Maybe I, maybe you

      — Налево.       Клоны пялились на них. Нет, конечно же нет. Если бы кто-то только скосил глаза в сторону Императора, идущего солдатским шагом вслед за высокой, стройной тогрутой, задравшей нос так, что наклонись назад еще чуть-чуть, встретилась бы взглядом с Вейдером, несчастный пал бы в ту же секунду.       Перед глазами возникла дверь.       Вейдер оттеснил тогруту, дождался, пока скрытые датчики распознают его сиятельную персону, и шагнул к открывающейся двери вплотную.       Асока тоже сделала шаг вперед, преодолев желание наподдать под чугунную задницу так, чтобы жестянка улетела в черный проем, и скрыться.       — Прошу, леди Тано. Дамы — вперед.       — Какие манеры…— пробормотала она едва слышно.       Ноги не несли. Каждый шаг — усилие воли. Асока знала, что со стороны это выглядит непринужденно, и никто не обвинит её в трусости. Нас всегда выдает наша фигура: стоит немного ссутулиться, замедлить шаг, или наоборот — идти нарочито браво, как тебя тут же станут обличать. За спиной. А это самое скверное, что может быть. Это дискредитирует. Поэтому не так и давно Асока научилась приводить себя в чувство в любой ситуации; что бы ни хотелось сделать — делать то, что тебя может спасти. Через какое-то время.       — Какая обстановка…— она и не хотела, но из горла вырвался рык. — Это же…       Глаза расширились, движения стали медленнее, аккуратнее. Асока сжала кулаки и зажмурилась, переживая очередной приступ ярости и ностальгии.       — Здесь, я думаю, ты найдешь ожерелье. И только попытайся схитрить…       Комнату в самых различных направлениях пересекали стройные ряды стеллажей, уставленных, нет, скорее усеянных различными вещами. С различных планет. Вещи местами лежали на полу. У некоторых стеллажей стояли еще какие-то тумбочки.       Вон, в углу, стоит копье, украшенное письменами на неизвестном Асоке языке, вот корона из прозрачного зеленого камня, чашка, книга, кукла, набитая ватой, гроздь искусственных плодов.       — Шевелись. У тебя ровно час.       Видимо, все эти вещи были как-то связаны с нынешней миссией Вейдера, если так можно выразиться. Скорее всего, камера занимала здесь почетное место до того, как ее вверили ненадежным тогрутиным рукам.       Девушка вздохнула. Ну что ж, приступим…Она оглянулась, чтобы удостовериться, что Вейдер покинул комнату. Наверняка сейчас за ней следят хотя бы пять искусственных глаз-камер, записывающих каждое движение, вдох и выдох. Но от этого всегда было проще абстрагироваться, чем от неприкрытой слежки.       В руки прыгали совершенно ненужные вещи. Здесь валялись даже конфеты. Слежавшиеся недорогие помадки. Девушка с тоской поглядела на них. Сладкое она не любила, но там, где она жила время от времени — на нижних улицах заброшенных городов — многие жители, особенно дети, посчитали бы это нечто в плесени и паутине настоящей роскошью.       Асоку передернуло от этой мысли: она пробежала волной отвращения по костному мозгу, и отразилась гримасой на лице.       Асока отряхнула руки и зарылась в следующую полку. Час. Всего лишь час. А если здесь нет того, что она непойми-зачем с таким усердием ищет?       Тогрута поймала себя на мысли, что ищет здесь не бусы. Она словно окунается в собственное прошлое. Однажды она подхватила жесточайшую простуду. Тогда ей посоветовали парить ноги. Хищник может выдержать умопомрачительную температуру, поэтому Асока набрала воды близкой к кипятку. Тогда она окунула сразу обе ноги в таз и почти сразу же с криком выдернула их обратно. В следующий раз она опускала ступни в воду со всей осторожностью. Сначала кончик большого пальца. Подождать. Потом весь палец. Подождать. Вода огнем охватывает кожу, сначала больно, но потом приятно до ментального оргазма — ровно до следующего движения. Наконец, когда обе ноги оказались в воде, Асока была на грани Нирваны.       Сейчас происходило нечто похожее. Было больно опускаться в память. Каждое движение — новая боль. Но зато, если научиться принимать ее, начинаешь многое понимать, и это приносит облегчение в конечном итоге.       — Ах вот ты где…— Асока и не заметила, как глаза наполнились слезами. В густой дымке из влаги и соли она едва различала контуры желтых клыков с голубоватым узором на каждом. Она моргнула. Дымка качнулась и потекла по щекам, возвращая резкость зрению.       Ладонь тяжелила связка зубов хищников, гордо именуемая представителями расы тогрут ожерельем. Коричневая тонкая пенька, к которой крепились похожие на шляпки желудей тиски из дерева, в которые, собственно, вставлялись чужие клыки. Проще было бы просверлить дыру в каждом клыке и затем нанизывать трофеи на нитку, но так же было красивее…       Асока не знала, сколько у нее осталось времени, и осталось ли вообще — возможно, Вейдеру уже сообщили о находке…Но, поцепив украшением на шею, девушка продолжила погружаться в чужую память, в чужие вещи — руками, мыслями, Силой…       Нет, увы, Сила не вернулась к ней. Но Асока чувствовала присутствие той где-то рядом, совсем близко. И так безнадежно недосягаемо.        Тогрута неловко поднялась с корточек: ожерелье лежало на полу, прикиданное каким-то хламом, и ей пришлось присесть, чтобы его поднять. Возможно, опытный коллекционер распознал бы здесь несколько бесценных вещей и описался кипятком, но для тогруты это была просто труха прошлого. Не ее прошлого. Но от этого легче не становилось.        Асока огляделась как следует. Почему-то здесь вопреки ожиданиям она не ощущала себя будто в западне. Ей здесь было комфортно. Уютно. Словно это жуткое место было отражением ее внутреннего состояния. Историю этой комнаты делали истории каждой конкретной вещи, похороненной здесь в горках пыли. Пыль. Пыль… С нее все и началось. Тогрута усмехнулась, вспоминая, как задыхалась от пыли, вслепую отбивая атаки Вейдера, давая своей команде возможность уйти, рискуя. Неймоверно рискуя. И все насмарку. Или нет? Об этом еще будет время подумать. Сейчас она твердо знала, что оказалась не случайно на этом корабле. А значит в её руках многое. Наверняка даже больше, чем думает каждый из них. Ведь почему-то она все еще жива.