Мой дом находится недалеко от ворот, ведущих во внутренний двор дворца, в метрах пятидесяти, и обычно я дохожу туда пешком. Уже во дворе есть небольшой шанс того, что меня согласятся подвезти до самого дворца, ибо подниматься приходится долго и им попросту становится меня жаль. Один мужчина, имени не помню, делает это даже с удовольствием, насколько я понимаю: мы всегда, пока едем, что-нибудь обсуждаем. Он в основном интересуется моим домашним хозяйством (дома я держу несколько кроликов) и здравием моей собаки. У меня в жизни не было собаки, но я особо с ним это не обсуждаю и продолжаю поддерживать его веру в её счастливую жизнь (его не смущает, что я ухожу рано утром, а возвращаюсь поздно вечером, по его мнению, животное получает должный уход). При том, что даже мои кролики что-то повадились болеть, хотя доступ к еде и воде у них есть весь день, без изменений. Меня беспокоит то, что они начинают так себя вести.
В общем, моя лёгкая паранойя совершенно никак не дотрагивалась до этого мужчины, как и он до меня, что было вполне себе комфортным условием наших отношений. Другим слугам такие привилегии от этих охранников редко перепадали, так что я пользовалась этим и была благодарна.
Сегодня, правда, удача была не на моей стороне, и мне пришлось идти пешком. Горничная должна быть там к моему приходу, кухарка живёт в отдельной комнате во дворце, рядом с кухней, само собой, так что шла я одна. По крайней мере, здесь было очень красиво. Моё давление не одобряло таких прогулок, пару раз мне приходилось останавливаться и приседать, дабы отдышаться, и после продолжать свой путь, уже растеряв весь настрой.
Солнце сегодня особенно ленилось согревать, так что погода была немного прохладной, несмотря на преддверие лета. Или оно уже наступило? Давно я не заглядывала в календарь. Всё равно погода тут практически не меняется.
Подходя к дворцу, я всегда чувствую… Что-то. Это словно нечто опускается на плечи, как тяжёлая вуаль, отгоняющая все принципы и мысли, заменяя их каким-то напряжением и трепетом пред чем-то, что действительно сильнее тебя самого. Это чувство знакомо из детства, когда меня водили в храмы, и где я всегда знала, что Он, или Она смотрит на меня. И видит всё, что я делала сегодня утром, сколько цветков вырвала с корнем в саду или как отказалась от завтрака. Дворец кажется таким же храмом, и вид такой теряет лишь через несколько посещений. Ну, для гостей. Может, в первый раз это будет «чем-то», но вскоре оно предстанет уже как поход на работу. По крайней мере, я сужу по опыту, которым делились со мной некоторые гости, и по взгляду на чужаков со стороны. Во мне же дворец всё ещё вызывает все эти эмоции, заставляет напрягаться. Я не знаю, почему так происходит.
Может, на землю этих людей спускает сам король, или слуги, может, внутренняя обстановка, что угодно, что заставляет их терять бдительность? Но не ручаюсь, что все эти недальновидные люди не были иностранцами, посещавшими Кират лишь несколько раз. Да что там, даже приближённые нашего короля порой оказываются… «Весьма недостойными людьми». Пускай же их примет Андро.
Подойдя к порогу, я встречаю Шарима, одного из наружной охраны. Имеет полное право лапать меня каждый день, занимается этим же, опять-таки, каждое чёртово утро. Что я вообще могу пронести с собой? Единственное, куда он не лазит, это моя промежность и грудь, и то — прощупывает через одежду и спрашивает за каждый бугор. Один раз я попросила его перестать это делать, и он перестал, но придерживается он этого лишь в тех случаях, когда за нами никто не наблюдает, что могут делать другие охранники, прислуга или его величество. Чаще всего и случается так, что мы остаёмся одни, особенно если делается осмотр внутри дворца или хотя бы перед дверью, но не сегодня. День определённо проходит «хорошо» для меня.
Его величество сегодня выглядел нормально, ну, в рамках нормальности. Я заметила его, выглядывающим из окна левого крыла, смотрящего на меня, пока Шарим обыскивал меня, притом гораздо более детально, чем обычно. Пэйган Мин помахал мне, я немного растерялась и помахала в ответ. Пока я думала, стоит ли улыбнуться, Шарим поразил меня преданностью своему долгу и залез руками мне под кофту. Я понятлива, но есть вещи, которые терпеть не стоит.
– Хватит, — я шепнула это, словно выплюнула, а он не послушал.
Пэйган Мин исчез из поля моего зрения, и я схватила Шарима за кожу на шее, резко скрутив её. Он бросил своё дело, стал тереть шею и ответил мне: «Ну что ты прикажешь мне делать?». Я послала его к чёрту и прошла в особняк, забыв даже показать ему свою сумку. Всё равно тут кроме специй ничего нет.
Мои обязанности во дворце в основном состоят из подачи блюд на завтрак, обед и ужин, сервировка стола, а также помощь его величеству в чём-либо, что он попросит. Однажды он назвал меня своей личной «камердинершей», и пока мне не объяснили, что это, я думала, что он назвал меня проституткой. В отличии от камердинера, я не помогаю ему одеваться, но слежу за состоянием его одежды, латаю её при необходимости или выкидываю, естественно, не без присмотра других слуг или разрешения короля. Зато, если он чего-то попросит, позовёт меня, неважно, где он, или в каком состоянии, я должна прийти, будь это хоть подвал, хоть ванная комната. Это, впрочем, относится ко всем нам, его подчинённым, но только у меня это числится как сам рабочий процесс, за это мне и платят. Я не знаю ничего о судьбе своих предшественников, кроме того, что предпоследний был убит за какой-то огрех приезжим гостям, а последний пропал без вести. Я даже не знаю, что они здесь делали, помимо того, что сам Пэйган Мин мне о них рассказывал.
На часах восемь с половиной, и я подаю завтрак на первый этаж, на стороне стола, которая наиболее приближена к портрету короля. Я так много раз уже видела этот портрет, так много раз задавалась вопросом: «Почему его нарисовали так, что он сам на себя не похож?», но после одной зимней ночи, где произошла та встреча, где я лицом к лицу столкнулась сразу с тремя королями за одним столом, один из которых уже был мёртв к моему приходу, вопросы отпали сами собой. Лицо мертвеца чем-то напоминало мне лицо на портрете. Я никогда не спрашивала, чем он заслужил такую судьбу, и никогда не садилась на тот стул, на прямо противоположном конце стола от того, где сейчас орудовала с завтраком.
Стол покрывал узор из восьмиугольников, маленьких и больших, один из которых находился как раз напротив стула, так что я, по обыкновению, накрыла его тарелкой так, чтобы его и вовсе не было видно. Через пару мгновений я вспомнила, как этого не одобряет его величество, и сдвинула все тарелки так, чтобы ни одна из них полностью не накрывала фигуры. Чем я, чёрт возьми, занимаюсь?
Я успела отойти к стене, когда услышала шаги на лестнице, ведущей на второй этаж. Пэйган Мин сегодня выглядел нормально. Я предпочитаю следить за его душевным состоянием. Приветствую его и отчитываюсь насчёт блюда. Сегодня это масала доса — блин, который скручивается, начиняется рисом, жареным картофелем и дала (далом называются лущёные чечевица или горох). Очень популярное блюдо в Индии, по крайней мере, мне так сказала кухарка. Вместе с ним я подала карри, четвёрку долек апельсина, немного кьянти в винном бокале (не так давно выучила это слово, «кьянти») и немного запечённой рыбы. Ему нравится изобилие, не обязательно, что всё это будет испробовано, не говоря уже о том, будет ли съедено.
– …Масала доса… — он рассматривает блюдо, голос его звучит немного скептически, но я не волнуюсь, он ведь говорил, что предпочитает китайские блюда, его скептицизм мне ясен, и это делает меня осторожной. — Что я говорил о индийской кухне? Ты передала это той поварихе?
– Да, но она ответила, что это блюдо она готовит лучше всего, так как…
– …Родом из Индии, это я прекрасно знаю, — он отмахнулся от меня, и я замолкла. Он взял вилку в руку, одним лёгким движением отделил небольшую часть блина и начинки, наколол её и поднёс к собственному лицу. — Я люблю углеводы и всё такое прочее, но делать это так часто… Жирная пища — как героин, и я буду повторять это до посинения, пока она не возьмётся за ум.
Меня бросило в жар, и я мигом оказалась у стола, одним быстрым, но относительно спокойным движением убрала тарелку с масала доса и поставила её немного дальше долек апельсина. Вскоре я опомнилась и стала отодвигать и всё остальное. Его это рассмешило. Своим смехом он напоминал мне моего дядю, и это было одновременно и приятно, и мучительно.
– Ты уже автоматически делаешь это? — я не могу понять, у него просто такой разрез глаз или он смотрит на меня как-то по-другому, может, ехидно? Год моей работы здесь мог идти к самому Ялунгу на услужение, но я даже сейчас не могу разобрать по его глазам все его эмоции. — Да не буду я кидать еду на пол. Это было всего раз. И то — нельзя же винить меня в том, что дорогой мне человек попал в больницу. А потом посреди ночи, без какого-либо повода связался со мной и приказал, извиняюсь, «отъебаться от него». «Me casse les couilles», чтоб его.
Я смеюсь немного больше нужного, нервничаю очень заметно, хотя меня действительно веселит эта история. Само то, что есть человек, способный послать короля и притом иметь для него какое-то значение, способен был поднять моё настроение почти всегда. Однажды он пожелал, чтобы я рассказала эту историю господину Полу Хармону, и тот хохотал как сумасшедший, а потом как-то очень сильно напрягся. Я подумала, возможно ли, что именно он был тем человеком, но затем поняла, что могу сильно ошибаться.
– Рыбу оставь, — он потянулся к бокалу, взял его в руку и поднёс к лицу, вдыхая его запах. — Если ничего другого не будет через полчаса, я сяду за работу, а она не будет есть ни сегодня, ни завтра. Передай
слово в слово.
Я приняла его указ и унесла тарелку с масала доса и карри. Кухня находилась практически напротив столовой, через коридор, что также вёл к выходу из дворца. Кухня была небольшой, размером, пожалуй, с тесную спальню. Кухарка… Или «повариха», сидела на стуле, рядом с газовой плитой, точа нож. Цепь на её ноге звенела в такт того, как она оттачивала его. Она подняла взгляд на меня, взгляд этих чёрных, как сама кровь в лунном свете, глаз.
– Он отказался есть, — сказала я ей. Это была одна из немногих фраз, которые она понимала по-английски.
Она разозлённо сжала зубы, и глаза её стали метаться по всей комнате. Она пугала меня в такие моменты. Могла начать кричать…
– Moderchut, — крикнула она и подскочила со стула.
…Могла начать кричать ругательства или даже ударить меня. Редко, но ей удавалось достать меня с этой цепью на её ноге, не пускавшей её никуда дальше кухни или её комнаты, дверь в которую она как раз сейчас загородила стулом, на котором сидела. Я не знаю, как она сюда попала, я не знаю её имени, понятия не имею, почему она так живёт, но всё равно весь свой гнев она спускает на меня. Всегда.
Ей на вид лет пятьдесят, притом, что на самом деле ей тридцать пять. Она злится на меня за мою молодость, за то, что я не приношу ей ключ или за то, что Пэйган Мин имеет с ней собственные счёты? Но это всё от меня не зависит! Даже ключ.
Хотя отдам ей должное — ключ она у меня никогда не просила. Просто кричала на меня на неразборчивом хинди.
– Подайте просто что-нибудь полегче, не такое жирное…
– Mera mazak mat uda na! — господи, этот крик. — Kab tak?
Хорошо, это я знаю. Спрашивает о том, сколько времени. Дословно значение вроде бы не такое, боже, я теперь эксперт в индийском сленге?
– Полчаса.
Она поднялась со стула, что тут же заскрипел, и раздражённо что-то ему и крикнула. Пока я думала о том, насколько хорошо сейчас снаружи, не внутри этой душной комнаты, от самого пребывания в которой волосы могли превратиться в сальную закуску, повариха успела вытащить хлеб и яйца. Благо, я заметила это вовремя.
– Нет, нет! Просто возьми половину авокадо, нарежь туда каких-нибудь овощей с тофу, сделай салат! — я отчаянно пыталась вспомнить, как будет салат на хинди, но, судя по её искривившемуся в злобе лицу, она итак всё поняла.
Выхватив у меня тарелку с неудавшимся завтраком, она кинула её через окно на улицу, а после назвала меня «сhutiya». Это что-то вроде «пизды», насколько я поняла за время работы с ней, ибо она никогда не называла так мужчин, даже если была в дикой ярости. Или, может, это какой-то странный элемент уважение памяти к усопшему повару и его семье? Меня давно волнует этот вопрос.
Она практически не кидается на мужчин, только я и горничная. Чёрт, даже говорить «усопший» в отношении этого мужчины неправильно, особенно при ней. Какой же из него усопший, если его убили? Они были друзьями, хотя он и прислуживал Полу Хармону и виделись они крайне редко. Я знаю это только из рассказов того мужика, что подвозит меня сюда иногда. Вроде бы, повара этого убили, как и его семью. За то, что… Блюдо не понравилось? Но кому? Неужели Полу? Или Пэйгану Мину? Я знаю не больше, чем все остальные. Знаю лишь, что она плакала после этого известия.
И всё равно её ненавижу.
После такого обращения ко мне, мне захотелось выйти, но меня схватили за руку, притом это была совсем не эта безумная женщина, а кто-то сзади меня. Это оказался второй солдат, имени которого я не знаю. Один из внутренней охраны. Он меня напугал — обычно к концу завтрака короля он уезжал вместе со своим коллегой к внутреннему двору, откуда возвращался на проверку лишь под вечер. Его появление лишний раз напомнило мне, что завтрак ещё так и не кончился, а эта индийская баба спешить не собирается. Мне жарко, душно, боже, выпустите меня кто-то отсюда!
– Сумка! — крикнул он, всё ещё сжимая мою руку.
– В коридоре! Коридоре! — я попыталась вырваться, но он схватил меня за шею, где-то в затылке, и немного потряс мою голову.
– Напала на солдата — напала на свой народ! — эта фраза даже звучит бессмысленно, она не вызывает во мне патриотизм или чувство долга перед каким-то там народом, она лишь пугает меня. — Что пронесла?!
И снова эта мерзкая процедура: он лапает меня, проходится по моим волосам, шали, груди…
– Нет! Ничего! — я поцарапала ему правую ладонь, которая не была закрыта перчаткой.
…Кухарка что-то крикнула сзади меня, из-за чего мне захотелось её ударить. Было настолько жарко и мерзко, что глаза сами собой наполнились влагой. Я даже не хотела плакать, моё тело просто решило всё за меня, это долбанная часть меня, и я
не знаю, что мне с ней делать, так что хватит кричать на меня, индийская шлюха!
Он прошёлся по моим ногам через юбку. Я обманчиво думала, что длинная юбка, практически в пол, хоть немного отгородит меня от этих ощущений, но когда он своими обезьяньими руками схватил меня за промежность, я внезапно ощутила всю ту палитру эмоций, которые, возможно, наполняли Жанну д'Арк, когда её жгли на костре за то, что она надела мужские доспехи. Это то единственное имя, что я запомнила из рассказов Пэйгана Мина. В этом доме, судя по всему, всё крутится вокруг этого имени и фамилии.
Я разворачиваюсь, дотягиваюсь до заточенного ножа, лежащего на стуле рядом, и бью им в протянутую ко мне левую руку солдата, облачённую в перчатку. Нож проходит насквозь, но на середине лезвия застревает и не двигается, перчатка с тыльной стороны ладони натягивается, словно кто-то поставил там зубочистку поперёк тому, как на руку легла ткань. Солдат посмотрел на собственную проткнутую насквозь руку, в полном исступлении, и вскоре очень громко закричал. Оттуда полилась кровь, она брызнула мне на лицо, на мою кофту, на шаль, и только тогда я вытянула нож, а он всё продолжал кричать и хвататься за ладонь. Его кровь была относительно тёплой, в сравнении с духотой комнаты, которой даже открытое окно не помогало. Я пыталась отдышаться, глазами следя за своим мучителем. Или уже, скорее, моей мнимой жертвой.
Он кричал ругательства, пытался зажать свою ладонь, чтобы остановить кровотечение, затем почему-то стал переругиваться с кухаркой, и только тогда в комнату зашёл другой охранник, уже Шарим.
– Пойдём, пойдём… — он стал тянуть его к двери, будто не слыша его объяснений происходящего. И только Шарим шепнул ему, — он приказал успокоить вас всех… — тот действительно пошёл, несмотря на свою «травму».
Почему я не могу назвать это травмой? Мой язык не повернётся сказать этого, разум просто не сочтёт нужным. Когда я немного отдышалась, я вновь посмотрела на кухарку. Та глядела на меня ошалелыми глазами, но, несмотря на это, не сильно изменилась в лице.
Значит, Пэйган Мин всё слышал. Это логично, логичностью этой и пугает оно меня. Но страх сейчас казался лишь красивым словом. В ванной для прислуги, что находилась в следующей же комнате, я быстро умылась, немного промыла шаль, а пятна на кофте прикрыла этой самой шалью. Мне хочется взглянуть на себя в зеркало, но глаза попросту не поднимаются. Когда это всё-таки происходит, и я вижу своё лицо в отражении, мне кажется, будто я выгляжу немного старше своего возраста. Да, этот охранник имел право меня осмотреть. Почему я ударила его ножом? Я всё ещё была на взводе, меня переполняла вся эта энергия, ей не было выхода. Ответ терялся где-то там, куда эта энергия, эта сила меня не пускали.
Когда я вернулась, повариха только-только заканчивала. Это была половинка авокадо, внутрь которого она положила всё то же, о чем и говорила я. На часах девять и двенадцать. Боже.
Я беру тарелку с блюдом и выхожу из кухни. Меня останавливает лишь один звук — чей-то голос, не особо чётко, но он раздаётся в коридоре, он зовёт меня. Меня пробивает дрожь, и я думаю: «Неужели это сами боги говорят со мной?». Я иду к двери, ведущей на двор. Там, на вешалке для вещей я оставила свою сумку. Там лежали специи. Ну, и рация. Небольшая.
Я беру её в руку и вместе с тем пытаюсь удержать авокадо на тарелке. Этот голос мне знаком очень хорошо. Когда он обрывается, я сама выхожу на связь.
– Я здесь, — говорю я и отключаюсь. Вскоре рация начинает шипеть.
– Жюстина, дорогая моя, прости, что отвлекаю, — тётушка Тайга, как же вы не вовремя, — знаю, у тебя там ужасный график. Именно об этом и пойдёт разговор. Сегодня ночью, к часам двенадцати буду у тебя. Если доберусь из этой задницы к тебе домой, разумеется. Но я знаю, как добраться от самого Тиртха к тебе за пару часов, так что не страшно. Я тут открепилась от своих, там Сабал с детьми какими-то… Можно мне сейчас такое говорить? Рядом никого?
– Да, мы одни.
– Хорошо. Сегодня приеду к тебе. И заберу. Предупреди там своих, что ли.
Что? Нет, нет. Зачем?
– Тётя, я не могу!
– Можешь! Сама знаешь, у тебя есть там какой-то выходной. Нам его с тобой хватит, чтобы к чертям собачьим съебаться прямо в Банапур, где тебя ни один хер не достанет! Всё нормально, деньги у меня есть, будешь помогать там одной даме и жить счастливо. И без этого сраного Пэйгана.
Ну да. Конечно. Все эти разговоры с ней так начинаются.
– Я никуда не поеду. Ты опять начнёшь говорить этими слухами об Андро. Покрывать его грязью, рассказывать небылицы про какие-то реальные события. Не приезжай за мной.
– Нет, дорогая моя. Я буду говорить тебе правду. Правду, которой ты опасаешься. Не бойся её, Жюстина, я просто хочу помочь тебе! Ты так молода, жизнь кончается далеко не на каком-то там Андро с его «весами», который после смерти будет тебе что-то должен за твои страдания. Мне однажды в грудь выстрелили, в глазах всё потемнело…
Она каждый раз рассказывает это мне.
– …Я была там, Жюсти. И там ничего нет. Ни-че-го. Ни Кирата, ни Андро, ни Киры. И золотой статуи Пэйгана Мина там тоже
нет. И я не собираюсь оставлять тебя вот так, в слепой вере в лучшее.
– Тётушка, я сейчас человека пырнула, мне до ваших речей дела никакого нет! — я опять не могу контролировать эти сраные слёзы, да что ж такое. — Не приезжайте!
Я кидаю рацию в сумку и ухожу, даже не вслушиваясь в то, что она там ещё пытается мне сказать.
«Не приезжайте», — первый раз я сказала ей это практически лицом к лицу. Какая ей разница, верю я в Андро или нет? Почему она пытается отнять его у меня? Моё единственное утешение в стенах этого проклятого места, в границах этой гиблой страны.
Меня обдаёт прохладой, когда я захожу в столовую: его. Здесь. Нет.
Я иду наверх по лестнице, в левое крыло, где по бокам от меня располагаются другие комнаты, в половине из которых я ещё не бывала, а прямо напротив меня находится рабочий стол его величества, за которым тот сейчас и сидит. Утром он работает здесь, вечером — в своём кабинете. Там я была лишь пару раз. Даже там не так прохладно, как мне сейчас, когда из жара бросает в холод.
– Ну что ж ты так, — он обращает на меня внимание и разводит руками, притом их расположение напоминает мне Спящих Святых. — Неси теперь обратно.
Если я ей отнесу, она меня просто прибьёт. Несмотря на то, что я сделала, я знаю — она меня прибьёт. Я бы себя тоже прибила — два дня без еды.
Я ничего не говорила и никуда не уходила. Он не выглядел злым, наоборот, мне показалось, он только этого и ждал. Но я не могу угадать всего, что он испытывает сейчас ко мне.
– Жюстина, ответь мне на один вопрос,
прежде чем уйдёшь, — он сложил обе руки вместе, — у вас с тётей хорошие отношения?
Даже здесь она. Откуда он вообще знает о её существовании? Это уже второй вопрос с её участием за месяц.
– Смотря как сойдёмся. И где, — отвечаю я.
– В быту. Повседневной жизни. Предположим, встретитесь вы в гостиной — что она тебе скажет первым делом? М? — он так смотрит на меня. Он в ярости или ему интересно? Что это вообще за цвет глаз?
Я не знаю, что и отвечать. Я стою так секунд десять с открытым ртом, словно рыба, которую он оставил на столе недоеденной.
– Как она назовёт тебя, свою дорогую племянницу?
– Полагаю, — должна же я хоть что-то сказать, — психом.
Я не знаю, как это выражение звучит в женском роде.
– Это ты опираешься на инцидент на кухне, — он перестал смотреть на меня так пристально и выпрямился, убрав локти со стола, — а как насчёт того, что она и вовсе ничего не знает о случившемся? Не сочти за вторжение в личную жизнь, это между нами.
– Вы будете есть? — про себя я называю себя самым ужасным словом, которое могу вспомнить. Святая Кира, он же не разозлится?
– Ты опоздала, — он продолжает. — Ну так?
– Ваше высочество, я правда… Не знаю, — после этого её звонка всё смешалось в моей голове в одну большую кашу.
– Хм, — он прерывает молчание этим отрывистым звуком. — Хорошо. Может, тебе нужно немного времени, чтобы это выяснить…
Этот взгляд. Я боюсь, если догадка моя окажется правдой. Я не хочу, чтобы это было правдой.
– Не бойся принять что-либо, что тебя беспокоит, моя хорошая, — он немного странно улыбается. Эта манера — открывать зубы напоказ при любой улыбке — я не понимаю, что он в ней нашёл. — Не люблю подслушивать, но ты же знаешь, что, — он хлопает по дну своего рабочего стола, — при желании, я могу услышать хоть храп той поварихи, прямо отсюда, здесь так хорошо звук передаётся, особенно через эти устройства. Ты знала, что их в основном используют в бункерах, чтоб удобнее было общаться?..
– Меня это не беспокоит, — мои руки немного трясутся. Пускай он услышал всё, это даже хорошо, я буду осмотрительнее, а тётушку сегодня же предупрежу о том, что они всё знают. Зачем он вообще сказал мне об этом? Это угроза? Предостережение? Долбанный Пэйган. К чёрту его. К чёрту Пола Хармона и того патрульного. Всем есть дело лишь до того, как трахать мне мозги. Меня волновала только одна навязчивая мысль, и она не касалась никого из этих людей, кроме только этого moderchut, — ваше величество, ответьте мне, прошу, — не хочу этого говорить, — это вы прислали того, из внутренней охраны осмотреть меня?
Я буду невозмутимой. Не хочу даже слушать его, как бы ответ меня не волновал. Но я должна услышать. А он не говорит. Ничего не говорит. Только
улыбается.
Этот мужик облапал меня без каких-либо предпосылок с моей стороны в сторону неуважения к королю. Эта сумка… Ты спровоцировал меня. Да какое ты имеешь право на моё тело?
– Да какое ты имеешь право, вот, что нужно сказать, а не плакать. Но у меня не выходит.
– Поплачь, дорогая.
Я не хочу даже смотреть в твоё мерзкое, отвратительное лицо, я хочу, чтобы тот, кто послал тебя, пришёл в твой дом и убил тебя, растаскал твои органы по всему дому, изнасиловал тебя в твои собственные…
– …г-г… Глазниц… Ы! Глазницы! Скажи это, «дорогая».
– Что-что ты говоришь?
– Изна… Изнас… — нет, я не могу. Просто не могу.
— Кират открывает в нас то, от чего мы бежим на протяжении всей своей жизни, — он переместил своё внимание на ту папку, что лежала рядом с ним. — Я не заставляю тебя реагировать на это. Почему бы тебе вместо этой истерики не пойти и не отдать это авокадо поварихе? Просто верни ей, можешь кинуть на пол, но только на кухне. Горничная всё равно здесь сутками торчит. Поди отсюда, ну же, дай я поработаю.
Не нравится тебе? Я сжимаю себе горло рукой, вытираю слёзы с щек.
– Она меня изобьёт, если принесу, — это первое, что я говорю внятно за весь этот недо-диалог. Говорю и протягиваю вперёд тарелку с завтраком.
Он смотрит на меня так, словно сильно удивлён этим заявлением.
– Так ударь её ножом, — отвечает он.
Старухи не было, когда я пришла. Оставив еду на кухне, отправилась вновь на второй этаж. Кабинет его величества находился справа от лестницы, им он пользовался ночью, когда дневной свет, что шёл от балкона, переставал помогать делу. Когда я захожу туда, прохлада охватывает меня и кожа моя покрывается мурашками. Дверь я не закрываю. Всё, что я должна здесь делать, это возвращать всё на своё место и уходить. В моей груди ещё теплилась надежда, что, возможно, если я буду аккуратна и буду проявлять абсолютное безразличие ко всему, что находится в этой комнате, в том числе ноутбуку, король не станет гнать меня своими псами в горы или и вовсе не убьёт. Я понимаю его обеспокоенность, но сейчас весь мой рассудок заменялся простым желанием выжить и уйти отсюда, просто уйти, и потом, вот ирония, вернуться обратно. Я ещё не готова действительно сбежать отсюда, у меня попросту не хватит денег и времени. А жить с тётушкой — тяжелее самого Ада.
Комната не столь большая. В неё вмещается рабочий стол, стул, пара книжных шкафов и небольшая тумбочка у окна. Всё находилось в относительном беспорядке, особенно на столе: под всеми вещами, что там были, самого стола не было видно. У кого-то недавно был мозговой штурм.
И-и-и начинается игра «Собери пазл из документации». К моему счастью, на страницах стоят их номера, так что дело оказывается несложным. Выискивая нужные страницы, я убираю в сторону небольшую продолговатую чёрную коробку, как из-под документов выкатывается позолоченная ручка и падает на пол. Я нагибаюсь и поднимаю её, кладу рядом с коробкой, чтобы не укатилась. Возможно, это даже коробка из-под ручки, но я понятия не имею, кто станет дарить такую дорогую, но мелкую вещь. Ручка? Серьёзно?
Я убираю в сторону большинство пустых страниц, нахожу ноутбук и поправляю его, дабы он не упал. Складываю всю чистую бумагу в отдельный ящик, документы оставляю рядом с ноутбуком.
Теперь приступаем к книжным шкафам. Я смотрю, расставлены ли книги по алфавиту, и, разумеется, нет, они стоят в абсолютно хаотичном и случайном порядке. Пэйган Мин имеет свои счёты с порядком и книгами, судя по всему. Полка начинается с правильной буквы и продолжается полной несуразицей: «Арахно», «Дьявольское семя», «Жюстина» (меня всегда интересовала эта книга, так как имя у меня такое же, но, прочитав предисловие, я тут же её закрыла), «Абсолютист» и «Йога между делом». Из этого всего последнее особенно выделялось, и я вытащила её самой первой. Мне пришлось сортировать книги так, чтобы сначала шли все в твёрдом переплете, затем — в мягком, и под конец самый оставалось трое томов какой-то странной книги, больше похожей на комикс, но написана она была на китайском, и я очень плохо её понимала, и читать её, судя по всему, следовало и вовсе справа налево. Понятия не имею, почему
это присутствует в такой библиотеке, но мне ли судить?
Во втором шкафу лежали различные творения киратских творцов и поэтов, а также свод законов и что-то на подобии сборника молитв, так что на ней всё было в порядке. Когда я вышла, сразу заметила, что его величества за столом уже не было. Должно быть, ему позвонил кто-то. Я обхожу его стол и примерно смотрю, лежит ли всё на месте. Дверь справа от меня скрипит, я оборачиваюсь и вижу Пэйгана Мина в относительно радостном настроении. Не собираюсь ему мешать и сразу направляюсь в прачечную. Игнорировать его я не собиралась, но каждый раз желать ему хорошего дня было немного странной процедурой, которой я пренебрегала, а сам он на меня не давил по этому поводу. Ему же лучше — меня тошнило от его радостной морды.
Представляю, чтобы случилось, если бы он это услышал. «Морда». Нет, он не стал бы истерить, даже бровью не повёл бы. Возможно, его впечатление обо мне было бы настолько испорчено, что он уволил бы меня и отправил на расстрел, или хотя бы убил как-нибудь. Я ведь действительно осведомлена о планировке дворца, сада, внутреннего двора и дороги от него и обратно во дворец. У него есть причины мне не доверять, но у меня также есть огромные причины его ненавидеть.
Он признаёт лишь тех, кто его презирает, я это уже поняла. Может, ему это нравится, когда его унижают, но унижают только те, кого он сам выбрал. Возможно, по этой причине он никогда не проявлял ко мне, — точнее, к моему телу, — интереса, хотя ему определённо нравились девушки. Но вот что ему нравилось больше, чем сама женщина, это определённо унижения. Я в этом уверена, чёрт возьми. Все эти командировки… Долгие переговоры… Мне посчастливилось присутствовать на одном из них, пока я то и дело носила ему то запасные ручки, то воду, то чистый лист, и под конец он ещё и не был доволен моей «медлительностью». Он так распинался перед своим собеседником, с которым говорил по телефону, парировал такими терминами, что, мне показалось, я увидела самую ужасную пошлятину в
мире. Словно проститутка, решившая продать себя подороже, как же называются такие, что ещё и довольно умны и эрудированы? Гейши? Гайши… Что-то из этого.
Да ты же просто выёбистая шлюха!
Ох боже, что я несу?
Я сижу на полу в прачечной. Машинка гудит и немного трясётся, её шум успокаивает меня. Она так размеренно и убаюкивающе тарахтит, будто бы я сейчас где-то не здесь, а дома, у реки, или в храме во время переливания брачных сосудов. Я так давно не видела, как кто-то женится. Не видела детей, что выбегают из дома в попытке убедить родителей, что ему не холодно и вот: «Посмотрите, посмотрите, как я закалился из-за холодной воды в ванной». Я хочу домой. Или в храм. Во время бракосочетания звучат такие потрясающие стихи, что дух захватывает: они полны такой любви и так переполнены всех этой благословлённой любовью, что сложно просто забыть подобное. Я сама готова влюбиться в обоих молодожёнов в такие моменты…
Или как они приносят из дома каждого чай и вино, смешивая это всё воедино и отпивая из одного блюдечка? Переливания брачных сосудов… Ничто не способно так вызывать у меня аппетит, как это. Я немного перекусываю теми грибами, что принесла из дому дня два назад, которые так и остались в холодильнике на кухне в полунепригодном состоянии, и возвращаюсь к стиральной машинке. Исходя из всего того, о чём я думала, я приходила к единому выводу — вы нажили себе очень плохого врага, Пэйган Мин. И вопрос не в мерке того, кто умрёт, кто не умрёт. Вопрос в том, как быстро вы до этого додумаетесь.
Собрав все вещи из стиральной машины, я переложила их в сушилку. В комнату постучались, и из проёма выглянуло знакомое мне румяное лицо: наша горничная наконец-то вернулась из небытия.
– Где ты была? — спрашиваю её я вместо приветствия.
– В подвале копалась. Там поселились сороконожки, кое-как отыскала всех их «детей» и все «гнёзда», что они успели наплодить. Ощущение потрясающее просто, — она показала свои руки, на которых лежали мелкие лапки сороконожек и их усики, некоторые из которых всё ещё шевелились, точнее, подёргивались в чём-то, напоминающем конвульсии.
– Боже, ты их руками..? — я не хочу даже смотреть на это.
– Не было ничего лучше, — она прошла в комнату и осмотрелась. — Как стирка идёт?
– Гораздо легче, чем когда я была маленькой, — я немного улыбаюсь этим воспоминаниям.
– Они так кричат, когда их бьёшь, — её голос вдруг резко повышается, словно это вызвало у неё необычный восторг, что меня пугает и сбивает с толку. — Одна заползла ко мне на плечо, проползла по кофте, — она показала на себе, как двигалось то существо, — и я её ударила. Она визжала, буквально. Мне даже интересно, это была угроза или нет? Она пыталась убедить меня отпустить её?
Я закатываю глаза.
– У этих тварей нет мозга. Как и у… Ещё одной твари, — я не стану говорить этого там, где всё может прослушиваться.
– Предупреждающий выстрел не сегодня придумали, — хмыкает горничная, — но в чём-то ты права. Только за языком следи.
Она подмигнула мне и вышла из комнаты. Оставшись одной, я на пару секунд расслабилась, как вдруг опять услышала шёпот, доносящийся от двери. Когда я повернулась туда, горничная выглядывала из проёма двери и смотрела на меня бешеным взглядом. Я и представить не могла, что можно так широко раскрыть глаза. Она приоткрыла дверь, но осталась в коридоре.
– Они кричат, когда хотят защититься. А молча они только здыхают.
– Я верю тебе.
Я говорю так нейтрально, как только могу. Я в полном недоумении.
– У тебя глаза заплаканные. Опять. Ты ебанутая? Почему ты не можешь просто закричать?
– Потому что без рук и ног я не выживу, я не долбанная сороконожка.
Я провоцирую её, чтобы узнать, насколько она сейчас на взводе. Я не знаю, я просто не знаю, что происходит, и это пугает меня. Оно не заставляет меня задуматься над чем-то ещё, кроме её слов.
– Тогда найди себе новые и прикрепи их! — крикнула она так громко, что в ушах зазвенело.
Я не замечаю, что произошло, кажется, будто она уже идёт на меня, но вместе с тем стоит на месте, а вокруг неё течёт радуга. Я валюсь на пол, хватаясь за сушилку, но радуга хлещет из моего носа, рта, ушей, она стекает по подбородку, горячим водопадом разливаясь на мою одежду. Я закатываю глаза и падаю на пол. Лампочка светит мне в лицо, словно небольшое и красивое солнце. Оно такое красивое. Из-за солнца выползает целый рой сороконожек, они выползают скопом, ползут по потолку на стены, со стен на меня, и это так меня успокаивает.
Опираясь руками о пол, я встаю. Тело моё настолько легко на подъём, что я готова сейчас просто воспарить. Я не вижу горничную и выскакиваю в коридор. Мне хочется посмотреть на вешалку поближе, я бегу к ней, но она только отдаляется, а не приближается. Тогда я хватаюсь за ручку двери и пытаюсь сдвинуться с места, но, как оказалось, это не вешалка не двигается, это у меня нет ног. И рук. Вешалку что-то загораживает, что-то чёрное. Нет, оно розовое. Или это красный такой? Оно что-то говорит мне. Это папа, он вернулся домой.
Я широко раскрываю глаза, обнаруживая себя в какой-то каморке на небольшой кровати. Всё кажется таким нереалистичным. Грудная клетка болит, кажется, будто на грудь регулярно надавливали на протяжении какого-то времени. Я встаю с кровати и иду к двери. Я нахожу себя на кухне. Горничная стоит и говорит с кухаркой на хинди, пока я, пошатываясь, пытаюсь выбраться из-за стула, которым загородили дверь.
– Жюсти, — это голос горничной, такой спокойный и милый сейчас, — ты принимаешь?
Я принимаю только ту боль и унижение, которую вы мне даёте.
– Наркоту? Делать мне нечего?
Сколько времени? Какого вообще произошло?
– Ты что-то шептала о сороконожках, а потом у тебя кровь носом пошла, и ты упала на пол, — она покосилась на кухарку, — не сочти за претензию, но у тебя сердце раза два останавливалось. Я задолбалась тебя откачивать, — она засмеялась, — точно не принимаешь ничего? Я думала, в этом доме есть лишь один человек, которого мне нужно откачивать в случае чего.
Пэйган Мин порой не знал меры, а следить за его «мерой» было некому.
– Я правда не принимаю.
Как же её звали? Мелиса? Или что-то такое. Выйдя из-за стула, я подхожу к тумбе, опираясь на неё руками.
– А какого хрена тащишь сюда эти грибочки? — Мелиса практически в лицо мне сунула пакет с остатками грибов, что я нарвала у себя на заднем дворе. — Вы аборигены все здесь что ли? Ты же знаешь, что не всё в рот совать можно! Дай угадаю — нарвала в саду? В лесу? Ты вообще в курсе о том, что некоторые грибы имеют в своём составе псилоцибин? Эти вообще самые стандартные: тонкие ножки, шляпки «грустненькие», опущенные вниз… Ну как же так, Жюсти?
– Что, блять? — я не поняла, ни то, что такое псилоцибин, ни то, о чём она вообще говорит. Я даже предложение грамотно составить не могла…
– ЛСД нажралась, дура, — она улыбнулась и убрала их, — иногда элемент, который используется в ЛСД, попадается в грибах. От такого мало кто умирает, но экспериментировать не советую. И я прошу тебя, пожалуйста,
пожалуйста, — Мелиса сказала это дважды, я напряглась, — ничего не говори никому, если вылететь не хочешь. Делай вид, что это вообще не ты налетела на охранника в коридоре и задержала его на ещё минут пятнадцать. Я поговорила, всё нормально. С одеждой тоже разобралась. Король звал тебя минут пять назад, я сказала, что ты потеряла сознание и сама ему помогла. Зайди и извинись, а потом мы все забудем этот случай. И грибы эти я выкину нахрен.
– Думаешь, он не знает? — я была на взводе из-за всего этого. Как можно было набрать такой херни в саду? Я действительно тупая. — Он уже всё знает. Он уволит меня и убьёт. Никому не нужна наркоманка на услужении.
– ЛСД — не наркотик. Это психостимулятор, — она улыбается, — разве сможет он уволить такую красавицу? Нет, думаю, максимум, попросит нарвать таких же и принести ему. И что-то сделает тебе, может быть, но ничего фатального.
– Да разве ему вообще нравятся женщины? — я противоречу сама себе, но мне уже всё равно, я человек и иногда отступаюсь от своих слов. — Ты посмотри, он держит свою повариху на цепи.
Цепи. В нём нет сожаления.
Мелиса скривилась.
– Знала бы ты почему, может, не была бы такой неблагодарной и не хулила так того, кто тебе платит.
У Мелисы не было принципов, это я знала. Она как клещ — вцепится, будет брать, что хочет, и, что ты ему не сделай, останется. Правда, клещей можно вытащить с помощью масла, а Мелису из задницы уже не вытащишь.
Несмотря на это, она спасла мне жизнь.
– Спасибо за усилия, — сказала я и пригладила собственные волосы, что были немного распутанными, — сейчас же пойду и поговорю с ним.
Я не обманула. Пэйган Мин всё ещё был во дворце, в саду. Сад был не столь уж богат на разнообразие, лишь пара деревьев и цветы, а также виноград, что уже перебрался на дерево, держась своими маленькими веточками за ветки дерева. Ухаживать за этим было сложновато, как рассказывал мне садовник, но зато как оно пах летом… Особенно в оранжерее.
Можно было задохнуться от этого аромата. Единственное — олеандра здесь не было. У Пэйгана Мина лёгкая аллергия на аромат олеандра. Он сидел на скамейке напротив оранжереи и что-то печатал в телефоне правой рукой, левой держа нечто, похожее на старенький телефон, на самом деле являющееся рацией. Я неспешно подошла к нему.
– Ваше высочество, приношу извинения за случившееся.
Он повернулся ко мне.
– …Больше такого не повторится.
– Что? Мне нет дела до того, что там у тебя случилось, — я немного удивилась тому, как изменилось его настроение с утра. Судя по тому, где было солнце, я была в отключке где-то час лишним. — Просто делай свою работу, Жюстина. У нас будут гости.
Ох, гости. Это даже хорошо.
– Сколько человек прибудет, ваше величество?
– Примерно два человека. Может три. Но подготовь только одну комнату в левом крыле, — он улыбнулся и выключил телефон, — а ещё — видишь те нарциссы? Срежь все бутоны. Стебельки оставь.
– Как скажете. Собрать их куда-нибудь или…
– Нет, просто избавься от них, — он поднялся со скамейки. — Надо будет вообще тут половину всего убрать.
Он хмыкнул, встал со скамейки и вошёл обратно в дом. А я принялась за цветы. Может, удастся их забрать? Есть ли рецепт для приготовления чая из нарциссов?
Вечер медленно подползал со спины, но мне за работой показалось, что ночь его обогнала. Уже полночь, а я всё ещё разбираюсь с садовником, которому совсем не понравилось то, что я сделала с нарциссами, и слушать мои «оправдания» он не хотел. До этого моё время занимало подготовление к обеду и ужину, их подаче, подготовке комнат и прочего. Уходила я обычно в одиннадцать, или, говоря откровенно, тогда, когда отпускали.
Поднявшись на второй этаж правого крыла дворца, я сразу ощутила резкий запах дерева. Будто жгли благовония с запахом горящего древа. В этой части дворца находилась комната, которой в основном пользовались для переговоров, но не так давно я узнала, что Пэйган Мин наведывается туда немного чаще нужного.
Постучавшись и не получив ответа, я зашла внутрь. Он был здесь, сидел за столом, в непонятках вслушиваясь в помехи, исходящие из рации.
– Жюстина, — это был не его голос. Я посмотрела налево и увидела, что также за столом сидел сэр Пол Хармон.
– Добрый вечер, сэр, — я легонько поклонилась, — ваше высочество, вам что-то было нужно?
– Да, — он убрал рацию от уха, — стой там и не двигайся. Я просил прийти на две минуты раньше, разве нет?
– Извиняюсь, возможно, мне передали всё не совсем корректно…
– Слышал, — Пол перебил меня, — ты сегодня одного солдата ножом разукрасила. Руку ему ранила, да? — он посмотрел на Пэйгана и тот кивнул. — И что же мы будем с этим делать?
– Готова искупить вину любым возможным способом, — я итак не могу уйти, что ещё ты от меня будешь требовать?
– Ты не поняла, — Пол Хармон поманил меня рукой к себе, — подойди поближе.
Я подошла к нему, и он похлопал по своему колену.
– Присядь.
Я присела на его колено. Это было немного необычно, но в целом я понимала, к чему идёт.
– Жюстина, — Пэйган Мин сложил обе руки вместе, так, будто бы молился, прижав их ко лбу, — твоя тётя сейчас бы очень пригодилась мне, если бы была где-то поблизости города Тиртха.
Я выдохнула. Нет, он же не заставит меня просить её о
таком? Она меня возненавидит. Она точно приедет.
– Она… — я даже не знаю, что ответить, — верю, она бы помогла вам, будь она поблизости.
– Так где она? — он немного повысил голос.
– Там, — это становится ещё страннее, когда Пол кладёт свою руку мне на талию и обращается ко мне:
– Дорогая, не раздражай и просто свяжись с ней. Сегодня никто не в настроении на долгие разговоры о том, где шляется эта бабка.
«Бабка». Да она возрастом как сам король.
– Что ей сказать?
– Пускай поищет людей нашей армии, — Пэйган встал из-за стола, — как найдет, пускай свяжется.
– Просто принеси рацию, мы сами разберёмся, — уточнил де Плёр
– Пол! — его величество вдруг обратился к самому Хармону. — Ну вот какого чёрта я должен этим заниматься? Из-за того, что
твои обезьяны не способны просто уведомить нас о том, как у них всё проходит? Я похож на долбанного Махатма Ганди? Четыре часа они уже не отвечают, Пол, какого чёрта?!
– Нет, нет. Не беспокойся, я их всех отправлю по лагерям, как только вернутся. Жюстина, иди, давай, нам нужна твоя тётя, — он похлопал меня по спине, и я встала. Пока я шла к двери они продолжали что-то обсуждать. Видимо, какая-то операция пошла по пизде.
– Я имею ввиду… Я ведь не истерю, нет? Если да, мигни три раза… Ты это специально сейчас сделал? Пошёл ты.
– Хэй, может, он уже их всех убил? Я отправил с ними там одного лейтенанта… У него мог быть зуб на Гейла. И он обожает творить какую-то чертовщину и… Мг, «заигрывать с опасностью». Если Гейл не дурак, воспользовался бы его недалёкостью.
– А вот это уже в его стиле…
Я выхожу и возвращаюсь через пару минут уже с рацией. Тайга угрюмо молчала в трубку, пока я несла её королю. Когда я вошла, Пола на месте уже не было, а Пэйган Мин снял с себя пиджак и повесил на стул рядом с ним.
– Давай уже, — он взял её у меня и рукой указал на дверь. Я послушно выхожу. Подслушивать не в моём характере, потому я молча стою за несколько метров от двери в коридоре, ожидая, когда меня позовут. К тому же, всё равно всё узнаю.
Через минут пять мучительного ожидания в коридоре объявился Пол Хармон. Он улыбнулся мне какой-то уставшей, но доброй улыбкой, так, как улыбаются отцы своим детям после долгого и изнурительного рабочего дня.
– Не злись на него. Злость только сильнее выдаёт то, насколько ты можешь быть опасна, и он начинает готовиться на случай, если ты решишь атаковать. Будь, как те жуки — когда на тебя смотрят, просто замирай на месте, и, может, прокатит. У меня так не получится.
– Спасибо, сэр, — я даже не знала, что ещё сказать в ответ.
– Ты выглядишь достаточно благоразумной, Жюстина. Не лезь в эти дела. Просто… Стой на месте.
Он прошёлся нетвёрдой походкой до лестницы и спустился вниз. А я осталась сидеть здесь.
Прошло ещё минут двадцать. Мне было настолько скучно, что если бы я обнаружила Пэйгана Мина мёртвым, это были бы не доводы рассудка из разряда: «Они подумают, что это сделала я, мне нужно бежать из страны», а «Ну наконец-то я пойду домой и дочитаю ту странную книгу, где мужчина сравнивает женщин с бабочками». К тому же, запах дерева просто осточертел мне.
Но я покорно жду. Мне приходит мысль о том, что, возможно, его величество действительно перебрал с чем-нибудь, — алкоголя или шприцов с ложками я там не видела, но кто знает, — и сейчас нуждается во мне даже больше, чем я во сне. Эта мысль пришла мне за пару секунд до того, как из комнаты заиграла какая-то музыка. Сначала она заиграла так, что услышать её можно было где-то не дальше правого крыла…
« I take my pills and I'm happy all the time
I'm happy all the time
I'm happy all the time
I love my girl but she ain't worth the price
She ain't worth the price
No, she ain't worth the price… »
Но потом… Потом она буквально заорала.
Как мама такое называла, когда папа включал радио или телевизор на полную? «Глухонемой меломан»?
« We can go to my house if you wanna
Hang out in my bedroom, lose your honor
Even if they find us, we're apathetic
And they can't take that away… »
Колонки в комнате были, а также специальный экран, который использовали для того, чего я не поняла даже из объяснений горничной. Какой-то проектор… Протектор… Я даже думать не могу, настолько громко она бьет по ушам!
« I take my pills and I'm happy all the time
I'm happy all the time
I'm happy all the time
I love my girl but she ain't worth the price
She ain't worth the price
No, she ain't worth the price… »
Я не выдерживаю. Встаю с места и иду к комнате. Стучусь. Либо меня игнорируют, либо меня и без того не слышно.
Тогда я вхожу.
« The voices in my right brain are kinda funny
They tell me «take a deep breath, it's always sunny»
But where I leave the lights on
It's so obvious that my life's pretty plain… »
Он сидит на столе, спиной ко мне. Музыка здесь звучит так, что слов её не разобрать. Вообще. Даже с моим знанием английского.
– Сэр! — кричу я.
« I take my pills and I'm happy all the time
I'm happy all the time
I'm happy all the time
I love my girl but she ain't worth the price
She ain't worth the price
No, she ain't worth the price… »
–
Сэр! — я отхожу, тянусь через стол и трогаю его за плечо. Он реагирует и поворачивается на меня.
– Что? — говорит он мне. Я читаю это по губам.
Я… Я только сейчас понимаю, что совершенно растеряна и не знаю, что ему сказать. Я стою, как рыба, с открытым ртом, и изо всех сил думаю, что делать. Просто скажи ему, что такими темпами у него будет очень сильно болеть голова.
Когда я вновь открываю рот, чтобы наконец хоть что-то сказать, он отворачивается от меня и, когда поворачивается обратно, держит в руке округлую бутылку. В таких подаётся кьянти. Я начинаю:
– У вас…
И моё лицо обдает чем-то прохладным и пахнущим так… Горько. Он разбил её прямо перед моим лицом. Я в шоке смотрю на него, когда он слезает со стола и начинает его обходить с куском горла бутылки в руке. Нет. Нет. Если он попытается, я брошусь на него. Я представляю все варианты того, как пройдет эта драка, и все не в мою пользу. У него столько преимуществ, Андро, о боже, во имя чего ты меня так испытываешь?
« We take strange things to feel normal
We take strange things to feel normal
We take strange things to feel normal
To feel normal, to feel normal… »
Я буквально плечом выбиваю дверь изнутри и останавливаюсь лишь чтобы оглянуться и понять, где он. Стоя в проходе, Пэйган Мин выглядел так, словно его изнутри что-то поедало, будто все кровососущие бабочки в один момент собрались в нём, прилетев на запах горячей, бурлящей крови.
Если кровь внутри может бурлить. Я стою на месте — может, я что-то не так поняла? Да и бежать мне некуда — он итак убьет меня, достанет из-под земли, делать это сейчас почти бессмысленно, если только настроение не располагает. Но разве у Пэйгана Мина бывает такое, чтобы убивать действительно невинных?
Я никогда не задумывалась над тем, существует ли оно действительно. Но вот помучить — ох, как он это любит.
Он заметил, что я стою на месте, и двинулся ко мне. Подойдя он положил руку мне на плечо. Я смотрю ему в глаза и поджимаю губы. Он немного наклоняется ко мне — я не особо высокая.
– Когда твоя тётя приедет к тебе, — он приложил горлышко разбитой бутылки к моей правой руке, и я взяла его, — просто сделай это. Принесешь мне её язык — доплачу отдельно.
Он убрал руку с моего плеча.
« I take my pills and I'm happy all the time
I'm happy all the time
I'm happy all the time
I love my girl but she ain't worth the price
She ain't worth the price
No, she ain't worth the price… »
Повернувшись, его величество пошёл обратно в ту дьявольскую комнату и закрыл за собой дверь. Песня к тому моменту началась заново. Я бегу вниз по лестнице и на улицу, по тропе прямо вниз. А из дворца орёт:
« I take my pills and I'm happy all the time
I'm happy all the time
I'm happy all the time
I love my girl but she ain't worth the price
She ain't worth the price
No, she ain't worth the price… »
Этот день начинается с того, что я нахожу градусник на полу. Нет, я не ложилась. Градусник разбит, просто вдребезги, а шарики ртути, покрытые красивыми бликами от восходящего солнца, мирно лежат прямо там, на моём полу. Он висел над моим небольшим импровизированным алтарём. Я рассматриваю алтарь. Андро смотрит на меня, как обычно, с этим взглядом, говорящим всё и ничего одновременно. Ртуть осталась наверху, на столике её было несколько больше, чем на полу, должно быть, он упал на крышу, где треснул, а после разбился от столкновения со столом. И теперь всё в этой блестящей вещи. Такой красивой, такой странной и дико опасной. У меня складывается впечатление, будто меня к ней тянет, словно она имеет разум и делает всё возможное, чтобы я приняла её к себе в саму душу, чтобы покончить с этим.
Андро, почему ты издеваешься надо мной? К чему эти намёки? Во имя чего? Я девственно чиста перед тобой. Я отдаю всю себя, я просто потухаю, как пламя свечи на улице в снежную пургу, а взамен получаю лишь вечные кошмары. Во имя чего все эти страдания? Что, прости меня, ну что стоит всего этого? Что способно окупить все мои страдания? Или я лишь игрушка в твоих руках, когда на самом деле ты давно уже не Андро, не середина всего и вся, а просто ещё одно дите Ялунга? Ты, правда, хочешь лишь моей смерти?
Хочешь, я пойду в твой храм? Тот, что у Тиртха, так далеко. Который до невозможности безрассудно растоптан твоими руками, покрытыми кровью по сами твои пустые глаза?
Я останавливаюсь. Я настолько увлечена своей яростью, что забываю, с кем говорю… Нет, эта фраза лишь сильнее распаляет мой гнев, и я уже ищу что-нибудь, чтобы кинуть прямо в тханка. Я хочу, чтобы он меня увидел. Увидел мой гнев и дал хоть что-то, но вместо этого я лишь наступаю на один из множества осколков от расколовшегося градусника.
Моя нога поранена, я чувствую, как моя кровь начинает вытекать из моей ступни. Я не могу знать, дотронулась ли я до ртути, и меня уже не волнует это так сильно. Мои руки немного дрожат, и я чувствую жар во всём теле. Моя ненависть просто разъедает меня изнутри.
Я, как пораненная собака, прихрамывая иду себе с кровоточащей лапой, оставляя на полу след от алтаря до ванной. Я захожу и свет от лампочки слепит меня, но я всё-таки дохожу до ванны, чтоб вытащить из неё большой тазик. Над ванной находится окно, небольшое, открывающее вид на лес около дома и кусок дороги. Сегодня спокойно. Иногда сюда приходят замбары, медленно и гордо вышагивая. Я всегда сторонилась замбаров, из-за легенд, что ходят меж людьми.
Вендиго. Нечто, наряжающиеся в одеяние из шкуры этого животного, носящее его череп и поедающее человеческое мясо. Кто знает, когда эти животные потерпят такие страшные избиения?
Хотя, я не переживаю. Если бы меня кто-то и захотел бы съесть, это был бы Пэйган Мин. Всё в этом месте крутится вокруг него, просто всё. Я вытаскиваю миску и собираюсь отнести её на кухню, чтобы там разогреть воду в кастрюле. Нужно ещё достать спирт… Если тётя приедет, она будет в ярости от того, что я сижу в одной комнате с отравными газами ртути, но вместе с тем тут же забеспокоится о том, продезинфицировала ли я ногу. Мне отчасти даже хочется, чтобы она была здесь, но без всех этих её убеждений… И бездуховности. Она этому у Золотого пути научилась? Она говорила о Сабале, Амите и ещё каком-то американце, что недавно приехал. Ну, полгода назад, может быть. Это он привёз сюда эту чуму и заразил ею Тайгу? Почему она просто не может мне поверить?
Стоит мне выйти из ванной с этим тазиком, как тут же слух мой прорезает настолько громкий и болезненный крик, что я тут же роняю всё из рук. Крики продолжаются, а я подбегаю к выключателю и вырубаю свет в доме. Мне немного спокойнее, если это охотники или та самая программа по изничтожению вредителей Кирата в лице некоторых видов животных — они хотя бы не вломятся ко мне и не потребуют никакой помощи. А они могут.
Вой действительно схож с криками замбара, но гораздо громче, чем при обычной опасности, ему больно, он умирает. Ощущение такое, будто он застрял и всеми силами пытается отдалиться от того, что причиняет ему боль. Я ползу к двери на четвереньках, юбка шуршит по полу, и я чуть было не напарываюсь на очередной осколок.
Приоткрываю дверь. Выглядываю на улицу. Поскольку мой дом находится не так далеко от ворот во внутренний двор, мне посчастливилось иметь фонарь не так далеко. Он светил очень ярко и вполне отчётливо освещал дорогу, на которой лежало дергающееся животное, которое истошно кричало. Мои уши всякого за сегодня наслушались, что уже не реагируют на это так чувствительно, и всё равно это так… Странно.
Как раз под фонарём стоит машина. Я узнаю её из тысячи. Кто-то стоит рядом с машиной, со стороны водительского сидения. Он вытаскивает что-то и тащит назад, к багажнику. Он что-то делает, и мне кажется, что и без просьбы Пэйгана Мина кто-то справился с убийством моей тёти. Я говорю убийство потому, что ничего больше никому из моей семьи не перепадало от этой сраной страны.
Он возвращается. Я привстаю, стараясь несильно выглядывать из-за двери. Но я просто не могу. Отхожу от двери и смотрю на него. Ничего, кроме силуэта не видно. Замер. Заметил меня. Чёрный Чёрт.
«…И придёт Чёрный, как сама кровь в лунном свете, Чёрт, уподобившийся человеку. Взращенный в человеческой любви, но знающий лишь уродство и несущий за собой болезни и смерти…»
Он машет мне своей правой рукой. Не рукой, а копытом. А я что? Я машу в ответ.
О мой Бог. Андро, ты забрал её у меня. Ты забрала её.
Чёрный Чёрт садится обратно в машину. Замбар в то время уже перестаёт так кричать, но он дышит, его живот вздымается и опускается. Чёрный Чёрт разворачивается и уезжает, вот теперь замбар перестаёт дышать.
Я возвращаюсь в дом и включаю свет. Ртуть всё ещё тут, и стекло от градусника также валяется около алтаря. Я подхожу к тханка и падаю на колени, раскрывая объятья своей милости также, как их раскрывает мне Андро.
Я знаю, чего ты хочешь. Я поняла. Ты забрал у меня всё, а я должна
забрать у них Пэйгана Мина. Чего бы мне это не стоило. А точнее — ничего.
Да благословит же меня Справедливость
