Раскадровка

Суббота, 27 сентября 2014 года Лондон       Локти саднили, мышцы рук и пресса болезненно ныли, ноги начинали мелко подрагивать от напряжения, в ушах шумела кровь. Норин Джойс в пижаме и с жгучим ментоловым послевкусием зубной пасты во рту стояла в планке посреди своей гостиной. На полу прямо перед её лицом лежал телефон и в таймере отсчитывал оставшееся время. За плотно зашторенным окном разыгрывалась непогода, холодный дождь стучался в стекла и ветер терзал осыпающиеся деревья. Почти каждое 27 сентября начиналось с того, что мама вспоминала: погода в этот день в 1986-м была иной, совершенно замечательной — солнечной, теплой, безветренной. Насколько помнила Норин с самого раннего детства и до сейчас, где бы день рождения её не заставал, погода всегда была значительно хуже, чем в то первое 27 сентября, словно сама природа подчеркивала, что на Норин с рождения возлагались большие надежды, но она неизменно разочаровывала.       На кухне закипел чайник, и Венди загремела чашками, вкидывая в них пакетики чая и наполняя кипятком.       — Напомни, когда ты квартиру купила?       Кряхтя от усилий — сколько бы Норин не тренировалась в зале, обычная планка дома давалась ей сложнее всего — она покосилась на младшую сестру и ответила:       — Два года назад, а что?       — Ну просто… у тебя тут ни еды, ни посуды. Может, мы выберем тебе в подарок сервиз?       Норин хотела ответить, что в этом не было необходимости. Она приобрела квартиру с двумя небольшими спальнями и панорамными окнами в новом жилом комплексе на берегу Темзы скорее как капиталовложение и успокоение — где-то в мире у неё был свой собственный уголок, но бывала здесь крайне редко. За последний календарный год она оказывалась в Лондоне всего дважды и кратковременно, а ещё она почти не готовила. Она не умела и не испытывала желания научиться, в её кулинарном арсенале значились чай, кофе, яичница, тосты и несложные салаты на несколько крупно нарубленных ингредиентов. Она могла размешать мюсли с молоком или намазать джем на скон*, но всякие усилия свыше этих относила за пределы собственной компетенции. Венди всего этого могла не знать — никогда, кроме раннего детства, они быт не делили, и Норин собиралась разъяснить это сестре, но гулко и требовательно завибрировал телефон.       Звонил «Хиддлстон, Т.». Последние два месяца они периодически переписывались, в большинстве своём это было обмен глупостями и лишь иногда — мнениями, но Том никогда раньше не звонил. И сейчас Норин, хоть и догадывалась о причине звонка, оказалась вдруг взволнованной. Будто это был выход на какой-то новый уровень дружбы — звонить друг другу на дни рождения, а затем и просто так, без повода, руководствуясь только желанием поговорить ни о чём. В нерешительности Норин снова покосилась на сестру, та подливала в чашки молоко и, звонко стуча ложкой по стенкам, размешивала сахар. До конца выполнения утренней планки оставалось ещё чуть более двух минут, и в спорте — как и в работе, неотделимой частью которой спорт являлся — Джойс предпочитала быть исключительно обязательной. Потому вместо встать и взять трубку, она приняла вызов и включила громкую связь, всё ещё удерживая себя на локтях и носочках.       — Привет, Том!       — Доброе утро. Надеюсь, не разбудил? — его голос вылился из динамика и отразился от паркета веером густого бархата.       — Нет, не беспокойся.       За кухонным столом затихло постукивание, Венди прислушалась.       — Я… нахожу себя в немного… глупом положении, задавая тебе такой вопрос, и я прошу прощения за… вопиющую бестактность, но можно ли доверять IMDb**? У тебя сегодня в самом деле день рождения?       Норин прыснула и попыталась сдержать смех, но тот просочился в её голос, когда она ответила:       — Боже мой, ты невыносимо очаровательный! — она плашмя рухнула на пол и хохотнула. — Да, Том. Интернет врёт не всегда.       На обратной стороне тоже послышался приглушенный смех.       — Я ещё никогда не чувствовал себя большим придурком, — сообщил Том весело. Перед взглядом Норин возникли ноги в коротких полосатых носках, на пол опустилась парующая полная чашка чая с молоком, и рука подхватила телефон.       — Эй, Венди!       — Алло, здравствуйте, Том. Меня зовут Венди, я сестра Норин.       — Вендс, верни мобильный!       Норин вскочила с места, оттолкнувшись устало ноющими руками от пола и перепрыгивая поданный чай. Венди попятилась обратно к кухне, ехидно усмехаясь и, схватив со стола горячий чайник, выставила его перед собой вроде щита. Из телефона в её руке Том проговорил немного растерянно:       — Здравствуйте, Венди. Я… рад знакомству.       — Вендс! — Норин потянулась к ней, но перед ладонью возник наполненный кипятком металлический сосуд, и она одернула руку. — Ай! Том, прости, я тебе сейчас перезвоню, вот только…       — Нет-нет, Том, не кладите трубку, пожалуйста, — вжимаясь в угол и посмеиваясь, заговорила одновременно с сестрой Венди. — Насколько я понимаю, Вы с Норин друзья, верно?       — Да, — с вопросительной интонацией подтвердил Том.       — И Вы ведь тоже англичанин, Вы из Лондона?       — Да, — повторил Хиддлстон, и смущение в его голосе постепенно сменялось весельем, он посмеивался, а Норин, оставившая попытки дотянуться до сестры, уперла руки в бока и сверлила её яростным взглядом.       — Вендс!       Но та лишь отмахнулась чайником, в нём всплеснулась вода, и несколько горячих капель опрокинулись на пол.       — Сегодня Норин устраивает вечеринку для родных и друзей в ресторане «Бермондси». Том, Вы к нам присоединитесь?       В телефоне запала короткая пауза замешательства, Венди довольно осклабилась и подмигнула сестре, а Норин залилась краской то ли гнева, то ли смущения. Ей отчаянно хотелось оттолкнуть чайник и больно ущипнуть Венди, лишь бы та прекратила это безумное ребячество, и в то же время она была какой-то нездорово довольной. Словно это дурачество с телефоном, пусть и ставило их всех троих в странное положение непонимания происходящего и стеснения, было неподдельной составляющей сестринской любви, и Норин, которая прежде с таким сталкивалась нечасто, вдруг обрадовалась. Они с Венди были сестрами, и это было нормально — ночевать друг у друга дома, готовить друг дружке чай к завтраку, терроризировать и вот так подставлять.       — Я… очень благодарен Вам за приглашение, Венди, — вежливо ответил Том. — Вот только сейчас я нахожусь в Северной Ирландии на съемках, и при всём желании не смог бы оказаться сегодня в Лондоне. Но я Вам обещаю, что мы непременно отпразднуем это с Норин немного позже.       — Ну, ловлю Вас на слове, мистер Хиддлстон, — пожав плечами и скривив рот в гримасе преувеличенного сожаления, сказала Венди и поверх чайника протянула сестре телефон. Норин торопливо подхватила его, выключила громкую связь и, прижав к уху, со смехом выдохнула:       — Прости, Том. Мы нашли её в лесу совсем недавно и ещё не успели обучить правилам поведения.       — Все Джойсы такие веселые? — поинтересовался Том.       — По линии отца все вплоть до средневековья. Но Вендс, определенно, самая веселая из нас.       — Я всё слышу! — прокричала из-за кухонного стола Венди, и Норин, подхватив с дивана декоративную узорчатую подушку, прицельно бросила в сестру.       Потом был ресторан «Бермондси», стол на десятерых, опоздавшие родители, похоже, поссорившиеся где-то по дороге и хмуро друг на друга поглядывающие, Джошуа О`Риордан с огромным букетом, несколько друзей с детства, школы и университета, вино и неслаженное пение «с днём рожденья тебя!» от официантов. Небо прояснилось ближе к вечеру и на несколько часов перед закатом солнце выглянуло из-за облаков, а потому Джош, Венди и Норин ушли из ресторана пешком и в небольшом сквере между Сити-Холлом и Тауэрским мостом пили кофе и наблюдали за протекающими мимо водами Темзы и снующими по набережной туристами. Большая шумная компания как раз взбиралась на парапет, растягивая перед собой флаг Австралии, чтобы сфотографироваться, когда Джош произнёс:       — Кстати, я немного удивился, но «Тачстоун» выбрали не Эрика, а Тома Хиддлстона.       — Я знаю, — ответила Норин. Агент оглянулся на неё и удивленно вскинул брови.       — Ты знаешь?       — Она знает, — деловито подтвердила Венди. — Том Хиддлстон сегодня поздравил её одним из первых.       — Вы общаетесь?       — Они дружат.       Норин бросила в сестру испепеляющий взгляд, но рассказала о Томе, об их случайной встрече в аэропорту, о пробах и о двух неслучайных вечерах в Лос-Анджелесе. Она красноречиво нахмурилась на вопрос Джоша о том, не дружба ли с Норин обеспечила Тому роль в «Шантараме», и толкнула Венди в плечо, когда та спросила, известно ли Марко о том, что Норин танцует с Хиддлстоном. Говорить о нём так открыто и без опаски с близкими друзьями ощущалось своеобразным церемониальным посвящением его в этот тесный круг. Она всё ещё помнила об осторожности, она приучила себя авансом остерегаться каждого, даже родных, но теперь Том ей больше нравился, чем настораживал. Норин чувствовала себя в относительной безопасности, называя его своим другом.       Когда стемнело, снова набежали тучи, и влага в воздухе потяжелела, за Норин приехал Мерседес и отвёз к Марко. Тот ждал её за столиком у панорамного окна в ресторане на верхнем этаже отеля «Хилтон». Внизу за исполосованным дождевыми потоками стеклом растянулся Гайд-парк, на столе в причудливо изогнутой вазе стояли белоснежные лилии, а рядом — кроваво-красный пакет «Картье». Внутри в увесистой кожаной коробке оказалось ожерелье — тонкая длинная цепочка белого золота с десятком равномерно рассыпанных по ней бриллиантов. Очередная дорогая, бесполезная и безвкусная вещь, наверняка приобретенная даже не самим Манкузо, а его вездесущей персональной ассистенткой. Норин раздраженно подумала, что устала от этих попыток её купить, но изобразила радость и широко улыбнулась.       — С днём рождения, дорогая! — произнес Марко, когда она перегнулась через стол, чтобы его поцеловать. От него пахло горечью полироли — он слишком много времени проводил в своей натертой до блеска машине, а губы были сухими и кислыми на вкус. *** Понедельник, 13 октября 2014 года Торонто       Фойе отеля «ИнтерКонтинеталь» оказалось людным. Том спустился из номера, приняв душ после дороги и переодевшись, отыскал свободное кресло в дальнем от входа углу и в ожидании Люка стал с любопытством наблюдать за происходящим. В городе проходил десятидневный кинофестиваль, и сопровождающая его суматоха наполняла отель. В дверь примыкающего к фойе конференц-зала то и дело проскальзывали люди с бейджами аккредитованной прессы на шеях и фотоаппаратами в руках, на диване у выходящего во внутренний дворик окна записывали чье-то интервью, у стойки регистрации выстроилась очередь, портье не успевал открывать прибывающим гостям дверь, носильщики шмыгали туда-обратно между администратором и лифтами. Почти все места — стулья, кресла, диваны и пуфы — были заняты людьми с лэптопами на коленях и сосредоточено нахмуренными лицами.       Том заложил руки за голову и, потянувшись, размял плечи и шею. Последние семнадцать часов он провел в трехэтапном перелете: из Белфаста в лондонский Хитроу, из Лондона в Квебек и только оттуда в Торонто. Ему очень хотелось поесть и лечь спать. Он вылетел ранним утром и из-за разницы во времени вместо поздней ночи прилетел в вечер. Назавтра его ждал длинный рабочий день, и чтобы отбыть его бодрым до самого последнего интервью, ему нужно было максимально быстро настроиться на местное время, по здешним часам поздно лечь и так же поздно проснуться. А потому ему ничего не оставалось кроме как бороться с усталостью и тем самым упрямо подгонять свои биологические часы под те, что висели на стене над стойкой администратора и показывали 18:22.       Люка всё ещё не было видно, и Том, скучая, вытянул из кармана телефон. Ему нужно было как-то скоротать несколько часов после встречи с публицистом, и он вспомнил об Эффи. Её номер сохранился в списке его контактов, и он написал ей короткое:       «Привет. Я в Торонто, не хочешь составить мне компанию за ужином?       Том Хиддлстон»       Отправив и только потом перечитав, Том решил, что получилось слишком сухо и даже нагло, но не особо этим обеспокоился. В конечном итоге, подумал он, ничего нового в сквозящем сквозь сообщение его эгоизме Эффи не найдет.       На журнальном столике лежала стопка прессы, и Том потянулся за верхней газетой — ежедневной «Торонто Стар». Под ней обнаружился свежий выпуск «Глоуб энд мейл», и из-под той показался глянцевый уголок журнала. Краем глаза он заметил мелькнувшее имя Норин и снова наклонился к столу.       «Ума Турман, Сальма Хайек, Норин Джойс и семь других голливудских актрис, которые замужем или встречаются с миллионерами ради денег», — значилось в нижнем углу обложки, и Том, отложив газету, выдернул из стопки журнал. Это оказался таблоид «Ин тач», почти всю обложку занимало сердитое лицо Бейонсе и жирный желтый заголовок: «Это конец! Бейонсе и Джей-Зи на финальной прямой к разводу. Ложь, измены и драки». Том скривился. От таких изданий за версту несло вонью чуши и клеветы, не имеющей с реальностью ничего общего. В них поднимали тошнотворно грязные темы и втаптывали в болото несуществующих скандалов всех без разбору. Верить написанному в «Ин тач» было равносильно проявлению слабоумия, но Том не смог сдержаться и развернул журнал. Имя Норин Джойс на обложке необъяснимо тянуло заглянуть в статью и прочитать сплетни. Ему ничего толком не было известно о личной жизни Норин, но было любопытно, что судачат.       На нужной странице мозаикой из текста и фотографий значился пронумерованный список. Норин была под номером шесть. На прикрепленной к колонке фотографии она в белом летящем платье, соломенной федоре и солнцезащитных очках широко шагала под руку с невысоким мужчиной в смятом льняном костюме и зажатой между пальцев брошюркой.       «Норин Джойс (28) и Марко Манкузо (41) — на фото слева в июле 2013-го на теннисном матче в Уимблдоне.       Актриса британского происхождения, известная благодаря своим ролям в многосерийном телефильме «Острова» и драме Мартина Скорсезе «Судьбы и фурии», принесшей ей в 2011-м году номинацию на премию Оскар, и итальянец-мультимиллиардер, владелец корпорации «Тедеско Холдинг», вместе уже несколько лет. Пара пытается избегать публичности, но именно благодаря связи с бизнесменом Норин Джойс смогла получить свои самые большие роли. Личный капитал Марко Манкузо в среднем составляет около тридцати миллиардов долларов, и с таким богатством итальянец может воплотить любой кинематографический каприз своей возлюбленной. По словам самой Норин они встретились летом 2012-го в Франции, но приближенные к паре утверждают, что двое были представлены друг другу ещё в 2009-м и какое-то время предпочитали хранить свои отношения в тайне»       — Какого-то ещё менее авторитетного чтива ты не нашёл?       Том поднял взгляд — перед ним с двумя стаканами кофе наперевес и зажатым подмышкой лэптопом стоял Люк. Он хмурился поверх очков. Хиддлстон захлопнул журнал и повернул обложкой к публицисту.       — Страшные вещи происходят, а я и не в курсе. Бейонсе подает на развод, — наигранно взволнованным голосом ответил Том, и Люк сдержано засмеялся. Он поставил стаканы на журнальный столик и упал в кресло напротив.       — Как долетел?       Они просидели так около часа, склонившись над компьютером Люка и негромко переговариваясь, в фойе, заполненном гулкими шагами, стрекотанием колесиков на чемоданах и телефонными звонками. В какой-то момент Тому пришло сообщение от Эффи: «Хиддлстон? Вот так сюрприз! Ладно, давай поужинаем», и они встретились в ресторане со сводчатым потолком, свисающими с него зелеными колбами ламп и вкусной рыбой. Эффи, с фиолетовыми перьями в стального цвета волосах, была привычно разговорчивой и привередливой в еде. Она ковыряла вилкой овощное рагу и запивала его водой, осуждающе поглядывала в тарелку Тома на запеченное в гриле филе красной рыбы, но находила в себе достаточно такта не акцентировать на этом свое веганское внимание. Том был ей за это благодарен.       Он уже почти не воспринимал реальность трезво, когда они приехали в «ИнтерКонтинеталь» и поднялись в его номер. Эффи обрушилась на него поцелуями, как только за ними закрылась дверь лифта, а он просто привалился к стенке и безропотно позволял ей делать то, что хотелось. Том ощущал её губы на своей шее, ее ладони под футболкой на животе, слышал её шепот, но не разбирал слов. В его голове, уставшей после суток без сна и постоянных скачков давления в самолётах, вращалась бредовая густая жижа. Он сам не заметил, как его руки забрались под юбку Эффи, не помнил, как они шли по коридору к номеру и как он открывал дверь, на самом кончике языка он поймал имя Норин, которое чуть не выдохнул Эффи прямо в ухо. Откуда оно здесь оказалось?       — Мне нужно в душ, — шепнула Эффи. — Я быстро.       Она закрылась в ванной, а Том обошел кровать, запрещая себе ложиться или даже сесть, иначе рисковал уснуть, и остановился у окна. Снаружи ночь наползала на стремящиеся в небо бетонно-стеклянные глыбы зданий. Свет медленно гас в их окнах. Чтобы занять чем-то руки, Хиддлстон отыскал в кармане телефон. Экран приветливо подсветился и на нём, словно в ответ на безотчетное мысленное упоминание, появилось — «2 новых сообщения от Норин Джойс».       Том протер глаза, пытаясь вытеснить из них туманную пелену сонливости, и открыл смс. Первым оказалось темное немного размытое фото какого-то меню. Вторым был текст: «Бар «Наковальня» в Хьюстоне. Ты стал коктейлем!» Он снова перевел взгляд на фотографию. Среди нескольких попавших в кадр строчек была одна, начинающаяся со слова «Локи». Мелким шрифтом под ней было указано: «Горечь абсента, кислота лайма и коварность бога-проказника из Асгарда. 12 долларов/шот»       В ванной шумно слился бачок унитаза. Том обернулся и прислушался — дверь всё ещё была плотно закрыта, в душе зашумела вода. Он отвернулся к окну и написал: «Ты в Техасе?». Он сделал две неосторожные опечатки, задев пальцем лишние буквы и написав название штата с маленькой буквы, полностью стёр сообщение и набрал заново — теперь медленнее и вдумчивее. Короткое «Да» пришло мгновенно. Он спросил: «Надолго?» Норин ответила: «До декабря. А что?» Том объяснил: «Через неделю я буду на съемках в Шривпорте, в Луизиане. Это рядом с Техасом. Встретимся?»       — Хиддлстон, ты бессовестный, — прозвучало холодное сразу за его спиной, и Том от неожиданности вздрогнул. Он не услышал, как остановилась вода и как Эффи вышла из ванной. Она подкралась к нему сзади, и когда он повернулся к ней, хмуро добавила: — Я ещё здесь, а ты уже пишешь следующей.       — Она не следующая, — сухо возразил Том, чувствуя в ладони вибрацию нового входящего сообщения, но не заглядывая в телефон.       — А какая, постоянная?       — Она мой друг. И прости, но тебя это совершенно не касается.       Эффи замолчала и с минуту взглядом прожигала в Томе дыру, а затем шагнула к нему и жадно поцеловала. В его руке снова коротко завибрировал телефон. *** Четверг, 23 октября 2014 года Грэйтвуд, пригород Хьюстона, штат Техас       День выдался жарким. Норин сидела просто на траве в тени широкой и низко обвисшей кроны дерева и в ожидании курила. В густом предвечернем зное исторический парк Джордж Ранч неподвижно замер. Зеленые поля, несколько зарезервированных поместий времен гражданской войны и викторианской эпохи, старый фермерский ангар, загон для быков и конюшни в тишине и пустоте наслаждались кратковременным покоем. Последние несколько недель парк был закрыт для посетителей и был оккупирован съемочной командой. Ниже по просёлочной дороге выстроились целые кварталы из трейлеров и палаток. Сейчас вялая жизнь происходила только возле них. Сухой горячий ветер приносил издалека запах скошенной травы и приглушенное стрекотание лопастей вертолета. С самого утра Клуни снимал пролёты над перегоняемыми через болота стадами и панорамы здешней природы. Так у актёров и большей части команды выдался выходной. Большую часть дня Норин отсыпалась, затем позавтракала тем, что утянула со столовой с ужина накануне, и теперь сидела в тени посадки недалеко от главных ворот парка.       Том Хиддлстон обещал заехать около четырех, но уже немного опаздывал. Она раскурила вторую сигарету.       — Мэм!       Норин оглянулась. Со стороны пустующей парковки для посетителей шагал вооруженный охранник. Их по периметру выставила киностудия — обширная территория парка почти никак не была ограждена, на ней сейчас находилось много дорогостоящей техники и много именитых актёров, за чью безопасность — в первую очередь от вездесущих фанатов и назойливых папарацци — отвечала сейчас именно студия.       — Мэм, у Вас всё в порядке?       — Да, спасибо за беспокойство.       Охранник обошел дерево и остановился прямо над ней. На массивном поясе висела рация, кобура и дубинка. На белоснежной футболке-поло значилась эмблема частного охранного агентства.       — Точно? Вам не нужна помощь?       — Нет-нет, я просто жду здесь… кое-кого.       — Знаете, а тут змеи ползают, — не унимался охранник. Козырек кепки откидывал тень на его лицо, а глаза прятались за солнцезащитными очками. Норин было неудобно смотреть на него снизу вверх, и она не могла различить его выражения. Он нависал над ней слишком близко, ей было некомфортно, но она заставляла себя продолжать улыбаться. Такой была работа. И у него, и у неё.       — Да, знаю, — кивнула Норин. — Но неядовитые.       — Уверены?       — Надеюсь!       Охранник коротко хохотнул и просунул под ремень пальцы. Запала короткая неловкая пауза, в которой охранник разглядывал Норин, а она прятала взгляд, отведя его на сигарету.       — Знаете, мэм, я Ваш большой фанат, — сообщил охранник.       — Правда?       — Да. Я люблю всякие футуристические фильмы, и игры люблю компьютерные. И когда Вы снялись в «Эффекте массы», я был просто в восторге. Скажите, а вторая часть будет?       — Ну… это не ко мне вопрос, а к «Юниверсал».       Они снова невнятно помолчали. Норин покосилась на телефон — 16:37 — и оглянулась. Подъездная дорожка, ведущая к воротам парка, и видимый участок шоссе были пустынными. Джойс глубоко затянулась. Дым металлической горечью окутал рот и, царапая, пополз вниз к легким.       — Я Вас ещё с фильма «Под звездами» помню, — заговорил охранник. — Отличная космическая стрелялка. Вы там…       Он замолчал и прислушался, а потом оглянулся. С трассы медленно скатилась массивная черная Тойота. Под её колёсами захрустел гравий, размеренное урчание двигателя приближалось, а вместе с ним и гул жадно втягивающего воздух кондиционера. Норин вскочила с места и отряхнула джинсы.       — А это ещё кто?       — Это за мной, — торопливо ответила Джойс и двинулась в сторону автомобиля ещё до того, как тот, почти уткнувшись мордой в шлагбаум, остановился, открылась дверца и оттуда вышел Том. В джинсах, белоснежной футболке и черных очках, необычно бледный и непривычно темноволосый. Он шутливо отсалютовал Норин, пока она шла к нему поперек газона, а когда приблизилась, крепко обнял и только потом, зарывшись лицом в её волосы, сказал:       — Привет.       Его одежда и кожа на ощупь были холодными и пахли смесью приторного автомобильного ароматизатора, свежестью стирального порошка и ментола дезодоранта. Норин поймала себя на мысли, что она, вероятно, остро воняет куревом, и смутилась. Ей совершенно искренне никогда прежде не приходило в голову как-то специально готовиться к встречам с Томом, но сейчас она вдруг ощутила угрызения совести: ехать с ним в Хьюстон в тех же потрепанных джинсах, в которых она безвылазно жила месяц, перебегая от трейлера к костюмерной и обратно, и пижамной футболке, в которой сегодня спала, даже не надев под неё бельё, было верхом безответственности и лени. Ей следовало приложить чуть больше усилий, чем просто принять душ и расчесаться.       — Привет, — ответила Норин и, когда хватка рук Тома ослабла, отступила назад. Он выглядел иначе. Его волосы были значительно темнее обычного, почти угольно-черные, закучерявившиеся, брови тоже казались темнее, а глаза контрастно отсвечивали голубым. Лицо было бледным, с заострившимися чертами, отчего нос казался тоньше и длиннее, под скулами запала глубокая тень, угол челюсти резко очертился.       — Ты покрасился? — не то спросила, не то сообщила Норин. Хиддлстон кивнул и улыбнулся.       — Для роли. А ещё линзы ношу. Шляпу. И гитару.       Он пригласил её сесть в машину, открыл дверцу и галантно помог забраться внутрь. Воздух в салоне был прохладным и заполненным сладким химическим ароматом освежителя. В одном из подстаканников торчала брошюра компании по прокату авто, в другом — неоткрытая банка Ред Булла. Том сел за руль и повернул ключ зажигания. Машина послушно отозвалась, зарычав двигателем, зашелестев холодными потоками из решеток кондиционера и заиграв музыкой из колонок. Том крутнул шайбу громкости на минимум, затем опустил руку на рычаг ручного тормоза и обернулся к Норин.       — Открой бардачок, — сказал он. — Там для тебя кое-что есть.       Джойс удивленно округлила глаза. Он улыбнулся.       Она покосилась на бардачок — горизонтальная деревянная вставка, небольшая ручка с отверстием для ключа, пластмассовая откидная дверца. За ней лежало нечто, что Норин противоречиво хотелось немедленно достать или никогда не видеть. Том пообещал её сестре, взбесившейся и отобравшей телефон, что он непременно отпразднует с Норин день её рождения, и теперь она опасалась узнать, какой подарок он мог ей приготовить.       В последнее время они общались так тесно, что начинали волноваться, если за день не получали друг от друга хоть одно сообщение. Они обменивались дурацкими фотографиями и смешными роликами, часами разговаривали по телефону, обсуждали кино, театр и картинки с котиками из Интернета, шутили и грустили онлайн. Джойс старалась быть осторожной и предусмотрительной, но Хиддлстон был настолько чутким, что многие вещи понимал даже без их прямого упоминания. И теперь то, что лежало в бардачке, могло оказаться материальным свидетельством того, насколько глубоко Том проник в душу и мысли Норин. Она опасалась увидеть это вещественное доказательство потенциально болезненной ошибки.       — Открой! — настойчиво повторил Том, улыбаясь ещё шире. — Тебя там ничего не укусит.       Норин протянула руку к бардачку и подхватила пластмассовый язычок замка, тот щелкнул и открылся. Просторное отделение, подсвеченное тусклой лампочкой, показалось пустым.       — Конверт, — подсказал Том, и Джойс пощупала дно. Под пальцами скользкая гладкость пластмассы сменилась бархатистостью плотной бумаги. Она вытянула тонкий белый конверт, а из него — два небольших билета с штрих-кодом на отрывной полоске и полупрозрачным принтом сети кинотеатров «ЭйЭмСи» по диагонали.       «19:55. Зал 4. Ряд F. Место 6. Рио Браво»       Норин подняла взгляд на Тома, и он кивнул.       — Тот самый «Рио Браво»? 59-го года от Говарда Хоукса?       — Именно.       Она замолчала и ошарашено захлопала ресницами. Это было либо удачное случайное попадание, либо Хиддлстон — и это казалось больше похожим на правду — забрался в неё значительно глубже, чем она могла себе представить. Получалось так, что он ничего и никогда не упускал из виду, впитывал каждое её слово и вот теперь обнаружил своё внимание вот таким неожиданным способом — угадав её желание провести день уютно и расслабленно. «Рио Браво» был одним из самых любимых американских фильмов Норин. Она испытывала к этому вестерну трепетные чувства ещё с детства, когда его периодически показывали по телевизору, и с новой силой влюбилась в картину в университете, когда изучала голливудский кинематограф 50-х и 60-х годов, и к ностальгии по неподдельному детскому восторгу примешалось понимание прогрессивности и эстетичности фильма. Норин любила пересматривать «Рио Браво» дома и даже возила с собой диск на съемки, чтобы порой коротать одинокие вечера в трейлерах, номерах или съемных квартирах. И вот теперь Том предлагал ей впервые в жизни попасть на «Рио Браво» в кинотеатр, усесться перед большим экраном в кресло, водрузить себе на колени попкорн и раствориться в темном зале.       — Должен признаться, я поимел наглость эгоистично рассчитывать на второй билет. Просто ты так вдохновенно рассказывала об этом фильме, что я загорелся идеей его увидеть и… Но если ты хочешь пойти с кем-то другим, то я… конечно, разумеется…       Норин сжала его тонкие бледные пальцы, всё ещё обвивающие рычаг ручника, и поспешила прервать:       — Том. Том! В мире просто не существует лучшего спутника, чем ты, чтобы пойти на «Рио Браво». Поехали!       И они отправились в Хьюстон. Дорога заняла какое-то время, а в центре города и вовсе пришлось потолкаться в тянучке, но сама автомобильная поездка оказалась ярким событием, совершенно отдельным от их конечного пункта назначения. Они переключали радиоприемник в поисках самых дурацких попсовых песен, громко подпевали им и танцевали между сидениями и ремнями безопасности, играли в «я никогда», спорили, выбирая между БургерКингом и Макдональдсом, а в итоге купили тако с морепродуктами навынос из мексиканского ресторанчика, который случайно попался им на пути. Два с лишним часа в зале кинотеатра, где немногочисленными зрителями, кроме самих Тома и Норин, была кокетливо хихикающая компания из четырех пожилых дам, вероятно, вспоминающих молодость, и пара невпопад гогочущих подростков на заднем ряду, они провели молча, лишь сталкиваясь руками в попкорне. Но как только сеанс закончился, и они вышли на опустевшую парковку, их захлестнуло волной бурного обсуждения и не отпускало до самого парка Джордж Ранч Хисторикал. Они говорили о золотой поре Голливуда в 20-х годах 20-го века, о концепции Джеймса Бонда, о стиле и смерти Стива Маккуина, о Квентине Тарантино, о Бродвее, об авиакомпании «Юнайтед Эйрлайнз», о шампанском, о предвзятости и субъективности премии Академии, о закрытых школах-пансионах, о пижамах и о сваренных вкрутую куриных яйцах.       Тойота подкатилась к съезду в парк и ещё несколько минут Том и Норин не могли остановиться, а потом наконец замолчали. Они сидели в машине на обочине пустой дороги посреди темных полей и редко торчащих из земли кустарников и деревьев, подсвеченные приборной панелью, и смотрели, как в свете фар метались мотыльки.       — И теперь тебе ехать триста миль обратно, — произнесла задумчиво Норин после непродолжительной паузы. — Это часов пять, не меньше.       Она повернула голову и посмотрела на Тома. Расслабленно откинувшийся на спинку, ещё пристегнутый и с повисшей на руле рукой, он встречал её взгляд мягкой улыбкой.       — Ты сумасшедший, — добавила Джойс.       — Я просто хотел тебя увидеть. Кто знает, когда в следующий раз мы окажемся так географически рядом.       — Триста миль автомобильных дорог — это не рядом, Том!       Хиддлстон промолчал и пожал плечами. В холодном свечении приборной панели его обернутое к ней лицо было исполосовано причудливыми тенями, а глаза светились, словно ночные звезды. Снаружи пели цикады, под капотом, остывая, тихо потрескивал двигатель. Том полдня ехал из Луизианы и теперь должен был туда полночи возвращаться, только чтобы сводить её на фильм, который она знала наизусть. Марко Манкузо, всецело и единолично распоряжающийся собственным временем, проедал ей дыры в мозгу, рассказывая о том, как соскучился, но не мог сесть в личный самолёт и перелететь Атлантику; Том Хиддлстон свой единственный выходной между репетициями и стартом съемок фильма «Я видел свет» проехал за рулём два штата, просто чтобы поздравить не самую близкую свою подругу с прошедшим днём рождения. Норин смотрела на него, и ей не хватало воображения представить, на что он был способен ради любимой женщины. Она поймала себя на том, что с грустью, но по-доброму завидовала обитательнице сердца Тома.       Привстав на сидении и перегнувшись через широкий подлокотник и рычаг коробки передач, она обняла его и проговорила в плечо:       — Пожалуйста, будь осторожным. Не усни за рулём. И напиши мне, когда доберешься, ладно?       Том улыбнулся. Она почувствовала, как под теплой нежной кожей шеи произошло движение мускул и услышала, как он шумно выдохнул. Его руки лежали на её спине, его тихий голос вибрировал прямо в её голове:       — Норин, я приеду ранним утром — ты давно будешь спать.       — Буду, — согласилась Норин и отпустила его. Заглянула в глаза и повторила: — А ты всё равно напиши. Пообещай мне!       Он улыбнулся ещё шире и ответил:       — Обещаю.       Они попрощались и она вышла из машины на проселочную дорогу, ведущую к воротам парка. Воздух опускался холодный, влажный, но от земли поднимались остатки дневного жара, и оттого в высокой траве запутались клочья тумана. Норин шла и слушала ночь, не нарушаемую гулом заведенного автомобильного двигателя. Тойота всё так же стояла на обочине, пока Норин шагала к шлагбауму, возле которого её с улыбкой и без кепки ждал давешний охранник.       — Как прошёл вечер, мэм? — поинтересовался он издалека.       — Отлично. Спасибо, что спросили.       — Вас провести к трейлеру?       — Нет, сэр, благодарю. Думаю, я смогу сама.       Поравнявшись с охранником, она улыбнулась ему и пожелала доброй ночи, а затем оглянулась. Внедорожник, различаемый в темноте лишь по красному свечению габаритов и шару теплого светла фар, все ещё стоял на месте. Норин казалось, она физически ощущала на себе внимательный, оберегающий взгляд Тома. Оказавшись на освещенной аллее, ведущей между деревьев к викторианской усадьбе, она снова обернулась, махнула ему рукой и среди звуков ночи отчетливо различила утробное рычание заведенной машины. *** Понедельник, 9 февраля 2015 года Лондон       Том сидел на диване, закинув ноги на пуф. Был поздний вечер, плавно перетекающий в ночь. Хиддлстон пытался сосредоточиться на чтении. Он играл карандашом, ритмично перебирая его между пальцами и тем самым вгоняя себя в сонливый транс, но с каждым неравномерно сбившимся тактом он отвлекался от текста, который и так уже знал наизусть. Съемки «Ночного администратора» начинались через месяц, он уже выучил назубок и сценарий, и оригинальный роман, но продолжал в них дотошно ковыряться. Он всегда тщательно готовился к ролям, и к воплощению Джонатана Пайна, отставного солдата и завербованного британского шпиона, относился, вероятно, скрупулезней всего. БиБиСи запланировали экранизацию шестисерийным телефильмом, каждый из эпизодов предполагался длительностью в час, а это было равноценно шести полнометражным фильмам по масштабности съемок. Играть столь непростого для поверхностного понимания главного героя в таком длительном проекте было ответственно, и Том очень не хотел сплоховать. А потому продолжал накапливать знания, углубляться, готовиться: физически и морально.       На низкой тумбе под телевизором коротко завибрировал поставленный на зарядку телефон. Том поверх книги покосился на вспыхнувший экран, затем перевел взгляд на часы. Едва перевалило за полночь, и это, думал Том, сестры — по привычке родом с детства — наперегонки спешили поздравить его первыми. Он упёр палец в слово, на котором оборвал чтение строчки, и думал, стоит ли вставать. Телефон снова настойчиво завибрировал, напоминая о входящем сообщении, и Хиддлстон поднялся с дивана. К его удивлению, смс пришло не от Эммы или Сары, а от Норин Джойс. В нём значилось короткое «Спишь?»       Он ответил «Привет. Нет.» и подумал, что именно это ему сейчас и следовало делать. Завернув уголок страницы, на которой остановился, и отложив книгу, он прошелся по гостиной и примыкающей кухне, выключил везде свет, проверил, запер ли входную дверь и, захватив с собой телефон вместе с проводом зарядного устройства, направился наверх, в спальню. Новое сообщение застало его посередине лестницы:       «Напиши свой адрес»       Том остановился и нахмурился. Сегодня был вечер церемонии БАФТА, и он знал наверняка — Норин должна была присутствовать. Фильм с её участием был номинирован в двух категориях, и хоть самой Джойс ничего не перепало, она представляла съемочную команду вместе с режиссёром и сценаристом. Она сама ему об этом говорила, когда они торопливо пересеклись на кофе несколькими днями ранее. В его голове мелькнула параноидная мысль: а что, если это на самом деле не Норин? Он не хотел отправлять свой домашний адрес, не зная наверняка, что по другую сторону сотовой связи была именно Джойс. Том спросил: «Зачем?»       Он поднялся в ванную и, настроив в душе капризный кран, стал раздеваться, когда на углу раковины ожил мобильный. От Норин почти молниеносно пришел ответ:       «Так, полноправный король Йотунхейма. Ты там со своим шпионством совершенно нелюдимым стал. Напиши адрес!»       Том замер с телефоном в руке и стянутыми к коленям джинсами. Он улыбнулся сообщению, вдруг пристыженный собственной подозрительностью. Конечно, это была Норин, кто же ещё? Он написал — «Херберт-Стрит, 12» — и шагнул под горячий душ.       И в самом деле в последнее время его можно было описать нелюдимым. Он почти год провёл вдали от дома на съемках, крайне редко показываясь на публике, и сейчас, на несколько месяцев вернувшись в Лондон, мигрировал только между тренажерным залом, домом и любимой кофейней в нескольких кварталах, где завтракал и читал утреннюю газету. Он предпочитал ни с кем не общаться, не давать интервью и даже по возможности избегать папарацци, если замечал их на улицах. Ему нужно было аккумулировать в себе энергию, чтобы снова быть готовым к работе, и это предусматривало много осознанного отшельничества. Каждый день он выходил на длительные пробежки, прочищая голову и встряхивая тело; каждый вечер проводил за рабочим столом или на диване в окружении собственноручно сделанных конспектных заметок к грядущей роли; каждую ночь он засыпал с мыслями о Джонатане Пайне. Том сужал своё мышление, направлял всё своё внимание в него одного и оттого часто просыпался от тревожных снов, в которых он был настоящим Пайном, а не играл его.       Направив поток воды прямо в затылок, Том медитировал с закрытыми глазами и почти задремал стоя. Когда он вернулся в спальню, растирая спину махровым полотенцем и зевая, было уже почти час ночи. Хиддлстон упал на оставшуюся с утра не застеленной постель, и, как только его голова коснулась подушки, в дверь позвонили. Торопливо натянув пижаму и пытаясь пальцами расчесать и примять влажные волосы, он спустился в прихожую. На крыльце послышался характерный скрип тонкого женского каблука по бетону, и протягивая руку к замку, Том был уверен, что по другую сторону двери обнаружит толкающихся сестёр, но снова ошибся.       На пороге его дома стояла Норин Джойс. В длинном кремовом платье с глубоким атласным декольте и шифоновым шлейфом, медные волосы мягкими волнами спадали на острые голые плечи, с ушей свисали изумрудные пальмовые листья; кукольно-густые ресницы и кровавые губы. В руках была открытая коробка с тортом и запечатанная бутылка шампанского с синей этикеткой «Чарльз Хайдсик». Посередине торта, сверху усыпанного ягодами, торчала тонкая едва горящая свечка.       — С днём рожденья тебя-а-а, — тонко запела Норин. — С днём рожденья-а тебя-а-а! С днём рожденья, дорогой Хиддлстон, с днём рожденья тебя!       Он расхохотался. Сонливость и усталую бредовую мешанину мыслей снесло неподдельным восторгом. Это был сюрприз, получить который он никогда не рассчитывал, в котором была примесь голливудского нуарного лоска, который казался неправдоподобно роскошным. Великолепная женщина в дизайнерском платье и ценных украшениях с дорогим алкоголем наперевес под его дверью глубокой ночью — что было способно затмить это?       — Ты что, прямо с Ковент-Гардена сбежала? — спросил Том, когда Норин допела и улыбнулась ему.       — Нет, я ещё на афтерпати успела заскочить. Своровала у них шампанское, — весело сообщила она и подмигнула. — Там, знаешь ли, без тебя очень скучно. Нет Хиддлстона — нет танцев и веселья.       Он отступил от двери вглубь коридора и пригласил:       — Заходи внутрь, давай выпьем твоего сворованного шампанского.       Норин покачала головой.       — Нет-нет, я заехала просто коротко поздравить. Не хочу тебя отвлекать или мешать…       — Джойс, зайди в дом, пожалуйста!       Она с сомнением оглянулась. Улица за её спиной была пустынной и тихой. Тускло светили редко воткнутые в тротуар фонари, на дороге, боком втиснувшись в ряд запаркованных машин, стоял черный кэб с включенным счетчиком; ветер расшатывал незапертую кованную калитку.       — Ладно, — ответила после короткого раздумывания Норин. — Только заберу пальто из такси и расплачусь с водителем.       Она отдала ему торт и бутылку, и, повернувшись, сбежала по ступенькам. Платье легкими светлыми крыльями порхало вокруг её шагов, волосы упруго пружинили. Том смотрел в её удаляющуюся обнаженную спину и, задув свечку, загадал, чтобы они никогда не теряли друг друга из виду. Незаметно для него самого они совпали как идеально подогнанные детали пазла. И хоть иногда Том всё ещё обнаруживал в себе неуместное влечение к Норин, хоть порой ему приходилось одергивать себя за непозволительные мысли и эмоции, в остальном дружить с ней было легко. В конечном итоге, рассуждал Том, Джойс была женщиной высокого класса и необычайной красоты; было бы странно, если бы он этого не замечал и на это не реагировал естественной физиологией. Норин обладала какой-то заразительной и одновременно скромной уверенностью в себе, её роскошь очевидно проступала, когда она была расслабленно повседневной в кроссовках и потертой кожаной косухе, и лишала дара речи, когда она несла себя прямо и гордо в обвивающемся вокруг неё вечернем платье. Её оболочка была изысканной и пробуждающей желание, но куда важнее — и очаровательнее — было наполнение. Том постоянно встречал красивых девушек и женщин, но по-настоящему интересные попадались на его пути не так часто, чтобы позволять себе ими пренебрегать. Ему импонировали ум и характер Норин, они ему подходили.       — Выглядишь сногсшибательно, — сообщил Том, отставив на полку коробку с тортом и бутылку и принимая из рук Норин её пальто, когда она вернулась и вошла в прихожую. Джойс хохотнула.       — Да, потому что надо мной несколько часов работало три специалиста, — парировала она. — А ты, паршивец такой, выглядишь сногсшибательно просто встав с кровати и постарев ещё на год.       Хиддлстон смущенно засмеялся и опустил взгляд.       — Прошу меня простить, — выдохнул он.       Они уселись за круглым столом, обозначавшим собой столовую часть гостиной. Том открыл «Чарльз Хайдсик», вспенившейся жидкостью разлил по бокалам и достал две небольшие десертные вилки. Торт они ели прямо из картонной упаковки, не нарезав, а расковыривая прямо посередине и сражаясь за горошины ягод.       — Ну и как оно там? — спросила Норин, отправляя в рот пышное облако крема. — В тридцать четыре?       Том передернул плечами.       — Кажется, так же, как и в тридцать три.       Джойс призналась, что раньше считала сорокалетие старостью, а теперь прожила большую часть пути до этой отметки. Хиддлстон рассмеялся и сообщил, что окажется в сорокалетии раньше и всё для неё там разузнает. Они рассмеялись, и разговор, как это обычно у них происходило, спутанным сильным потоком понесся к отвлеченным, между собой никак не связанным темам, а затем в коридоре в кармане пальто Норин зазвонил её телефон. Она извинилась, сделала большой глоток игристого, поднялась из-за стола и вышла. Том прислушался. В прихожей оборвалось настойчивое дребезжание.       — Да, алло? — голос Норин переменился, стал приглушенным и сухим. — Да. Нет. Нет, Марко, не нужно за мной отправлять машину, я сама приеду. Да. Да, точно.       Внутри Тома заскреблось колючее, холодное раздражение. Это не было ревностью, он не имел права ревновать Норин и понимал это; но было что-то отвратительное в осознании того, что сейчас она уедет к этому своему итальянцу, и тот снимет с неё кремовое струящееся платье, съест с её губ кровавую помаду, сомнет шелковистость волн её бронзовых волос. Хиддлстон плеснул шампанского в свой бокал и залпом выпил.