Демон

Я едва успел нырнуть в проём кухни и схватиться за первое, что попалось под руку. Это оказалась кастрюля с подходящим тестом, только в тот миг перед глазами была пустота. За спиной раздался шорох, затем послышались шаги, и уже в следующее мгновение пролился мерзкий сахарный голосок: — Тэ-эг, — я вздрогнул и обернулся, — можно тебя отвлечь ненадолго? Не нуждаясь в ответе, Мануэль, презрительно сложил губы, напоминая утку, прищурился и продолжил: — Хотел спросить… — позади суккуба возник Эйриг. — На что ты готов пойти ради своего господина? — От омерзительного голоса, проникшего в голову, хотелось заткнуть себе уши. Я не мог ответить — язык присох к нёбу. Спустя долгую паузу пожал плечами, просто вздрогнул. Довольный, Мануэль повернулся вполоборота и тоже посмотрел на Эйрига. — Скажи, ты бы отдал ему сердце, как он отдал тебе своё? — пропел он соловьём, словно приглашал меня на лёгкую прогулку. В груди убийственно защемило. Господин не шелохнулся, лицо его, в отличие от хищного выражения суккуба, оставалось совершенно безмятежным. Он прекрасно знал, что произойдёт дальше. Об этом знал и я. — Да. Отдал бы. Суккуб причмокнул, словно следующие слова вызывали у него особый аппетит. — Как жаль, что будучи человеком ты не можешь этого сделать… Но что, если я тебе скажу, что это возможно! — в упоении взвизгнул он. — Эйриг от тебя скрывал, но я думаю, пришло время открыть правду. Ты не человек, Тэг. Ты — демон, — прошептал он, в притворном ужасе округлив глаза. — Такой же, как и Эйриг. Ну или почти такой. Почти, потому что тебя не обратили, как должно. Но в твоём сердце всё равно есть камень. Драгоценность, похожая на ту, что висит на твоей цепочке, — он сглотнул, словно хищник, почуявший добычу. — Хочешь вручить его Эйригу? Пока Мануэль говорил, я не мог отвести глаз от господина. Кивнул болванчиком, словно всё было не со мной. — Только есть одно важное обстоятельство, — опечаленно всхлипнул Мануэль. — Видишь ли, это невыразимо больно. Придётся разрезать тебе грудь и покопаться во внутренностях немножко. Суккуб вцепился в меня взглядом полным азарта, должно быть ожидая, что я откажусь, струхнув. Может, стану отнекиваться, и тогда он получит сердце господина — всё было написано на его лице. Ему было невдомёк, что я слышал весь разговор до последнего слова. Но до Мануэля и его желания заполучить камень мне не было дела. Я думал о Эйриге. Господин был поистине Чудовищем. Суккуб ему в подмётки не годился. Мануэль наивно полагал, что играет по собственным правилам, но это Эйриг подёргивал за невидимые ниточки. Единственное в чём я не сомневался ни секунды, это в том, что в кознях Эйрига я всего лишь разменная монета. Господин явно вознамерился привести своё кровавое обещание в исполнение не откладывая. Уже совсем скоро Эйриг снимет свое сердце с моей умерщвлённой шеи, дополнит недостающим осколком, сделав его совершенным, и вручит в руки любовника. Достойный подарок тому, кого он действительно желал выбрать Хранителем. Не знаю, что именно случилось между ними, но по всему видно, что господин всё ещё не остыл к суккубу. Должно быть гордость не позволяла ему приблизиться первым, раз уж тот однажды обвёл его вокруг пальца. И вот какой изощрённый способ он избрал, чтобы приманить любовника обратно в свою постель, сохранив лицо и подарив сердце. И сделать он это собирался со всем изяществом, на которое был способен демон — пожертвовав мешавшей ему жизнью. Убив двух зайцев. То есть одного, другой станет греть его ложе. — Пусть так, — ответил я не моргнув. Самоуверенность на лице Мануэля пошла рябью. Он растерялся на миг, но быстро взял себя в руки. — Ты храбр, Тэг, — растянул он фальшивую до оскомины улыбку. — И совсем не боишься мучительной боли. Страшно даже представить, каково это, когда из тебя вынимают содержимое и ты при этом всё прекрасно чувствуешь, — шептал он, словно это обстоятельство доставляло ему терзание. — Я готов. Суккуб сжал губы в тонкую полоску. — Меня поражает твоя отвага и благородство, Тэг. Поэтому я не могу не сказать тебе, что возможно в процессе этого действа ты умрешь, — всхлипнул он задушевно, касаясь лица, словно утёр слезу. — Жаль, безумно жаль. Цена так высока, что тебя никто не осудит, возьми ты свое слово назад. Фарс должен был давно прекратиться, но Мануэль не знал, что закончится он только когда я перестану дышать. — Я хочу этого, — твёрдо, со всей обречённостью ответил я, заставив суккуба позеленеть. Он вглядывался в моё лицо, где, я уверен, не было ни тени благоговейной радости сумасшедшего, готового ради любви на всё, и никак не мог разобраться. Что ж, похоже шутки господина, не проронившего за всё время ни слова, мало кому были по зубам. Впрочем, когда Мануэль обернулся к Эйригу, господин позволил снисходительный взгляд в сторону любовника. Он выглядел удовлетворённым, а значит, Мануэль со своей бравадой о сущности любви и природе человека был разгромлен начисто. — Зачем же тогда тянуть, — пропел суккуб, сохраняя искусственное благодушие на змеином лице. — Может сделаем это прямо сейчас? Похоже, он не собирался сдаваться так просто. Наверное, считал, что на словах я горазд, а как дойдёт до дела, решимости не достанет. Мне оставалось только кивнуть. — Ты не против, дорогой? Тебе, должно быть, не терпится получить подарок Тэга, — он пристально посмотрел на Эйрига, выглядя куда менее уверенно, чем когда победоносно появился в кухне. — Я в предвкушении. — Прекрасно. Тогда, где бы нам это сделать? Процедура, знаешь ли, Тэг, довольно грязная. Крови много. А когда ты испустишь дух, — бил он в лоб правдой, надеясь поколебать эту непонятную ему решимость, — придётся избавиться от тела. Он выжидательно уставился на меня. — Как решит господин. Мы оба уставились на Эйрига. — Кухня вполне подходит. «Конечно, зачем марать весь дом. А здесь Содар как-нибудь управится». — Я принесу нужное, — произнёс Эйриг и удалился. Как только мы остались наедине, Мануэль подскочил ко мне вплотную, зацепившись за простынь, обмотанную вокруг его тела, и чуть не упав. Когда он оказался рядом, меня обдал запах его тела, такой, каким веяло от нас с господином после долгой ночи. — Не дури, парень. Ты же сдохнешь сейчас, — зашептал он. — Видишь, Эйриг намеренно ушёл, чтобы ты, глупая башка, осознал на что согласился. Думаешь, кому-то есть дело до того, что ты скажешь или сделаешь? Да всем плевать. А вот жизнь из-за своего упрямства потеряешь, — запугивал он, нависая надо мной с высоты собственного роста. Он решил, что я настолько упёрт, что лучше соглашусь на страшное, чем изменю своему слову. Конечно, Мануэль меня совсем не знал. Я был трусом каких поискать. Только дело было совсем не в натуре и не в моих желаниях. Я играл роль, отведённую мне Эйригом. Господин молчал, значит, я всё делал правильно. Значит, пришло время. — Ты что, совсем не в себе? — взбеленился Мануэль, видя что я никак не поддаюсь нажиму. — Не понимаешь, что тебе кишки сейчас выпустят?! Жизнь моя стремительно подходила к концу и досадить напоследок я был не прочь. — Вам не понять, — бросил я, не покривив душой, и от того, наверное, голос прозвучал с несвойственной мне уверенностью. Суккуб был сам виноват. Раз он поверил во всю ту чушь, что я — якобы не обращённый демон. И господину было дело до моих жалких чувств… Почему бы и мне не развесить немного лапши на чужих ушах? Смешно было до слёз. И больно до крика. Но сил рыдать или смеяться взахлёб не было. Я просто хотел сдаться. Хотел, чтобы это закончилось. Конечно, Мануэлю было невдомёк, что за спектакль для него разыгрывался, но понял он наверняка всё так, будто бы я без памяти влюблён в господина. Влюблён так сильно, что не в ладах с собственной головой. С горькой усмешкой я понял, что и это не так уж далеко от истины.  — Ах, ты… — начал было Мануэль, кажется решив, что я над ним насмехаюсь, но сказать ничего не успел — в кухне возник Эйриг. В его руках была чёрная простыня, свечи и небольшая книжица. Мануэль посмотрел на всё это с некоторым удивлением, позабыв обо мне ненадолго, но ничего не сказал. Расстелив простынь прямо на кухонном столе, Эйриг установил пять свечей — три с одной стороны и две с другой — и отложил в сторону книгу. — Ты готов? — спросил он меня, а сам посмотрел на Мануэля с нескрываемым удовольствием, словно победитель, взиравший на побеждённого, распростёртого у собственных ног. Суккуб с досадой закусил губу. Я молча полез на стол. Вытянулся и затих, чувствуя, как сердце готово выпрыгнуть из груди. «Ничего, Тэг. Просто потерпи немножко. Совсем чуть-чуть и скоро всё прекратится». — Хорошо-о, — сердито выдохнул Мануэль, возникнув рядом. — Как только почувствуешь, что хочешь это остановить, Тэг, просто скажи. И мы тут же прекратим. Похоже, Мануэль и сам упрямился, ни за что не желая признавать поражение. Он знал, что меня ждёт боль и, должно быть, рассчитывал, что как только я почувствую её сполна, то откажусь от матери родной. Господин молчал в ожидании. Я не ответил, снова заставив суккуба скрипнуть зубами. — Начнём, — распорядился Эйриг. — Вставай по правую руку от Тэга и держи его за руку, — Мануэль, замешкавшись — взгляд его всё ещё метался, стараясь найти способ заставить меня отказаться, — обошёл стол и сделал как велено. Эйриг встал по левую от меня сторону и тоже перехватил мою ладонь. Свободной рукой он поднял со стола книгу и стал читать заклинание. Замысловатые обороты речи, из которых я почти ничего не понимал, кроме отдельных слов, погружали в странное оцепенение. Сердце унялось, и я даже не вздрогнул, когда у изголовья и в ногах ярко вспыхнули свечи. Руки — холодные ладони демонов, державших меня по обе стороны — стали теплее. Всё будто бы стихло, и потому, когда я вновь расслышал голос Мануэля, тот звучал приглушённо, издалека, как если бы он находился за закрытой дверью в следующей комнате, а не стоял в шаге от меня. — Эйриг, — имя господина прозвучало с лёгким напряжением, — Эйриг, что происходит? Ответа не последовало. Господин продолжил бубнить тарабарщину, и я, наполняемый тягучим умиротворением, погружался в странную невесомость. — Эйриг, что всё это значит? — похоже, суккуб гневался на господина, но меня это едва ли касалось. Я уходил. Уходил навсегда, и только малодушно надеялся, что смерть будет не такой страшной, как рисовал Мануэль. Вдруг надо мной всё же сжалятся и не станут мучить? — Эйриг, прекрати это немедленно! — меня слегка дёрнуло вправо, но я едва это понял. Гораздо скорее на меня снизошла убеждённость, что никто, как бы сильно того ни желал, не сумеет нарушить моего медленного падения в бездну, пока Эйриг не произнесёт последних слов. Всё казалось таким очевидным и верным, что я нисколько не взволновался, когда кто-то рядом завопил от злости и ярости. Это было похоже на то, как за окном разыгралась метель, а я наблюдал ненастье, укрытый крепкими стенами собственного дома. Слова исчезли, и всё, что я ощутил, это лёгкость в том месте, где распластанным и безвольным лежало моё тело. Оно присоединялось к чему-то, большему, по правую и левую сторону. Этих крыльев мне было с лихвой, чтобы продолжать парить в небытие. Крылья держали меня и несли, они были моими бесконечными воплощениями силы. Её было так много, что захоти я облететь весь мир, а затем и Навистрал, я бы наверняка смог. Смог бы! И не один раз! Это чувство нельзя было передать словами. Я наслаждался, нежился в искристой силе, словно в безбрежных водах океана. Но вот меня отвлекло касание груди. В самой середине того, что я мог бы назвать собой, я почувствовал язык пламени. Огненный и ласкающий, он тихонько скользнул вдоль и исчез. Я снова обмяк, позволяя мыслям следовать за ветром сновидений, как вдруг в меня проникло нечто. Я должен был ужаснуться, ведь неправильно это, когда постороннее шевелится внутри, но отчего-то совсем не испугался. Даже на миг. Я не ощущал боли. Я даже как будто знал, что крылья уберегут меня от всего. Конечно, ведь и сами они были огнём! Чистым заревом! Таким же, что касалось моей груди, что оказалось внутри меня самого. А затем всё изменилось. Я лишился чего-то и стал другим. Это принесло смятение, но лишь стоило ему забрезжить на горизонте моего понимания, как оно тут же исчезло, снова уступив место спокойствию. Я стал не лучше и не хуже. Я был собой и снова стал собой. Так бывает, когда вдруг оглядываешься назад и вспоминаешь, как малышом носился по улицам, играя в прятки. Это был ты, но вспоминая об этом, ты видишь себя уже совсем другим. Ты нравишься себе в прошлом, но и в себе настоящем не видишь греха. Ты был тогда и ты остался сейчас. Это всегда был один и тот же ты. Разным было время. И теперь оно словно рвануло далеко вперёд, почти не оставив воспоминаний, но позволив тебе стать другим собой. Печали не было, был просто ты. Другой. Мне было так хорошо. Не знал, что по ту сторону я смогу видеть чарующие сны о том, как Эйриг держит меня в объятьях. Держит так, словно я и есть его сердце, словно я самое ценное, что существует по обе стороны врат. Вот бы этот сон никогда не заканчивался.