Маятник

Black Lab – The Road Тина открыла глаза, как только перестала чувствовать головокружение, и сразу напоролась на взгляд теплых карих глаз, с непередаваемым удивлением разглядывающих ее. – Мы же договаривались, Тина, что ты позовешь меня, – он устало улыбнулся, слегка прищурившись, и красноречиво указал взглядом на ее руки, все еще продолжавшие сжимать его виски. Тина, слегка смешавшись, отдернула пальцы, но продолжала рассматривать Грейвса очень внимательно: все еще сомневалась, тот ли это Грейвс, пытаясь понять. Пока не получалось – эмоции застилали разум, она еще не могла отойти от того жуткого зрелища, когда Персиваль без движения лежал на больничной койке, в полутьме палаты напоминая восковую куклу. Нет, ее организм не предназначен для таких потрясений. Еще и голову словно сдавили тяжелым металлическим обручем, постоянно его сжимая... Тина снова оглядела мужчину, задерживая взгляд на окровавленных рукавах некогда белой рубашки – странно, почему он в своей обычной одежде? Подсознание работает не так… – растрепанных волосах и напряженных плечах. Потом сообразила осмотреть местность. Все, как говорил профессор окклюменции и легиллименции, ничего необычного: большое пустое пространство, а в его центре, на пересечении дорог главных жизненных ценностей, заперты воспоминания, а уж как именно – на откуп подозреваемого. С Персивалем все не так просто. Во-первых, колдомедики так и не смогли полностью его вылечить, выдав за оправдание известную истину – подобное лечат подобным. Во-вторых, сам мужчина во время вмешательства Гриндевальда сопротивлялся, а его нежелание, как нежелание сильного окклюмента, поспособствовало еще большей защите разума. В-третьих, они протащили в его сознание малораспространенный малоизвестный артефакт. Уже не хило. Ну, с учетом того, что это лишь ее предположения – она почти уверена! – то все равно довольно нехорошо. – Не хотите поделиться наблюдениями? – Тина не знает, помнит ли Персиваль их первую встречу после Гриндевальда, но это не отменяет того, что по позвоночнику пробежала дрожь от всей странной ситуации. Она ведь даже не уверена, что это тот самый Грейвс. С одной стороны, не ее задача об этом думать, но с другой – как она может пропустить подобное? Но существует еще и третья сторона – она чертовски влюблена в него. А это проблема, да. Тина постаралась незаметно глубоко вдохнуть и, борясь с желанием нервно облизнуть губы, с напускным нахальством спросила: – А ты? И он поступил точно так, как и должен поступить настоящий Персиваль Грейвс: попытался сдержать нервную улыбку, но все же не справился со своими эмоциями и громко хрипло засмеялся, а потом зашелся в приступе раздирающего кашля. Словно долгое время кричал. Сразу перед глазами предстали обломки стены и каменная крошка в темных волосах. Тину как под холодный душ запихнули: она понимает, что здесь нет ничего нормального, само то, что они до сих пор оставались в подсознании Персиваля было ужасно ненормально, но себе-то Голдштейн могла признаться – она боялась. Действительно боялась, но не того, что это все-таки окажется «не тот» Грейвс, а что он просто не выдержит, не выберется… Тина видит, что состояние Персиваля далеко от идеала. Она сама-то толком не знает, как все получится, все зависит от Куинни и Пиквери. Одна надежда – девушка все еще чувствует слабое покалывание в ладони, той, которую держит сестра. Только вот как выбраться?.. Подсказок все еще нет. – Я расскажу сразу всем, чтобы не повторять несколько раз, хорошо? – он будто спрашивает ее. Звучит так, что у нее появляется ощущение возможности выбора. Глупости, но если и правда так, то она не будет спрашивать, а дождется, когда они выберутся, и он немного оправится. Но все равно приятно. Мысли в голове хаотично путались, перемешивались и никак не додумывались до конца. Тина то была уверена, что нельзя пока ему доверять, то перескакивала на заботу о его здоровье. Довольно изматывающе. Или это действие чужого подсознания? Она что-то такое помнит: «При длительном контакте на высшем уровне возможны побочные эффекты в виде эмоциональной, мысленной или энергетической связи. Все проведенные эксперименты недостаточно полно раскрывают суть, но данные предположения верны на...» – она не помнит точно, может, тридцать-сорок процентов? Надо освежить в памяти конспекты. Как же она все-таки любит лезть в пасть опасности не удосужившись даже подготовиться. Так, нельзя отвлекаться. Тина резко подняла непонятно как опустившуюся голову и чуть не вскрикнула, увидев уткнувшегося в колени лбом Персиваля. Она осторожно поднялась – когда она успела сесть?! – и маленькими бесшумными шагами подобралась к нему поближе, осторожно потрепав за плечо. – Персиваль?.. – даже она сама услышала отвратительную фальшь в своем голосе, не сумев скрыть испуг. Он меланхолично поднял голову, задумчиво смотря будто бы на нее, но нет, взгляд был направлен внутрь. Давление на голову усилилось, вся ситуация стала казаться не просто ненормальной, а пугающе странной. Тина не смогла сдержаться, и с подступающей истерикой в голосе потянула: – Персиваль?! После столь неприятно громкого звука в этом привычно тихом месте он даже дернулся, словно сбрасывая морок. – Что? – голос прозвучал слегка растерянно, а брови так комично неосознанно сведены домиком, что Тина слегка расслабилась. Действительно, чего она так нервничает? Сначала придумывает себе непонятно что, потом пугается непонятно чего… Нет, ей определенно нужен отпуск. Она снова сможет беспрепятственно приходить к нему домой и пить вкусный и не очень чай, рассуждать о всяком… Так, снова не туда. Здесь что-то не так. Думай, Тина, ведь ты наверняка знаешь ответ! – Что происходит? – довольно странный вопрос, без сомнения, но ничего другого не оставалось. А вообще-то, она слишком часто стала употреблять слово «странно». Но Тина должна была спросить, потому что все больше и больше путалась в мыслях, суждениях и выводах без возможности найти ответ. Мысль будто вертелась на кончиках пальцев, все никак не желая быть пойманной. Персиваль нахмурился и снова помотал головой, пытаясь сосредоточиться. Такое ощущение, будто он погружается в меланхолию: все становится безразлично и неважно. Появление Тины больше не вызывает радость, напротив – хочется нарычать на нее и снова закутаться в чувство безысходности, прячась от всего мира в собственном сознании. Он понимает только сейчас, что да, Голдштейн стала посредником в сеансе глубинной легиллименции и подвергается нехилой опасности со стороны Грейвса, отпустившего патронуса и снова оказавшегося беззащитным перед собственным сознанием. Вполне возможно, воздействие Гриндевальда не ограничивалось лишь запертыми воспоминаниями, и нынешнее состояние – действие его плана? Если так, то нужно выбираться отсюда как можно скорее, не то либо сама Тина окажется под ударом, либо Персиваль окончательно сойдет с и так не великого ума. Только как это сделать? Раз они еще здесь, то Тина не знает способа вернуться. Но зачем тогда она полезла без плана? Нелогично. Думай, Грейвс! Наверняка где-то рядом должна быть Куинни, почему она бездействует? По идее, надо было сразу их выдергивать, как только встретились. Значит, ей что-то мешает. Так, уже лучше, появляется логическая цепочка. Всего есть три варианта: внешний фактор, вмешательство подверженного легиллименции, что вычеркивается сразу, и какие-либо ментальные закладки. Как узнать? – Тина? – девушка рассеянно посмотрела на него, вопросительно изогнув бровь. Выглядела она неважно: бледное лицо, потрескавшиеся губы и болезненно-отсутствующий взгляд придавали облику какую-то загнанность. Она определенно не была в восторге от внутреннего мира Грейвса. Теперь ясно, почему глубинная легиллименция не используется. – Ты чувствуешь связь со своей сестрой? – Что? – в ее голосе начал прорезаться интерес к происходящему. – Присутствие, взгляд, голос, прикосновение, запах? Хоть что-то? – Персиваль старался сильнее сосредоточиться, но единственная мысль – снова позвать защитника, чтобы он решил все проблемы – не уходила. – Да, – ее глаза слегка блеснули, – она держит меня за руку. – Тогда чего ты ждешь? – он удивленно склонил голову набок, ожидая объяснений. У Тины их не было. Правда, она не знает, что делать. И, кажется, выражение лица выдает ее с головой. – Не ожидал, что скажу подобное, но вас, аврор Голдштейн, ждет переаттестация. Как, впрочем, и весь аврорат. Вряд ли ты одна все забыла, да? – голос полнится насмешкой, а прищуренные в приступе превосходства глаза не дают допустить даже мысль, что сам Персиваль недалеко ушел от своих подчиненных. Ведь так поступают начальники, правда? Придется порыться в книгах, дабы не ударить в грязь лицом. Грейвс старался не допускать мысли, что они не выберутся. Но все равно за напускной бравадой от себя не спрячешься. Остается лишь создавать атмосферу фальшивого насквозь спокойствия непонятно для кого, лишь бы не удариться в тихую панику. Скоро это закончится, он снова будет рассекать поток подчиненных в коридорах МАКУСА, искать темные артефакты, нарушать правила и разбираться с Гриндевальдом, а потом, когда все закончит, сядет в кресло с чашкой чая в руке и подумает о своей жизни. Отличный план. Он снова сосредоточился на Тине, прожигающей его смущенным взглядом, и, вздохнув, начал руководить, старательно подавляя нервный смех. – Попробуй подать какой-нибудь сигнал. Сожми ладонь, например, – девушка сосредоточенно нахмурилась, сжимая и разжимая правую ладонь, и чувствовала себя полной идиоткой. Она правда чувствовала теплую кожу сестры под пальцами, но была совершенно не уверена, что действительно прикасается к ней. Как вообще можно дотронуться до человека в подсознании другого человека? Если они проходили это в академии, то она публично покается перед Персивалем в своей безграмотности, но если окажется, что это был какой-нибудь дополнительный курс, то придется наверстывать. Персиваль, наблюдая за ее потугами, придвинулся ближе и на всякий случай обхватил левое запястье девушки, еле удерживаясь, чтобы не погладить нежную кожу на тыльной стороне. Тина дернулась, но не прекратила попыток, раздраженно поджимая губы. Грейвс оглядел оставленную без внимания местность – как же сложно думать, что это его подсознание! – задержав взгляд на темнеющем горизонте. Словно туман наползает. Персиваль никогда не подумал бы, что будет бояться самого себя, но сейчас холодок страха пробежал от шеи по позвоночнику, заставив конвульсивно сжаться свободную руку, впиваясь не содранными ногтями в ладонь. Ты становишься параноиком, Персиваль. Он сосредоточился на безрезультатно бьющейся Голдштейн, нет-нет да кося глазами в сторону горизонта, и задумался, чего же не хватает. Раз Тина чувствует руку сестры, то там, в реальности, все в порядке. Значит, что-то здесь мешает. Не тот ли туман? Но как? Если снова предположить, что это дело рук Темного, то картина вырисовывается удручающая. Он никогда больше не рискнет нырнуть так глубоко в свое подсознание, да и в чье-либо чужое – гиблое место. Да что, черт возьми, надо сделать, чтобы убраться отсюда?! «Для начала перестать истерить,» – раздавшийся в голове голос был спокоен и немного насмешлив, в отличие от подскочившего от неожиданности Грейвса. – Твою же ж!.. – вырвалось у него ругательство, так что теперь подскочила Тина, затравленно-виновато смотря исподлобья и думая, что мужчина выглядит чертовски злым. Наверняка на нее. А Персиваль даже начал думать, что сходит с ума, но его сразу же в этом переубедили: «Нет. Просто я снова сыграю роль твоего проводника.» О, Перси очень хотел спросить, почему же тогда патронус не появился раньше, но вовремя прикусил язык сразу по двум причинам: он сам не хотел звать защитника, да и если бы Грейвс сейчас снова что-то ляпнул, то Тина с полной убежденностью примет его за психа. Так что приходится молчать и слушать. Невидимый кугуар продолжал: – Гриндевальд здесь не при чем. Ты сам виноват. Тот туман, на который ты обратил внимание – подступающий нервный срыв. Ты слишком много на себя берешь, практически не отдыхая, даже сейчас строишь планы. Твое подсознание не отпускает тебя из соображений безопасности. Бред. Ну, серьезно, он не отпускает сам себя. Почему тогда Тина не может уйти? «Ты такой упертый, – патронус может тяжело вздыхать? – пойми наконец, что нельзя так загонять себя. Психика и так неустойчива, а ты добиваешь только.» Так что делать-то?! «Расслабься. Разожми кулак, – Персиваль только сейчас вспомнил про это и поспешно расслабил руку, поморщившись от боли. – Туман будет приближаться. Тина его не увидит, так что все зависит от тебя: либо успокоишься и выберешься, либо кома.» Голос в голове звучал так уверенно и спокойно, что против воли хотелось довериться, положиться на него. Только вот слова, произносимые этим голосом, доверия не внушали. Вот так просто взять и успокоиться? Такое вообще бывает? Может, это вообще не патронус, которого он, на минуточку, сам отпустил, а какой-нибудь засланный? Тогда где гарантии, что и раньше это был защитник? А-а-а-а!.. Какие вообще могут быть гарантии в подсознании?! Так, ладно, надо рассуждать логически – сделать ничего нельзя. Выбраться невозможно, пока его не настигнет этот пугающий туман, которого не надо бояться, и он ничего не сделает, если… Если что? Если Персиваль встанет, вытянется по швам и клятвенно заверит непонятную субстанцию, прямо как родителей в детстве, что больше никогда и ни за что!.. Бред-бред-бред! Эй, ты там слышишь? Как?! Никакого ответа не последовало, а кричать в слух Персиваль не решился. Мало ли, глюк? А вдруг, и правда, глюк? Что тогда? Ото всех этих вопросов голова начинала пухнуть. Грейвс не знал, какое у него сейчас выражение лица, но на всякий случай опустил голову, чтобы Тина ничего не заметила. Как заставить вести себя как следует? Выхода нет, придется отталкиваться от того, что сказанное патронусом – правда. Либо так – либо вообще никак. Ужасный выбор, но единственный. Правильный ли?.. Туман приближается. Медленно, но верно окружает со всех сторон. В голове все быстрее и хаотичнее мелькают мысли, прерываемые бесконечными: «Бред-бред-бред...». Персиваль не знает, как заставить себя расслабиться, если находишься в постоянном напряжении уже довольно долго? Это не спичкой чиркнуть, тут алгоритм действия неизвестен. Так. Расслабься. Сосредоточься на чем-нибудь успокаивающем. Персивалю даже не пришлось искать объект. Тина уже нервно закусила губу, опустив голову и скрывая лицо за завесой волос, но все равно периодически стискивала кулак, боясь прервать напряженное молчание. Глаза уже давно жгло от подступающих слез, а в носу непрерывно щипало. Она старалась не кривить губы, упорно глядя на свои ботинки и мысленно крича, умоляя Куинни услышать ее. Но ничего. И Персиваль молчит. Тина боится посмотреть ему в глаза и напороться на удивленно-разочарованный взгляд, как бы спрашивающий: «Зачем ты вообще здесь? Бесполезная и жалкая в этих бесплодных попытках, такая нелепая. Зачем?» – а Тина не знает, что ответить и уже не может сдерживать слезы, всхлипывает и закрывает лицо ладонями, вырывая запястье из его руки, чтобы не видеть больше осуждение, смешанное с презрением и недоумением. Она сама корит себя за такие неправдоподобные мысли, но болезненные образы все равно предстают перед глазами. Поэтому Тина не отрывает взгляд от своих ботинок. Хоть это и подсознание Персиваля, он не может знать, о чем так сосредоточенно думает Тина. Но многое бы отдал за пару ее мыслей, произнесенных вслух, да. Сосредоточиться на ней не составляет труда – сказывается большая практика. Персиваль разглядывает ее опущенную голову, словно скользит по волосам, распутывая и поражаясь их мягкости, переводит взгляд на слишком широкие для девушки плечи, мимолетно жалеет, что не видит лица, и продолжает рассматривать свободный свитер, в котором она никогда бы не позволила себе прийти на работу, широкие брюки и грубые ботинки без украшений. Тина всегда отличается от обычных девушек, он давно заметил. Слишком серьезная, иногда мрачная, всегда ответственная и не по-женски упертая, целеустремленная, умная и красивая той самой красотой, которую нельзя заметить сразу, раскрывающейся постепенно, а потом неожиданно ошеломляющей. Персиваль видит тонкие пальцы и покрасневшую ладонь, наверняка болезненно ноющую от постоянно царапающих ее отросших ногтей. Обычно они у Тины короткие, обрезанные под корень, а сейчас ее и без того длинные пальцы кажутся тонкими паучьими лапками. Его пальцы на ее запястье чувствуют быстрое биение пульса, а напряженный слух улавливает в повисшей тишине мерное дыхание. Персиваль не замечает, как туман накрывает его с головой.