Он вспомнил то, что предпочел бы забыть

      Май, 2015 г.       Монастырь Чал Джама, Юг       Аджай поднялся вверх по ступенькам, прямо ко главному входу в монастырь. Он на ходу поправил куртку, а когда вошёл внутрь, в нос ударил запах благовоний и жженого воска, с примесью аромата цветов. Он поклонился местному дхами, что сидел рядом с дверью, и ему приоткрыли широкие двери. Когда он прошёл внутрь, те захлопнулись.       Монастырь был буквально вырезан в камне, так что было довольно душно и темно. Комнату освещали только свечи и керосиновые лампы, свет не пробивался внутрь. Вокруг были шкафы, забитые древними манускриптами и старыми тханка, что были чувствительны к свету, и ящики с оружием и боеприпасами. Посреди неё стоял стол, на нём лежала карта, несколько книг и записей. Внутри его уже ждали несколько солдат, что носились с поручениями, и которые тут же поприветствовали его, как заметили. – Намасте, Аджай! – Намасте, — он кивнул.       Помимо тех внутри были ещё Амита и Сабал. Сабал сидел на ящике, а Амита стояла — благо больше она не нуждалась в одеяле и сиделке, взамен того уверенно шагая с тростью, на которую сейчас упиралась. Ей понадобилось много времени и усилий, чтобы привести свои ноги в рабочее состояние; серьезные тренировки дали свой результат и, помимо того, что вернули ей возможность ходить, ещё и помогли неплохо раскачаться.       Те обратили внимание на прибывшего и Сабал кивнул в сторону стола. – Заходи, брат. – Я нёсся сюда от самой винокурни. Вы сказали, это важно. – Верно. Сегодня у тебя много работы.       Аджай подошёл и бросил взгляд на карту. Он заметил, что Багхадур, бывшая некогда крепостью Нур, жирно обведена карандашом. Он нахмурился и посмотрел сначала на Сабала, а затем на Амиту. – Созрели для того, чтобы штурмовать крепость? – Мы не просто созрели, — Амита наклонилась над столом и стала рукой шарится среди стопки отчётов, — это необходимость.       Она нашла, что искала, и передала ему. Аджай присмотрелся к документу. Смотря промеж непонятных цифр и бесполезной информации, он обнаруживает список из десятков женских имён и фамилий, где в отдельный столбик выведен их возраст и то, откуда эти женщины были. Также в тексте упоминался какой-то праздник. – Что это значит? — он передал документ обратно Амите. – Это то, что мы получили от захваченного конвоя несколько месяцев назад, — Амита кинула документ обратно в стопку, — Пэйган задумал очень грязную игру. – Весь во внимании… – Из-за того, что мы много лет были отделены от Севера, а также политики Пэйгана, нам не удалось избрать Тарун Матару, — Сабал скрестил руки на груди. — Вернее, не удалось избрать одну. По разным частям Кирата, в деревнях, начали появляться Тарун Матары. Некоторые гораздо старше двенадцати лет, иногда даже больше двадцати. Раньше это было не первостепенной проблемой — людям нужна была надежда и они получали её, как могли, но за это полугодие Гвардия арестовала и похитила почти всех из них. Они требовали выкуп за каждую, и если деревне не удавалось собрать деньги… — он тяжело вздохнул, — …они даже тело не возвращали, если им не платили. – …Сначала похищали взрослых, сейчас взялись за подростков и детей. Их свозят в Багхадур, — продолжила Амита. — Тех, что попадали туда, убили. Их трупы сваливают там же: наша разведчица проникла туда и обнаружила это. Но тел детей там нет, так что мы полагаем, что живыми их держат где-то ещё. – Чёрт возьми. Но зачем им оставлять трупы? – Для заработка и устрашения. Тарун Матара — живая богиня, и каждая деревня готова заплатить любые деньги, чтобы выкупить хотя бы её тело. Некоторые тела вернули, но они были изувеченными и осквернёнными. Таким образом они хотят подорвать боевой дух народа. – Звучит ужасно… Но что вы хотите, чтобы я сделал?       Те переглянулись. Амита обошла стол, встала рядом с Аджаем и начала указывать на разные места на карте. – Сначала Гвардия не забирала Тарун Матар моложе шестнадцати, но недавно к нам начали поступать сведенья о том, что они начали забирать и таких. Они похитили около пяти девочек и требуют за них выкуп. У людей нет таких денег, и мы полагаем, что уже через неделю всех их свезут в Багхадур, где с ними расправятся… – Понял. Мне нужно проникнуть туда, где их держат, и освободить до того, как они попадут в крепость. – Нет, — Аджай удивился этому ответу. Амита помотала головой. — Мы до сих пор не знаем, где они, искать нет смысла. В тех документах, что мы нашли, говорилось о том, что де Плёр сам лично присутствует на пытках и убийствах этих девушек. Значит, он также будет присутствовать в Багхадуре, когда туда привезут девочек. Может, он не будет их пытать, но сам факт — если мы начнём штурм крепости через неделю, то сможем убить трёх зайцев одним выстрелом: спасти девочек, захватить Багхадур и убить Пола. – Это будет идеальный моментом, — Сабал кивнул, — чтобы атаковать его. – Отлично. Что мне нужно делать? – Мы возьмём штурм на себя, направим на это все свои силы. На твоей ответственности будет вывести девочек из крепости и добраться до Пола. Однажды он смог запудрить тебе мозги, но мы уверенны, что больше ты такой ошибки не допустишь.       Он ничего не отвечает, но молчание говорит само за него. «Второй раз я не дам ему уйти,» — подумал он.       Раздаётся стук в дверь. Все оглядываются на неё. – Но, помимо того, мы решили, что в таком деле… — Амита щёлкает пальцами в сторону одного солдата и указывает на дверь, тот кивает и идёт, чтобы открыть её, — в таком деле нам понадобиться кто-то, кто будет следить за происходящим изнутри и направлять тебя.       Дверь открывают и внутрь заглядывает Бхадра. Аджай сильно удивляется. Замечая его, она махает рукой и проходит внутрь. Дверь за ней закрывается. – Привет, Аджай. – Е-е-ей, — он опирается рукой о стол, — а месяц назад ты мне говорила, что тебя никуда из храма не отпустят до самого конца войны! – Я смог договориться с дхами, — Сабал похлопал по столу, — проходи. – Бхадра и до этого участвовала в некоторых миссиях, но эта наиболее серьезная, — Амита приобняла Бхадру за плечи. — Пришло время тебе по-настоящему проявить себя. – Да, конечно, — та закивала. – Ты будешь лучшей напарницей, которая у меня была, — Аджай хмыкнул.       Она улыбается. Тот выпрямляется и хмурится, задумываясь. – Как я проведу её внутрь? – Мы не знаем, где именно находятся заложницы, но мы знаем, куда их привезут перед отправкой в Багхадур — это будет Грузовая станция кирпичной фабрики. Там мы подменим одну из заложниц на Бхадру. Они не заметят разницы. Она пройдёт в крепость и там будет инструктировать тебя через рацию. Ты проберёшься внутрь и подашь сигнал, когда стоит начинать штурм. Лучше убить Пола до этого, но тебе вряд ли это удастся. Главное — не дай ему сбежать, иначе он уедет в Америку, и мы его уже не достанем. – Понял. – Бхадра. Не выдай себя. Чтобы подменить заложницу, нам придётся замаскировать тебя под Тарун Матару. Её наряд — это целое искусство, дорогое и точечное. Мы нашли мастеров, которые занимаются этим, и портного, который скроит всё в соответствии с канонами.       Амита передала ей планшет с закреплёнными на них эскизами наряда. Она перелистывала их и рассматривала, пока остальные продолжали обсуждать дело: – Дай угадаю — это мистер Шифон? — спросил Аджай. – А ты откуда знаешь? — Амита удивилась. – Я помогал ему какое-то время. Не знал, что он ещё здесь. – Вы знакомы? Отлично. Тогда работать с ним будем через тебя — я этого пижона не перевариваю… — Сабал брезгливо сморщился. — Ещё эти его пэйгановские повадки… «королевский портной» — безвольный раб, вот он кто. Но шьет качественно.       Аджай замечает, что Бхадра хмуриться. Чем дольше она смотрит на наряд, тем страннее её взгляд становиться. В конце концов она откладывает планшет и Сабал её спрашивает: – Как он тебе? – Выглядит… странно, — она пожимает плечами. — И неудобно. – Шифон обещал, что сделает его как можно более комфортным. – Да, он именно так работает. Не беспокойся, — подтверждает Аджай. – …Помимо того, — Сабал хлопает её по плечу, — если ты сохранишь наряд в целости, мы можем потом использовать его для церемонии твоего посвящения в Тарун Матары. Получится красиво и символично.       После этих слов в воздухе повисает напряжённое молчание. Тишину прерывают лишь солдаты, которые продолжают настраивать оружие и переносить ящики с боеприпасами. Сабал переводит взгляд с Амиты на Аджая — оба смотрят на него в этот момент, пока Бхадра не решается посмотреть ни на одного из них, ибо знает, что сейчас начнётся конфликт. – …Сабал, у нас всех полно работы, — процеживает Амита. — Не заставляй меня нервничать ещё сильнее. – Что я такого сказал? — он разводит руками. — Чего вы все на меня так смотрите? – Не нужно давить на неё, — Амита обходит Бхадру и приближается к нему. – Я этого и не делаю, — он поднимается с ящика, равняется с ней. — Бхадру избрали, когда ей было четыре, и большую часть жизни она провела в храме. Ты же не ожидаешь, что я позволю тем девочкам занять её место, когда мы их освободим? – Это не её место. Оно ничье. Это ненужная традиция, которую теперь используют против нас. Всех этих женщин убили только потому, что они были Тарун Матарами. Ты хочешь той же судьбы для Бхадры?       Теперь даже солдаты ощутили напряженность ситуации и старались передвигаться как можно тише. Амита и Сабал смотрели друг другу в глаза несколько секунд, прежде чем Аджай сказал: – Давайте не будем ссориться. Это не место и не время спорить об этом. – Давай, — они отворачиваться друг от друга, Амита возвращается к карте, а Сабал отходит в сторону. — Так вот: это то, что произойдёт через неделю. Но мы позвали тебя сегодня не только, чтобы тобой полюбоваться…       Сабал возникает из ниоткуда, где-то со спины Аджая, отчего тот вздрагивает. Тот протягивает ему смятую грязную груду шелка, которое некогда было платьем. – Нам удалось добыть одежду с одного тела, которое вернули деревне. Возьмешь его как пример для Шифона. Сегодня тебе нужно достать материалы для него, я отмечу на карте тех, к кому нужно будет заехать, — Сабал склонился над столом и начал отмечать. Амита продолжила: – Нужно будет забрать обувь у одного мастера, потом поехать на Север и достать украшения, туда же за тканью для платья и накидкой, которое сошьет Намджи Неру. Ты знаешь её, она жена Уткарша. – Ох… – Она милая женщина, веди себя прилично. Вот, — Сабал передает ему координаты, — отвези это Шифону и Бхадру к нему доставь, ему нужно будет снять мерки. Мы доверяем это всё тебе, потому что знаем, что с тобой Бхадра сможет безопасно добраться до него. Заедь за ней на мост, когда соберёшься ехать к нему.       Сабал протянул ему координаты, записанные на лист бумаги. Аджай положил его в карман и сказал: – Ясно… но я не понял с украшениями. Где их достать? – Их дам тебе я. Мы снимем их с моего старого свадебного наряда. Заедешь вот сюда, — она ткнула в место на карте, которое находилось недалеко от города Уткарша. — Я буду ждать тебя на месте. Если запутаешься, спроси у местных — они называют это место хижиной Третьюви. – Хорошо. Отправляюсь сейчас же, — он кивнул, Амита и Бхадра сложили ладони вместе, прощаясь с ним. Сабал к тому моменту исчез с его поля зрения.       Уже когда он спускается по ступенькам вниз, то чувствует, как кто-то хлопает его по плечу сзади и равняется с ним. Это оказывается Сабал, который выглядит особенно угрюмым. – Ты что-то хотел? — спрашивает Аджай, замедляясь. – Не останавливайся. Поедем к мастеру вместе, мне нужно с ним поговорить… и с тобой.       Дороги в Кирате были занозой в заднице для всех, кто хотя бы раз в жизни садился за руль. Чтобы хорошо ездить на них, нужно было гонять днями и ночами, и хорошо это выходило только у одного известного Аджаю человека — Хёрка. К сожалению, за рулём сейчас приходилось сидеть самому Аджаю. Сабал сидел на переднем пассажирском сидении, смотрел в окно. Он выглядел мрачнее тучи, но Гейл не решался заговорить с ним.       Они проезжали Арену Шанат, когда Сабал внезапно повернулся к нему лицом и подал голос: – Ты говорил, что прибыл с винокурни. Я так понимаю, это винокурня ракши, которая недалеко от своего дома. Что ты вообще делал там?       Аджай ощутил, как его бросило в холод. Ему нечего было скрывать, просто сама тема была ему неприятна. – Там… там был мой друг, ладно? Клянусь, я не начал снова пить. – Какой друг? – Хёрк. – Хёрк… Это тот, которому мы запретили приближаться к мосту? – Он все равно приближается. – Я знаю. Уткарш говорил мне, что он слишком убедительный. И что вы делали на винокурне? – …Пили. – Ты ведь мне сказал, что бросил, — он ещё сильнее помрачнел и присмотрелся к нему. — Ты пьяный? – Нет. Я пью, но редко. Это первый раз за последние три месяца, и то это был один несчастный шангри-лагер, смилуйся. – Хорошо. Тем не менее, Аджай… – Я не алкоголик. Просто… — он поджал губы, стараясь сформулировать то, что хочет сказать, — то был тяжёлый период для меня. Нур и де Плёр… какие-то странные видения… меня это подкосило. Сейчас всё в порядке. Серьёзно, я не вру — всё нормально.       Он действительно не врал, просто переживал, что Сабал не поверит ему. Он напряженно следил за дорогой, ожидая реакции попутчика, когда вновь ощутил его руку на своём плече. – Ты напряжён. Не беспокойся — я верю тебе. Ты сильный, сын Мохана, но война ломает даже самых сильных. Если подобное повториться, и беда скуёт тебя в свои цепи, знай, что у тебя есть друг, на которого ты можешь опереться. Гейл выдохнул. «Вот и славно.»       Они ехали мимо Больницы открытого сердца, когда Сабал вновь заговорил. По его голосу Аджай понял, что разговор не будет одним из лёгких. – Ты же в курсе, да? Юма опубликовала информацию о том, что Амита замужем, и теперь её обвиняют в прелюбодеянии.       Аджай закатил глаза. «Чтоб у этой Юмы чёлка выцвела.» – Ну, я уже несколько месяцев сплю с Уткаршем, а он женат. Пусть и это опубликует, будем вместе страдать. – Ты всё ещё с ним? – Ты думаешь, я настолько непостоянный?       Тот не отвечает. Аджай ждёт смешка, но не дожидается. Это заставляет его почувствовать себя некомфортно, но он гонит от себя тревожные мысли. – У вас… я имею ввиду, в Кирате… действительно нельзя развестись?       Этот разговор волновал его ещё с того момента, как он познакомился с Неру. Он не мог понять, почему он просто не расстанется со своей женой, и только потом узнал, что это не представляется возможным. – Духовно — нет, — отвечает Сабал, оживая. — Свадьба предполагает омовение. Это необратимый ритуал. А документами киратцы пользуются редко, так что расписка ничего не стоит. Почему ты спрашиваешь? – Просто было интересно. – Ты… — Сабал мнётся секунд десять. Для него это много, — …хотел бы взять его в мужья?       Аджай не знал, как ответить на этот вопрос, ведь никогда об этом не задумывался. Скорее нет, чем да, но он не хотел говорить так — это прозвучало бы неуважительно по отношению к тому, о ком они говорили. – …Ну, я не хочу на это отвечать, поэтому просто скажу, что имел ввиду не это. – Если ты интересуешься культурой, могу ещё сказать, что во время правления королевской семьи почти любой мог вступить в брак с кем угодно, кроме самых близких родственников. – Правда? Мило. – Подобная связь всё равно была грехом, но только если оба не были повенчаны. Считалось, что, если свадьба прошла хорошо, значит боги одобрили этот брак и греха в нем нет. Только если ты не дхами. – А что с ними? – Ты ведь знаешь, кто это? Дхами — шаманы, священнослужители. Они не могут вступать в брак с мужчиной, ведь это грех, а они должны быть оплотом чистоты и правильности. Некоторые дхами становятся евнухами, чтобы избавить себя от нечестивых мыслей. – Радикально. – Да. Такие союзы пытались пресечь британские колонизаторы, сейчас по закону однополые браки запрещены, но Кират есть Кират — никто не следует предписанным правилам и церемонии всё равно проводятся. Я считаю, что лучше так. Может быть, такие семьи и неспособны родить детей, но они могут восполнить этот долг, взяв на воспитание сирот, которым в любом случае будет лучше с приёмными родителями, чем в храме. – Это хорошая мысль.       Аджаю нравилось то, что он слышал. Вряд ли ему когда-то пригодиться эта информация, тем не менее, интересно было об этом послушать.       Через пару минут, когда они проезжали мост рядом с Гхат Бутана, Гейл обратил внимание на выражение лица Сабала. Его челюсть выглядела необычно, видимо, он сдавил зубы; помимо того, у него был странный мутный взгляд. Аджай буквально никогда не видел его таким. Это был совершенно новый опыт для него. – Тебя как-то… напрягает эта тема? — спросил он. – М? — Сабал словно вышел из транса. — Нет. С чего ты взял? – У тебя… будто глаза стекленеют. – Извини, я задумался, — он зажмурился и помотал головой. — Конфликт с Амитой выбил меня из колеи. – Как скажешь.       Он чувствовал, что было что-то ещё, но не ожидал добиться от него ответов прямо сейчас. Помимо того, ему надо было бы заняться работой, а не трепаться с ним весь день.       Когда они прибыли, их встретил пожилой мужчина с седой бородой. Он пожал им обоим руки и позвал за собой в дом. На столе, который стоял посреди помещения, лежали инструменты, грязные тряпки, ошмётки высохшей замбаровой кожи и гвозди. Также там стояла небольшая коробка, которую мастер, предварительно вытерев руки о фартук, бережно открыл, чтобы продемонстрировать свою работу. Это были небольшие симпатичные балетки с круглым носком, сшитые из кожи и соединённые с твёрдой прочной подошвой. Они были вышиты золотыми нитками и бисером. – …Раньше я был обычным обувным мастером, пока не встретил Вималу, — свет из окна разливался по комнате справа от них, падал на алтарь, где виднелась фотография молодой улыбающейся женщины в рамке. — Она была Тарун Матарой до того, как её убили националисты. Она всё время жаловалась мне на то, что ей неудобно носить её обувь, они вечно натирали ей, из-за чего, когда ей приходилось присутствовать на обрядах, которые могли длиться хоть весь день, она возвращалась со ступнями, перепачканными в крови. Тогда я сам стал делать ей обувь, и она наконец-то начала улыбаться. После её смерти место Тарун Матары заняла ваша мать, мистер Гейл. Я и для неё делал обувку. – Да, верно, — он кивнул.       То, о чём рассказывал старик, вызывало в нём тошноту. Это должно быть настоящим мучением — быть «живой богиней». Ему точно не хотелось видеть Бхадру в таком виде, и ей наверняка тоже. Он бросил косой взгляд на Сабала, но тот выглядел достаточно спокойно. – В них можно бегать, — продолжил мастер, — если эту девочку, Бхадру, начнут преследовать, можете не бояться — движений обувь не сковывает. Я пришил к ней пару лямок, которые можно завязать, чтобы в случае чего они не слетели. – Отлично, мастер Махатма, — Сабал пожал ему руку, — приятно знать, что ей ничего не помешает. Золотой путь высоко ценит вашу помощь. – Я рад, Сабал, очень рад. – Отдельно сочувствую вам по поводу утраты вашей жены и тех страданий, что она пережила, пока была Тарун Матарой, — Сабал поклонился ему, Аджая это немного… задело. – Сочувствую, что её вообще избрали, — вставил Аджай, скрестив руки на груди. — Судя по вашим рассказам, это была одна сплошная пытка. – Ох, ну… можно и так сказать, мистер Гейл, — ответил тот. — Я уже многого не помню с того времени… но да, для Вималы это было слишком тяжело. Ей кое-как удалось уговорить храм повенчать нас, и то с условием, что она не забеременеет. Но нам и так с ней было хорошо. Счастливое время…       Аджай перевёл взгляд со старика на Сабала и вновь увидел эти стекленеющие глаза. Тот закрыл коробку с обувью и сказал: – Мастер Махатма, прошу вас, подождите здесь. Аджай, нужно поговорить.       Вскоре они оказываются у забора, поодаль от дома. Мимо них пробегает домашняя собака мастера Махатма, которая на миг останавливается, ожидая, что с ней поиграют, но очень скоро понимает, что этого не произойдёт, и исчезает из поля зрения.       Аджай оперся рукой о забор, когда Сабал, собравшись с мыслями, процедил сквозь зубы: – Если ты хотел меня опозорить, то у тебя это вышло. – Ты сам себя опозорил, — он ощутил себя оскорблённым. — Я могу понять многое, но какое право ты имеешь выражать какое-то сочувствие, когда сам хочешь вырядить Бхадру в то же самое? – Не хватало, чтобы и ты меня попрекал! — он оттолкнулся от изгороди, отвернулся от собеседника, немного успокоился и повернулся обратно. — Словно я какой-то злодей… – Я не люблю лицемерие, Сабал. – Я не лицемер. Просто каждому нужно чем-то жертвовать. – И ты решил пожертвовать Бхадрой? – Аджай, выслушай меня очень внимательно, потому что повторять я не буду…       Он был очень зол. Аджая это даже немного пугало, с непривычки. Тот смотрел ему просто в глаза и, активно жестикулируя, говорил: – Бхадра не знает, чего она хочет. Как её опекуны, мы должны принять решение за неё. Меня попрекают в том, что я «отбираю у ребёнка детство», «кую ей кандалы», когда я просто говорю с ней насчёт её призвания, а когда Амита рассказывает ей, что я эгоист и мне нельзя доверять, это никого не волнует. Почему Амите можно навязывать своё мнение Бхадре, а мне нет? – Мне всё равно, что говорит и делает Амита, конкретно сейчас я говорю с тобой. Давай на чистоту, Сабал: ты на самом деле хочешь, чтобы Бхадра стала жертвой этой жуткой традиции? – Она не жертва!       Аджай вздрагивает всем телом и отходит от изгороди. Сабал впервые повысил на него голос. Он выглядел грозно, и Гейл не то чтобы боялся его, просто не знал, что с этим делать. Прошло секунд пятнадцать прежде, чем Сабал продолжил, но за это время остыть ему не удалось: – Бхадра не жертва, Аджай, и она понятия не имеет, какого это — жертвовать чем-то. С ней не произошло ровным счётом ничего плохого за то время, что она провела в храме. Её родители погибли в бою за эту страну и её взяли туда на воспитание, через время нарекли будущей Тарун Матарой. Поверь мне, я не глухой и не слепой, я знаю о том, какие могут происходить зверства в священном месте. Я сам был сиротой и воспитывался в храме, среди дхами. С момента, как встретил её, я начал лично следить за тем, чтобы с ней всё было хорошо. Как видишь, у меня это неплохо выходит до сих пор. И это ведь не я избрал её — я просто следую слову священнослужителей, а все смотрят на меня так, будто я лично готовлюсь распять её!       Гейл не прерывал его: по большей части это был монолог, Сабалу нужно было дать выговориться, и он готов был его выслушать. Но чем больше он слушал, тем неуютней ему становилось. Он даже начал ощущать некую… жалость к нему. – Я не фанатик, — он развёл руками и указал на себя, — у меня есть голова на плечах. Просто я не вижу в том, что предстоит пережить Бхадре, какой-то особой трагедии. Где находятся все эти защитники, когда другой ребёнок, попавшийся в руки недобросовестных служителей, переживает куда более ужасные вещи? Я сам из таких детей. Меня готовили в дхами, Аджай, я воспитывался, чтобы стать таким же служителем, или шаманом, называй как хочешь. – Ты… ты? — Аджай сильно удивился услышанному. Он и подумать не мог, что Сабал мог когда-либо стать кем-то вроде тех странных стариков, обмотанных простынями. – Ты думаешь, эти шрамы на спине и на руках я заработал в боях? — он проходиться одной рукой по другой. — Некоторые — да. А некоторые были искуплением моих грехов. Когда я не учился, то работал, чтобы очистить себя от скверны. Мальчики подобные мне не могли позволить себе единый проступок — я должен был быть идеальным. Потому я и глубоко убеждён, что лучше бы меня вырастили хоть в какой-то семье, лишь бы не так, как я рос там. Я понимаю, почему они это делали, но это просто не было моим призванием, и это их вина, что они не разглядели во мне воина. Мне удалось понять, кто я есть на самом деле, только благодаря твоему отцу. Я познакомился с ним, когда сбежал из храма. Он был так добр ко мне… он показал мне, что любовь и поддержка могут исцелять любые раны. Именно поэтому я так предан ему, понимаешь? Он указал мне путь, и я почувствовал, что это и было моим призванием. После того, как мне удалось встать на ноги, я стал бороться с тем насилием, что происходит с такими как я — потерянными детьми, отданными на воспитание некомпетентным, жестоким служителям, готовыми наказать просто за то, кем ты являешься. И знаешь, что? Я горд собой. Именно. Потому, что в итоге у меня вышло пресечь эту ненависть… и тебе не приходится это переживать. И никому не приходится… «Причём здесь я?» — подумал Аджай, и уже было открыл рот, но не осмелился задать этот вопрос.       Сабал оперся о изгородь и скрестил руки на груди. Они провели в молчании около минуты, пока Аджай всё-таки решился подать голос: – …Ты самый строгий по отношению к себе человек из всех, кого я знаю. Что такого ты мог делать, за что они тебя так наказывали? Почему ты… не рассказывал мне об этом раньше? – Ты не спрашивал. – Я спрашиваю сейчас, — Аджай подходит к нему ближе и тот поднимает на него взгляд, но тут же устремляет его в землю под ногами. – Это неважно. Что было, то было. Главное, что подобного больше не происходит нигде и ни с кем. Аджай… я знаю, что ты зол на меня из-за моего отношения к традициям и политике, но прошу, просто выслушай меня, как своего друга: я говорю, что сила в традициях, потому что только так наш народ можно объединить. Киратцы никогда не следовали законам, они следовали за лидером и за традициями. Пэйган пытался всучить нам конституционную монархию, но мы её не проглотили. Если при этом уберем традиции, то начнется анархия. Амита не понимает, что единственный путь управления этой толпой в том будущем, которое хочет она, это тотальная диктатура, как у Пэйгана. А может, она и понимает… в любом случае, это не наш путь.       Он отходит на несколько шагов. Собака вновь прибегает к ним, делает круг вокруг его ног и вновь стремится к загону, гонять свиней. – …Прости, что кричал на тебя. Уверяю, этот гнев направлен не на тебя и вызван не тобой — это крик моего внутреннего голоса, напоминающего, кто я есть и почему поступаю так. Амита, она… она не разделяет моих взглядов, как и её последователи. Не знаю, результат ли это её влияния, но в последнее время я стал меньше молится и больше работать. Я перестал медитировать, и даже не чувствую вины за это. Я стал больше времени проводить с ней… но каждый миг, что мы проводим вместе, в моей голове не перестаёт крутиться мысль, что всё это — просто обман. Словно на самом деле это не то, что мне нужно… но откуда тогда появляется это желание? Кто его мне подсовывает? Оно не моё, тогда чьё? Я как слепой шерпа, блуждающий среди ярких огней, задающийся только одним вопросом: неужели Ялунгу удалось завладеть моей душой?.. «Это не Ялунг, друг,» — Аджай прикусывает себе язык, чтобы не сказать этого вслух.       Аджай должно смотрит на него. Его мысли тоже кажутся ему спутанными и неясными. Он подходит к нему, равняется с ним, заводит руки за спину и спрашивает его тихим, почти хриплым голосом: – Ты вообще её любишь? – …Конечно, — отвечает он уверенно. — Как только мужчина может любить женщину. – Почему? – В ней просто есть все те качества, что мне нравятся в человеке. Помимо того, она умеет очаровывать… – …И ты любишь, когда все под контролем? – Разумеется.       Он обходит его и становиться перед ним, спрашивая его совершенно серьезным тоном: – А если под контролем будешь ты?       Сабал щуриться, не понимая, к чему он это спрашивает. – Я свободен от чьего-либо контроля и всегда буду. Если ты имеешь ввиду Амиту, то человек, который искренне любит другого человека, не будет сковывать его в рамки, а даст ему сделать свой выбор. Как жена должна покориться решению мужа, так и он обязан отступить, чтобы в решающий момент дать ей проявить себя. Партнёр, как тот же любящий друг, может лишь направить. Как я направляю тебя, к примеру. – Ты говоришь, что киратцев нужно так или иначе держать под контролем. Почему это не актуально для тебя? – Я лидер, Аджай, тот, кто направляет. Как раз я свободен от любого контроля извне. По крайней мере, должен быть…       Он обходит Гейла и собирается уже было возвращаться к хижине, но что-то его останавливает. Он вновь смотрит на Аджая, и видит в его глазах жалость, не зная, что с ней делать. – Не нужно жалеть меня — пожалей Бхадру, когда ей выдастся столкнуться с реальными проблемами. Надеюсь, сейчас ты понимаешь, почему я хочу, чтобы она стала Тарун Матарой. Это в первую очередь объединит нас под её знаменем, народ потянется к нам. Все жаждут порядка, но никто не хочет ничем ради этого пожертвовать, и задача лидера как раз в том, чтобы выбирать эту жертву, и нести ответственность за этот выбор. Я просто пытаюсь спасти этих людей… и Кират. Это всё, чего я действительно хочу.       Аджай кивает, как бы говоря, что понимает его. Он подходит, хлопает Сабала по плечу и говорит: – Я тебя понял. Я не буду лезть в это. Только если меня не попросит сама Бхадра, конечно. Я поговорю с ней — и пускай к назначенному часу она сама выберет, чего хочет.       Сабал долго смотрит в его глаза, словно борется с чем-то, и в итоге смущённо опускает их в землю. – Хорошо… сын Мохана.       Север       После того, как они забрали обувь, Аджай оставил Сабала у склада боеприпасов и сам поехал через мост на Север. Уткарша на месте не было, так что он не стал там задерживаться. Ему удалось добраться до города-тёзки Неру, и оттуда, по описанию, которое ему дали местные, добрался до хижины. Она находилась вниз по дороге от деревни. Недалеко от ступенек, что вели на возвышенность, где дом стоял, присутствовал небольшой чортен. Пропустить его было сложно.       Аджай поднялся по деревянным ступенькам вверх, и там, пройдя хлипкий деревянный забор, увидел Амиту, опиравшуюся спиной об остатки каменной изгороди, крутя в руке трость. Она услышала его шаги, повернулась и поприветствовала его: – Ты добрался. Отлично.       Он остановился возле неё и окинул взглядом обветшалый дом со скромным двориком. – Я давно хотела показать тебе это место. Ты знаешь, где мы? – Нет. Впервые вижу это всё. – Это место стало моим домом, когда меня выдали замуж.       Они сдвинулись с места и стали медленно, не спеша прогуливаться по двору. – Знаешь, Аджай, я всегда ощущала себя другой. Но разве так плохо отличаться? Разве я делаю настолько плохие вещи? – Полагаю, что нет, — он пожал плечами. — От людей я особо жалоб не слышал. – У меня есть голос, который постоянно говорит мне, что я что-то делаю не так. Что мне нельзя делать то, думать об этом… любить то, ненавидеть это… в особенности часто я слышу: «Это не смешно», хотя мне очень сильно хочется смеяться. Действительно ли это так не смешно? — ей все ещё трудновато управляться с палкой, но главное, что она способна ходить. — Я душу этот голос каждое утро и встаю, чтобы смеяться в лицо опасности, делать плохие и хорошие вещи во благо этой страны, ведь кроме нас с Сабалом их никто не сделает. Тем не менее, в процессе этого неизбежно возникают размолвки. «Голос, который постоянно говорит мне…» – Этот голос… ты имеешь ввиду внутренний? – Да, именно его. У каждого он есть. Некоторые говорят, что через него боги разговаривают с нами, он как некий посредник между миром мёртвых и живых, но я думаю, что в таком случае могла бы отличить его от своего собственного. Тот голос, что говорит мне всё это — мой собственный… к сожалению. Видишь? Я даже сама с собой не могу прийти к согласию.       Аджай задумался. А как звучит его внутренний голос? Обычно он всегда говорит то, что думает, так что никакого «испорченного телефона» внутренним и внешним у него особо не возникало, хотя порой ему казалось, что он звучит не так, как его реальный. Он звучал по-разному: как голос Сабала, Амиты, порой Бхадры и иногда даже как Пэйгана. Это было странное ощущение. Словно он повторял, не говоря ничего оригинального. Он всегда был очень разговорчивым, но сейчас, когда он всерьёз задумывается над этим, говорил ли он когда-либо что-то от себя? И если нет, то было ли ему что сказать изначально? Или же он просто… наблюдает?       Они проходили мимо ржавого водопроводного крана. Она остановилась, взяла трость в обе руки и ударила по нему. Тот тут же развалился. Она улыбнулась этому. Это место — сплошная свалка, так что мусорить здесь, как говориться, «сам бог велел». – Знаешь, я часто задаю солдатам один вопрос: за что ты борешься? Чаще всего я слышала ответы двух типов: я борюсь за то, что правильно, и я борюсь за то, что люблю. Мы как-то пропустили это с тобой, поэтому задам тебе этот вопрос сейчас: за что ты борешься, Аджай? За то, что считаешь правильным, или за то, что любишь? – Я не знаю, что правильно, поэтому… полагаю, второе. – А я не знаю, что такое любовь, поэтому борюсь за то, что правильно. Не подумай, что я тиран: я не способна испытывать подлинные чувства, но также я не стала бы просто использовать кого-то. Я предпочитаю равноценный обмен. Несколько месяцев назад ты говорил мне, что тебе не нравиться то, как я обращаюсь с Сабалом. Поверь, мне тоже — но это работает. Он наконец-то начал подчиняться и слушаться. Он сам этого не знает, но подобное ему подходит. Он не жалуется. Я сама стала податливее, и даже начала проявлять о нём заботу, не опасаясь получить нож в спину. Как бы меня не расстраивали его мракобесные высказывания, он способен прийти к правильным мыслям, да и мне есть чему у него поучиться. Мне тяжело с людьми, а он прекрасно с этим справляется. Я лишь использую те чувства, что в нём есть, чтобы держать его в узде: хотела перенести его фанатизм с религии на себя, и у меня это вышло. Как оказалось, секс может быть и без насилия — я бы никогда не узнала этого, не исчезни мой муж. Он даже может доставлять некоторое удовольствие.       Амита идёт в сторону дома и становиться на верхнюю ступеньку лестницы, ведущей ко входу. Она поворачивается к своему слушателю и продолжает: – Все наши споры с ним можно свести к одному: я считаю, что не важно, правильно ты поступаешь или нет, когда результат тот, что тебе нужен, а он также уповает на мораль. Если ты позволишь мне поумничать, то со стороны философии мой конфликт с Сабалом это типичный конфликт рационализма и эмпиризма, которые в нас обоих есть. Рационалист уповает за правильность, а эмпирик — за эффективность. Но чего стоит правильность без эффективности? И как понять, что за эффективности нам нужна, без осознания, что правильно? Нам обоим есть чему, у друга поучиться. Только не говори ему об этом — он слишком чувствительный и на эмоциях может наделать глупостей…       Она стоит там, осматриваясь. Это место возвращало ей столько воспоминаний, ранее пережитых чувств… но рефлексия не приносила ей никакого удовольствия, ведь все эти мысли без остатка казались ей чужими. Словно это не она их переживала. Аджай замечает это, делает шаг в её сторону и аккуратно спрашивает: – Могу спросить у тебя о личном? – Почему нет? – Ты знаешь, куда исчез твой муж? – Ах. Это, — она хмыкает и вздыхает. — Что сказать… вопреки мнению некоторых, я действительно не в курсе этого. Я… не убивала его, Аджай. – Я верю. Правда. – Можно сказать, что мне не пришлось. Он ушёл сам. Даже не знаю, решилась бы я… если бы он остался, скорее всего, забил бы меня до смерти, стараясь присмирить. Люди опасны и жестоки, что с этим поделаешь.       Ступеньки под её ногами заскрипела, пока она поднялась выше и уже собиралась зайти внутрь, как Аджай её окликнул: – Постой, — он подошёл поближе, — может, это прозвучит грубо, но… я сегодня говорил с Сабалом по душам, и… после того, что ты сказала, у меня появилась мысль: ты не думала, что со всем этим «контролем» и «подавлением» ты делаешь с Сабалом всё то же, что и твой муж делал с тобой?       Она останавливается. По спине Гейла пробегает холодок. Она оборачивается и глаза её словно темнеют. – Ты понимаешь, что говоришь? — её голос звучал жутко. – Извини, я… – Вот именно, Аджай. Ты не думал, — она поворачивается к нему всем телом. Единственный звук, тревожащий тишину, что образовалась между ними, это шелест листьев. Вскоре Амита продолжает. — Одно дело — использовать чьи-то чувства, чтобы повысить его продуктивность и сплотиться с ним, понимая его и наконец-то принимая, и совсем другое — пытаться сломать человека, сделав его своей домашней скотиной, отобрав у него личность. – Прости, — он помахал руками в знак того, что сожалеет о сказанном. — Я ляпнул, не подумав. Я просто переживаю за вас обоих и мне хочется, чтобы все были в безопасности. – Мы сами о себе позаботимся. Согласись — так Золотой путь работает лучше. Посмотри, куда мы продвинулись, — она взмахивает рукой и Аджай осматривается. Действительно — то, что они смогли захватить мост, очень мощный стратегический шаг. — Разве это не стоит любых жертв? – Ну… да. Ты права. – Как и всегда, — она улыбается и исчезает внутри.       Аджай ждёт её снаружи несколько минут. Рассматривает старое здание, в котором раньше кипела жизнь, ныне оно было блёклым и неухоженным. Висели флажки и обрывки тканей с бывшей королевской символикой. Видимо, достались по наследству — к моменту, как Амита вышла замуж, королевская семья уже давно была убита. – Вот, — она вышла, одной рукой опираясь на трость, другой держа мешочек. — Пока тебя не было, я сняла эти украшения со своего свадебного платья. Пришлось рыться в старых вещах, чтобы достать его. – Отлично, — Аджай подошёл к ней и взял его, покрутил, посмотрел. — А где само платье? – Я подожгла его. Оно догорает на печи внутри дома. Она выглядела неимоверно довольной. – Не потеряй мешочек: всё, что в нём есть, стоит дорого. Бхадре это всё как раз подойдёт — я была её возраста, когда меня выдали замуж. – Я тебя понял. – А теперь к делу, — она резко нахмурилась, хлопнула его по плечу, приобняла, тем самым вынудив наклониться, — насчёт Юмы. Тебе стоит быть осмотрительнее — в последнее время от неё ничего не слышно, и я не знаю, чего стоит ожидать. Полагаю, она опубликовала только то, что у неё было, пытаясь запугать меня, но ей это не удалось. Вряд ли у неё есть что-то большее. А если и есть, то мне всё равно. Это не моя фамилия и не моя история — это всё часть Амиты, которая умерла больше десяти лет назад. Очень, очень давно. Новую меня Юма не возьмёт. – Ты сильная и справишься с этим, — она высвобождает его из своей хватки, и он улыбается ей. — Вас никто не смог бы застать врасплох, капитан. – Верно… — она тоже улыбается и после долго смотрит на Аджая. Улыбка постепенно слезает с её лица, и она произносит. — Смотри, чтобы и тебя никто не застал. В наше время нужно очень осмотрительно выбирать друзей.       К моменту, как он прибыл на Королевский мост, там его уже ждала Бхадра: она вышла встречать его из штаба. Увидев её, Аджай опустил стекло, высунул руку и похлопал по двери машины. – Запрыгивай. Прокатишься со мной в Лумтс — как раз заберём ткань и поедем к Шифону. – Конечно, только, — она оттопырила большой палец и указала им в сторону штаба, — здесь кое-кто приехал, хочет с тобой поговорить. – Кто? — Аджай нахмурился и открыл дверь.       Бхадра отошла, и он вышел из машины. Он смотрел на неё, ожидая ответа, а лишь кивнула, как бы зовя его за собой. Они оба проходят внутрь, и у стола, стоящего справа, Аджай видит старого знакомого — Уткарша Неру. Тот поднимает голову, видит его и салютует. – Я работал по брифингу в Барнали, когда узнал, что ты заедешь сюда за Бхадрой. Решил увидеться с тобой. – Рад тебя видеть! — тот подходит к нему, и они обнимаются. – Бхадра, подождёшь в машине? Нужно поговорить с этим чертом с глазу на глаз. – Хорошо, — она засуетилась и вышла.       Неру провёл её взглядом из окна и после перевёл его на Аджая. – Выглядишь отлично. – Спасибо, ты тоже, — он присел на стол и оперся руками о колени, пока Уткарш продолжал стоять рядом. – Есть что-то новое от наших? Мне не нравится, что вокруг так тихо. Это не к добру. – О, ну, ты виделся с Амитой и Сабалом? – Пару дней назад, а что? – Знаешь насчёт операции с Багхадуром? – Да, конечно. Все мои люди отправятся на штурм. – А ты? – Я — нет. Сказали оставаться на мосту, а я и не против. – Мы с Бхадрой отправимся внутрь. Её переоденут как Тарун Матару и подменят на одну из пленниц, а потом уже она будет со мной связываться из гущи событий, так сказать. – Ох, правда? Этого я не слышал. Ну, она девочка умная, справится. И ты, я уверен, тоже. – Нельзя облажаться — меня посылают убить де Плёра, — Аджай выглядел очень гордо в этот момент. – Ого, — брови его собеседника поднялись вверх на несколько дюймов. — Впрочем, кому как не тебе это под силу? – Перестань… – Нет, я серьезно, — он присел рядом с ним, плечом к плечу, — ты у Золотого пути на хорошем счету, и это не спроста, знаешь ли. Ты их главный козырь. Без тебя они бы не пробились на Север. Их бы вообще за это время изничтожили, — он хмыкает. — Но ты слишком хорош, чтобы позволить этому произойти.       Его комплименты радовали Гейла, он лишь скромно улыбался и смущённо отворачивал глаза. Тем не менее, что-то здесь было не так… Он посмотрел Уткаршу в глаза, наклонился к нему, подобно тому, как ластятся коты, и спросил: – Ты выглядишь странно. Что-то случилось?.. – М? О чём ты? — тот нахмурился. — Ах, так заметно? Извини. Я просто… думаю насчёт Киры. И Намджи. Много, в последнее время… Семья это всё-таки самое главное, Аджай. – Намджи Неру. Так зовут твою жену? – Да, именно так, — он резко к нему поворачивается. — Постой, а ты не к ней сейчас едешь? Ты ведь за тканью, так? А я думал, зачем они сделали такой необычный заказ… – Верно. К ней еду, — он вздохнул. — Надеюсь, всё пройдёт гладко. – Не переживай насчёт неё, ладно? Она добрая женщина и хорошая хозяйка, которая радушно примет друга семьи. Только не нужно ей что-то рассказывать о нашей работе, ей нельзя нервничать — она беременна. – Слышал. От кого? – Я не виделся с её новым мужчиной. Знаю, что у него ферма яков в горах, и взрослый сын где-то на Севере работает. Это неважно, впрочем.       В голове всплыл вопрос, который Гейл не осмеливался озвучивать ранее. Они знакомы с ним уже больше года, вместе уже несколько месяцев, но только сейчас он чувствует себя достаточно уверенно, чтобы задать его. – …Можно спросить о личном? – Тебе — всё можно. – Почему вы двое расстались?       На несколько секунд Неру замирает, переваривая услышанное. После он отворачивается, опускается на пол и проходит несколько шагов вперёд. – Как тебе сказать… Было много чего, но правда одна и она очень простая: мы просто никогда и не любили друг друга. В первые годы нашей жизни, в её первую беременность мне казалось, что всё в порядке. Только потом я узнал от неё, что всё было не в порядке — ей это всё не нравилось, но она думала, что иначе быть не может. Только после рождения Киры всё пошло наперекосяк. Там и правда всё было тяжело… ну… мы это пережили. Там ещё были моменты, но по итогу разошлись мы мирно. Тихо, без криков и ругани. Правда, я стал меньше бывать дома, редко виделся с дочкой… О чем очень сожалею, ладно? Не надо на меня так смотреть. – Я никак на тебя не смотрю. Просто слушаю, всё в порядке – Пойми меня, Аджай, дети — это не весело. По молодости я думал, мол, да что там такого? Сделал дело и всё, дальше разберёшься. А ничерта не так. Постоянно трясешься, стоит ей отойти на метр… А если тигр? А если ястреб? А если какой-нибудь урод выскочит из кустов? Сидишь весь на иголках, не можешь зад расслабить… И даже когда она рядом: произойди что угодно, любая случайность, и всё — она больше не с тобой. И ты в этом виноват. Как в той истории с медоедом — Намджи до сих пор себя винит.       Аджай никогда не имел детей, но понимал, о чём говорит Неру. На примере Ишвари он лично мог убедиться, насколько это было тяжело. Особенно потому, что сам Аджай был довольно трудным ребёнком, порой неуправляемым. Самой главной проблемой всегда были деньги. Старые обиды и чувство вины подступали к горлу, подобно комку, не давая нормально разговаривать. Он до сих пор задавался вопросами, некоторые из которых были связаны с Пэйганом, но главный из них звучал так: «Если бы в тот раз маме не пришлось оплачивать залог, когда меня чуть не посадили, может, эти деньги могли бы пойти ей на лечение?»       Этот был самым болезненным из всех. И самым искренним. Потому он и говорит: – Да… и денег вечно не хватает. – Деньги то ладно, у нас с ними особо проблем не было, — отвечает Уткарш. — А ты поди найди кормилицу пока жена лежит без чувств и ничего не может поделать с собой. А ребенок хочет есть. Не принудишь же мать выздороветь за пару минут и покормить? Кире это тоже далось нелегко. Но мы любим ее. Я… не представляю своей жизни без неё. Готов отдать свою жизнь за неё, пойти на что угодно, ввязаться в любую чернуху. И Намджи сделала бы то же самое — я её знаю. Тут без вариантов. – Тогда мы с ней подружимся, — уголки его губ приподнимаются. – Да… верно. И ты, я полагаю, тоже не дал бы ей пострадать. Им обоим. Аджай закивал. – Само собой. – Я рад это слышать. Ты для них как член семьи, понимаешь? Не подведи их. – Как скажешь, — он хмыкнул. Это всё звучало… очень мило. – Можно теперь я у тебя спрошу кое-что странное? – Валяй, — он пожал плечами. – Ты меня любишь?       Этот вопрос застал его врасплох. Аджай задумался насчёт этого: а ведь он никогда не спрашивал того же у Уткарша, как и он у него, до сегодняшнего дня. Тем не менее, ответ не был неожиданностью: – Ну, да. Ты направляешь меня. Как любящий друг и партнёр. Почему ты спрашиваешь? — на самом деле он хотел сказать «почему ты спрашиваешь сейчас?» – Считай, как проверка связи. – Как скажешь.       Аджай слезает со стола и поправляет куртку с перчатками. Работа не ждёт. Да и Шифона заставлять ждать — не лучшая затея. «Как пришью тебе ширинку на заднице — будешь знать!» — Аджай всё ещё помнил эту незатейливую угрозу, приводящую любого в животный ужас. – Ладно, мне нужно ехать… – Понимаю. Только хочу ещё уточнить: операция пройдёт через неделю, как и планировали? — спросил Неру. – Да, именно так, — Гейл закивал. – Тогда, может, заедешь ко мне на днях? Ну, знаешь… снимем стресс.       Аджай пробежался взглядом по собеседнику и ухмыльнулся. – …Как скажешь.       Он направился к выходу. У самой двери Неру его окликнул: – Ей, Гейл! – М? — он обернулся. – Рано ещё говорить такое, но я верю, что операция пройдёт успешно. Для нас всех, — он вновь салютовал ему, а глаза его в этот момент блестели. – Да. Я тоже в это верю. Аджай не часто видел его таким.       Вскоре он уже проезжал Южный блокпост Джаленду. Издалека виднелся и сам Джаленду, возвышавшийся на небольшом островке посреди озера, и Бхадра, сидевшая на переднем сидении, с интересом рассматривала его. Этого нельзя было не заметить. Её попутчик также обратил внимание на него и сказал, стараясь разбавить тишину: – Красивый.       В ответ донеслось лишь тихое «ага». Так они молчали ещё несколько минут, прежде чем храм не исчез с виду окончательно. Лишь когда они ехали мимо Святилища Киры, Аджай решился задать ей вопрос: – Волнуешься? Такая серьезная миссия. – Волнуюсь, но не из-за миссии…       Она выглядела грустнее, чем всегда. Тогда Гейл поджал губы, несколько раз покосился на неё и всё-таки спросил: – Это из-за них, да?       Та подняла на него взгляд, но тут же опустила и отвернулась. Всё было понятно и без слов. – Я… сегодня говорил с Сабалом… насчёт всей этой истории с избранностью и так далее… ты должна знать, что никто тебя не заставит быть тем, кем ты не хочешь быть. А если попытаются — что ж, скажи им, что у тебя есть очень интересный друг… Она улыбнулась. – …у которого есть несколько ещё более интересных друзей… Захихикала. – …которые не будут отсиживаться в сторонке. По рукам?       Он протянул ей сжатую в кулак руку. Она кивнула и отбила. – По рукам. Спасибо, Аджай. Я это очень ценю. – Я знаю. Ты классная, Бхадра, так что я в тебе уверен. Какой бы выбор ты ни сделала, я его поддержу. Но помни — этот выбор должна сделать ты и только ты, а не какие-то другие левые люди. Прислушивайся к своему внутреннему голосу — он тебе подскажет правильный путь. Я всегда так делаю. – Да, ты прав. Просто… — она мнётся, старается ясно сформулировать мысль, словно боясь того, что собирается сказать, — …иногда мне кажется, что в моей голове сразу несколько таких. Как понять, какой из них — мой?       На этот вопрос он и сам ответа не знал. Помимо того, сам этот вопрос… он ему не нравился. Он делал его… злым.       Вскоре вдалеке показался Лумтс. Деревня швей, поварих и бешенных собак. Такой себе мини-Кират. Уже когда Аджай припарковался и собирался выйти, Бхадра одёрнула его, и он обернулся. – Ты не будешь против, если я посижу здесь? – А? Да, конечно. Я сам схожу к госпоже Намджи. – Хорошо. Просто хочу немного побыть одной. Я с ней уже виделась — она очень хорошая женщина, умная и добрая, но бывает и строгой. Главное — не ври ей. Она не переваривает лгунов. Передавай ей мой привет, хорошо?       Аджай кивнул и Бхадра плюхнулась обратно на своё сидение. Он закрыл дверь и направился в деревню.       Там уже вовсю кипела жизнь: некоторые торговали со стороны местного рынка, некоторые приносили выстиранное в реке белье, некоторые просто прогуливались. Перед ним пронеслось несколько детей, которые его чуть не сбили. Аджай прошёлся мимо навеса, под которым стопкой лежали поленья, и прошелся по ним рукой.       Он поднялся по ступенькам на возвышение, свернул налево мимо нескольких лавочников и нашёл ту дверь, что искал. Он дёрнул за ручку, и она поддалась. Оказавшись внутри, он постучал, предупреждая хозяйку о своём появлении, и закрыл за собой дверь. Внутри было тепло, пахло специями. На стене справа висел ковёр, слева — тханка с изображением богини Киры, и рядом с ней висела фотография дочери Уткарша и Намджи, тёски богини. По бокам стояли расписные тумбы, на которых горели несколько маленьких свечей. Аджай не мог понять, откуда, но откуда-то в дом проникал ветер, который колыхал колокольчики. Их звон звучал словно из самой утробы дома и плавно растекался по его стенам, подбираясь к гостю. Аджай прикрыл глаза и ощутил, как их звон облегает его тело, словно течение разбивается о него.       Из транса его вывел звук чьих-то шагов. Он открыл глаза и увидел, как из двери справа выходит женщина, по виду ровесница Сабала. На ней было зелёное чори, которая переходила в фиолетовую нижнюю юбку, доходящую до самого пола. Через плечо было обёрнуто синее сари, которое падало на её живот. Она пробежалась взглядом по гостю, её брови приподнялись и она, улыбнувшись, сказала: – Это ты, Аджай. Проходи.       Она прошла в левую дверь, из которой и исходил свет. До всего этого он ощущал себя некомфортно, сильно нервничал перед встречей, но внутри его обернуло таким… спокойствием, что он на пару минут ощутил себя так, словно за дверью на улицу ничего не существовало. Он прошёл за женщиной.       В комнате находился прядильный станок, редкое удовольствие для киратских мастеров и мастериц. Стопкой лежали ткани: некоторые в рулонах, некоторые просто сложены квадратом. Стояла лавка и пару стульев. Госпожа Намджи присела на стул, что находился рядом с корзиной, в которой были аккуратно сложена пряжа. Она достала оттуда небольшую сумку, расстегнула и положила себе на колени — внутри лежали спицы и иголки, а также очки. После она лёгким движением достала оттуда полупрозрачную красную ткань, на которой золотой нитью были вышиты узоры; длинной оно было как её сари, и произнесла: – Мой мужчина купил у каравана замечательные ткани. Я смогла сделать замечательную шаль. Ей не хватает только украшений, которые нужно повесить на эти петли, — она продемонстрировала ему эти еле заметные маленькие «усики» ткани, — дорогой, ты ведь принёс мне украшения? Амита должна была тебе их передать. На шаль нужно совсем немного. – Да, конечно. Я принёс их с собой…       Он достал из кармана мешочек, расстегнул его и передал ей. Она положила его рядом с собой, шаль — себе на колени, и сама стала цеплять их. Аджай какое-то время наблюдал за этим, но после того, как их взгляда встретились, опустил свой в пол. Не сказать, что он был чем-то смущён или подумал, что это нетактично, просто… это казалось правильным. Тогда уголок губ Намджи приподнялся, и она заговорила с ним. Её голос был ровным, спокойным, словно мелодия из духового инструмента. Она звучала очень похоже на Ишвари. – Кира и Уткарш так много о тебе рассказывали, а твои подвиги с завидной регулярностью щекочут мне уши.       Гейл не знал, что на это ответить, потому лишь кивнул. Его взгляд упал на её живот и в голове сам собой появился вопрос, который он и озвучил: – Хотел спросить у вас… на каком вы сроке? – Вчера переступила порог девятого месяца. – Ого. Вам не сложно работать? Я могу вам помочь? – Ходить и готовить тяжело, но я справляюсь, а работать мне в радость. Ты не представляешь, как всё может затекать… — она помотала головой, — не переживай за меня. Кстати… я просила Уткарша передать «спасибо» за те консервации, что ты нам передал через шерпу. Не думала, что мои жалобы дойдут и до тебя. – Мне не сложно, госпожа Неру. Не нужно меня благодарить.       Она хмыкнула. Золотые украшения благородно поблёскивали при свете лампы над их головами. Проходит ещё какое-то время прежде, чем она продолжает разговор: – Ты так о них заботишься. Ты, должно быть, действительно любишь их, — она поджимает губы, но Аджай не понимает, отчего. — Уткарш, он… грустный, не так ли? В последние месяцы он стал холодным и отчужденным. – Да… Он сильно переживает из-за работы. Не беспокойтесь за него. – Я не беспокоюсь за него — я беспокоюсь за тебя, — она откидывается на спинку стула и выдыхает, боль в спине немного стихает. — Уткарш любит влипать в истории, из-за которых другим приходится не сладко. В такие моменты он может делать поспешные выводы. Несколько недель назад он сказал мне, что разочаровался в том, что делает. Тяжело слышать такое от командира. – Он… не делился этим со мной. – Это нормально для него. Держит всё в себе. Главное, чтобы дурные мысли не занесли его, куда не стоит… — её слова пеплом оседает ему на плечи, кажутся ему тяжелыми. — Что же, хотя бы у него есть ты. Хотя это, наверное, минус. По крайней мере, не иди с ним на дно, хорошо, дорогой? Он взрослый и сам во всём разберётся.       Аджай не знает, куда ему смотреть, лишь бы не ей в глаза. Он мнёт одну руку в другой, нервничает, но всё-таки находит в себе силы ответить: – Если что-то такое случиться, то придется. Не могу же я его бросить.       Даже не смотря на неё он понимает, что Намджи улыбается с его слов — и улыбка эта грустная. – Пожалуй, так и есть.       Она приподнимается со стула, бережно держа шаль перед собой. Аджай видит это и встаёт вместе с ней, протягивая к ней руки. Тогда Намджи мотает головой, и он опускает их. – Стой ровно, дорогой. Я хочу увидеть, как она смотрится.       Аджай понимает, что она имеет ввиду, и покорно, без лишних слов, наклоняется к ней. Тогда она взмахом перекидывает шаль: та ложится ему на спину и голову, обволакивая собой. Она поправляет её и Аджай выпрямляется. Мастерица отходит на пару шагов, рассматривая свою работу. Гейл стоит, не двигаясь, всё также не поднимая взгляда. Она кладёт руку ему на плечо, и он опускается обратно на стул, та продолжает рассматривать его. Вскоре она наклоняется к нему и спрашивает, нежно улыбаясь: – У тебя красивые глаза, — он поднимает взгляд к ней. — Почему ты прячешь их?       Он не знал, что на это ответить. Лишь делал то, что подсказывал ему его внутренний голос. – Твоя мама была Тарун Матарой, как я помню. Обычно женщинам, что избраны ими, запрещают выходить замуж и, соответственно, рожать детей. Ишвари всегда была бунтаркой. Поблагодари свою маму, ведь без её любви тебя бы не появилось в этом мире.       Вокруг всё словно застыло, даже время. Всё, кроме молитвенных флажков, развивающихся снаружи. Они о чём-то говорили с ветром, что колыхал их. Возможно, он рассказывал им о планах самих богов. – Многие называют тебя сыном Мохана, но я бы назвала тебя сыном Тарун Матары — только за этот взгляд. В нём видна порода. И, как говорится в сказаниях о ней: только носителю суждено выбирать, будет его взгляд излучать покорную скромность… или бушующую ярость.       Если дорога занесёт вас на Юг Кирата, и вы будете сгорать от желания посетить местные достопримечательности, то одной из них определённо можно назвать дом Шифона, конкретно — его хозяина. Добраться до его дома было легко: проехав мост остановитесь прямо у погрузочной станции «Чая Киры» и оттуда уже пешком поднимайтесь по вытоптанной тропинке вверх. Именно так Аджай и Бхадра добрались туда.       Бхадре пришлось задержаться снаружи, так как с ней связалась её наставница из храма, так что Аджай зашёл внутрь сам, приняв весь удар гнева Шифона на себя: – Ну наконец-то, чёрт возьми! — тот открыл дверь ещё до того, как Аджай успел постучаться, схватил того за ворот куртки и втащил внутрь.       Аджай поставил коробку с тканями и шалью на пол, туда же положил коробку с обувью и мешочек с украшениями. – Госпожа Намджи уже сделала шаль. – Да-да, неважно. Мне главное, чтобы с материалом всё было в порядке… — двумя пальцами он вытащил кусок красной ткани, осмотрел его, лизнул, — …м-м-м, да. Это что-то стоящее. Отлично!       Он тут же вихрем прошелся по помещению, доставая инструменты, включая дополнительный свет. Аджай тем временем осмотрелся, так как давно уже здесь не был. Вскоре он наткнулся на манекен, с которого свисал хлопковый свитер. Он явно где-то его уже видел, только он был грязный и дырявый. Сейчас же он словно вернул свою прежнюю форму. У Гейла появилась неожиданная догадка: – Это что, одежда святого отца? – Ох, это… — Шифон повернулся к нему и театрально-печально вздохнул. — Аджай, молю, не позорь меня, обращая свой взор в сторону этих дырявых тряпок. Верно, это одежда того странного мужчины, хотя я делаю ему огромное одолжение, называя эти штуки «одеждой». – Не думал, что вы с Лонгином знакомы. – Потому, что нужно почаще навещать гения! — он вскинул руки вверх, показывая всю мощь своего негодования. — Уже достаточно давно, на самом деле. Первое время он приходил ко мне читать проповеди про какой-то там плод познания, Иисуса и его плодовитую мать, потом мне просто надоело каждый раз гнать его со двора, и я разрешил ему приходить. Но затем, после внезапно случившейся язвы, я понял, что с его существованием со мной в одной галактике я могу смирится лишь тогда, когда он станет одеваться хоть немного поприличнее. Я даже денег за это не беру! Куда там грех Адама с его несчастным яблоком, посмотри на это! — он достал из кучи каких-то грязных тряпок помятую футболку. — Коллекция «Я — нищеброд» две тысячи пятнадцать. – Не знаю, как по мне, Лонгин выглядит достаточно «неистово». Вам такое нравится, — Аджай хмыкнул. – Скажу по секрету — да, я определенно подчерпнул что-то из его… стиля, прости меня Готье, но это не отменяет всей мощи культурного шока, поразившего меня от простаты до самого гипофиза, стоило мне встретить его впервые! Я даже сознание потерял. Конечно, отдельно от всего меня впечатлил и поверг в шок свитер из хлопка! Чернокожий носит хлопок — вот это действительно дикость!       После этих слов Аджай кривится и издаёт несколько кислых смешков: «и смех, и грех» как говорится. – У меня в глазах потемнело… — он прикладывает руку к лицу. – Ой, что? Твою нежную душу ранили мои изречения? Утешь себя где-нибудь во дворе, — Шифон берёт дверь за ручку и стукает ею Аджая. Тот пошатывается и делает пару шагов назад. – Ай! Мистер Шифон, за что вы так со мной?.. – У тебя глупый смех.       С гордо поднятой головой тот проходит к манекену, берёт того за плечи и поворачивает в сторону Гейла, а после опирается о него и говорит: – Конечно, я не имел ввиду то, что ты подумал, я не расист там какой-нибудь, от трендов не отстаю. Просто хлопок ну совершенно не смотрится в Кирате, понимаешь? В особенности если модель с необычным тоном кожи. Нужно подчеркнуть его сущность, расовые особенности, будто он весь заявляет: «Смотри, Кират, вот он я, странец, прибывший сюда с миссией!» Вот это — нормально, а свитер из хлопка — это кошмар и позор, заслуживающий смертной казни. – Вы с Лонгином лучшие друзья, как я понимаю? – Верно. Кстати, он просил передать тебе, что доставил оружие Золотому пути и этим… как их… горцам, в общем, — он отмахнулся. – Да, отлично. Я понял. Хорошо.       Шифон отворачивает от себя манекен, бросает пряжу на стул, проходит в середину помещения, — как раз останавливаясь напротив двери, — хлопает в ладони и произносит: – А где же моя юная модель? — в тот же момент на пороге показывается Бхадра, взгляд мастера загорается и он проходит к ней. — О-о-о, вот же она! Да, именно такой я тебя и представлял: само воплощение невинности в человеческом обличии! О-о-о, что же мы можем с этим сделать? Знаю: мы превратим твою внешнюю невинность в оружие, маску, под которой скроем твою внутреннюю свирепость! Проходи же. Кстати, у меня тут немного село зрение после того, как я увидел джинсы Аджая, так что, если ты не будешь дёргаться в случае, если я тебя уколю, ты получишь конфеты. Но не больше трёх — фигурку-то держим.       Бхадра проходит внутрь, Шифон идёт за ней и поворачивается к Аджаю. – А мне говорят, что я опустился ниже плинтуса и теперь шью одежду для бездомных. Где же я сейчас? Считай, первую леди страны одеваю, ха!       Во имя поддержания творческой атмосферы, Аджая с его «мерзкой зелёной курткой» попросили постоять снаружи. Тот остался ждать там, сидя на горстке поленьев у дома. После этого всего он планировал отвезти Бхадру домой и самому поехать за Хёрком — стоило отпраздновать начало такой грандиозной миссии. Они уже давно не убивали никого из близкого окружения Пэйгана Мина. Ещё и Напак передавала, что уже почти закончила с поисками, и скоро передаст им информацию. Аджая напрягало то, какими глазами она смотрела на него.       Размышляя об этом сейчас, Гейл отметил, что Пэйган тоже притих, как и Юма. Последний раз Мин связывался с ним лишь месяц назад. Говорил, что узнал, что Аджай с Гэри уже виделись, и добавил, что именно Гэри спас ему жизнь после его побега из Дургеша. Информация интересная, вот только с тех пор от него ничего не слышно. Интересно, что происходит сейчас на той стороне фронта?       Лагерь Раджгад был жутким местом — под стать тем, кто им управлял. Лишённое надежды, любви и сострадания — во многом эти слова описывали не только его, но и тех, кто стоял во главе угла в этом месте.       Юма медленно ходила вокруг стола: её взгляд был приковал к де Плёру, что сидел за ним, но мыслями она была далеко отсюда. Её волновали мысли о том, что сегодня ей сказали её подчинённые. Речь как раз зашла об этом: – …На десерт: разведчики донесли, что в Кирате промышляет какая-то любопытная женщина. Её покрывает Золотой путь. – Хочешь, чтобы я ею занялась? – Мин лютует и я подумал, что это может быть тебе интересно. Она разыскивает информацию про Гейлов и наверняка будет не против поделиться всем этим с людьми. Тебя эта тема задевала, как я помню. – Я найду её, — она косится в его сторону, но не поворачивается, стоит к нему спиной. — А ты сам? – М? – Готовишься к Багхадуру? – А, ты об этом… Да, всё готово. Жду отчёта от нашего информатора и можешь готовить своих.       Опираясь руками о колени, он встаёт со стула, обходит его, немного разминает затёкшую шею. – Скучаешь по ней?       Он останавливается, поворачивается к ней. Та уже стоит к нему вполоборота, смотря просто в глаза, словно ожидает что-то увидеть внутри от старого Пола, но его глаза будто остекленели. – Я тебе это уже говорила, Пол — с детьми такое случается. Вот вы видитесь, и всё хорошо, прекрасно, даже… но не успеешь оглянуться, а они уже машут тебе с крыши, чтобы в следующий момент поскользнуться и свалиться с неё. Тебе больше не нужно бояться развода. – Подруга, поговори лучше со своим сопляком об этом, — он кивает в сторону её помощника, Ливэя, тихо стоящего в углу комнаты, будто наказанный ребёнок.       Он выходит из комнаты и захлопывает за собой дверь. Ещё несколько секунд Юма не отрывает от неё взгляда, а после поворачивается к помощнику и спрашивает: – Что думаешь об этом?       Она редко спрашивала насчёт его мнения, в основном она считала это ненужной тратой времени. Но когда она всё-таки делала так, то делала это внезапно, когда в голове ещё не успевало ничего узаконится: – Простите, Генеральша Лау, но я вряд ли могу вам ответить. Я не знаю, что случилось у губернатора Хармона. – Эшли Хармон, вот, что случилось, — она поднимает голову и проходит к окну, останавливается у него и наблюдает за тем, как Пол идёт к воротам. — Мамаша так развлекалась с любовником, что забыла о дочери. Она играла на чердаке, оттуда вылезла на крышу, оступилась и упала головой об бетон. Излияние в мозг — и всё. Когда её нашли, было уже поздно кричать в трубку оператору девять-один-один. Все знали, что его жена трахается у него за спиной, а он словно не замечал этого. Даже не знаю, можно ли винить его в этом.       Она отходит от окна, сжимает-разжимает кулаки, проходится по комнате. – До этого Пол хотел похитить Эшли и привезти сюда, чтоб не воевать за неё во время развода, но Пэйган испугался ФБР-овцев и запретил ему это делать. А потом воевать стало не за кого. Пол хотел удочерить какую-то девочку, но тот также тому воспрепятствовал — безумие доверять Полу ребёнка. Пэйган, конечно, помог ему достать эту женщину: её схватили и доставили ему на блюдечке. Он провёл с ней в Городе Боли четырнадцать часов, без единого перерыва — а потом выбросил её труп свиньям. Но не сказать, что ему от этого полегчало. Уж в чем его можно винить, так это в той агрессии, что он прячет вот уже год, и которая совсем не уходит. По нему видно, что он не знает, как с ней справиться.       Опускается на стул, закидывает ноги на стол, смотрит на своей ботинки. Они вычищенные, сухие, в идеальном состоянии. Служанки действительно постарались — сложно оттереть кровь таким образом, чтобы не повредилась текстура. – Разве я жестокая, Ливэй? Я лишь пытаюсь вызвать в нём гнев, немного растрясти его, чтобы эта злость не копилась и чтоб в итоге он не сделал какую-нибудь глупость. Пусть ударит меня в лицо, если ему от этого станет хоть немного легче. Пэйган и Пол дружно делают вид, что ничего не произошло, но мы все знаем, что это затишье не протянет долго.       Телефон помощника зазвонил. Он достал его и принял вызов. Через полминуты одностороннего разговора он отключился и обратился к Юме: – Генеральша Лау, вас это порадует, со мной только что связались разведчики. Ваши предположения по поводу местонахождения прошлого дома Амиты Бхирабаты подтвердились.       Она приподнимается со стула, смотря на того с неподдельным интересом.       Через полчаса они уже на месте. Несколько солдат отправляют первыми: нужно проверить, не заминирована ли дорога или дом. После проверки они подают знак и Юма вместе с помощником и несколькими подчинёнными поднимаются к дому. Подчинённые разбегаются, подобно крысам, начиная изучать территорию. Юме нужно было что угодно, что можно подвязать к делу и охарактеризовать как «компрометирующие материалы». – Уверены, что это её старый дом? — спрашивает она, стоя на пороге, осматриваясь. – Вы подозревали, что места в диапазоне от Уткарша до блокпоста могли быть им, и недавно она появилась с Гейлом именно здесь. Буквально сегодня. – Домик-то хороший. Такой бы отремонтировать, пригодным был бы… — произносит один солдат.       Юма проходит внутрь, осматривается. Ничего необычного: заброшенный дом, доживающий свои последние деньки прежде, чем развалиться под гнётом времени. Её взгляд останавливается на рисовой печке: в ней что-то догорало. Значит, Амита действительно была здесь. – Генеральша Лау, могу я задать вам вопрос? – Вперёд. – У нас же уже есть записи по ней. Думаю, мы можем скрыть истинную причину смерти её мужа и этого будет достаточно, чтобы уничтожить её репутацию — стоит просто усилить травлю. – Ты не понимаешь, Ливэй. Тебе ещё многому предстоит учиться, — она цыкает и говорит, не смотря на него. — Репутация — это сильный инструмент, проверенный временем, но человек… вот кого мы здесь ищем. Я хочу найти здесь следы её человеческого прошлого, чтобы ткнуть её носом в содеянные грехи. Подчинить её — вот, чего я хочу.       Она достаёт догоревшую ткань из печки, но та разваливается у неё в руках. Мимо них проходят солдаты, ищущие хоть что-то стоящее. – …Её так просто не возьмешь. Я хочу узнать больше. Амита не глупая — она знает, что за ней ведётся слежка, и она не просто так привела нас сюда. Думаешь, её возьмёшь той травлей, что мы ей устроили? Вряд ли. Я так и думала, что фамилия не даст нам особо развернуться. Она рассказала о муже Сабалу только потому, что для неё это всё уже ничего не значило. Каждое слово её откровений — это патрон, который она вкладывает в чужую руку, как бы показывая своё доверие, но она заранее знает, что патрон холостой. Это старый трюк, а люди в этой стране слишком невинны, чтобы различить его. Вот только она вряд ли знает, насколько глубоко я умею погружаться в дело…       На крючках висят какие-то тряпки, изувеченные временем. Повсюду валяются огрызки давно потухших свечей. В углу лежит маленький алтарь Кишмы, бога любви и плодородия. Его голова отсутствует, сам алтарь треснутый. – В этом доме что-то произошло… — тихо говорит Юма. — …Здесь странная атмосфера.       Не заправленная кровать, стопка грязных книг. Ничего необычного, но в то же время… что-то было не так. Угол, где лежал алтарь, явно пустовал. Что-то стояло там до того, как место было занято испорченным монументом. – Что толкнуло её из жертвы-жены в женщины-солдаты? – Не притворяйся, будто ничего не знаешь!       Юма оборачивается на голос, но видит перед собой лишь сгнившую оконную раму, через которую свистел ветер. В какой-то момент она готова была поклясться, что сейчас рядом с ней оказалась Ишвари Гейл. Но это было невозможно. Тем не менее…       Юма выходит из дома, стараясь не замечать, что руки её покрылись мурашками. Она спускается опускает на одно колено и нагибается, дабы посмотреть, нет ли под террасой какой-нибудь дверцы: обычно в таких местах киратцы делали подвалы. И действительно — там виднелась деревянная дверца с замком.       Через пять минут возни солдатам удалось сломать проржавевший замок. Парочка спустилась внутрь первыми и, после быстрого осмотра, подали сигнал Юме. Та спустилась за ними.       Внутри было не густо: полки с консервациями, давно вздувшимися, пустые коробки, какие-то инструменты, мусор, потёки от стекавшейся вниз воды. Лау пнула ногой одну из коробок и ощутила, что она была не пустой. Она начала осматривать каждую по отдельности: снова книги, какие-то ткани, банки со специями, сгнившее мясо. Ничего необычного, такое она видела в каждом киратском доме.       Тогда она поднимает коробку, скромно стоявшую в тёмном углу комнаты. Она поднимает её, ставит на другие, открывает и застывает на месте. За её спиной солдаты продолжают копошиться, осматривают полки и стены, а она не двигается и не отрывает взгляда от того, что видит.       В тот момент она с точностью понимает все знаки, оставленные ей раннее. Все видения, части пазла… всё начинает складываться в одну грандиозную картину. Её тело ощущается как перо, летящее на ветру, но в руках её смертельно опасный инструмент. – Ну конечно…       Понимая всё это, она улыбается. Уже ощущая на губах смакуя вкус неизбежной победы, она произносит: – …Джек-пот.