Он вспомнил то, что предпочел бы забыть

– …Не хочу плохо отзываться о нём, особенно при тебе. Но об этом смолчать просто не смогу! Это будет в высшей степени неправильно.       Он звучал возмущённо. А когда у Пэйгана такое настроение, Аджаю скучно быть не может. Именно поэтому Гейл, на миг отвлёкшись на то, чтобы прыснуть, чуть было не выпустил из рук трос, по которому спускался на нижние этажи колокольни. Несмотря на риск перелома бедра при таком раскладе, желание у Гейла было одно: послушать историю. – …Этот адепт воспитательной мысли с какого-то перепугу — или перепоя — решил взять пример с Нур и по чистой гениальности последней привезти сюда, в Кират, свою дочь Эшли. Эшли!       Аджай всё еще помнил, как де Плёр говорил с ней по телефону в комнате для допроса. Как вынул золотое ожерелье из ведра, где лежали другие ценности, ранее снятые с трупов солдат Золотого пути. Как с ожерелья капала жижа, напоминавшая кровь, но уже гнилую, перемешавшуюся с такой же гнилой кровью других людей, которая к тому же источала тошнотворный трупный запах. Аджай в тот момент будто сам своим далеко не острым нюхом учуял ниточку запаха, которая воняла еще хуже, чем остальные. Возможно, так и пахнет одно из венерических заболеваний. Аджай помнил, как Пол обещал привезти дочери подарок. А тем временем, Мин продолжал: – …Будучи садистом, имея во врагах целую террористическую организацию, он решил вдруг привезти сюда единственный свет, — Мин недовольно вздохнул, — своей жизни. «Это его дело», — подумал я в тот момент, а в итоге всё равно не разрешил. Любой вздох в аэропорте Кирата требует моего личного вмешательства, разрешения с росписью, ты понимаешь… Если его не будет, а к аэропорту приблизится хоть самый мелкий самолётик, он будет немедленно уничтожен, даже если он бумажный. Не говоря уже о всём остальном Кирате, где и сесть-то негде. И знаешь, Пол не рискнул. Зато придумал кое-что поинтереснее… Аджай благополучно добрался до четвертого этажа и отпустил трос. – …Имбецил… — донеслось из рации.       Аджай вновь прыснул. Называть де Плёра имбецилом — то еще удовольствие, должно быть. Особенно хорошо слышать это от диктатора целой страны, который предпочел твою компанию всем своим подопечным. Гейл попытался вспомнить, где еще слышал обзывательство «имбецил» от Пэйгана. – …Прямо как мой двойник, что пытался проникнуть в Диснейленд.       Да-да, вот отсюда! В какой-то момент Гейлу стало неловко, что его смешит подобная чепуха. Он был солдатом, бойцом, и он должен был быть серьезнее. А, впрочем… «Почему я должен?» — спросил он про себя. — «Я тоже иногда хочу развлекаться». Аджаю было очень весело на душе в этот момент. – …С той истории прошло где-то полгода, и в общем, недавно я узнал, что он решил взять из одного лагеря новорожденного малыша. Отдельный вопрос, как эти обезьянки между пытками и работой успевают размножаться, но не суть: в общем, я изрядно разозлился. Пол отделался выговором, а вот лагерь пришлось сжечь, — Аджай вздрогнул, — чтоб бунта не было. Да и охрана там была никудышная. Аджай, не обессудь — ребенок остался жив. Думаю, приют сделает из него достойного гражданина этой страны. Ну, ты понимаешь — этой страны. Пэйган отключился. – Это какой-же? — недовольно-настороженно спросил Аджай.       Несколько секунд связи с Пэйганом не было. Но после она вновь появилась. – …Сделает из него патриота, — продолжил Пэйган, будто бы вопроса и не было вовсе, — научит гордиться кучкой камней, земли и слоновьего дерьма, затерянных в Гималаях, — Мин выдержал очередную паузу в конце концов вздохнул. — Эта работа выматывает меня…       Аджай стоял на земле неподалеку от колокольни. Он сжал руку в кулак. Аджай понимал, что что-то подобное обязательно будет в их диалоге. Гейл пытался успокоиться до того, как он не совершит какую-нибудь глупость.       Ему так не нравилось это чувство: словно с ним одновременно говорит и Сабал, и Пэйган, и каждый из них — совершенно о разном. Между ними двумя его собственный внутренний голос звучал слишком тихо.       Пэйган не выходил на связь. Может, ему надоело. Аджай не знал. Он прошелся к концу склона, посмотрел вниз, прикинул, сколько метров между ним и землёй, и безопасно ли съезжать со склона. И, помимо того, разумно ли. Рация неприятно запищала. – Вот смотрю я на свой сад на заднем дворике и думаю: не пора ли пересадить вон те нарциссы? Не будет ли кто-нибудь любоваться ими, нюхать их… Есть?       Пэйган на сей раз звучал игриво. Он будто знал того, чего не знал Аджай, и его это веселило. Оно так и было, но Гейл даже не догадывался, что скрывалось за этим тоном, помимо очевидной улыбки на лице человека на том конце канала. Он увидел выступ земли, который шел дальше склона и если с него упасть, то упадешь ты просто на каменный выступ снизу, в метре от склона. Но он казался достаточно крепким и Аджай рискнул, сев на его край. Отсюда было еще лучше видно малиново-желтое небо, со вкраплениями пурпурных тучек. Аджай вспоминал Шангри-Ла и наслаждался этими воспоминаниями, как изысканной трапезой. – Как-то раз ко мне пожаловали гости из моего родного города — Гонконга. Глава одной триады, мафиози, сын друга моего покойного отца, приезжал сюда, в Кират, ко мне. Полагаю, хотел выведать, какая у меня тут охрана, и нельзя ли каким-либо образом прикончить меня, да чтоб не рыпался и без лишнего шума. Да, эти «друзья» всегда такие смешные, какими кажутся. Думают, что я о них ничего не знаю. Знаешь, порой я просто не могу общаться с человеком, если я не знаю чего-то дико личного о нем, — он хмыкнул. — Во всяком случае, что бы он там не затевал, все его планы рухнули, ибо он взял с собой жену. Беременную жену. У которой… Ах, начались схватки прямо посреди приема. Все так переживали, словно она собиралась выдавить из себя долбанного слона. Да она даже в больницу ехать не захотела, так и осталась рожать прямо в моем саду. Ну и конечно же, мне приходилось изображать из себя понимающего хозяина, который позволит какой-то там совершенно незнакомой мне женщине родить дочь на лавочке в саду прямо в эти самые нарциссы… Я не шучу — она будто выстрелила ею в них. Даже мужчина не может похвастаться такими сильными гениталиями, как у этой женщины! По крайней мере, всё закончилось хорошо: этот «друг», на радостях, видимо, передумал меня убивать. С тех пор он поставляет мне оружие с неплохой скидкой. Когда же это было? Лет пятнадцать назад… Ох, чего только этот сад не пережил. Помню еще, как ты съел два бутона этих самых нарциссов. Я тогда еще задавался вопросом, какой магической силой притяжения обладают эти цветы для детей. Тебя после этого еще долго тошнило, а Ишвари потом на меня ругалась…       Его голос звучал умиротворенно, несмотря на это, слегка тяжело. Будто он вспоминал это на фоне чего-то неприятного, и это успокаивало его. Заставляло улыбаться. Аджай тоже хотел было улыбнуться, но последняя история выбила его из колеи и заставила подняться на ноги. К чёрту закат: о чем говорил Мин?.. Какой сад? Какие нарциссы? Что там делал он сам?       Его мама общалась с Пэйганом? Приводила маленького ребенка к нему? К этому тирану? Аджай знал, Пэйган был обаятелен, но помимо этого он никогда не забывал ни одного грязного и мерзкого поступка, который он совершал! Он никогда бы ему не доверился, не пришёл к нему домой и уж точно никогда бы не оставил на него маленького ребенка. Так почему его мать… Из-за чего она…       Возникла мысль о том, что об этом Пэйган мог рассказывать, пока звонил Аджаю по рации ранее, неделями и месяцами ранее, а тот просто не слушал. Гейл вообще предпочитал не слушать его, просто в последний месяц был… Перенасыщен событиями. «Ищешь себе оправдания», — пронеслась в голове фраза Сабала. Аджай дотронулся до головы и вздохнул. Горячая. Всякое желание общения стало медленно покидать его тело, оставляя желание уединиться. «Нет!» — сам от себя не ожидая того подумал сын Мохана. — «Я… Мне… Мне интересно. Я договорю с ним, и потом уже подумаю над этим. Да. Ничего страшного. Он и врать может насчет этого, так что… Всё нормально. Всё хорошо. Я могу продолжать общение…»       Мысли и чувства сбились в кучу. Будто бы каждый из них ехал на машине, и все они вмиг влетели друг в друга, у каждого взорвались боеприпасы, и сами машины загорелись, произошел взрыв, где-то там, внутри головы, заполнив ее густым вонючим дымом, которому тесно внутри, и он всё давит и давит, продолжая наполнять череп собой. А огонь от взрыва пополз по артериям и сухожилиям вниз, то затухая, то возрождаясь вновь, заставляя тело и разум истерично метаться между эмоциями.       Это было похоже на горячку. Будто бы Аджай слишком сильно перепил, даже сильнее, чем в тот раз. Несмотря на это, диалог с самим собой слегка успокоил его, подарил чувство удовлетворения, маячившее где-то между другими чувствами.       Аджай отвлекся от мыслей, и, наощупь, шагнул вперед, обнаружив себя всё на том же выступе, уже стоя на краю. Ну конечно, он ведь тут и сидел. Гейл резко повернулся, как вдруг земля под его ногами стала прогибаться, и в итоге и вовсе рассыпалась словно мокрый песок, не выдержав напора Аджая. Тому повезло – он упал сначала на склон и лишь потом на голый каменный выступ. Могло быть и хуже, и без очередного вывиха точно бы не обошлось. И всё-таки, встал Аджай не сразу.       В порыве ужаса и истерики он сильно сжал рацию. Пэйган слышал всё. Но сейчас Гейлу это было не так важно, как тогда. Голова была тяжелой, а тело болело. Болезненные стоны тому подтверждение. Аджай выпустил рацию из рук. – О-о-о, — донеслось из нее умилительным тоном. — Аджай бо-бо? Ох, как же я обожал говорить так! — эта фраза прозвучала так, будто тело Пэйгана вдруг резко наполнилось энергией. — Помню, я мог сидеть в саду, наслаждаться погодой и его ароматами, а ты, как только смог встать на ноги вообще, тоже стал там бродить. Зачастую носился, словно тебя подожгли. И нередко падал. Иногда прямо передо мной, практически у моих ног!       Тем временем Аджай медленно поднялся на ноги и стал себя осматривать. Ничего особенного, разве что куртка немного порвалась. Услышав где-то неподалеку рев медведя, он оглянулся вниз и увидел там его, разрывавшего свою добычу в виде какой-то женщины. Пока что животное его не услышало. Он тихо зашагал в сторону пещеры, стараясь идти как можно быстрее. – И я всегда тогда говорил: «Аджай бо-бо?» — и улыбался. А ты, явно недовольный такой реакцией, весь из себя гордый и непокорный злой судьбе, вставал и, с самым серьёзным выражением лица из всех, которые вообще могут быть в этом мире, отрицательно говорил: «Ньет», — да, именно как-то так интересно, «Ньет», — и направлялся вглубь дома, делая вид, что так и надо. Даже когда ты себе что-то царапал – оставался невозмутим. Ну, я так думал…       Добравшись до пещеры, Гейл хотел было присесть и отдохнуть, но вдалеке, где-то за поворотом, его внимание привлек тусклый свет. Свет был оранжевого оттенка, постоянно мигал, как не мигали лампочки на последнем издыхании, какие Аджай видел в одном бункере и в паре больниц. Он пополз туда, к свету, который этому, правда, вряд ли был рад. Было ощущение, будто огонь его тоже боится. – …А потом оказалось, — Мин хмыкнул, — ну, как «оказалось» — мне так Ишвари сказала, что ты такой только при мне. Только при мне и иногда при Мохане, но стоит тебе при ней упасть на землю, так ты сразу в слёзы. Ну, не сразу, но в любом случае начинаешь реветь…       Пред Аджаем возникла небольшая каморка. Если бы он развел руки в стороны, то коснулся бы обеих стен, а если бы прыгнул – точно бы ударился об потолок. Стен и потолка как таковых не было, они были высечены из камня. Словно огромный булыжник убрали с его места и разместили внутри… Алтарь. Он был красивый — из мрамора, белого, и гладкого ровно настолько, насколько он сохранился. А стоял он тут явно долго — это ощущалось. Рядом было два маленьких столика, на одном из которых листок и пара карандашей, а на втором красивые гладкие камни, словно взятые с берега моря, кусок красной мягкой ткани, блюдце со свечами и сушеными, уже посыпавшимися цветами. Слабый свет излучала одна-единственная свеча, одиноко стоящая в канделябре. Огонь казался будто бы отдельным от свечи существом, которому первая была необходима лишь для того, чтобы вообще жить. Дышать. Излучать слабый свет.       Огонек бунтующе и угрожающе колебался из стороны в сторону, будто Аджай для него был злым хищником, намеренным изничтожить его после стольких лет жизни. Будто бы тот, кто оставил его здесь, подарил ему жизнь, был лучше, насильно заставив гореть ему в выгоду, в выгоду алтарю, который он освещает. И ведь огонек знал, что, возможно, незваный гость хочет не погасить его, а вынести на свет. Показать ему мир вне этой пещеры, этих холодных, сырых стен. Вынести, поднести к траве, позволив ползти по ней, поджигая весь лес, давая волю и размах такого масштаба, которого тот не видел никогда! И пускай в конце он потухнет…       Разве это не лучше — умереть в хаосе, что сам ты и устроишь себе во благо, нежели смерть там, куда ты никогда не просил себя приносить? Делать благо, которого ты никогда не хотел делать, заставив уверовать в его священность.       Аджай поставил обе ладони по бокам от огонька. Он бушевал еще пять секунд, а после медленно успокоился, задрожал и выпрямился. Он был спокоен. Он приветствовал чужака.       Аджай поднял лист бумаги со столика и поднес его поближе к свече. В заголовке было написано: «Дневник Мохана Гейла. Пус, 1990 год…» — …И я… — Мин либо долго молчал, либо Аджай его долго не слушал, — я подумал, почему так? Почему именно я кажусь тебе тем самым «незнакомым дяденькой, перед которым плакать нельзя, ведь мама поддержит, а он, наверное, нет, так что буду вести себя так, будто я резиновый, и боли не испытываю». Я задавался им всё чаще, а после спросил у тебя. Но что ты мог мне ответить? Ты ответил: «Нет». И всё. Это был первый раз, когда ты сказал: «Нет», — также чётко, как говоришь его сейчас. — Мин подождал и вновь вздохнул, — С недавних пор, в силу некоторых событий… Я вновь начинаю вопрошать себя… И знаешь, иногда меня это ужасно раздражает.       Последнее прозвучало грубо, чуть ли не рыком, но вряд ли это был камень в сторону Аджая. Правда, тот уже не особо его слушал. Первая же строчка дневника начинается с его имени… «Аджай, знай, что всё, что я сделал, я сделал для тебя. Всё, что я когда-либо хотел — это чтобы ты рос в безопасной и процветающей стране, но эта цель требует жертв…» Это могло быть правдой. «…Я сожалею, что не смог увидеть твои первые шаги или услышать твои первые слова, но командир не может поддаваться эмоциям, не может отвлекаться на личное…» Часть из этого была правда. «…Твоя мать расстраивалась, когда я заговаривал о твоём будущем обучении, но если эта война переживёт меня, ты должен быть готов занять моё место…» Возможно, это, в большинстве своем, правда. «…Будущее Кирата в твоих руках».       Аджаю было очень плохо на душе в этот момент. Это была правда. Во всяком случае, так думал Аджай. Он так чувствовал.       Он присел на корточки, склонился над письмом. Раз за разом он перечитывал этот отрывок.

«Будущее Кирата в твоих руках».

      И, о, это отвратительное ядовитое чувство, что разливается по венам, словно яд. То чувство, которое заставляет тебя почувствовать себя глупым ребёнком. Эгоистичным уродом. Изменником. «Что я творю…» — спросил он сам себя и вжал голову в колени. — «Я говорю с… Ним… У меня это даже отвращения не вызывает… Просто беру и говорю с кровавым диктатором просто потому что… Мне скучно». А затем… Из рации вновь раздался этот голос. – Как-то тихо. Я аж про твоего отца начал думать. Средне-привлекательный, но тот еще… «Мудачёк». А от такого ни одна красивая мордашка не спасет… Аджай поджал губы и вынул рацию из кармана. – …Прикрывался всем чем только мог во имя собственных целей…       Гейл нащупал кнопку связи и удивительно нетерпеливо ждал, пока Мин отключится. – …Киратом. Ишвари. Тобой. «Нет». – Он позволил себе отправить тебя и твою мать ко мне. В самую пасть врага. А знаешь, почему? — Аджай его слушал так чутко, что ощущал, как Пэйган сглатывает слюну, когда говорит это. — Она ему надоела. Я не вру. Это факт, по сути. Он сам об этом писал. Ну и ещё потому, что хотел убить меня её руками, но, ох и ах, она предпочла другой путь. Правильный путь. Он отключился. Аджай нажал на кнопку связи. – Мой отец любил меня, обмудок.       Аджай отключился. Прошло еще пять секунд, прежде чем неприятный звук с помехами эхом отразился от стен маленькой коморки. – Ох, ну, я бы не стал так уверенно разбрасываться такими утверждениями, — Мин звучал слегка удивлённым, может даже обескураженным, но всё-таки он знал, что нужно говорить. — Помимо того ты никогда его не видел, не встречал, не общался с ним. Его отцовство не делает его святым человеком. И не должно, Аджай. В особенности для тебя. – Хватит манипулировать мной. – Хватит обвинять меня в том, чего я не делаю. Что для тебя сделал этот Мохан? Поносил в своих яйцах недельку? А что сделали мы с Ишвари? Мы фактически тебя воспитали. Первые два года твоей жизни — точно. – Моя мать никогда бы не подошла к тебе и на километр, ты правда считаешь, что я поверю в эти бредни?! Ты ходячий анекдот, насмешка над всеми когда-либо существовавшими королями! Мой отец умер за эту страну, моя мать жила ради меня, и тебе этого не изменить. Даже если ты перепишешь дневник моего отца. Я знаю правду, мать твою. И перестань делать это.       В груди перехватило от нехватки воздуха. Аджай кипел ненавистью, был наполнен ею полностью. Ненависть научила его есть, пить, дышать, он был смертельно отравлен ею, в тот самый конкретный момент.       Он резко вскочил на ноги. Огонек резко направился влево и потух. И темнота захватила это место. Этот маленький островок из Шангри-Ла. Рация. – Почему?       Пэйган отключился. Аджай пытался собраться с мыслями. Почему перестать это делать? А разве не очевидно? Рация вдруг вновь издала этот самый звук. – Я просто хочу, чтоб ты вернулся домой, Аджай. А? — по ту сторону рации послышался шум и Пэйган отключился.       Аджай не знает, сколько простоял в темноте и тишине. Возможно, полчаса. Может меньше. Мин вновь вышел на связь. – Хорошо, похоже, твои дружки действуют оперативнее меня. Мне нужно вмешаться. И да, забудь об этом диалоге. Не хочу больше о нем никогда вспоминать, иначе он меня си-и-ильно расстроит, окей? Я надеюсь, я выразился чётко и ясно, потому что я не люблю повторять дважды. Пока, Аджай. Ох, кошмарный вечер…       Связь прервалась, и Аджай заметил, что даже сама линия «5GH» пропала. Было ощущение, будто целый мост был уничтожен, и туда, куда он вёл, — по крайней мере временно, — уже никто не попадет. Поспешное прощание — признак того, что что-то произошло. Но Аджаю нравилось то, что он мог остаться в покое. Что мог спокойно отдохнуть.       Пробиравший до костей холод обнимал его и прижимал к себе. Аджай покинул храм. Медведя снаружи уже не было, остался лишь растерзанный им в клочья труп. Но он не закончил с добычей, это было видно — его что-то напугало.       У Гейла не было никакого желания оставаться здесь на прокорм если не медведя, то того, что его напугало. Он медленно спустился и побрел через чащу леса к дороге. Там находился один из их аванпостов, правда идти до него было долго — но не страшно. Уже было темно и холодно, но бурлящая в венах кровь не давала замерзнуть окончательно. «Мне нужно извинится перед Сабалом», — подумал он.