Маятник

Caro Emerald – Coming Back As A Man Это очень походило на театр абсурда. Ньют Скамандер вписался в семью Тины намного быстрее Грейвса – да, вряд ли вздернутая бровь могла соперничать с очаровательно-застенчивой улыбкой – и теперь находился в центре внимания, чему, похоже, не особенно радовался, то и дело бросая незаметные взгляды на Тину, которая в свою очередь старалась поддерживать нормальную обстановку и праздничное настроение в отдельно взятой гостиной. Персиваль, конечно, все видел, воспользовавшись всеобщим невниманием, и сам с интересом, здорово замешанном на нервозности, следил за действиями младшей Голдштейн, стараясь понять, какая его реакция будет наиболее безболезненна для всех. Пока не выходило, потому что это рыжее ссутуленное нечто, похоже, тоже понимало всю неловкость сложившейся ситуации. Только дело-то не в этом! Персиваль знает, что Тина периодически с осторожностью разглядывает его, но он не может уловить настрой этого взгляда. Что именно под ним подразумевается? Что-то вроде: «Да, я совершила ужасную ошибку, поэтому не могли бы вы, мистер Грейвс, сэр, освободить меня и мою семью от своего обременительного присутствия?» Или: «Мне очень жаль, что так получилось, это было совершенно неожиданно! Прости, подожди немного, но не выгонять же его, он мой друг...» Конечно, Грейвс бы предпочел второй вариант. Да и в последние минут пять Тина несколько раз посмотрела на него умоляющим взглядом, по которому хоть и не понятно, что именно просят, но можно самому определиться со своим отношением. Правда, разброс вариаций довольно широк: пятьдесят на пятьдесят. Но ведь лучше быть идиотом, чем отпустить собственное счастье, настойчиво постучавшее в его дверь несколько месяцев назад и оставшееся до сих пор, верно? Поэтому Персиваль все еще здесь, следит за каждым движением главных действующих лиц и контролирует ситуацию настолько, насколько возможно. Этот Ньют не кажется плохим, но и слишком хорошим его нельзя назвать. Это, конечно, всего лишь ничем не доказанные догадки, но в вопросах отношения к людям чутье Грейвса никогда не подводило, а сейчас напряженно нашептывало – этот человек непрост и опасен. Тем более именно он первым заподозрил неладное в маскировке Гриндевальда... И пусть он сейчас развлекает всех своим милым внешним видом, рассказами о забавных случаях с магическими животными, о путешествиях и приключениях, изредка отпивая чай, отказываясь от алкоголя, поправляя застежку на чемодане, тихо упрашивая его потерпеть, помогает социализации своего карманного вора – личурки по имени Пиккет – он все равно остается довольно странным. Да еще и этот чемодан… Персиваль совсем не уверен, что в этот раз разрешение на ввоз в Нью-Йорк магических тварей было официально получено. По крайней мере, он не подписывал никаких бумаг, где мелькало бы имя Скамандера, но его заместитель вполне мог. Так что, взгляды Тины вполне могут быть связаны с этим. В этот момент она тихо засмеялась, прерывая раздумья мужчины, и откинулась на спинку стула, запрокидывая голову и открывая взгляду красивую длинную шею, по случаю праздника перевитую серебряной цепочкой. Она никогда не любила золото. Кажется, все за столом улыбались, и только он мрачной тучей висел над их праздником, портя настроение. Вероника уже не впервые окидывала его взглядом исподтишка, и Персиваль не мог решить – в который раз! – что именно отражается на ее лице в эти моменты: жалость или насмешка? Да и ее муж нет-нет да поглядывал в сторону Грейвса, изучая его недовольным взглядом исподлобья. Персиваль прямо-таки видел, как крутятся шестеренки у мистера Риттена в голове: какой-то непонятный тип за сорок пришел на семейное торжество, не сводит глаз с его племянницы и корчит из себя недовольного всем короля. На его месте Персиваль бы взбесился, так что он еще вполне неплохо держится. Да, отличное знакомство с семьей Голдштейн... С каждой минутой темная кипящая злоба все больше и все быстрее затопляла последний островок спокойствия и умиротворения, яркие праздничные огоньки уже не вселяли радости, а раздражали постоянным мерцанием, слишком громкие и счастливые голоса окружающих людей вызывали еле контролируемое раздражение и неприятную резь в голове, и Грейвс яростно разрывался между желанием уйти и желанием остаться. Он лишний здесь, в счастливом свете рождественских огоньков, посреди смеха, радости. Он только портит эту семейную атмосферу, в которую с такой завидной легкостью вписался Ньют Скамандер. Персиваль снова обводит взглядом всех присутствующих. Странно, но все родственники сестер Голдштейн намного старше самого Грейвса: большинству уже далеко за семьдесят. Нет, женщины, конечно, молодятся как могут, да и мужчины не выглядят дряхлыми стариками, но вот магия у них тяжелая, резкая, сильно отличающаяся от сильного, но легкого дуновения волшебства от той же Тины. Грейвс научился определять возраст по магической силе еще в академии, и это пригодилось ему не раз. Персиваль сначала не хотел проверять Ньюта, но потом с каким-то мазохистским удовольствием все же потянулся к его магии, одновременно и коря себя, и не желая останавливаться. И опасения подтвердились в полной мере: магия Скамандера была спокойной и теплой, обволакивающей, даже успокаивающей. У самого Грейвса, по словам Серафины, волшебство было буйным, холодным и колким – совершенно неприятным. «Как и его хозяин», – шутила она, криво улыбаясь. Персиваль смеялся, а как не смеяться? Тут уже ничего не поделаешь: характер, от которого и зависит состояние магических потоков, менять не хотелось. И теперь, на фоне этого солнечного мальчика, такого отвратительного в своей идеальности, Грейвс чувствовал себя старой колченогой табуреткой. Ужасно, ведь уже на протяжении двадцати пяти лет Перси надеялся, что подростковые комплексы остались где-то в пятнадцатилетнем возрасте, и больше не вернутся. Как оказалось – зря. И ладно бы, можно и забыть о такой детали, как неприветливая магия, но ведь Тина тоже проходила обучение в академии, поэтому коснуться чужой магии для нее не проблема. А она снова смеется с ним в унисон, отбрасывая с лица мешающуюся прядь волос. Персиваль стискивает кулаки под столом. – Мистер Грейвс? – тихий, даже слегка робкий голос резко оборвал все неприятные мысли, порождая другие, еще более злые и враждебные. – Мистер Скамандер? – четкие, рубленные слова, холодный тон и фальшивая улыбка, криво растянувшая губы. Это было невежливо, да, но Персивалю плевать. Этот человек, приехав, разрушает все, что он, Грейвс, с таким трудом строил на протяжении нескольких месяцев. К черту вежливость! С момента, как мужчина снова погрузился в свои мысли, абстрагировавшись от окружающей действительности, практически ничего не изменилось: люди разговаривали, смеялись, но уже между собой, оставляя их со Скамандером в эдаком информационном вакууме, в котором, похоже, Ньютон чувствовал себя более уверенно, чем под перекрестным огнем приветливых и испытывающих взглядов. Хотя после такого враждебного ответа от Персиваля уверенности резко поубавилось, а вот стальной блеск в глазах сделался многим заметнее. И все же он очень непрост, этот магозоолог. Рассеянный взгляд Ньюта казался таким же доброжелательным, как и несколько минут назад, но что-то все же изменилось. – Не могли бы вы уделить мне завтра немного времени? Это очень важно, – голос Скамандера оставался тихим. Персиваль хотел его ударить. Смять кулаком это мерзкое выражение рассеянности, оставить красную ссадину на скуле – чтобы неповадно было покушаться на чужое. Но тут же возникала мысль, что насильно любить не заставишь, а драка, спровоцированная Грейвсом на семейном празднике, куда его непонятно почему пригласили, совершенно не обрадует Тину. … Которая сейчас внимательно наблюдает за их разговором. Держи себя в руках, Персиваль. Не заводись. Спокойствие и умиротворенность. Посмотри на магические огоньки и выдохни. – Хорошо, мистер Скамандер, – после небольшой паузы ответил на вопрос Грейвс, – завтра в четыре в моем кабинете. Тот кивнул в ответ и переключил свое драгоценное внимание на щебечущую у его плеча Куинни, оставляя Персиваля наедине со своими мрачными мыслями. Нет, просто так, не сказав ни слова, не прояснив их отношения, он не уйдет. Пора взять в руки и себя, и ситуацию, в которой оказался из-за собственной нерешительности. *** Halsey – Eyes Closed Тине было неспокойно. После появления Ньюта прекрасный, казалось бы, семейный вечер враз стал менее идеальным, а радостная пустота в голове вдруг заполнилась множеством вопросов, требующих ответов прямо здесь, сейчас!.. О, Тина очень сомневалась, что Ньют приехал в Америку снова именно с целью посетить Тину и Куинни, но не стала спрашивать истинную цель визита. Захочет – расскажет сам. Настораживала реакция мистера Грейвса – Персиваля – который после появления Ньюта все больше молчал, задумчиво разглядывая что-то за ее спиной. Никто из родственников, кроме, конечно, тетушки Ронни, не решался с ним заговорить, и Тина их понимала: Персиваль выглядел мрачнее тучи. И это настораживало, ведь в самом начале вечера он был вполне довольным, шутил и улыбался. У нее были мысли на эту тему, но она боялась не то что озвучить, а даже четко сформулировать. А со своим отношением она уже давно определилась, еще тогда, стоя на лестнице МАКУСА, обтекаемая потоком безликих людей. Она соврет, если скажет, что ничего не испытывала к Ньюту, но неправдой будут и слова, что она испытывает к нему что-то сейчас. Тина вообще склоняется к мысли, что те чувства были навеяны адреналином совместного приключения, настолько увлекательного, настолько опасного – это будоражило кровь. Но Ньют уехал, и девушка поняла – сильное, казалось, чувство исчезло с тихим пшиком, не оставив после себя сожалений. Она потом еще несколько раз задумывалась о возможном продолжении, но неизменно приходила к мысли, что их в любом случае ждала бы неудача по многим причинам, поэтому не стоит убиваться по несбыточному и не особо нужному. А потом нашли мистера Грейвса. Персиваля. Того самого, который сейчас, кажется, очень недоволен. С этим надо что-то делать. Тина украдкой посмотрела на сестру и, убедившись, что ее внимание замечено, как можно четче сформулировала просьбу. Получив в ответ кивок, девушка поднялась и, ответив всем желающим, что она направляется на кухню, поймала темный взгляд Персиваля и попросила помочь ей. Тот вопросительно приподнял бровь, но все же кивнул, легко поднимаясь и распрямляя внушительные плечи, обтянутые тканью яркого свитера, смотрящегося удивительно нелепо на нем. Или, может, она просто привыкла к нему, облаченному в строгие рубашки и жилеты? … Кухня все еще таила в углах следы предпраздничного беспорядка, но Тина волевым решением не стала заострять на этом внимание, а направилась к плите, на ходу вытаскивая из рукава палочку и зажигая газ. Привычное действие немного успокоило, но молчание мужчины, ни разу не прерванное ехидным комментарием, теперь оказалось проблемой. Как разговаривать с человеком, который все время молчит? – Ты не… – начала она, но почти сразу была прервана. – Зачем я здесь, Тина? – вот так, сразу, без наводящих вопросов. – Не знаешь, как избавиться от моего навязчивого внимания, поэтому прибегаешь к очевидным демонстрациям? – в его голосе будто потрескивали кусочки льда, но взгляд он отводил. Вот теперь ей стало по настоящему нехорошо. С одной стороны он признает, что его можно пронять какими-то демонстрациями, но с другой – никаких демонстраций не было! Все, что ей остается – говорить правду, потому что она никогда не умела на ходу придумывать ложь. Да и не надо это сейчас. – Что?.. Нет, конечно нет! Я просто хотела попросить помочь с… – она беспомощно оглянулась, стараясь зацепиться паническим взглядом хоть за что-нибудь, но не находила этого, а взгляд Грейвса с каждой секундой промедления становился все холоднее. – Ладно. Хорошо, да, я позвала тебя сюда не за помощью, но… – как часто бывает в такие моменты, Тина не могла подобрать подходящие слова, чтобы как и раньше балансировать на лезвии ножа, не склоняясь ни в одну, ни в другую сторону. – Договаривай, Тина. Спустя несколько секунд напряженного молчания Персиваль тяжело вздохнул и подошел к окну, обогнув Тину по дуге. – Раз молчишь ты, то буду говорить я, и тебе придется слушать до конца. – Он на мгновение прервался, но потом продолжил тем же размеренным голосом: – Я не знаю, как ты относишься ко мне, но из-за некоторых произошедших с нами ситуаций предположу, что довольно хорошо, – он отвернулся от окна и посмотрел на Тину вопросительно, приподняв одну бровь, и она кивнула в ответ. Удовлетворенно прищурившись, он продолжил, снова поворачиваясь лицом к ночному городу за стеклом. – Отлично, уже легче… – Тина слегка удивленно склонила голову и хотела уже что-то сказать, как он поспешил продолжить, все также не отводя взгляда от стекла: – Ты мне нравишься, Тина. Она видит его отражение в окне и смотрит прямо в глаза, не таясь и ожидая дальнейшего, стараясь не выдать себя ни движением. Чем черт не шутит, нравиться могут многие, а если она сейчас кинется ему на шею, а потом узнает, что неправильно все поняла, то сгорит от стыда. – И нравишься совсем не в том смысле, о котором могла бы подумать, – Тина старается незаметно вдохнуть, но это, оказывается, так трудно, когда задыхаешься. – Я влюблен в тебя. Грейвс не поворачивается, но она уверена как никогда прежде, что он сейчас неотрывно наблюдает за ее отражением в оконном стекле. Но Тине сейчас все равно, что отражается на ее лице, ей все равно, что он сказал не «люблю», а «влюблен», все равно, что через стену от них люди, Тине даже все равно, что он сказал это, стоя спиной и глядя в глаза отражения. Между ними небольшое расстояние маленькой кухни, и она делает первый шаг. – Знаете, мистер Грейвс, – его плечи слегка дернулись, и она поспешила объясниться, давя смущенную неловкую улыбку: – мне нравится тебя так называть. Еще в первый раз, когда я увидела тебя, я восхитилась и немного испугалась, – ее губы дрогнули в мягкой улыбке, – твоей строгости. И уверенности. Каждый раз, оказываясь рядом с тобой в Конгрессе, я думала, что ты даже не заметишь меня, но нет, ты всегда меня видел. Правда, почти всегда в таких ситуациях был недоволен, но это мелочи. Я все равно тобой восхищалась, – Тине послышалось, что он хмыкнул. – Да, всегда. Бесилась, правда, тоже часто, – теперь она точно уверена, что он улыбнулся, – но и ты не был ангелом господним во плоти. Еще стажером я была влюблена в тебя, знаешь? – Грейвс промычал что-то удивленно. – И не только я, кстати. Все знакомые мне женщины хоть раз, да упомянули о тебе томным голосом, – здесь уже она сама не смогла сдержать смешка, сделав еще один шаг. – На тебя строили такие планы, ты бы только знал!.. А потом моя не взаимная влюбленность прошла, а восхищение осталось. Мы продолжали работать бок о бок, часто виделись, но редко разговаривали, – еще один шаг, – а потом… – Появился Гриндевальд, – закончил за нее он, оборачиваясь и внимательно скользя взглядом по лицу. – Да. Все так завертелось. Я была ошарашена, – она понизила голос на этих словах, на миг погружаясь в те ощущения, – испугана, удивлена, раздосадована и ужасно зла. На себя. Думаю, именно это смешение чувств и привело меня к тебе домой тогда. Персиваль немного склоняет голову и хмурится. Тине очень, до зуда в кончиках пальцев, хочется разгладить появившиеся морщинки, и она делает еще один шаг, последний, оказываясь на расстоянии в длину ладони от его лица, и поднимает голову. – Возможно, из всего, что я говорила, нельзя понять то, что я хотела сказать, – Тина неловко повела плечами, глядя прямо в темные глаза, – но я так рада, что не ушла тогда, несколько месяцев назад с твоего порога, а продолжала стучать, – она прерывисто выдохнула и неловко улыбнулась, сразу теряя тот налет серьезности, что так недолго держится на молодых девушках, и, заливаясь мучительно краской смущения, начала говорить: – Я… Персиваль не стал слушать ее мучительное признание, а просто осторожно притянул за плечи, почти вжимая в себя, уткнулся лицом в ее волосы и постарался скрыть судорожный вздох облегчения, рвущийся из груди. Он прикрыл глаза, чувствуя, как тонкие руки Тины обнимают его, и глубоко вдохнул аромат шампуня и духов, чувствуя себя непривычно счастливым. Вероника осторожно прикрыла дверь и отступила в тень коридора.