Раскадровка

Суббота, 7 мая 2016 года Кихим, Индия       За окном рассветало раннее утро, дом просыпался. Он наполнялся звуками открываемых и закрываемых дверей, шагов, обрываемыми трелями будильников, скрипом откручиваемых кранов. На сковородке возмущенно зашипело масло, когда Том разбил и вылил на неё куриное яйцо. Лакшан рядом с ним резко распахнул холодильник и стеклянные бутылки в полке на дверце задребезжали. Хиддлстон готовил завтрак и напряженно прислушивался. В многослойной мелодии виллы он пытался различить Норин, но ещё не видел её, не слышал её голоса и почему-то этого опасался.       Ночью они вдвоем какое-то время лежали рядом на песке, смотрели в небо и молчали. Затем она наклонилась к нему, поцеловала в щеку так же, как целовала на прощание каждый раз, и, не проронив ни слова, ушла. Том дал Норин фору в несколько десятков минут, чтобы не стеснять её и не настораживать остальных, следуя за ней в том же странном состоянии: мокрым, с ног до головы перепачканным песком, взъерошенным. А когда всё же вернулся в дом и на мгновенье задержался возле своей двери, в спальне Норин было тихо и темно. Том вошёл к себе, наскоро принял душ и всё, что делал после — только прислушивался, эпизодически проваливался в дрёму, просыпался и снова прислушивался.       Он не понял, что произошло. Ему казалось, он смог совладать с собой в сценах поцелуя, он был уверен, что взял себя в руки, но в итоге сдался без малейшего сопротивления. Том долго играл с самим собой в строгого старшего брата — запрещал себе прикасаться к Норин, потому что она была достойна значительно большего, лучшего, чем он мог ей дать. Потому что он выработал стратегию беззаботных кратковременных интрижек и неотступно ей следовал. Джойс значила для него слишком много, чтобы просто перемолоть её в этом безжалостном жернове и выбросить, а сам он был всецело сконцентрированным на карьере, чтобы иметь время на серьезные отношения. Когда-то он уже пытался выстроить вдоль актёрства что-то длительное и надежное, но ничего не получилось, и нескольких болезненных ошибок ему хватило, чтобы выучить урок. Том был уверен, что держал всё — себя в первую очередь — под контролем, но ночью пустил всё псу под хвост. И теперь злился и беспокоился о том, куда это их приведет.       Том подцепил яичницу лопаткой и, разделив, разложил по тарелкам к бекону, помидорам и тостам, на которых медленно таяло сливочное масло. Лакшан выхватил из его руки сковородку так проворно и с таким рвением, будто ему грозила смертная казнь, если кто-то из нынешних жителей обслуживаемой им виллы пробовал помыть за собой посуду сам. Хиддлстон смущенно поблагодарил и, подхватив тарелки, двинулся к внутреннему двору. У бассейна Джафар Соруш привычно занимался утренней зарядкой, похожей на замедленный боевой танец. Заметив Тома, он коротко ему кивнул в знак приветствия, и отвернулся. Большие беседки пустовали, а от спрятавшегося между листвой кованного столика, облюбованного Хиддлстоном и Джойс, доносились голоса и смех. Он замедлил шаг и нахмурился. Как-то нерационально, немного трусливо он надеялся, что Норин ещё спит, и что он успеет занять им место первым и вместе с тем — подготовиться к неизбежной встрече, но она уже сидела на своём любимом стуле, обхватив руками поднятое к подбородку колено, курила и кивала в такт словам Терренса Ховарда.       — Доброе утро! — обратился Том, и они оглянулись. Несколько картинок причудливым узором в калейдоскопе наложились друг на друга: эти двое — Норин и Терренс, Карла и Дидье — столько раз сидели за столиком в углу воссозданного в павильоне кафе «Леопольд», столько раз оглядывались на Тома — Линдсея Форда, — когда он подходил к ним в кадре, что ему и сейчас привиделся колкий зеленый взгляд Карлы Саарен.       — Ну наконец-то! — радостно воскликнула Норин, и секундное марево растаяло. Она смотрела на него своими привычными медовыми глазами и широко улыбалась его появлению. — Твой кофе уже инеем покрылся.       — Прости. Сражался с Лакшаном за право приготовить завтрак самому, — ответил Том и подал ей тарелку. Терренс Ховард хмыкнул.       — Невыносимый малый, — согласился он. — Слушайте, давно хотел узнать: как можно примазаться, чтобы Хиддлстон готовил и для меня?       Джойс, проткнув краем тоста пузырь яичницы и макнув его в потекший желток, подняла на Терренса взгляд и деловито сообщила:       — Во-первых, ты должен быть англичанином.       Том сел, подтянул к себе чашку и кивнул, подхватывая:       — Во-вторых, как видишь, это взаимовыгодный симбиоз. Ты должен уметь делать что-то, чего мы не умеем, но чем наслаждаемся. Например, я обожаю кофе, но не умею его готовить, а Норин варит его просто божественно.       — В-третьих, — отправляя в рот кусочек хлеба и слизывая с пальца густую каплю желтка, продолжила Норин. — Лакшан будет более чем счастлив приготовить тебе всё, что ты пожелаешь.       Она изогнула сомкнутые губы в кривой ехидной усмешке, выпрямила ногу и пнула стул Терренса.       — А Хиддлстон мой, — добавила она. — Не трогай!       — Уф, какая, — Ховард комично отпрянул от неё, в наигранном испуге округляя глаза. — Собственница, да?       Норин кивнула и не ответила, ритмично пережевывая и поддевая на вилку полоску бекона. Всем своим видом — опущенным в тарелку взглядом, наклонившейся к столу фигурой, расслабленным лицом, лишенным эмоций — она показывала, что потеряла к разговору интерес. Ховард с мгновение наблюдал за ней с тем же смешливым недоумением, а затем перевел взгляд на Тома.       — Она всегда такая или только по утрам? — поинтересовался он. Хиддлстон осклабился. Терренс ему искренне нравился; он мог быть излишне назойливым, громким, невыносимо бестактным — особенно подвыпившим, но обладал какой-то обезоруживающей харизмой, и в иное время Том ответил бы иначе, но сейчас ему нужно было уединение с Норин, а потому сухо выговорил:       — Только с тобой.       — А, ну, понятно-понятно, — хохотнул Терренс и встал из-за стола. — Пойду таки попрошу Лакшана меня накормить. Вы тут не скучайте в своём закрытом элитном английском клубе.       Засмеявшись над собственным остроумием, он ушел. Том и Норин остались вдвоем, и над столом повисло напряжение неловкости. Оба молчали, оба не смотрели друг на друга, делая вид, что собрались тут исключительно ради завтрака. Том понимал, что должен что-то сказать, пытался заставить себя говорить, но не находил правильных слов.       Прежде утро после секса не было для него чем-то стесняющим, наоборот, являлось неотъемлемой составляющей его взаимоотношений с женщинами. Он готовил им завтрак, выходил в ближайшее заведение за кофе; если успевал, подавал это всё в постель, а если нет — накрывал на кухне. Он околдовывал женщин такой заботой, тем самым уравновешивая, затирая, ослабляя их возможные обиды на его последующее исчезновение из их жизней. Он помогал им собраться, провожал к такси, расплачивался с водителем и какое-то время стоял на краю тротуара, смотря и махая вслед, а затем поворачивался к отельному швейцару или к ступенькам собственного крыльца и практически всегда вычеркивал уехавшую девушку из своей жизни.       Но сейчас всё было решительно иначе. Во-первых, последнее, чего он хотел, это вычеркивать Норин Джойс. Во-вторых, секс не был частью плана. Напротив, план состоял в том, чтобы держаться от секса с ней — и даже таких мыслей — подальше. В-третьих, он снова её хотел. Том наблюдал за тем, как она утирала пальцем губы, вспоминал, куда ночью забирались эти пальцы и к чему прикасались эти губы, и закипал.       — Не смотри на меня так, — произнесла Норин, и он вздрогнул, выныривая из гущи собственных мыслей. — Если хочешь что-то сказать или спросить — валяй. Но учти: ничего не изменилось. На пляже произошло что-то ошеломительное, что-то прекрасное, но это ничего не меняет. Между нами какое-то время было это напряжение, мы спустили пар и теперь возвращаемся в норму, правильно?       Её голос звучал ровно, мягко, глаза смотрели открыто и по-доброму, на губах играла полуулыбка. Джойс выглядела и ощущалась привычной, какой была утром накануне, месяц назад, весной 2014-го, когда они начали тесно общаться, и даже какой показалась осенью 2013-го, когда они познакомились. Том расслабился. И вправду, ничего не изменилось: они были теми же друзьями, доверяющими друг другу свои радости и печали, отвлекающими друг друга от неудач и подталкивающими к успеху. Они оба были молодые, красивые, и во вспыхнувшем обоюдном желании не было ничего противоестественного. Возможно, им это было нужно — переспать и не зацикливаться, лишить свою дружбу этого физического дискомфорта, очистить головы и тела от напряжения. Том улыбнулся.       — Правильно, — согласился он. — Всё в норме. *** Суббота, 14 мая 2016 года Ночной рейс авиакомпании «Люфтганза» Мумбаи — Франкфурт       Текст начал путаться перед глазами Норин, и она поняла, что засыпает. Сунув между страниц салфетку вместо закладки, она закрыла сценарий, опустила на колени, и отвернулась к иллюминатору. За стеклом в вязкой черной гуще туч рассеянными вспышками отражалось мигание огоньков на фюзеляже. В салоне было тихо, многие пассажиры спали, свет был приглушенным, лишь над несколькими сидениями — включая место Норин — горели лампочки, некоторых пассажиров подсвечивали изменчивые картинки экранов, с которых они смотрели фильмы. Полёт длился уже три часа, половину того времени, что Джойс отвела на прочтение сценария, а она продвинулась всего лишь на треть и медленно, но неизбежно засыпала.       Рядом с ней, разложив кресло в подобие кровати, но не умещаясь на нём во всю длину, согнув ноги и подсунув руку под голову, спал Том Хиддлстон. В Мумбаи продолжались съемки, а им двоим выделили несколько дней для своих дел: Норин летела представлять фильм «Сестра» на Каннский кинофестиваль, Том — в Нью-Йорк на шоу «Мет Гала». До Франкфурта им было по пути, а оттуда они разлетались в разные стороны, чтобы через несколько дней снова встретиться в немецком аэропорту и сесть на обратный рейс в Индию.       Это впервые Норин видела Тома спящим, и было в его безмятежности, в его длинной вынужденно согнувшейся фигуре что-то умилительное, что-то пробуждающее в Норин желание перегнуться через подлокотник и поцеловать или примоститься рядом. Его лицо было обернуто к ней, и в свете лампочки над сидением она могла рассмотреть всё до мельчайших деталей. Она видела редкие серебряные нити седины в его завивающихся волосах, короткий белесый шрам на высоком загоревшем лбу, родинки на виске, морщины вокруг глаз и на переносице, мелкие углубления пор, покраснения и россыпь едва различимых солнечных веснушек. Норин любила в нём все эти крохотные составляющие, любила его очень тонкие губы, его усы и бороду, густую и рыжую на подбородке, но растущую неравномерными темными клочьями на щеках, любила, как одна его бровь была чуть выше и подвижнее другой, как он оттягивал и выпячивал челюсть, обнажая нижние зубы, когда задумывался. А теперь, похоже, любила и то, как он спал.       Прошла неделя с секса на берегу океана и с разговора следующим утром, в котором Норин, до полуобморочного состояния пугаясь звучания собственного голоса и смысла произносимых слов, сказала, что они с Томом всё те же друзья, а он с облегчением согласился. Джойс сделала это как-то импульсивно, различив в глазах Хиддлстона страх и испугавшись этого. Всю ночь она сладко проспала, а проснувшись, ощущала себя такой легкой и такой беззаботной, как никогда прежде; её сердце едва не выпрыгнуло из груди, пока она варила кофе, методично помешивая его в медной турке и думая о Томе, разливая его в чашки и разбавляя с молоком именно в любимой Томом пропорции, подсыпая щепотку корицы, сахара и любви. А затем Хиддлстон подошел к их столу с завтраком наперевес, и всё резко изменилось. Легкость сменилась страхом, порхающие в животе бабочки мертвой тяжестью упали на дно. Он жалел о произошедшем и это так красноречиво отражалось на его лице, что даже Терренс Ховард, эгоцентричный и слишком балаганный, чтобы различать окружающих, заметил что-то неуютно колкое, заставившее его уйти.       В то утро Джойс собиралась признаться в глубине и длительности своих чувств, несмело надеясь на взаимность, а в конечном итоге сказала совершенно противоположное, найдя понимание и согласие в том, что они лишь друзья и даже сексу это изменить не по силам. Эти слова родились в её голове, стоило ей поймать на себе тяжелый взгляд Тома, и ей потребовалось какое-то время, чтобы заставить себя произнести это вслух — и убедительно. Она поступила так, потому что отчаянно не хотела потерять Хиддлстона. То, что она имела неосторожность в него влюбиться, не отменяло того, что он был ей хорошим другом, он был из тех исключительно редких людей, в которых Норин была совершенно уверенной, кто был рядом с ней не смотря ни на что, на чью помощь она научилась рассчитывать и, обращаясь за ней, всегда получала сполна. Норин ценила это и не хотела терять. А ещё как-то нелепо надеялась, что Том её всё же любит. Хотя бы за отсутствие каких-либо претенциозных поползновений на его свободу. Из благодарности.       Жалкое зрелище, считала Норин, но всю неделю прилежно играла роль друга и собиралась исполнять её впредь. В конечном итоге, думала она, Том ничего ей не был должен, она сама это начала, сама к нему полезла, сама придумала себе несуществующую между ними связь, переврала реальность на удобный ей манер, и теперь сама должна была это исправлять.       Она отложила сценарий, поднялась с кресла и, широко переступив через ноги Хиддлстона, пошла в нос самолёта. Закрывшись в туалете, она сполоснула руки холодной водой и протерла шею, пытаясь проснуться и отвлечься. Ей оставалось всего пять часов до Франкфурта и нужно было успеть не только полностью прочитать сценарий, но и внести предложения правок, а это требовало долгого и тщательного обдумывания. Уже в обед в Ницце была назначена встреча с режиссёром, а являться на неё неподготовленной, не понимающей сути предстоящего обсуждения Норин не хотела. Она вышла из уборной и в поисках стюардессы заглянула в галерею. Там обнаружилось сразу трое, они сидели на соседних откидных креслах у двери и, вооружившись пластиковыми вилками, из одного бумажного контейнера поддевали лапшу.       — Привет, — заговорила Норин. — Приятного аппетита. Прошу прощения, что отвлекаю, но могу я попросить чашечку черного кофе?       Бортпроводницы уставились на неё и расплылись в улыбках. Одна из них узнала Норин и Тома ещё при посадке и, вероятно, рассказала другим, потому что во время демонстрации правил безопасности, подготовки к взлёту и сервировке напитков стюардессы уже целенаправленно отыскивали их взглядами, пересматривались друг с другом и смущенно хихикали.       — Да, мэм, конечно, — отозвалась крайняя стюардесса и встала. — Я сейчас Вам принесу. Желаете что-то к кофе?       — Шоколадный батончик, пожалуйста, — ответила Норин, отступая к проходу обратно в салон. — Если имеется.       — Да, конечно. Мэм?       — Слушаю.       — Извините, но можно с Вами сфотографироваться? Мы… — девушка оглянулась на коллег и те в унисон закивали. — Очень Вас любим. И поздравляем с «Оскаром».       Джойс поблагодарила и согласилась, трое бортпроводниц тесно обступили её, и они все улыбнулись в крохотную точку фронтальной камеры телефона одной из них. Норин чувствовала на своих спине и плечах их руки, их тепло и даже слышала пряный запах лапши, которую они ели. Это было неловкое ощущение. Она каждый раз терялась, когда к ней проявляли подобное внимание, но выработала привычку не проявлять этого наружу. Впервые её узнали посторонние ещё в 2009-м, но за прошедшие с тех пор годы и с увеличением масштаба заработанной ею популярности Норин так и не научилась искренне воспринимать подобное неотъемлемой частью работы. Она понимала, что без аудитории зрителей актёр не мог считаться актёром, и что все эти люди, находящие смелость — а иногда наглость и бестактность — к ней подойти и были настоящим мерилом её успеха, их интерес к Джойс и к её работам приносил ей деньги. Объективно это всё было ей известно, но субъективно она терялась едва ли не больше, чем сами поклонники. Поэтому Норин с облегчением выдохнула, когда снимки были сделаны, и она могла уйти, но вдогонку ей раздалось:       — А вместе с Вами летит Том Хиддлстон, правда?       Она остановилась и оглянулась через плечо.       — Да, это он, — ответила она.       — Я же говорила!       — Просто он на себя не похож с такими волосами и бородой.       Норин оставила их восторженно обсуждать это, а ещё, вероятно, слухи — которые обрывисто возникали, затихали и снова всплывали на поверхность — об их романе, и пошла обратно к своему месту. Том всё так же спал, согнув ноги в коленях, просунув под подушку руку и почти столкнув с себя плед. Джойс поправила покрывало и как раз пробиралась над Хиддлстоном, когда самолёт тряхнуло, и с тихим звуковым сигналом включились указатели застегнуть ремни. Норин пошатнулась и хохотнула нелепости своей позы: она зависла над Томом, наполовину его переступив, широко расставив ноги и ухватившись за край багажной полки.       — Уважаемые пассажиры, мы проходим через зону турбулентности. Капитан включил индикатор…       Повторный толчок и полившийся над их головами голос бортпроводницы разбудили Тома. Он повёл бровью, приподнял веки и сонно покосился на стоящую над ним Норин.       — Джойс, — улыбнувшись и поудобнее подбивая под головой подушку, хрипло заговорил он. — Не приставай ко мне в переполненном самолёте. Дождись более уединенного места.       Она перенесла над ним вторую ногу и со смешком парировала:       — Я бы и не приставала, если бы ты не занимал в длину два десятка метров и не перегораживал проход.       — Искренне прошу прощения, — пробормотал Том, закрывая глаза.       Когда бортпроводница принесла кофе и пристроенную на блюдце миниатюрную плитку шоколада, он уже снова спал. Несколько минут, потягивая горький напиток, обжигающий язык и разгоняющий по телу пощипывающую энергию, Норин рассматривала умиротворенное лицо Хиддлстона, а затем подхватила с полки сценарий и, отыскав заложенную в него салфетку, продолжила читать. *** Четверг, 2 июня 2016 года Мумбаи, Индия       Грим ощущался на лице тяжелой маской, искусственный шрам на щеке неприятно стягивал кожу, голова чесалась от количества геля, втертого в волосы, чтобы те грязно лоснились в кадре. Том уехал со съемок Линдсеем Фордом, потому что «Снято!» прозвучало уже за полночь, а ему ещё предстояла встреча с публицистом, и времени умыться не оставалось. Люк позвонил накануне вечером и сообщил, что есть крайне неотложное и очень щепетильное дело, ради которого он срочно прилетит в Индию. И вот теперь Том, успевший только торопливо переодеться в свою одежду, ехал через весь опустевший и потемневший город от павильона до отеля «Вихангз Инн». В его голове роились тревожные предположения о причинах такой спешки и такой таинственности в телефонном разговоре. Хиддлстон не был замешан ни в каких скандалах или конфликтах, вообще крайне редко в последнее время показывался на публике, не считая Нью-Йорка и нескольких интервью, и с такой стерильностью основного массива публичной части его жизни он всерьез опасался, что каким-то образом сейчас наружу всплыла их связь с Норин. Кто-то их увидел на пляже или даже сделал снимки? Кто-то связался с прессой и продал пикантную новость вместе с доказательствами? Кто? Терренс Ховард? Сама Джойс?       С чего бы ей это делать? Она никогда не была особенно открытой насчет своей личной жизни, даже о расставании со своим итальяшкой официально не заявляла, позволив этому роману просто утечь вместе со временем. Помимо того, что он всецело ей доверял, он и не понимал причин, которые могли бы её побудить даже задуматься о подобном. У неё сейчас было всё: «Оскар», «Золотой глобус» и БАФТА, стопка из ожидающих начала работы сценариев, разрывающийся от новых предложений телефон, репутация умной и сдержанной молодой женщины, в конце концов, деньги. Зачем ей всколыхивать вокруг себя цунами? В спутанных размышлениях Тома выходило так, что Норин была ни при чём.       Такси, широко виляя задницей на поворотах и надрывно захлебываясь, когда водитель включал неправильную передачу, везло его по ночным улицам, и в насыпях рыжей пыли вдоль дорог и грудах мусора у тротуаров Том искал других возможных виновных — папарацци, обитатели их виллы или соседи, Лакшан, — постепенно придя к тому, что уже не сомневался в причине приезда Люка. Тот давно настаивал на использовании циркулировавших вокруг Хиддлстона и Джойс слухов и, наконец, получив желаемое, примчался убеждать Тома отыграть на этом по полной. Но публицист даже не упомянул имени Норин.       Он открыл Тому дверь своего душного номера, заполненного надрывным гудением кондиционера, с телефоном в руке.       — Да, угу. Он уже здесь, — произнес Люк в трубку и пригласил Хиддлстона внутрь. Комната была небольшой, с застеленной кроватью и вращающимся под потолком вентилятором. На письменном столе стоял открытый лэптоп и лежало в ряд несколько мобильных телефонов, Люк опустил к ним тот, по которому разговаривал, и из него послышался голос Кристиана Ходелла, немного искаженный громкой связью:       — Том, рад, что ты смог вырваться. Дело важное.       Хиддлстон хохотнул, пытаясь немного ослабить физически ощутимую напряженность обстановки.       — Добрый вечер. Что, меня зовут стать новым агентом 007?       Кристиан в Лондоне тоже коротко и натянуто засмеялся.       — К сожалению, пока нет. Но то, что я сейчас тебе предложу, может это исправить.       Том покосился на стоящего рядом с ним Люка. Тот подтолкнул на переносице очки и нервно облизнул губы, глаза устало покраснели и нездорово поблескивали, руки сложены на груди.       — Новая роль? — с надеждой уточнил Хиддлстон. Прогноз Кристиана, составленный ещё полгода назад, к сожалению, пока оказывался правдивым. Он предвещал, что после «Шантарама» и последнего контрактного «Тора» не найдется таких же крупных проектов; а последние месяцы, когда не мог отыскать для Тома даже фильмов помельче, агент и вовсе бил тревожный набат. Хиддлстон неспокойно поглядывал на баланс своего банковского счёта и пытался рассчитать, насколько при его нынешнем весьма экономном способе жизни и после зачисления последних гонораров ему хватит денег. Это лишало его сна. В головокружительной насыщенности последних нескольких лет он никак не ожидал того, насколько реальным был риск стремительно скатиться туда же, откуда начал — в безработицу.       — Отчасти, — ответил Кристиан Ходелл. — Своеобразная роль — да.       — Что это значит?       — Люк, объяснишь?       Публицист глухо кашлянул себе в ладонь и, снова нервно подтолкнув очки пальцем, произнёс:       — Тейлор Свифт. Помнишь её? Вы пересекались на «Мет Гала» пару недель назад.       Хиддлстон выловил из памяти короткое блестящее платье, похожее на приталенную кольчугу, короткие белые волосы и бесконечные стройные ноги. Его посадили рядом с ней, и полвечера она самозабвенно рассказывала о своём творчестве, с которым Том не был знаком и не испытывал такого стремления, но не стал ей признаваться. Затем она пригласила его танцевать, и он, не смотря на тугость черного фрака и удушливую затянутость белой бабочки вокруг шеи, согласился. В конце концов, у неё были ошеломительные ноги.       — Певица?       Люк кивнул.       — Она самая. От её команды поступило следующее предложение: фиктивный роман, семь миллионов за месяц реальных встреч и работы на камеру и два последующих месяца продвижения романа в прессе.       — Такая себе подработка на лето, — подытожил из Лондона Кристиан. — Управишься с первой частью контракта до того, как начнутся съемки «Тора».       Том не сдержался и протяжно присвистнул. К нему иногда стучались представители богатых женщин — чаще всего максимально отвлеченных от киноиндустрии и порядком старше самого Тома — с попыткой приобрести его на вечер или череду ночей, и со временем он перестал испытывать праведный гнев, находя даже определенное сострадание к этим пожилым одиноким дамам. Он неизменно всегда отказывался, собирался отказаться и в этот раз — скорее рефлекторно, чем осознанно, но затем задумался. Семь миллионов долларов одним чеком ему не выписывали ещё никогда, да и пошлой грязи в этом предложении не было — публичные фиктивные отношения стояли на множество ступеней выше прежде запрашиваемых у Тома эскорт-услуг. Да и слава вокруг Свифт гремела солидная.       — А Тейлор что с этого? Зачем ей я? — поинтересовался он, задумчиво прочесывая пальцами бороду.       Ходелл в телефонной трубке недовольно крякнул:       — Ну откуда мне знать? Может, она твоя фанатка, или нужно бывшему отомстить, или переключить внимание общественности с чего-то другого, или вдохновиться на новую песню? Что угодно…       — Ответ нужно дать в течение суток, — сообщил Люк и, подхватив из своей дорожной сумки большой конверт, протянул его Тому. — Здесь контракт. Если хочешь, можешь ознакомиться.       Он никогда не отвечал, тщательно не взвесив, что будет говорить. Иногда, впрочем, слова звучали не совсем так, как это предполагалось, передавая не совсем тот смысл, который в них вкладывался, и многие его высказывания — особенно в прессе — можно было бы интерпретировать двояко. Часто это происходило из-за того, что Том пускался в слишком пространные объяснения, лирически отступал от сути слишком далеко, а потому она могла быть неясной для постороннего, но оставалась однозначной для самого Хиддлстона. Ему можно было вменить в вину неправильность его решений, но точно не спонтанность и необдуманность в их принятии. А потому Том взял конверт, распаковал и, устроившись на краю жесткой кровати, принялся вдумчиво читать.       В зависшем длительном молчании Кристиан Ходелл попросил:       — Перезвоните, когда нужно будет обсудить или утвердить решение. А я пока присоединюсь к семье за ужином.       И повесил трубку.       Люк и Том остались вдвоем. Публицист устроился в приставленном к письменному столу кресле, погрузившись в компьютерную работу, оставив Хиддлстону душное заполненное вращением лопастей вентилятора пространство для раздумий.       Договор состоял из около десятка страниц, заполненных тесными строками мелких букв; большую часть составляло соглашение о неразглашении информации и меры наказания при его нарушении. Условия сотрудничества были простыми и четко ограничены датами. Они вступали в силу с момента подписания и действовали до 1 сентября 2016 года, включали в себя обязательные 5 личных встреч с Тейлор Свифт, задокументированные (сфотографированные) и освещенные в международной прессе, во время которых Том обязывался изображать роль кавалера и «проявлять к мисс Тейлор Свифт следующие допустимые знаки внимания:       - брать за руку;       - обнимать;       - целовать в руку/щеку/губы;       - другое (требуется дополнительное вербальное согласование с мисс Тейлор Свифт).       Все выше перечисленные — и не указанные, но позже оговоренные — проявления близости должны быть задействованы только в рамках оговоренных 5 личных встреч, задокументированных (сфотографированных) и освещенных в международной прессе, и не должны рассматриваться как проявление мисс Тейлор Свифт разрешения на близость, выходящую за оговоренные рамки».       Том шумно выдохнул и потёр шею. Подобной детализации позволенных и непозволительных действий или основательности соглашения о соблюдении тайны он не встречал ни в одном из предыдущих своих договоров на роли. Но, как бы то ни было, это была такая же роль, как и остальные. Вот только играть её предстояло не на сцене или перед камерой, а просто на улице и в ресторанах — посещение которых тоже было включено в перечень обязанностей «мистера Томаса Уильяма Хиддлстона, далее — Исполнителя».       Семь миллионов долларов и собственное имя на обложке каждого печатного и интернет-издания, в эфирах радио- и телепередач, освещающих новости мира культуры, когда Том так нуждался в гарантии заработка и внимании аудитории, были исключительно весомыми аргументами.       Он рассеянно почесал щеку, болезненно сдирая с кожи тщательно наклеенный шрам, поморщился и поднял взгляд на публициста.       — Люк, ты сказал, на принятие решения есть сутки?       — Именно.       Том сложил листы контракта в одну стопку и сунул обратно в конверт. Он опустил его на кровать и, прихлопнув сверху ладонью, сказал:       — Я сейчас поеду домой, поем, помоюсь и посплю. Обдумаю всё завтра утром, на свежую голову.       — Ясно, — кивнул Люк, и в его направленном поверх очков взгляде блеснуло понимание, которое зарождалось и в голове самого Хиддлстона — это был толчок, сейчас крайне необходимый его карьере. А потому они оба понимали, какое решение будет принято назавтра, но сохраняли беспристрастные лица, начиная выполнять оговоренные в контракте роли ещё до его подписания. *** Среда, 15 июня 2016 года Лондон       Норин заметила его имя на полке с печатной прессой сразу рядом с кассой и сначала подумала, что визуализировала то, чего не было на самом деле. Несколько дней назад они вернулись из Индии, благополучно закончив съемки «Шантарама», и всё время, проведенное в своей пустой квартире — кажущейся слишком тесной, тихой и безлюдной после виллы на побережье, — она страдала тем, что ей повсюду слышался голос Тома и виделся его силуэт. Она находила его запах на своей одежде, которую неторопливо растаскивала из выстроившейся в коридоре череды чемоданов, а этим утром отыскала его широкую спину в синей стеганной куртке на полке небольшого продуктового, в котором всегда пополняла свои запасы не требующей приготовления пищи.       «Тейлор Свифт и Том Хиддлстон — новая голливудская пара», — значилось размашистым курсивом поперек первой страницы таблоида «Сан». Ниже помещалась фотография самих Тома и Тейлор, уютно утонувших в объятиях друг друга на каменистом берегу и слившихся в долгом поцелуе. «Свифт бросила Кевина ради «ночного администратора» Хиддлстона», — сообщалось ниже.       Норин тряхнула головой, чтобы прогнать эту привидевшуюся чепуху. Подобное не могло быть правдой, просто потому что на возникновение этой правды не оставалось времени. Когда Том успел стать парой с этой американкой, если ещё в воскресенье он в Лондоне пил кофе вместе с Джойс? Когда он успел оказаться в её объятиях, если вылетел в штаты позавчера? Она зажмурилась, но когда открыла глаза, обложка «Сан» не изменилась — та же широкая спина в синей стеганной куртке, те же привычно коротко отстриженные волосы, та же гладко выбритая линия челюсти, тот же поцелуй. Взгляд выцепил «Дэйли Миррор», и там тоже значились Том Хиддлстон и Тейлор Свифт. Казалось, они переползали с газеты на газету: «Дэйли Экспресс», «Дэйли Мейл», «Ин Тач»; заполняли собой всё помещение магазина, отравляли воздух.       — Я чего-то не понимаю, — на южноамериканский манер коверкая слова сообщил Джошуа О`Риордан.       Он и Венди пришли к Норин на заранее назначенный обед, который сами они — Джошуа и Венди — собирались приготовить, но обоих по пути к ней догнала новость об изменении личного статуса Хиддлстона, и теперь все втроем сидели на балконе, забыв о еде и не плавясь под высоко зависшим жарким солнцем.       Норин сделала глубокую затяжку — в чашке из-под кофе, которую она случайно обернула на пепельницу, уронив в неё сигарету, болталось уже полдесятка окурков — и протянула бессвязное:       — Угу?       — Я не понимаю, Хиддлстон ухлестывал за тобой сколько… три года?       — Два. Не ухлестывал, мы дружили, — возразила Норин. Агент недовольно хмыкнул.       — «Дружили» в прошедшем времени, это раз. Почему же тогда тебе сейчас так погано? Это два, — загибая пальцы, возмущенно парировал Джош.       Её мутило от всех выкуренных на голодный желудок сигарет. Она даже уходила в уборную, надеясь, — отчаянно нуждаясь — что её вырвет, и ей полегчает. Но тошнота, похоже, скрывалась не в желудке, а в голове, и оттуда её вытряхнуть над унитазом не получалось.       — Я просто не в его вкусе, — тихо заключила Норин.       — А кто в его вкусе?       — Молодые красотки-блондинки модельной внешности с безграничным талантом и мировой славой, — ответила Джойс, ощущая, как тошнота закипала внутри неё, словно обостренная аллергическая реакция на Свифт. О`Риордан скривился.       — Взбалмошные и мелочные истерички с раздутым самомнением, — ядовито процедил он.       — Брось, ты её не знаешь.       — Но я знаю тебя! И если не во вкусе Тома породистые женщины, умные и трудолюбивые, с покладистым характером, чувством юмора и собственного достоинства, то он полный дурак.       Она утопила очередной окурок в кофейной гуще и наблюдала за тем, как медленно влага пробиралась по тонкой бумажной оболочке сигареты. Ей отчаянно хотелось стряхнуть с себя это траурное оцепенение и искренне улыбнуться, но правда была таковой, что Хиддлстон разбил ей сердце. Она никогда не испытывала такой опустошающей боли, такой беспомощной слабости, такой горечи утраты. Норин казалось, что симпатия Тома к ней была очевидной, что его тянуло к ней, что Индия была тому неопровержимым доказательством — пусть в итоге они и предпочли сохранить статус друзей. Он всегда был рядом, проявлял к ней такую трепетную заботу, окружал таким вниманием, что не принять это за взаимность было невозможно. И всё-таки Джойс оказалась обманутой своим собственным воспаленным воображением. Хиддлстон и в самом деле был ей только другом, а вовсе ей не симпатизировал — она выдавала желаемое за действительное. И теперь горько расплачивалась. Сама виновата.       — Оставь его в покое, — устало растирая лицо, сказала Норин. — Чего ты прицепился к Тому?       — Потому что он законченная скотина, — проскрежетал Джошуа. — Увивался за тобой всё это время, а затем прыгнул в постель к этой певичке.       — О Боже! Хватит! — вскрикнула Джойс, и её голос тревожным эхом отразился от окон многоквартирного дома по другую сторону узкого канала. — Я не хочу больше ничего слышать ни о певичке, ни о Томе, ни — уж тем более! — об их общей постели! Ладно?!       Как-то отвлеченно она почувствовала, что вся дрожит, до побелевших костяшек сжав в руке чашку и напрягая каждую мышцу тела до тягучего спазма. О`Риордан смущенно потупил взгляд и пробурчал что-то невнятное. В руке Вендс, сидевшей всё это время в мертвенном молчании, зазвонил её телефон.       — Это он, — растерянно выдохнула она. — Это Хиддлстон.       — Звонит тебе? — удивился Джошуа. Венди, переведя напуганный взгляд с него на сестру и на мобильный в собственной ладони, невнятно передернула плечами, и приняла вызов, включая громкую связь.       — Алло?       Все трое безотчетно наклонились вперед.       — Добрый день, Венди! Это Том. Найдется минута?       Его голос выливался в горячий почти недвижимый воздух ядовитым, удушающим дымом. Норин сжала свободную руку в кулак, до острой боли вдавливая ногти в ладонь.       — Эм… да? Найдется. Что-то случилось? — с искренним удивлением ответила Вендс, и Джошуа показал ей большой палец — хорошо сработано.       — Собственно, то же самое я хотел спросить у тебя. Не могу дозвониться до Норин. С ней всё в порядке?       Венди переметнула растерянный взгляд с телефона на сестру, но та замерла с каменной маской на лице и только напряженно вслушивалась в знакомый голос, доставлявший ей прежде такое неподдельное удовольствие одним лишь звучанием из телефонной трубки, но сегодня пробуждающий судорогу где-то в груди.       — Ну… да? Да, в порядке. Она… уехала к родителям в Саутгемптон. Дом за городом, так что иногда там не ловит сеть — это нормально. Не беспокойся.       — Точно?       — Да! Но если хочешь, я попробую её набрать сама, и…       — О, нет-нет. Не стоит её отвлекать, правда. Это я так… напрасно волнуюсь, — Том вздохнул в трубку, и из телефонного динамика это отдалось царапающим скрипом. — Ты сама-то как?       — Я? Отлично. Спасибо, что спросил. Ты как?       — В порядке. Извини, что отвлёк. Благодарю, что уделила внимание. И… всего хорошего. Пока!       Он прервал вызов, и на балконе ещё некоторое время царило осторожное, зависшее прямо над телефоном молчание. А потом Норин хрипло произнесла:       — Джош, там на верхней полке ящика над раковиной стоит бутылка шампанского. Принесешь?       Краем глаза она различила, как недоуменно агент смерил её взглядом, но не обернулась, и О`Риордан послушно отправился на кухню.       Что-то отвратительное происходило у неё внутри. Что-то царапало внутренности, раздирало их на части, впивалось в мозг и ковырялось ржавым ножом в останках сердца. Норин даже с каким-то нездоровым весельем отвлеченно подумала: ей столько раз доводилось играть раздавленных женщин — как она умудрялась воплощать их достаточно правдоподобно, если никогда до этого самого момента не ощущала в себе этой разрушительной боли?       Она ни за что в жизни не поверила бы в то, что Хиддлстон не видел её настоящих чувств к нему, что не понимал истинной их природы. Уж слишком умным, проницательным и опытным мужчиной он был, чтобы не разглядеть очевидного. И если обвинить его в том, что он не проявил к ней взаимной любви, Норин не могла — никому не было по силам контролировать подобные вещи; то секс на пляже она Хиддлстону прощать не собиралась. Зачем он подался на провокацию? Из спортивного интереса, из скуки, из жалости к её одиночеству? К чему была эта по-змеиному скользкая забота о её состоянии сейчас, когда всё всплыло и её телефон оказался отключенным, если он мог позаботиться о ней ещё тогда, в Индии? Как Том мог считать себя её другом, если обошелся так жестоко, если нагло воспользовался Норин в час её необдуманной слабости вместо того, чтобы объяснить, что между ними ничего не может быть, что он не испытывает к ней взаимности, что он занят другой? Безусловно, она была бы подавлена, расстроена, пристыжена, но не предана. Норин могла смириться с чем угодно, только не с ложью и не с двуличием.       Джош вернулся на балкон с удивленно вскинутыми бровями и бутылкой «Крюг Клос д`Амбони» в руке.       — Это что, подарок Марко Манкузо? — осведомилась Венди, округлив глаза на сохранившуюся вокруг горлышка ленту, когда-то крепившую записку.       — Да пошёл Марко в задницу, — процедила Норин, выхватывая шампанское у агента и отдирая обертку с пробки. — И Том пусть отправляется туда же!