами под ними от внешних уголков ко внутренним, одновременно пытаясь оценить свои силы и понять, не свалится ли он без чувств после такого сложного заклинания. По всему выходило, что нет. Прекрасно, теперь нужно как-то вызвать защитника без палочки. Раньше такое получалось довольно просто, но сейчас… Спустя пару минут – или часов? – когда Персиваль почти выдохся, с кончиков пальцев все же соскользнул серебристый туман, принявший привычную форму кугуара, сразу закружившего вокруг откинувшегося на отставленные за спину руки Грейвса, переводящего сбитое дыхание. Так, программа-минимум выполнена. Защитник успокоился и сел напротив Персиваля, слегка склонив голову и внимательно наблюдая за мужчиной. Тот бросил на кугуара взгляд из под полуприкрытых век и сразу широко распахнул глаза, не отрываясь от разглядывания патронуса: тот будто начал наливаться цветом, приобретая песочный окрас, глаза налились ярко-желтым, а на гладкой шкуре обозначились обожженные пятна. Как только мужчина это заметил, то сразу почувствовал тот самый запах паленой шерсти, что так удивил его в сердце водоворота. Патронус тоже не отрываясь смотрел на мужчину, слегка склонив голову на бок. «Долго собираешься на меня так смотреть?» – раздался в голове слегка порыкивающий голос. Отлично, Перси, ты сходишь с ума. Что ж, этого следовало ожидать. «Ты сам меня позвал. Я думал, не догадаешься,» – кугуар поднялся и подошел ближе к Грейвсу. Когти хищно стучали по мрамору. – Ты – мой защитник? – ты просто король логичности, Грейвс. Кем еще может быть огромная, общающаяся телепатически полупрозрачная кошка, которая до сих пор тебя не убила? «Да, – тон, с которым общался зверь, был спокойным и терпеливым. – Тебе нужна помощь. Поэтому я здесь.» Раньше Персиваль таким и представлял своего защитника: уравновешенным и слегка строгим. Какой ребенок не мечтал, что бы его патронус заговорил? Все этого хотели – получить настоящего верного друга. Персиваля эта участь тоже не обошла стороной. Что уж говорить, он и сейчас иногда мечтал о таком чуде. И вот она – ожившая надежда. – И как ты мне поможешь? – Грейвс постарался взять себя в руки. В конце концов, это его подсознание, его магия и его патронус. Все нормально, по крайней мере, в той степени нормально, когда ты сходишь с ума, и чтобы исправить это, лезешь к себе в голову сам. Абсурд. Защитник стоял спокойно, с ожиданием глядя мужчине прямо в глаза. Его бока мерно вздымались от глубокого дыхания, он был степенен и горделив, но все впечатление портили обожженные проплешины, где шелушилась покрасневшая кожа, а в некоторых местах из не закрывшихся ранок сочилась сукровица. Но морда кугуара была спокойна, он не проявлял каких-либо признаков беспокойства. У Персиваля начали зарождаться подозрение, что состояние защитника напрямую зависит от душевного здоровья мага. И как теперь спокойно спать? «Я поведу тебя к твоим воспоминаниям. В подсознание.» – А это не оно? – полюбопытствовал мужчина, растирая ладони. Быстро холодало. «Нет. Это рубеж между разумом и безумием. Ты решился на слишком опасный эксперимент, который чуть не свел тебя с ума. Ты бродишь здесь уже двое суток. Думаешь, почему так холодает? Рубеж не хочет отпускать тебя. Ты наверняка думал, что надо найти дверь, но стоило бы тебе перешагнуть порог, как безумие захватило бы сознание, не дав пути к отступлению. Повезло, что ты пока слишком слаб, – патронус замолчал, а потом, слегка тряхнув ушами, перешел к другой теме: – Наш путь будет не так долог, как тебе могло показаться. Самым сложным будет вернуть воспоминания. Вернее – принять их.» – Почему ты думаешь, будто я отторгну их, как нечто чужеродное? – задал Персиваль интересующий его вопрос, все еще пытаясь смириться, что сорок восемь часов провалялся в отключке без дела. «Потому что это то же самое, что пересадка органов*. Никогда не знаешь, что пойдет не так, да и пойдет ли.» Персиваль решительно поднялся, даже не почувствовав слабость. Кто знает, как здесь течет время, вполне возможно, что за разговором прошло еще часов десять. – Ну, идем. И они пошли. Кугуар снова начал светиться холодным серебром, разгоняя темные ошметки незаметно появившегося тумана. Комната внезапно уменьшилась, а маг со своим патронусом оказались на широком каменном мосту, перекинутом через ничто. Персиваль часто оглядывался на протяжении всего пути, но не находил ничего занимательного, лишь темнота и пустота. Но со временем начало попадаться кое-что поинтереснее. В первый раз Персиваль прошел мимо небольшой горки разномастных игрушек, потом у дороги попалась вешалка, полностью обвязанная галстуками, среди которых Грейвс заметил любимый шейный платок отца. Следом за этими видениями легкие наполнил аромат маминых духов, а где-то вдалеке мелькнул синий отблеск от ее серег. Персиваль даже непроизвольно дернулся туда, но защитник предупреждающе рыкнул, пояснив, что это всего лишь воспоминания, причем самые основные, и если сойти с тропы, то можно увидеть намного больше, но уже никогда не вернуться. Грейвс отступил, пытаясь усмирить вновь вспыхнувшую боль потери, которая всегда ненавязчиво маячила на краю сознания, редко прорываясь на поверхность по вечерам, свободным от работы. Тогда он топил эти воспоминания в огневиски, а по утрам ненавидел себя за это, снова проходя мимо родительской комнаты, так и не отпирая ее, боясь увидеть пыльное запустение и истлевающие вещи, не поменявшие своего положения за эти восемнадцать лет, когда их в последний раз касались руки хозяев. Так и жил, отведя под склеп почти треть дома. Запирая память на замок совершенно осознанно. Что ж, ему за сорок, но он так и не научился справляться с этим. Все, на что Грейвс способен, так это не поддаваться на провокации. «Ну так и используй это качество сейчас, Персиваль.» Грейвс едва не сорвал зло на спокойно идущем кугуаре, но сдержался, успокаивая себя тем, что патронус – это хорошие воспоминания, и злиться на них очень странно. Чем дальше они шли, тем ярче и отчетливо ближе появлялись образы прошлого, мелькая за световым кругом, но ни в коем случае не просачиваясь внутрь. Дом-школа-академия-работа. Потом стала появляться Тина. Он перестал смотреть по сторонам. *** Серафина не знала, что делать. За последние месяцы чувство своего полного бессилия прочно поселилось в повседневной жизни, но сейчас оно имело другой привкус. Отчаяние. Она видела его отблеск в глазах Тины Голдштейн, каждый день ждущей у двери в кабинет Пиквери под конец рабочего дня. Мадам Президент всегда отводит глаза, чтобы не отвечать. Девушка все понимает без слов. Точно такой же отблеск живет в глазах Куинни Голдштейн, иногда встречающейся на пути Серафины. Вряд ли случайно. На ее лице больше не заметить лукавой улыбки. Грейвс не приходит в себя уже три дня. Аврорат до сих пор обсуждает пропажу своего главы, но пока между собой. Серафина запретила распространение информации за пределы департамента магического правопорядка. Сейчас Пиквери идет на этаж медиков, как и каждый день до этого. Она спустится на несколько пролетов вниз, откроет четыре двери, поздоровается с медсестрой и колдомедиком, узнает, что нет никаких изменений, сядет на стул для посетителей и застынет так минут на десять, вглядываясь в неподвижные черты исхудавшего лица. Сюда пропускают только ее. Серафине даже стыдно перед так откровенно переживающей Голдштейн. Тина не знает, кто был тем легиллиментом, а участницы введения Персиваля Грейвса в кому не собираются признаваться. Эти три дня тянутся однообразно, даже Фоули не способен внести небольшую частичку хаоса в страшно размеренную жизнь. Но он пытается, да. Как ей доносят, в Великобритании началась антиамериканская пропаганда. В чем там только не обвиняют правительство штатов! Серафина составляет и подписывает законопроекты, проводит совещания и контролирует работу департаментов, вчитывается в отчеты и курит, обещая бросить. Грейвс не приходит в себя уже три дня. Серафина чувствует, что еще немного, и она начнет падать прямиком в ад. *** Туман начал сгущаться сильнее, когда они дошли до каменной стены, оплетенной плющом и металлом. Тупик. «Нет. Это и есть заблокированные воспоминания. Ты должен попасть туда. Я пока больше ничем не могу помочь.» – То есть как – не можешь? Я вообще смогу туда попасть? – добро пожаловать, Персиваль, в клуб «делай все сам». «Да. Должен, по крайней мере,» – полупрозрачный кугуар нервно дернул ушами, усевшись и обернув хвост вокруг лап. – Ты же вроде мне помогаешь, нет? – претензия прозвучала в голосе слишком отчетливо. Вот тебе и друг, с которым и в огонь, и в воду. Патронус по-человечески вздохнул, поднялся и ткнулся лобастой головой в живот, будто подбадривая. «Я защитник и проводник. Скопление хороших воспоминаний, концентрированных в оболочке внутренней сущности. Не универсальный решальщик всех проблем, Персиваль, во-первых, потому, что и ты не всесилен, а я твоя часть, и во-вторых – это твои воспоминания.» Грейвс подавил тяжелый вздох и подошел к стене. От нее веяло холодом, как от обычного камня, а ноздри забивал запах промозглой сырости. Персиваль положил ладони на серую кладку, пытаясь почувствовать хоть что-то, могущее помочь. Но нет. Ничего. Может, попытаться перелезть? Возможно, но как-то странно получается: он лезет в свои воспоминания и приносит оттуда воспоминание воспоминаний? Бред. Но ведь стену легче разрушить изнутри, так? Решившись, Грейвс скинул ничуть уже не греющий пиджак и, закатав рукава, полез, цепляясь пальцами за бугристые выступы влажного от постоянного тумана камня. Пару раз он, конечно, срывался, благо, не на большой высоте, но потом все же добрался до верха, скрипя зубами от напряжения и жмурясь, пытаясь не дать струящимся по лбу каплям пота застилать глаза. Еще и этот плющ!.. В общем, когда Персиваль добрался до верха стены и уселся на ее край, он был крайне раздражен, поэтому решил дать себе отдых на пару минут, чтобы натруженные с непривычки мышцы не подвели его в момент спуска. Грейвс осматривал окрестности, блуждая затуманенным взглядом по своему подсознанию. Внизу, у самого края дороги, лежал кугуар, уткнувшись носом в передние лапы. Справа тянулась еще одна дорога, подходящая к стене практически под прямым углом. Слева то же самое. Персиваль готов поклясться, что и сзади вид ничем не отличается от подобного разнообразия. Странно. Четыре дороги, ведущие в одну точку. Есть, над чем пофилософствовать. Грейвс усмехнулся, но потом, вглядываясь в расцарапанные ладони и обломанные ногти, болезненно скривился. Его нет уже два дня. Что происходит там, в большом мире, за пределами этого непонятного места, именующегося глубинами сознания Персиваля Грейвса? Как с этим справляется Серафина, только обретшая, наконец, помощника, и сразу его потерявшая? А Тина? Как она отреагировала на его пропажу? Нахмурилась, закусив слегка нижнюю губу и выкручивая пальцы? Недовольно тряхнула волосами и, скривившись, пошла по своим делам? Может, вообще не обратила внимания? Нет, последнее – точно неправда. Прекрати себя принижать, Грейвс. И заканчивай уже размышлять о второстепенных вопросах, займись главным. Как-то незаметно в последнее время разговоры с самим собой вошли в привычку. Персиваль перекинул ноги на другую сторону стены, мертвой хваткой вцепившись в шершавые камни, и, развернувшись, полез вниз, пытаясь ногами нащупать выступ, достаточно большой, чтобы ботинок не соскользнул, но потом понял, что сейчас от рельефной подошвы больше вреда, чем пользы, и, снова подтянувшись к краю, сбросил обувь вниз. Теперь спуск пошел быстрее и немного легче, так что, когда стопы коснулись земли, он не чувствовал того изматывающего ощущения усталости, хотя мышцы немного ныли. Персиваль оглянулся и нашел свою обувь, которая сразу была возвращена на место – ноги своего хозяина. Грейвс даже почувствовал себя лучше, вернув себе привычную деталь нормальной жизни. Как бы то ни было, первый шаг сделан, надо продолжать. Мужчина оглянулся и наткнулся взглядом на то, что было совершенно неожиданно, но довольно логично здесь увидеть. «Да, с логичностью данного факта не поспоришь, – думал Персиваль, разглядывая свой собственный омут памяти, стоящий на постаменте в самом центре пространства, огороженного стеной. – Даже немного символично.» Мужчина сделал несколько неуверенных шагов к цели всего «путешествия», но это оказалось не так-то просто. Страхи никуда не делись. Страхи увидеть то, чего так боишься. Страхи, заставляющие сердце биться быстрее, а дыхание учащаться. Страхи, вселяющие преступную неуверенность. Но он шел, пусть медленно, но не останавливаясь, а когда оказался рядом с белой чашей, то не дал себе времени на раздумья, а, глубоко вздохнув, будто готовясь к прыжку с огромной высоты, опустил лицо в мерцающую воду. Вопреки ожиданиям, его не выбросило в каком-нибудь воспоминании, а наоборот, будто заперло внутри своего же тела без права выбора. Дальше калейдоскоп моментов, пережитых за несколько месяцев плена, Персиваль пытался смотреть внимательно, но голова начинала раскалываться от огромного количества вливаемой в нее информации. Вот он стоит перед Гриндевальдом со связанными руками и выслушивает его идеологию, постоянно цепляясь взглядом на странную подвеску, то и дело мелькающую тусклыми отблесками на груди. Теперь момент того ужасающего торга, когда на кону жизни, его и подчиненных. Предложение Гриндевальда освободить их, если Грейвс отдаст артефакт. Мерзкое ощущение предательства, когда Персиваль соглашается и рассказывает все, что знает о семьях, во владении которых находятся заинтересовавшие Гриндевальда магические накопители. Вот еще одна яркая картинка: Грейвс объясняет Темному, как пробраться к родовому артефакту. Еще вспышка воспоминания: Гриндевальд бешено распахивает глаза и швыряет Персиваля в стену, рыча, что тот подсунул ему подделку. Грейвс, скорее, читает это по губам, чем слышит на самом деле. Теперь Темный не обязан полностью соблюдать договор, так он думает. Но Гриндевальд не собирается идти против магической клятвы слишком откровенно. Он говорит Грейвсу, что отпустит. И в правду – отпускает. Спустя почти девятнадцать дней пыток сознания. В камеру. Но вот Тейлору, Джонсону и Андерсену повезло намного меньше. Их он тоже освободил. – От жизни нашей бренной, – так он сказал. Снова яркая вспышка в размеренном ужасе памяти: Гриндевальд вновь рвет и мечет, выпытывая из Грейвса ответ на совершенно непонятный вопрос: «Кто это мог быть?». В тот момент Персиваль почти не соображал, и уж тем более не мог придумать достойный ответ, поэтому лишь промычал что-то невнятное, благодаря чему на время Темный прекратил свои изыскания в ментальной магии, дав пленнику время оклематься. Когда это, все же, произошло, Персиваль так и не смог ответить, и сам ломал голову над вопросом – кто это мог быть? Украдены три артефакта как минимум, а раз Темный так мечется, то они были важны. В тот момент Грейвс почувствовал странное удовлетворение от узнанного, что довольно быстро пресеклось Гриндевальдом. После этого эпизода в глазах мужчины потемнело, но он удержался, будто шестым чувством понимая: осталось немного. И, действительно, спустя пару минут все закончилось, а Грейвс сполз на землю, прислоняя гудящую голову к холодному постаменту. В сущности, самые важные воспоминания пронеслись четкими вспышками, но сейчас Персиваль не готов раскладывать все по полочкам, о нет. Он безумно жаждет вернуться домой, к закрытым пыльным комнатам, привычной кухне, где сразу поставит на плиту чайник, совершенно по не-маговски зажигая газ спичками, к полупустой спальне и Тине, без стука открывающей входную дверь и привычно оставляющей пальто на спинке стула. Поэтому стена подвергается нескончаемому потоку разрушающих и силовых заклятий и проклятий, но стоит. Грейвс думает, что нужна лишь маленькая щель, которая все никак не появляется. Персиваль уверен, что сходит с ума. «Куда уж больше?» Сквозь серый камень просачивается голова кугуара, о котором Грейвс совершенно забыл, и снова смотрит Персивалю прямо в глаза. Защитник полностью переступает барьер, пошедший за его спиной глубокими трещинами, а мужчина молчит, стараясь сдержать вопрос: «Почему ты не сделал так раньше?!». Вместо этого снова бьет со всей силы в рушащуюся стену, и она, наконец, начинает рассыпаться. Она падает огромными кусками и маленькой крошкой, осколки камня даже долетают до омута памяти, но Персивалю все равно. Он перешагивает то, что осталось от стены и, отойдя подальше, достает сквозное зеркало слегка трясущимися от нетерпения и нервного напряжения руками. Стучит в него и тихо зовет: – Тина? В этот же момент негромкий стук будит только заснувшую девушку. Она слегка приподнимается на локтях, внимательно оглядывая комнату, пока стук не раздается снова. Тина поворачивается к прикроватной тумбочке и упирается взглядом в слегка светящееся стекло сквозного зеркала.