Раскадровка

Вторник, 15 июля 2014 года Нью-Йорк       На хромированной полке выстроилась шеренга крохотных бутылочек косметики. Норин подхватила ту, на этикетке которой причудливыми вензелями было выведено «Шампунь» и попробовала открутить колпачок — тот не поддался. Она сдвинула матовую дверцу душевой кабинки и вытянула наружу руку, с неё на темный кафель покатилась вода.       — Будь полезным: открой, пожалуйста.       Джошуа О`Риордан, который сидел прямо на полу, привалившись спиной к стенке душевой, отшатнулся от тяжелых теплых капель, посыпавшихся ему на плечо, и взял пузырек шампуня.       — Сильно отстаете от графика. Это нехорошо, — проговорил он, вперив взгляд в планшет. — Общая вычитка сценария «Бравады» назначена уже на 29 сентября. С такой задержкой на площадке «Эффекта массы» ты можешь попрощаться с мечтами об отпуске и бронировать билеты из Лос-Анджелеса прямиком в Хьюстон.       Он вернул бутылочку, положив её и снятый колпачок в ладонь Норин, в ожидании протянутую из душа.       — Спасибо, — отозвалась Джойс, закрывая дверцу.       — Если же сдвинется и «Бравада», — продолжал Джошуа, и голос его снова стал приглушенным, отраженным стеклянной перегородкой и рассеянным шумом воды. — Во-первых, мистер Клуни будет очень недоволен, во-вторых, из четырех недель, которые ты выделила Уэсли Колдуэллу, может ничего не остаться.       Норин взбила в волосах пену и, закрыв глаза, сконцентрировалась на том, как пальцами массажировала голову, пытаясь вытеснить из неё мигрень. Она прилетела в Нью-Йорк на неполных три дня, за которые нужно было успеть отснять четыре телепрограммы, дать несколько интервью и отработать две фотосессии. В её отельном номере царил хаос спешной подготовки: Норин пыталась смыть с себя джетлаг, Джош сидел вместе с ней в ванной комнате и втискивал всю предстоящую им работу в график, Бетти в комнате отпаривала платье и принимала бесконечные телефонные звонки.       Стараниями агента жизнь была плотно расписана на несколько лет вперёд: по фильмам и сезонам премьер и кинопремий, месяцам съемок и месяцам продвижения. Календарь Норин можно было заполнять на карте мира: осень — штат Техас, Парк Джордж Ранч Хисторикал, где Джордж Клуни собирался снять свою ковбойскую комедию «Бравада»; начало зимы — Солт-Лейк-Сити в Юте, где Уэсли Осборн Колдуэлл собирался умудриться за один месяц и на скромный бюджет отснять драму, рабочее название которой — «Сестра» — приглянулось студии и стало основным. Впрочем, Джош предпочитал называть этот проект «М — означает Мормонство». Они оба — Норин и её агент — сошлись на том, что «Сестра» окажется малоприбыльным проектом, как это часто и случалось с независимыми фильмами, возможно, даже не настолько скандальным, как на то рассчитывала киностудия и сам режиссёр, но определенно очень важным. Слишком важным, чтобы не быть экранизированным.       Норин зажглась идеей, когда впервые прочитала сценарий, и вспыхнула ярким голодным пламенем после встречи с Колдуэллом. Он принял Норин на кухне собственного дома, и там за чашкой отвратительного растворимого кофе они проговорили несколько часов без остановки, перебивая друг друга, повышая голос, размахивая руками, вскакивая с мест, споря до хрипоты и просто молча тыча в текст сценария с возмущенными гримасами на раскрасневшихся лицах. Так Джойс обнаружила в себе ответ: она хотела воплотить «Сестру» в жизнь как можно скорее, она испытывала к этой картине такую страсть, которой не испытывала прежде. После первой личной встречи они с режиссёром несколько раз созванивались, проводя с телефонной трубкой у уха или перед экраном ноутбука при разговоре по скайпу часы оживленных обсуждений; они перекроили сценарий, дополнили историю и выточили из плоского камня рельефных персонажей. Норин засыпала и просыпалась с мыслями героев «Сестры» в голове вместо своих собственных, ей не терпелось воплотить своего персонажа в жизнь, и потому она предложила студии свой ближайший свободный месяц — декабрь.       Январь, февраль и март нескольких последних лет она проводила в перелетах между церемониями крупных кинематографических и телевизионных премий, их афтерпати и отелями, под завязку заселенными звездами. Весна 2015-го была обозначена возвращением в Лондон. Там «Уорнер Бразерс» готовились снять фэнтези-фильм «Никогде», а Норин надеялась успеть увидеться с семьей. Она давно не бывала в Англии достаточно долго, чтобы навестить родной дом в Саутгемптоне, погостить у родителей и провести с ними и сестрой несколько расслабленных дней, и после весны 2015-го — если верить созданному Джошуа расписанию — у неё нескоро должна была появиться такая возможность снова. Летом она возвращалась в США, где начала работы ожидала криминальная драма «Мара», в августе улетала в ЮАР — на съемки боевика «Ни солнце, ни смерть»; а в ноябре прямо из Африки отправлялась в то, что агент и публицист Норин называли гастролями сумасшедшего — тур продвижения и представления на премьерах сразу нескольких фильмов. Январь обозначал начало не только 2016-го года, но и очередной серии кинопремий; а после — на апрель были назначены Индия и «Шантарам».       Норин подставила голову под густую теплую капель и позволила пене стекать по лицу. Она и не заметила, когда набрала такую скорость. Просто в какой-то момент обернулась и увидела, что последних полтора десятка месяцев её жизни всецело заняты работой и лишены отдыха. Выходные от съемок были заняты мероприятиями и прессой, свободные от этой работы дни посвящались подготовке к роли и репетициям. Джойс мчалась вперёд, не разбирая дороги и не понимая своей конечной цели. Когда она предала мечту стать режиссёром и ввязалась в этот забег наперегонки с временем?       — Пришла визажист, — сообщила вошедшая без стука Бетти.       Норин закрутила кран, отодвинула дверцу и снова просунула из душа руку.       — Подашь полотенце?       Когда она вышла из ванной, укутавшись в банный халат, в номер уже доставили завтрак и кофе. Бетти сидела на краю заваленной вещами кровати с пультом в одной руке и телефоном в другой, телевизор негромко вещал погоду; Джошуа склонился над тарелками и сосредоточено изучал их содержимое, мастер по макияжу остановилась у окна и изучала вид. Рядом с ней стояло повернутое к дневному свету кресло, а на узком подоконнике балансировало зеркало. Норин подхватила с прикроватной тумбы свой телефон и — вместо обойти — прошла просто по постели.       Упав на приготовленный ей стул, Норин откинула тяжелые мокрые волосы назад, скрутила их в тугой пучок и просунула под воротник халата, чтобы не спадали на лицо и не мешали. С них вниз по спине неспешной холодной каплей побежала вода. Норин поежилась и заглянула в свой мобильный. Она сдернула вниз шторку последних уведомлений и пролистнула: напоминания из их общего с Бетти и Джошуа календаря о делах на день, письма на личной и рабочей почте, обновления социальных сетей, несколько пропущенных звонков с неизвестных её телефонной книге номеров и непрочитанные сообщения. Несколько — немногословные и со смайлами в виде грозных красных рожиц — наставлений от тренера, одно от Бетти — пересланный ею контактный номер редактора какого-то журнала, два десятка глупостей из групповой переписки команды «Эффекта массы» и одно от «Хиддлстон, Т.»       Норин, пролистнувшая прежде, чем успела осознать прочитанное, нахмурилась и поднесла телефон ближе к лицу, будто ей могло померещиться. Но имя отправителя осталось неизменным, когда экран оказался прямо перед глазами — «Хиддлстон, Т.»       «Привет.       Надеюсь, там, где ты сейчас читаешь это сообщение, не ночь, и я тебя случайно не разбудил. Пишу, чтобы сообщить: я получил Лина в «Шантараме». И напомнить, что я должен тебе кофе — таким был спор.       С уважением, Том»       Она смущенно улыбнулась этому тексту и, едва пробежав глазами, торопливо уронила телефон на собственные колени экраном вниз, будто визажистка могла подсмотреть там что-то непристойное.       «С уважением, Том» — она едва сдержалась, чтобы не засмеяться. Ох уж эта чопорность. Подписал собственное послание, будто Норин могла не сохранить его номер, будто могла не понять, что это именно он. Будто не вспоминала их ночной разговор на холме Гриффитской обсерватории, не возвращалась в его обволакивающий уют, не прокручивала в голове их слова и взгляды и редкие случайные прикосновения. Будто она не думала о том, что это могло бы быть идеальное свидание. Вот только это не было свиданием.       Джойс и сама не знала, чем была та встреча и почему она её назначила, и уж тем более не имела ни малейшего понятия, почему Том согласился и пришёл, но была этому рада. Вероятно, потому что Хиддлстон был из тех, кто понимал, о чем она говорит, и сам говорил о том же. Потому что он считался с тем, что она актриса, не находил это ни глупым, ни бессмысленным. Он не считал себя лучше или выше неё, умнее, успешнее, состоятельнее, серьезнее. Том мог воодушевленно говорить о глубине психологизма в своем любимом итальянском фильме «Комната сына», о контрасте трагизма самой сути истории и легкости повествования, а уже в следующий момент кривляться и дурачиться, притворяться зомби и завывать, как привидение. Он был галантным и в меру хулиганом, он открывал для неё дверь, пропускал впереди себя и предлагал руку на крутом грунтовом подъеме, но позволял ввязать себя в шутливую потасовку, отвечая невесомыми толчками на легкие пинки от Норин. Том был с ней на одной волне.       Она подняла телефон и написала в ответ:       «Привет.       Там, где я сейчас читаю твоё сообщение, не ночь — не беспокойся.       Поздравляю! Рада за тебя, искренне считаю тебя отличным выбором на эту роль. А ты мне не верил.       С удивлением, что ты подписываешь смс-ки «с уважением, Том»,       Норин»       Перечитав — сначала добавив в конце смайлик, а затем торопливо удалив — и отправив, Норин вернула мобильный на колени. Когда она в последний раз выключала телефон: на час, на день, на неделю; не сверялась с ним ежеминутно, не ложилась с ним спать и не просыпалась с ним же? Сотовый будто прирос к её руке, порой ей казалось, что пластик на обратной стороне уже прогнулся по форме её пальцев.       Норин подставила лицо под кисть визажистки и скосила взгляд на агента.       — Джош, подай что-нибудь пожевать, умоляю.       Помнила ли она, когда забывалась спокойным сном, не ограниченным будильником, и ела вдоволь, не заботясь о спортивном режиме? Всё это безумие длилось всего несколько лет, а Норин уже почти не различала, когда была собой, а когда играла — перед камерой и за ней; она, казалось, разучилась даже чего-то хотеть без оглядки на то, как это скажется на её карьере. И вот теперь, обрадовавшись сообщению от Хиддлстона, вспомнив, как неподдельно легко и беззаботно было в его компании, Джойс засомневалась. Во что она ввязывалась?       Джошуа протянул ей тарелку с яичницей, в складках банного халата завибрировал телефон.       «В чем суть удивления: в том, что я в принципе подписываю смс-ки, или в том, как подписываю?       С непониманием, что не так с «с уважением, Том»,       Том»       Норин быстро пробежала текст глазами, а затем заново перечитала — медленнее и внимательнее. Он ответил без единого смайла, и привыкшая к этим эмоциональным идентификаторам в переписках Норин не сразу поняла, в каком тоне сообщение вообще было написано. Ей представилось нахмуренное лицо Тома, когда он получил её ответ. Брови сведены на переносице, между ними запала складка, глаза прищурены, губы плотно сжаты в тонкую побледневшую линию. Она визуализировала, как его длинные бледные пальцы опустились на экран и в возмущенной спешке набрали обратное смс — оно пришло спустя всего минуту. Нарисованный её воображением Том — раздраженный и придирчивый к словам — показался настолько незнакомым и комичным в своей наигранности, что Норин вдруг расхохоталась. Вилка свалилась с тарелки с яичницей, скользнула по коже ноги холодным острым металлом и упала на пол.       «Вопрос любопытный.       С недовольной визажистом, которая пытается накрасить меня, пока я смеюсь над твоим ответом,       Норин»       — Ты глянь-ка, — послышался сзади голос Джошуа. — Ещё утренний кофе не пила, а уже смеется. Подменили, не иначе.       — Да, но колюще-режущими предметами всё равно швыряется, — парировала Бетти и добавила, обращаясь к визажистке: — Вы там поосторожнее, мисс. Эти голливудские звезды те ещё маньяки.       Норин подмигнула растеряно заулыбавшейся девушке. У них троих — самой Джойс, её агента и публициста — было принято так работать: подтрунивая друг над другом и веселясь. Бетти и Джош были теми, с кем Норин проводила наибольшее количество времени, с кем бывала разной: уставшей и неугомонной, раздраженной и очаровательной, больной и решительно настроенной; теми, с кем она чувствовала себя комфортно всякой. Бетти имела удивительное чутьё на настроение и обладала настоящей магией коммуникабельности, она никогда не ощущалась чужой и никогда не лезла в душу. Джошуа в силу проведенных вместе с Норин лет и пережитых вместе с ней неудач и успехов притерся и стал другом — настоящим и, вероятно, давно уже единственным. Эти двое были связными между Джойс и миром снаружи — от папарацци до киностудий — и в то же время ограждением от лишнего и заповедником дружеского расслабления. Если кто-то и был способен улучшить серое предгрозовое утро, наполненное головной болью от перелета из Калифорнии и недосыпа, то это они. И Том Хиддлстон.       В руке Норин снова завибрировал мобильный. На подсветившемся экране возникло новое сообщение:       «И ответ на этот любопытный вопрос…?       С искренними извинениями недовольному визажисту,       Том»       Она подняла взгляд. За окном над по-летнему сочной зеленью Центрального парка клубились тяжелые грозовые тучи. Воздух снаружи был как жидкий металл — горячий и вязкий, он тревожно замер над тротуаром и проезжей частью в ожидании сильного влажного порыва ураганного ветра. Нью-Йорк встречал непредсказуемостью погоды и привычными автомобильными гудками. Улица внизу толкалась в утреннем часе-пик, её наводнили неподвижные машины и тесные потоки пешеходов, торопящихся прочь от надвигающегося ливня.       Что Норин знала о Томе Хиддлстоне? Помимо его внешней, публичной оболочки обходительного и образованного мужчины с тонким вкусом и правильными, порой даже немного архаичными манерами — ничего. Ей был знаком его смех, несколько его разновидностей — вежливый, сдержанный, стесненный, заливистый и громкий, но она понятия не имела, когда он на самом деле был искренним; ей был знаком его голос — бархатистый, глубокий, обволакивающий — и его вибрирующий тихий шепот, но она не могла знать, когда в этот голос просачивалась ложь. Джойс не знала Тома настоящим, а потому не могла доверять, как научилась не доверять никому. Она не владела о нём никакой информацией кроме тех мелких крупиц, которые он сообщил ей при встречах: поверхностно об образовании, театре и первых ролях на телевидении. Норин знала, что он англичанин, но не знала, откуда именно родом, не знала, сколько ему лет, почти не знала его ролей и никогда не видела его на сцене театра. Джойс казалось, что она вообще не часто слышала имя Тома до их знакомства прошедшей осенью на съемках шоу Грэма Нортона.       Она открыла браузер и ввела запрос «Том Хиддлстон». Первыми результатами поиска стали ссылки на статью на Википедии, сайт биография.ком и страницу агентства «Хамильтон Ходелл». Никаких громких новостных заголовков, никаких скандалов — это уже обнадеживало. Не понаслышке Джойс была знакома с удивительной способностью Интернета коверкать портрет человека до неузнаваемости, ей приходилось набирать в поисковике собственное имя и ужасаться. Теперь с наличием Бетти в команде Норин не занималась отслеживанием своей репутации в прессе и сети, но выучила важный урок: кристальная чистота означала либо полное отсутствие интереса публики, либо тщательную работу публициста, либо — что было исключительной редкостью — такую же кристальную чистоту совести.       Пролистнув личную информацию Тома на сайте его агента, Норин открыла его сообщение и написала:       «Дело, конечно, в форме. Как насчет: «с наилучшими пожеланиями, мистер Томас Уильям Хиддлстон»?       С принятыми визажистом извинениями,       Норин»       Не успела она поднять с пола вилку, отковырнуть от яичницы кусочек и отправить его в рот, когда пришел ответ. Том отписывался так быстро, словно сидел с телефоном в руке и единственным его занятием было ожидание новой смс. На какой-то забавный, нерациональный манер это было приятно.       «Вот как! Так ты меня гуглила?       С опасениями насчет того, какие глупости обо мне можно найти в Интернете,       Том»       — Эн, мы опоздаем, — рядом с ней возникла Бетти и требовательно протянула руку за телефоном. — Пожалуйста, ешь. И собираемся!       — Погоди-погоди, — пытаясь удержать мобильный, вокруг которого сомкнулись пальцы публициста, пробормотала Норин. Она торопливо набирала:       «Томас Уильям Хиддлстон — хорошо звучит. По-дворянски. Не хватает какого-то титула: барон или граф.       С всё ещё открытой твоей страничкой на Википедии,       Норин»       — Эн, отдай! — настаивала Бетти, продолжая тянуть телефон. Её рука скользнула по экрану, и случайно смахнула окно сообщений, вернувшись в браузер. — Ну отдай же!       — Стой!       Смеясь, Норин обхватила кисть Бетти и попыталась ослабить её хватку, но та сердито на неё хмурилась и лишь сильнее сжимала трубку в кулаке.       — Да стой ты! Двадцать секунд и отдаю, обещаю.       — Ладно, — публицист отняла руку и начала быстрый обратный отсчёт: — Двадцать, девятнадцать…       Норин заглянула в случайно открывшуюся страницу на Википедии: «Том Хиддлстон (родившийся 9 февраля 1981 года) — британский актёр театра и кино, получивший мировую известность благодаря роли Локи».       — Четырнадцать…       Она перешла на предложенную статью о Локи, и на неё обрушился поток неподдающейся осознанию информации: комиксы, книги, фильмы, сюжеты, семейные перипетии и магические способности.       — Одиннадцать, десять…       Вдогонку к предыдущему сообщению Норин отправила:       «Как насчет: Томас Уильям Хиддлстон, герцог Асгардийский?»        И послушно передала телефон Бетти. Когда спустя почти час она вернула его в лифте, там уже ждал ответ:       «Замечательно. Не увиливай. Перестань делать вид, будто ты не поняла, что я приглашаю тебя на кофе.       С уважением,       Томас Уильям Хиддлстон, герцог Асгардийский, полноправный король Йотунхейма» *** Воскресенье, 27 июля 2014 года Санта-Моника, округ Лос-Анджелес       Потолок был отделан светлой паркетной доской, а за дальним углом барной стойки на одной из посетительниц был короткий парик неонового желтого цвета и плюшевые кроличьи уши. В поданном Тому стакане виски между кубиков льда застряла спиралька апельсиновой цедры, за баром стоял массивный ретро-холодильник с множеством наклеек на дверце, между бутылок теснились стопки виниловых дисков в затертых картонных конвертах, музыка была громкой и итальянской — неспешная песня 60-х годов.       Это место посоветовал Зак. Они ехали в одной машине из Сан-Диего в Лос-Анджелес, вывернутые наизнанку после трехдневного Комик-Кона, когда Том спохватился: на вечер была назначена встреча с Норин Джойс, а он понятия не имел, куда её сводить.       — Свидание? — смерив его взглядом, уточнил Зак, а, получив отрицательный ответ, назвал бар «Хорошее времечко у Дэйви Уэйна».       Теперь, сидя за барной стойкой и пытаясь разбудить себя порцией холодного разбавленного виски после долгого дневного сна, сморившего его в отельном номере и не выпускавшего из постели до последнего, Том понимал — «Хорошее времечко» наилучшим образом подходил именно для свидания. Ну и Закари! Полумрак и приглушенное желтое свечение ретро-светильников, потертые диванчики и кресла, вмещающие только двоих, мелодии, провоцирующие танцевать чувственные тесные танцы, пугливые свечи в лампадках на столах, пестрая публика.       «Похоже, там наливают не кофе», — написала Норин в ответ, когда он отправил ей адрес. А позже прислала короткое «Прости, опаздываю». Том просидел над своим виски около получаса и почти прикончил стакан, прежде чем появилась Джойс. Она подошла к нему сзади, коротко хлопнула его по спине и, наклонившись над плечом, проговорила прямо в ухо:       — Я смотрю — ты уже разогрелся, — она чмокнула его в щеку, взобралась на высокий табурет рядом, и только потом добавила: — Привет!       — Добрый вечер, — широко и уже немного нетрезво улыбнулся Том.       Норин пришла в шифоновом цветастом сарафане, натянутом поверх него растянутом пуловере, в черных кедах и с взъерошенными, ещё немного влажными волосами. Без следа косметики и намёка на то, что она восприняла приглашение свиданием. В её небрежности и расслабленности было что-то даже подчеркнуто отвлеченное, настаивающее на дружеском формате. Тома это устраивало. Она заказала коктейль «Французский 75», побольше джина, поменьше шампанского.       Бармен кивнул и отметил:       — Замечательный выбор, мэм.       Норин закатила глаза и шутливо фыркнула:       — Ну вот. Во-первых, я алкоголик. Во-вторых, это очевидно. Сегодня я уже «мэм», а ведь ещё осенью Нортон называл меня юной.       Обмениваясь случаями со своего участия в различных ток-шоу и смеясь, они оба выпили по две полных порции алкоголя, а затем Норин выведала у бармена, что в заведении был открытый для посетителей внутренний дворик и предложила перекочевать туда — на свежий воздух, где она могла бы закурить. Они протискивались сквозь уплотнившуюся толпу, когда снова заиграла старая итальянская песня, и Том, шедший впереди, остановился, повернулся и, схватив Норин в охапку, утянул танцевать. Они выглядели так несоответственно друг другу: Норин в широкой ленивой одежде и кедах и он в туфлях, брюках и белой рубашке с расстегнутым воротником и подвернутыми рукавами — последней сносно чистой одежде, оставшейся в поездке. Но в то же время так неотличимо в разномастности прочей массы посетителей и так гармонично в слаженности танца. Джойс мягко поддавалась, доверяя вести себя и искренне наслаждаясь. Она вскидывала руки вверх, иногда играла с собственными волосами, иногда смыкала пальцы в замок над головой, иногда закидывала на плечи Тома; ведомая она то раскручивалась в сторону, то прижималась к нему, и тогда его окутывало сладко-фруктовым запахом её волос и горьковатым алкогольным дыханием.       Хиддлстон написал ей, как только размашисто подмахнул заверенный его агентом контракт со студией «Тачстоун пикчерз» на съемки в фильме «Шантарам» и ещё с полдесятка дополнительных соглашений. Он вышел из офиса Кристиана Ходелла, достал из кармана телефон и набрал сообщение прямо на ходу, не глядя перед собой или под ноги. Это был настолько искренний порыв, что он не успел этому удивиться и позже не пытался найти разумное объяснение. Ему просто было невероятно хорошо в компании Джойс, и желание это повторить возникло таким сильным и естественным, что он даже не задумался ни о том, что мог вести себя излишне навязчиво, ни о том, что Норин могла его неверно понять. А теперь он понимал, что ему и не следовало ни о чем из этого беспокоиться — она поняла его так, как он имел в виду, и приняла его приглашение легко и весело, будто в какой-то степени даже ждала этого. Они выкроили под встречу единственный совпадающий вечер — когда после съемок у Норин было несколько часов и возможность на следующее утро отоспаться, а у Тома были свободные сутки между Комик-Коном и самолетом до Белфаста с пересадкой в Манчестере. И они оба были настроены хорошенько оторваться.       Во внутреннем дворе, небольшой обнесенной высокими кирпичными стенами площадке с разбросанными по искусственной траве креслами-мешками и крохотным фургончиком из 50-х вместо бара, они заказали ещё выпивки. Бармен подал им по два шота Камикадзе, и они наперегонки опрокидывали в себя разбавленную ликёром водку, когда рядом с ними возникла девица в неоновом парике и с кроличьими ушками.       — Приве-е-ет! — прокричала она и пошатнулась на высоких каблуках, Том рефлекторно подхватил её локоть, чтобы придержать. Девушка кокетливо ему подмигнула и продолжила: — Вы ведь те актёры, да?       Норин, закуривая сигарету, помотала головой.       — Нет, извините, Вы нас с кем-то путаете. Он страховой агент, а я медсестра в стоматологическом кабинете.       Девица в желтом парике растерянно заморгала, потом нахмурилась, потом рассмеялась.       — Вы те актёры-ы-ы! — протянула она, поднимая руку и наставляя на Тома палец. — Ты тот бог-очаровашка из «Марвел», а ты та стерва из «Судеб и фурий», да?       Она говорила слишком громко, чтобы её слова неразборчиво терялись в музыке, а потому многие — даже в дальнем углу дворика — начали на них оборачиваться. Том заметил, как двое каких-то парней переглянулись, кивнув друг другу, отставили бокалы и поднялись со своих мест; а в компании у бара кто-то сверился с телефоном, толкнул друга в плечо и показал в их с Норин сторону. Им пришлось бежать, а кроличьи ушки крикнула им вслед:       — Но вы же англичане, правда? Ты Том… как там тебя?!       Они протолкались сквозь бар — Том шел впереди и крепко сжимал руку торопящейся следом Норин, протиснулись сквозь выстроившуюся на вход очередь и побежали вниз по улице. Добежав до конца квартала и повернув за угол, к парковке почтовых фургонов, они замедлили шаг и рассмеялись.       — Ну что, Том Как-там-тебя, полноправный король чего-то там, куда дальше?       — Йотунхейма.       — В Йотунхейм?       — Нет, король Йотунхейма. Там холодновато и путь неблизкий.       Они снова расхохотались. Норин нагнулась и уперлась руками в собственные колени, всхлипывая и сотрясаясь в судорогах смеха почти беззвучно, а затем вскинула голову и посмотрела на Тома серьезно, как-то прицельно и словно внутрь.       — Тебя не бесит, что — чем бы ты ни занимался, сколько бы души ни вкладывал в другие проекты — всё равно остаешься богом-очаровашкой из «Марвел»?       — Я люблю Локи, — торопливо ответил Том. — Люблю быть Локи.       А затем сделал паузу и задумался. Это было правдой — Локи он любил, эта роль изменила его жизнь в лучшую, эту шумную, полную узнаваний на улицах и в барах, сторону; эта роль была обширной, давала в каждом фильме «Марвел» столько нового пространства для творчества, для интерпретации; эта роль, в конечном итоге, дала ему множество других ролей в других, отвлеченных картинах. Выбирая актерский путь, Хиддлстон искал разнообразия, бесконечной множественности ролей, неповторимости и не повторяемости, он отчаянно не хотел стать актёром одного типажа, играющего под разными названиями одного и того же персонажа раз за разом. И уж точно не хотел стать актёром одной единственной роли. В нём противоречиво соединялась безграничная благодарность Локи за то, что в нём он нашёл успех, и упорное, бунтарское стремление от него оторваться.       Они шли в сторону океана, и Том как никогда прежде откровенно делился этими мыслями вслух. Улицы постепенно пустели по мере того, как на смену ресторанам и барам приходили погруженные в дрёму кондоминиумы и многоквартирные высотки; тонкие стрелы пальм тянулись в темное небо, в густых перьях их зеленых верхушек шумел ветер. Было тихо и в воздухе висела теплая ночная влага. Норин бесшумно шагала в своих кедах, втянув пальцы в рукава пуловера, и слушала. Её лицо было обернуто к Тому, а в глазах, янтарный мёд которых заменила непроглядная чернота, мерцало понимание. Её внимание располагало к тому, чтобы говорить, и он говорил — честно и беззаботно, не опасаясь того, что искренность могла обернуться против него самого — пока они не дошли до побережья. А там на смену его словам пришел шум волн.       Разувшись, они пересекли пляж и остановились там, где песок был мокрым, холодным и вязким, и к их босым ногам порой добегала вода. Слева вдалеке мерцало огнями колесо обозрения из парка развлечений на пирсе, справа крохотными пугливыми точками отсвечивали тянущиеся по зеленым холмам скоростные шоссе. Перед ними было звездное небо и неспокойный океан.       — Мне было восемнадцать, — прервала Норин их затянувшееся молчание. Том повернулся к ней, но её невидящий взгляд, обращенный в собственные мысли, был устремлен вперед, в пенящиеся гребни накатывающих волн. — Я стояла на диком пляже недалеко от паромного причала в Мумбасе, в Кении, и мечтала о том, как однажды передо мной вместо мутных вод Индийского океана окажется Тихий океан, а за моей спиной вместо замусоренной автобусной станции, наводненной крысами и алкашами, будут холмы Голливуда. Я приехала в Африку, чтобы доказать себе, что я способна достичь всего, что посчитаю достойным стараний; я приехала в Африку, чтобы вырасти и поверить в собственную мечту.       Она глубоко вдохнула, опуская веки и запрокидывая голову, подставляя лицо изогнутому рогу луны, и продолжила:       — И вот я стою здесь десять лет спустя, передо мной Тихий океан, за мной Санта-Моника, рядом со мной известный голливудский актёр, на моём собственном счету много фильмов, наград и даже номинация на Оскар, я снимаюсь в том, что станет очередным блокбастером, и меня даже узнала пьяная девчонка в баре. Но сейчас мне так страшно, как не было страшно тогда в Кении.       Норин опустила голову, открыла глаза и оглянулась на Тома. Её лицо было расслабленным, лишенным какого-либо выражения, но глаза смотрели с такой откровенной тревогой, с по-детски наивной мольбой, что по коже Хиддлстона побежали мелкие мурашки. Он никогда прежде не видел Джойс такой открытой, такой уязвимой, такой настоящей. Он смотрел ей прямо в глаза и видел в них бесстрашно обнаженную напуганную душу, он молчал, потому что не знал правильных слов, и ему очень не хотелось спугнуть или ранить, а потому он просто встречал её взгляд и надеялся, что она видит — ему это знакомо. Так они простояли несколько минут, окутанные соленым ветром и молчанием, вглядываясь друг в друга, а потом Норин улыбнулась.       — Я слишком много выпила, — весело сообщила она. — Если размышляю о подобном вслух.       Том с удивлением обнаружил в себе какое-то неясное огорчение оттого, что этот искренний разговор оборвался, но в то же время и приятно щекочущую радость, потому что он, пусть и короткий, но состоялся. Когда приехало такси, и Норин, обнимая на прощание, опустила ладонь на его затылок и мягко придержала его голову рядом со своей, целуя в щеку, он отчетливо почувствовал: между ними что-то изменилось. Что-то возникло — доверие, дружба? Ещё неясное и несмелое, но уже волнующее.