Our destiny

      Не знаю, правильно ли я поступаю, что ухожу, ничего не сказав отцу и Сьюзен, но если я скажу об этом, они начнут отговаривать меня, а я больше не могу. Сегодня всё закончится, и я смогу жить нормально.       Пайпер сказала, что я влюблена в Перси. Но на самом дела, я не знаю, что значит любить. Значит ли это думать о человеке день и ночь, обращать внимание на то, как он себя ведёт, во что одет, как выглядит, замечать каждую мелочь... Я не знаю. Но, если это так, то да я люблю Перси Джексона.       Я полюбила его и хочу быть с ним, но я никогда не сделаю первый шаг сама, я никогда не поставлю его перед фактом, потому что... потому что я хочу, чтобы он был со мной по собственному желанию, а не потому что так решила какая-то Судьба... И именно поэтому я сейчас выхожу из автобуса на нужной мне остановке, видя перед собой голубое здание клиники, которое, стоит отметить, спроектировано довольно просто, но и в этой простоте есть своя изюминка, и иду навстречу новой жизни.       Со вчерашнего дня холл не изменился, разве что сегодня мне нужно было идти на второй этаж. 8:50AM. Что-то дрогнуло в груди.       Достаю направление, мне нужно в четырнадцатый кабинет. Иду по зелёному коридору. Мне страшно. Сердце бешено колотится в груди. Открываю дверь. Захожу. Встречаюсь взглядом с молодым человеком, на вид ему лет двадцать.       — Здравствуйте, — говорит он, — Вы на операцию?       Мне требуется несколько секунд, для того чтобы понять, что он обращается ко мне. Но в горле комок, я не могу ответить. Киваю, протягивая направление. Он смотрит в лист.       — Мисс Чейз... У вас есть аллергия на какое-нибудь лекарственные препараты?       Отрицательно качаю головой. Он поднимает взгляд от бумаги и смотрит на меня:       — С вами всё хорошо? Вы очень бледная.       — Всё нормально, — мой голос хриплый, — Я просто волнуюсь.       — Может вам пока не стоит делать операцию? Быть может ваша проблема решаема?       Я не успеваю даже подумать над его словами, как из за ширмы появляется другой человек в белом халате и очках.       — Что же ты говоришь, Уильям? — начал он, обращаясь к парню, — Если кто-то приходит сюда, то он уже всё обдумал и принял свое — правильное — решение. Не волнуйтесь, мисс, всё пройдёт хорошо. Просто мистер Солас ещё студент, у него пока мало опыта работы.       — Я...       Я вновь пытаюсь собраться с мыслями. Почему-то мне хочется убежать, я уже собираюсь сказать, что передумала, но внезапно острая боль пронзает всё тело. Это было так неожиданно, что колени подогнулись. Я падаю на белый пол, выронив сумку. Уже через секунду врач в очках оказывается возле меня, помогая встать, но я не могу... Мне больно. Он понимающе кивает, видимо, последнее предложение я сказала вслух.       — Ещё чуть-чуть, мисс Чейз, скоро вашей боли придёт конец. Вы ведь ещё не передумали?       Нет. Не передумала. Я хочу, что бы всё это закончилось. Я устала от этого.       — Нет. — тихо говорю я.       По щеке скатилась слеза — результат того, что я слишком долго не пила таблетки.       — Вот что случается, когда люди слишком запускают контрфатумию, но не волнуйтесь, мисс Чейз, всё это поправимо.       Его голос звучит сочувствующе, но как-то неискренно, какая-то часть меня говорит, что он вообще рад, что скоро будет промывать мне мозги. Вновь всё та же часть меня хочет зацепиться за какую-то мысль, но боль заглушает всё.       Молодой врач протягивает мне стакан воды. Я пытаюсь встать, и с его помощью мне это удаётся, но сил всё равно нет, поэтому сажусь на стоящую рядом кушетку. И вдруг мой взгляд цепляется на его, одним богам известно почему, подвёрнутую левую штанину брюк. Он замечает, куда я смотрю и одёргивает штанину, но этого времени мне хватило, для того чтобы увидеть его знак на левой лодыжке. Я уверена, что видела такой же знак у кого-то из одноклассниц, но никак не могу вспомнить кого именно...       Передо мной появляется второй врач, кажется, он куда-то отходил. Но я этого не заметила. Он протягивает мне лист бумаги и просит подписать его, что я и, не глядя в него, делаю.       — Хорошо, мисс Чейз, приступим. Снимите с себя одежду и обувь, бельё можете оставить, наденьте специальную рубашку и уберите все волосы под шапочку, всё это вы найдёте за ширмой. Дальше мистер Солас скажет вам, что делать.       Я беру сумку и иду за ширму. Сердце бешено колотится в груди, мне кажется, оно хочет вырваться наружу. Мне одиноко. Одиночество не покидает меня с того злосчастного урока физкультуры, когда я совершенно случайно увидела Перси.       Перси. Хочется, что бы он улыбнулся мне, обнял и сказал, что всё будет хорошо, но... этого не будет. Именно поэтому я здесь. В бумажной рубашке до колен я выхожу из за ширмы и вижу мистера Соласа, странно, но, кажется, до меня только в тот момент дошло, что он будет делать операцию.       — Что ж, мисс Чейз, пойдёмте со мной.       Он открыл дверь в операционную, примыкающую к кабинету. Я вошла внутрь. Второй доктор, я так и не узнала его имени, стоял возле какой-то машины и настраивал её.       — Что ж, приступим, — вновь сказал он. Интересно, он вообще знает какие-нибудь другие фразы? — Мистер Солас, начинайте.       — Мисс Чейз, я сейчас вколю вам анестезию, после чего вы должны лечь на живот на стол, и через минуту я начну. Вы очнётесь примерно через час, и, если всё пройдёт гладко часа через четыре сможете пойти домой.       — А если не гладко? — спрашиваю я.       — На моей практике, — говорит другой, — Никто не оставался здесь больше суток, а я работаю уже больше тридцати пяти лет. Не волнуйтесь, очень скоро всё станет другим.       — Я тоже стану другой?       — Разве что немного, но прежней вы точно не будете. Начинайте, мистер Солас.       Я подошла к столу и села на него. Мистер Солас подошёл сзади и я почувствовала холод спиртовой салфетки, а затем тонкое остриё иголки коснулось кожи под лопаткой. Через секунду по телу будто разлился свинец, и я легла на стол, как и сказал доктор. Я посмотрела на часы, висевшие в операционной: 9:09. Я закрыла глаза.       "Что ж, Перси Джексон, очень скоро всё закончится и ты сможешь жить ещё более спокойно, чем жил до этого, не боясь, что однажды по велению Судьбы кто-нибудь ворвётся в твою жизнь и кардинально изменит её, заставив тебя следовать велению трёх старушек с одним глазом, а не собственного сердца." Думая о Перси, я невольно представила рядом с ним Рейчел и вспомнила на чьей лодыжке видела такой же знак как у человека, который через несколько секунд будет делать мне операцию.       Уильям Солас и Рейчел Дэр — пара. Это было последнее, о чём я подумала перед тем как провалиться в темноту. ***       Я открыла глаза и сразу поняла где нахожусь, и на удивление, я помнила абсолютно всё: то как вышла из дома, как пришла сюда, как волновалась, и главное, я помнила почему, вернее из-за кого, я это сделала. Перси Джексон. Раньше при упоминании его имени во мне всё сжималось, но сейчас ничего этого не было. Я чувствую, что во мне что-то изменилось, однако не понимаю что именно, но мне это не важно. Я стала другой, и я была этим довольна.       Сажусь на кровати и смотрю на висящие на стене часы — 10:25AM. Выходит, без сознания я была чуть больше часа. Через несколько минут входит медсестра и говорит, что мои родные в холле и, если я захочу, то они могут зайти в палату. Я не понимаю зачем мне их видеть, но почему-то киваю. Вскоре ко мне заходит слегка растрёпанный отец и Сьюзен. Странно, почему они не на работе? Я озвучиваю вопрос.       — Мы увидели твою записку и сразу же приехали, — ответит отец.       — Зачем? — вновь повторяю я.       Оба как-то странно посмотрели на меня. Мне кажется или они не понимают, что я спрашиваю? Отвечает мне Сьюзен:       — Просто мы волновались за тебя, дорогая, и подумали, что нам лучше быть здесь, когда ты придёшь в себя. Как ты себя чувствуешь?       — Прекрасно. Думаю, зря я не делала операцию так долго. Когда я смогу пойти домой?       — Мы только что говорили с твоим врачом, он сказал, что всё прошло хорошо и, если ты чувствуешь себя нормально, то после часа можешь поехать домой, но тебе нужно будет до вечера побыть дома, желательно лёжа в кровати. Как давно у тебя была контрафатумия?       При чём тут это? Я смотрю на Сьюзен, потом на отца, который всё это время не сводит с меня глаз. На мне что что-то нарисовано? Однако я всё равно отвечаю на её вопрос.       — С тех пор, как ты забрала меня из школы с простудой.       Она вздохнула и произнесла:       — Я знаю, что теперь у тебя всё хорошо и сейчас это совершенно не важно, но пожалуйста ответь мне, Аннабет, почему ты ничего не сказала тому мальчику?       Я непонимающе смотрю на неё. Я точно помню, что была какая-то причина, по которой я не говорила ни ему, ни кому-то другому об этом, однако я её не помню. Да и какая разница? Сейчас же у меня всё нормально, и мне наплевать на то, что было раньше.       — Какая разница? — говорю я.       — Перси Джексон знает, что ты его пара, я не знаю как он, Талия и Пайпер узнали о твоём решении, но они пришли сюда, чтобы остановить тебя, но не успели. И я так понимаю, тебе уже нет до него дела, так что... теперь он будет страдать, как ты страдала.       Она выжидающе смотрит на меня, словно ожидая моей реакции на её слова. Что ж, она права: мне нет до него никакого дела. Он страдает? Мне всё равно. В конце концов, кто он мне, что бы мне переживать за него? Пусть делает операцию и не мучается.       — Это не мои проблемы, Сью, а его. Пусть сам их и решает.       — Как ты можешь быть такой бесчувственной, Аннабет? — спросил отец.       — Очень просто, — отвечаю я, — Мне надоел этот разговор.       Я откинулась на спинку кровати. Что им вообще нужно от меня?       — Извини, что потревожили тебя, Аннабет. Отдыхай, мы придём, когда нужно будет ехать домой. — сказала Сьюзен и, взяв отца за руку, вышла из палаты. Я наконец осталась одна.       Придя в свою комнату, я поняла, что слишком много моего времени было потрачено впустую. Завтра я начну новую, другую жизнь, которую буду строить сама.       Неужели я когда-то в серьёз хотела заниматься архитектурой? Это же глупо! Хотя, для ребёнка может и нет. Но я уже не ребёнок, мне пора подумать о чём-то более реальном.       В тот день я сняла со стен все чертежи и отнесла их на помойку, а все книги по архитектуре, кроме библиотечных — в гараж. Но Сьюзен не стала выбрасывать мои чертежи, сказав, что хочет оставить их для себя на память. Понятия не имею для чего они ей, но, если хочет, пусть оставляет. Мне без разницы, главное чтобы мне не мешали.       Летом я окончательно перестала общаться с Талией и Пайпер. Да и зачем, если одна через год уедет в Солидум, а другая всё свободное время проводит в объятиях своего парня? Мне в жизни нужно что-то стабильное и постоянное, именно поэтому на следующий год я думаю поступить в Нью-Йоркский университет на научно-исследовательский факультет, потому что знания — это то, что будет всегда.       Всё лето я провела за учёбой, Сьюзен заставила меня бегать утром и вечером, чтобы не вести слишком сидячий образ жизни. Что ж, я с ней согласна. В восемнадцать лет мне не нужны никакие хронические болезни, поэтому осенью я начала ходить на фитнес. Так и проходила моя жизнь: дом, учёба, спортзал, дом. Мои оценки были превосходные. В мае мне пришло письмо из Нью-Йоркского университета, в котором говорилось, что меня приняли. А могло быть иначе?       Я понятия не имею чего мне ждать от выпускного. Как и все мои одноклассницы я купила платье, а Сью сделала причёску и макияж. Я стою в своей комнате перед большим зеркалом в старинной серебряной раме, которое мне подарили на тринадцатилетие, я тогда была помешала всяких старинных вещах, и отец привёз мне его из какой-то командировки. Помню, я тогда была очень рада. И в этом зеркале я сейчас вижу себя: светлые кудри обрамляют белое лицо с серыми глазами, платье до колен цвета морской волны: блестящий лиф и корсет, от которого отходит переливающаяся почти невесомая ткань. "Вроде симпатичная" — мелькали мысль.       — Ты такая красивая, Аннабет, — слышу сзади голос отца.       В последнее время мы мало общаемся, да у нас и нет общих тем для разговоров.       — Спасибо, папа, — наверное, больше из вежливости говорю я и, кивая на коробочку у него в руке, добавляю, — Что это?       — Это..? Это принадлежало твоей маме, — он подходит ко мне и открывает коробочку, в которой на бархатной подушечке лежит серебряный кулон в виде совы с глазами-сапфирами, — Он твой.       — Красивый, — говорю я и понимаю, что это, наверное, единственная вещь, не считая фотографий, оставшаяся у меня от мамы, — Почему ты отдаёшь его именно сейчас?       — Этот кулон твоей маме подарили на выпускной из школы её родители, когда она узнала, что у неё самой родится дочь, она решила, что подарит его ей на выпускной. И вот этот день настал.       Я беру украшение и надеваю на шею. Вижу в зеркале, как отец смотрит на меня, наши взгляды встречаются, и он говорит:       — Ты очень похожа на неё, Аннабет, намного больше, чем думаешь, — на мгновение в груди просыпается что-то, что давно спало, но через это самое мгновение оно засыпает снова, а отец продолжает, — У вас обеих похожая судьба...       Но эту мысль я не даю ему закончить. Я не люблю разговоров о Судьбе, особенно теперь, когда в состоянии управлять ею сама.       — Хватит этих разговоров! Я вполне нормальна!       Он молчит, а затем тяжело вздохнув, произносит:       — Но счастлива ли ты?       Счастлива? А что это значит? В чём заключается счастье? У меня всё нормально, я здорова, я сама решаю что мне делать и с кем быть. Я, а не Судьба. Что ещё нужно? Так, что да, я могу сказать, что счастлива.       — Вполне, — отвечаю я отцу.       После торжественной части, вручения дипломов об окончании школы и поздравлений родных все направились в банкетный зал, чтобы продолжить "веселье". Я не нахожу в этом ничего примечательного, но Сьюзен сказала, что раз я купила платье, нужно хотя бы сходить и постоять на месте. Что ж в этом есть толика здравого смысла.       Стоя возле стола с напитками, я замечаю девушек, с которыми когда-то очень хорошо общалась, хотя, кажется, это называется дружить. На Пайпер надето тёмно-фиолетовое платье в пол, украшенное переливающимися всеми цветами радуги камушками, на Талии — брючный костюм в чёрно-белых тонах, она никогда не любила быть такой, как все. Они о чём-то разговаривают, смеются, затем к ним подходит Рейчел в платье чуть ниже колен цвета весенней травы. Рейчел. Тут я вспомнила день, когда сделала операцию, вернее молодого человека, который её делал, я даже имя его вспомнила — Уильям Солас. И я вспомнила, что Уильям Солас и Рейчел Дэр — пара, но, кажется, они сами этого не знают. Сказать ей или нет? Нет. Это не моё дело. Я не собираюсь вмешиваться в чужую судьбу.       Вновь смотрю на них. Вдруг Маклин резко замолкает и пристально смотрит в другой конец зала, а затем сломя голову бежит туда, и уже через секунду виснет на шее Джейсона Грейса, который в туже секунду крепко прижал её к себе. А меня переполняют смешанные, непонятные мне чувства. Я неотрывно смотрю на них, пытаясь разобраться в себе. Кажется, меня замечают, потому что боковым зрением я вижу идущих ко мне Талию и Рейчел.       — Привет, Аннабет, — говорит Дэр, — Как дела?       — Привет, Рейчел. Я в полном порядке. Как ты? Куда поступила? — не то что бы мне это интересно, я спрашиваю просто ради приличия.       — Всё отлично. Я поеду учиться в Англию в Лондонский Университет Искусств. А ты?       — Я решила остаться в Нью-Йорке и пойти на научно-исследовательский факультет. Меня уже приняли.       — Помню, когда-то ты хотела поступить в Гарвард и заниматься архитектурой, — негромко сказала до этого молчавшая Талия.       — Да, когда-то хотела, но и люди когда-то думали, что Земля плоская. Времена меняются, как и люди.       — А как же мечта построить что-то постоянное?       Наш разговор, если это можно было назвать разговором, прервал громкий визг Пайпер, доносившийся из другого конца зала. Все обернулись на неё, как и я. И я увидела то, от чего что-то в груди защемило, что-то, что уже больше года спало. Джейсон стоял перед Пайпер на одном колене, держа в руке открытую красную коробочку, как можно догадаться, с кольцом. Помню, когда нам было лет по двенадцать, мы обошли весь Манхэттен и Бруклин в поисках новой книги любимой писательницы Маклин, когда мы наконец нашли эту книгу, реакция Пайпер была такой же. Кажется, после прочтения той самой книги она захотела стать писателем, а в четырнадцать стала редактором школьной газеты.       Я не успеваю ничего сообразить или сделать, как Рейчел хватает меня и Талию за руки и тащит в сторону счастливой Пайпер и Джейсона, надевающего кольцо ей на палец.       — Ну ты даёшь, братик, — говорит Талия, когда мы подошли, — Поздравляю, Пайпс. Рада за вас.       Они крепко обнялись. А я... я почувствовала себя чужой, захотелось уйти. Что я почти сделала, когда Рейчел отвернулась, чтобы поздравить Грейса, но Маклин меня заметила.       — Аннабет! — воскликнула она.       — Привет, Пайпер. Поздравляю вас, ребята, — говорю я, а желание уйти всё больше растёт.       Что-то внутри меня хочет крепко обнять подругу и смеяться. Но... это же глупо. Да и мы с Пайпер давно перестали быть подругами. Поэтому я лишь вежливо улыбаюсь. Неловкую паузу прервала Рейчел:       — Как жизнь, Джейсон?       — О, у меня всё просто отлично: девушка, которую я люблю только что согласилась выйти за меня замуж. Как тут может быть что-то не хорошо?       Рэйчел засмеялась.       — Я спрашивала не об этом, а о твоей учёбе.       —А! Всё классно. А как дела у тебя, Аннабет?       Понятия не имею.       — Всё нормально. — отвечаю я, и чувствую, что мне здесь не место, я хочу уйти, — Ладно, ребята, я пойду. Всего хорошего.       — Погоди, — говорит мне человек, от которого я слышу то, что меньше всего думаю услышать, — Я уезжаю в Сан-Франциско во вторник. Придёшь проводить меня?       Вновь часть меня, которая больше года не давала о себе знать, твердит, что я должна прийти и проводить Талию, но на мой вопрос "Зачем?эта часть не отвечает.       — Какой в этом смысл?       Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но слышу тихий голос Джейсона, который заставляет меня остановиться:       — Неужели тебе настолько наплевать на всех?       — Извини, что? — оборачиваясь к нему, спрашиваю я.       — Ты хоть понимаешь, что сделала с собой?       — Джейсон, хватит, —говорит Пайпер, но он не слушает её.       — Ты понимаешь, что своим поведением причиняешь боль людям, которые тебя любят, я уж молчу про Перси.       Это имя было для меня, как сигнал. Что-то внутри опять проснулось. Я пропустила мимо ушей начало предложения.       — Верно, молчи про Перси. Его боль, или что он там чувствует — не моя забота. Да, после операции я стала другой. Я нормально ем, сплю, учусь, не просыпаюсь среди ночи от кошмаров, у меня не перехватывает дыхание от боли. Да что вообще все вы знаете об этой боли? И не надо говорить мне, Джейсон, что я стала хуже. Другой — да. Но моя жизнь стала нормальной.       Непонятно откуда появившаяся злость ушла так же быстро и неожиданно, как и пришла.       Больше в тот день я никого из них не видела и над произошедшем не думала. Но ночью, лёжа в своей постели, находясь между сном и явью, я пришла в выводу, что одинока и несчастна. Однако утром я этого уже не помнила. Не знаю, хорошо это или плохо.       В своё первое лето после школы я решила устроиться на работу, чтобы начать копить деньги на своё будущее. Одна из подруг Сьюзен помогла мне устроиться в Публичную Библиотеку Нью-Йорка, расписание очень удобное: с четырёх до восьми вечера, так что, думаю, я смогу работать и осенью.       Моя жизнь идёт спокойно: дни за днями, недели за неделями. Мне не нравится учиться, но я делаю это, потому что, как говориться, стерпится — слюбится. Первый курс я закончила на отлично.       На втором курсе меня хотели сделать старостой, но я отказалась — не хочу. Я познакомилась с неплохим парнем, учившимся на моём факультете, только на год старше меня, его зовут Картер Кейн, он увлекается древней историей, особенно Древним Египтом. Иногда с ним интересно, но только иногда. А зачем мне общаться с человеком, который не приносит мне никакой пользы?       Год. Два. Три. Я учусь, работаю, иногда думаю о дальнейшей карьере. Учиться мне ещё год. Иногда я размышляю о будущем, и понимаю, что мне совершенно не хочется провести его в одиночестве.       Думаю, Люк именно то, что мне нужно — он спокойный, рассудительный человек, способный самостоятельно себя обеспечивать. Но самое главное — мы можем не бояться, что Судьба однажды подкинет нам какой-нибудь неприятный сюрприз, потому что мы оба сделали операцию. Но пока рано строить планы, несмотря на то, что он уже два года сам зарабатывает себе на жизнь, мне учиться ещё год, а потом видно будет...       С Люком Кастелланом мы встречаемся уже два года, через несколько месяцев после того, как я закончила колледж, он сделал мне предложение и я, немного подумав, согласилась. В конце концов это то, чего я хотела. Мы решили пожениться следующей зимой, а точную дату определить этим летом.       Сегодня суббота, я сижу в своей гостиной перед телевизором с чашкой кофе и смотрю новости.       — Год назад в Нью-Йорке было запланировано построить новый торгово-развлекательный центр "Океан". Самое необычное в этом решении стало то, что владелец данной сети торговых центров — солидум, что, как все вы помните, вызвало немало обсуждений со стороны общественности. Однако в скором времени директор данной фирмы, Нил Джексон, поделился с прессой причинами подобного решения. Как оказалось, у мистера Джексона уже давно появилось желание вывести свою торговую марку за пределы Солидума, что совершенно невозможно, не имея посредника вне штата. Но чуть более шести лет назад его сын Персей, проживающий с матерью в Нью-Йорке, смог поступить в Стэнфордский университет, что дало ему и его отцу возможность видеться друг с другом намного чаще, чем две недели раз в полгода. И не удивительно, что сын с радостью взялся помочь отцу в его бизнесе, как сообщают нам надёжные источники, Персей Джексон приступил к работе почти сразу же после своего приезда в Сан-Франциско. А полтора года назад Персей Джексон стал вторым собственником компании и в случае смерти Нила Джексона, он станет её первым директором. Но, как оказалось, не только "Океан" приносит Персею Джексону большой доход. В возрасте девятнадцати лет на все свои сбережения он купил несколько акций, большая часть которых, по прогнозам специалистов, должна была "прогореть", но вопреки всем прогнозам, эти акции принесли большую прибыль, а Персей Джексон решил на этом не останавливаться, и уже к двадцати двум годам открыл своё собственное дело, а в двадцать пять заработал свой первый миллион.       Я не стала дослушивать дальше и выключила телевизор. Перси Джексон стал успешным бизнесменом. А я? Я работаю лаборантом при исследовательском центре Нью-Йоркского университета и помощником старшего библиотекаря Публичной Библиотеки, через год я выйду замуж и у меня будет семья. Но... Та часть меня, которая, как я думала, уснула навсегда, говорит, что не этого я хотела от жизни. А чего тогда? "Меня зовут Аннабет Чейз мне двадцать четыре года, шесть с половиной лет назад я сделала операцию и стала другой, моя жизнь изменилась." Но хорошо это или плохо? Я не знаю. Уже не знаю. До этого у меня были мечты, друзья. А что есть теперь?       Я ставлю кружку с остывшим кофе на журнальный столик, иду на кухню и беру ключи от гаража. Папа, Сьюзен и мальчики на выходные уехали в Бостон к нашим родственникам, меня они тоже звали, но я не захотела поехать. Захожу в гараж и включаю свет. Понятия не имею где их искать, да и нужно ли мне это. Но... раз уж я пришла сюда и начала это дело, нужно его закончить... Переставляю кучу коробок со старыми папиными книгами по истории, детскими игрушками братьев, и спустя двадцать минут нахожу деревянный ящик и коробку с надписью "Архитектура". Беру ящик и несу к себе комнату, затем возвращаюсь за коробкой. Когда дело сделано, я сажусь на свою кровать и долго смотрю на этот ящик и коробку, не решаясь открыть. Зачем я вообще их принесла? Если я открою их и увижу свои старые работы и книги, когда-то занимавшие все полки в моей комнате, что поменяется? Ничего. Тогда что мешает мне открыть их? Ничего.       Решаю начать с книг. Открываю коробку и беру лежащую сверху книгу — "Архитектура Древней Греции". Когда-то это была моя любимая книга. Открываю её, смотрю на знакомые строчки и рисунки, листаю страницы, вдруг между ними нахожу две фотографии, на обеих я, Талия и Пайпер. Первая была сделана, когда мы только пошли в первый класс, вторая — на моё шестнадцатилетие, мы тогда специально решили одеться также, как на той детской фотографии и встать так же... Кажется, мы хотели сделать ещё одну на выпускном, но не сделали... Я грустно улыбаюсь, в ящике стола нахожу две старые рамки, куда вставляю фотографии, и ставлю их на комод. Весь оставшийся вечер и всю ночь я пересматриваю свои книги и старые чертежи. Когда я закончила было шесть утра, складываю всё обратно и ложусь в кровать.       В ту ночь мне впервые за шесть с половиной лет снится сон. Я стою на берегу Лонг-Айленда, ноги утопают в сыром песке, волны приятно щекочут лодыжки. Я закрываю глаза и слышу чьи-то шаги за спиной. Кто-то подходит ко мне и берёт за руку, не открывая глаз, я улыбаюсь и чувствую, что всё так как и должно быть.       Проснулась я ближе к полудню, на первый взгляд всё было как обычно, но внутри я чувствовала себя какой-то опустошённой, вот только причина такого состояния была мне не известна...