Он вспомнил то, что предпочел бы забыть

      Солнечный свет разливался по крыше Дома молитвы, в то время как крест, возведённый у её изголовья, падал тенью на дорожку, ведущую ко входу. Это было раннее утро, но церковь уже была полна суеты, которой прямо-таки дышала: свет лился из окон на стены и пол, поблёскивал на оружии и нежно обнимал ткани. Твёрдость железа и мягкость шёлка соединились в одно целое: наряд Тарун Матары был завершён и красовался на манекене, стоявшем посреди комнаты.       Лонгин специально перенёс несколько ящиков с оружием в соседнее помещение, чтобы Шифону было удобнее дорабатывать его. Тот занимался этим здесь, так как ему не хотелось, чтобы солдаты Золотого пути, что приедут забирать наряд, приходили к нему домой: не только из-за их грязных ботинок, но и потому, что это привлекало внимание Армии короля. Сам наряд выглядел, как расписное сари. В узорах, вышитых золотом, можно было разглядеть разных животных и сюжеты древних легенд о сражениях демоном, богом и простых смертных. Это была тяжкая, но стоящая работа.       Тишину, окружившую церковь, прервало радио, что стояло на тумбе в углу. Из него донеслась энергичная музыка и голос Раби Рэя: – «С до-о-обрым утром, Кир-р-рат! С вами Раби Рэй: с улицы опять слышны выстрелы, я опять без штанов, а вы опять слушаете наше радио! Не то чтобы у вас были альтернативы, не включать же бредятину Мина… Кстати о ней — я хочу сделать заявление», — он зажал нос двумя пальцами и максимально серьёзным тоном произнёс. — «Объявление от Министерства общественных дел и социальной гармонии: Всех, кто работает на Пэйгана, не любил папа». И до сих пор не любит, уж поверьте мне. Такую тварь ещё поди поищи… Впрочем, о чём это я? Ах да! Все ведь помнят шоу «Настоящие домохозяйки Дхани Деса»? На той неделе мы обсудили двадцать четвертый… или пятьдесят какой-то эпизод, я, если честно, только сюжет помню, циферки — это для дамочек. Сериал этот, впрочем, тоже… но я не стыжусь того, что люблю его! Особенно этот самый эпизод: Кайлаш похищает её брат Санджит и держит в доме, но за ней приходит её муж Дэв, весь из себя крутецкий бунтарь, выламывает дверь, побеждает Санджита и спасает Кайлаш! О-о-о, это было просто потрясающе! С прошлой недели вы прислали мне кучу писем, где делились своим мнением по поводу этого эпизода. Зачитываю вам одно из них: «Дорогой Раби Рэй, очевидно, что Кайлаш не ценит Дэва, и ему было бы лучше с Шакти. А ещё мне не понравилась хореография танца макаки в конце серии, лучше бы оставили старую заставку». Тупость какую-то пишите. Вам прямо-таки не угодишь! Вот посмотрим, когда Пэйган вам и телик отключит, тогда и…» – Молю, выруби чёртово радио, — говорит Шифон, устало продирая глаза.       Свет в комнате не касался лишь Лонгина, сидящего на стуле напротив входной двери. Он хмуро смотрел на неё, сгорбившись и сложив руки в замок, словно играл с дверью в гляделки. Вот только сейчас ему явно было не до игр — прошлой ночью ему виделись жуткие сюжеты и страшные события. Он сидел так уже два часа. Шифон, всё это время занимавшийся исключительно подготовкой наряда, его не трогал, да и не стоило — с Лонгином такое случалось. Ему просто надо было дать прийти в себя. Ему итак было чем заняться — с минуты на минуту должны были приехать из Золотого пути, но всякому терпению приходит конец, особенно если дело касалось не слишком интеллектуальных разговоров Раб Рэя. В ответ на просьбу тот молча тянется к радио и выключает его.       Вскоре в дверь стучатся. Лонгин натягивает на лицо улыбку, поднимается и открывает её, размахивая руками, приглашая гостей войти. – А вот и грешные души, пришедшие за спасением! – Отец, — солдатша кланяется ему, — моё счастье вас видеть. Мистер Шифон уже закончил? Мы ну очень торопимся. – Да закончил я, закончил, — Шифон состригает последнюю точащую нитку. — Забирайте. Только обращайтесь с ним правильно, это произведение искусства! – Конечно, мистер Шифон!       Двое солдат проходят к нему и начинают упаковывать наряд в коробку, само собой под орлиным надзором Шифона и его чётким инструктажем. Тем временем солдатша обращается к Лонгину: – Отец, вы точно не хотите отправиться с нами? Мы собираемся отбить крепость, понадобится любая помощь. – О-о-о, нет, дитя. Я давно оставил всё, что связано с убийствами, далеко в прошлом… – Забавно слышать такое от торговца оружием, — она хмыкает. – Я лишь посредник в ваших делах, — он взял её ладонь в свою и пальцем второй руки провёл по ладони. — Как мастер, я вкладываю оружие в чужие руки, но лишь человек, владеющий им, знает, когда стоит нажать на курок, — он сжимает свою руку и её ладонь также сжимается под его напором, — и нажимать ли его вообще. Загадка, раскрыть которую под силу лишь нам самим. – Загадочник из вас никакой, — он отпускает её, и она отмахивается. — На этой земле ответ может быть только один!       Они расступаются, пропуская к двери солдат, несущих упаковку с платьем. Один из них стукается плечом о стену и Шифон стонет, махая платком у лица: – Ну аккуратнее…       Те неловко извиняются и выходят. Солдатша проводит их взглядом и говорит: – Нам пора ехать, отец. Золотой путь передаёт свою благодарность вам обоим за вашу неоценимую помощь. Мы не забудем этого. Я приду на литургию, как только Багдахур будет нашим! – Замечательно, дитя. Я тому рад. Передавай благие вести своим друзьям, пусть знают — Бог на их стороне!       Как только дверь за ней закрывается, улыбка слезает с лица Лонгина, возвращая ему хмурое выражение лица. Оно делало его жутким. – Тебе обязательно вести себя как клоун, когда к тебе приходят? — Шифон вздыхает. – Моя печаль не должна быть бременем для других. – Попробуй отвлечься. Почитай Библию… — он закатывает глаза, — в который раз, только прошу, не в слух, я всю ночь вышивал. Смилуйся, аллилуйя, хари кришна — как у вас говорят? – Отвлечься… — повторяет тот.       Он задумывается, поворачивается и подходит к столу. Из-под него он вытаскивает ЛК-1018. Бережно держа его на руках, словно младенца, он проговаривает: – «Евангелие от Луки», часть десятая стих восемнадцатый: «Он же сказал им: Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию…» — он поджимает губы и резко кладёт оружие на стол, отворачиваясь от него. — М-м-м, нет! Не то… Я в смятении, друг мой, мною овладел страх. Излечи мою душу тревожную, скажи, что в своих опасениях я одинок и неправ! – А что случилось-то? – Мне снились тигры, объятые пламенем, спускающиеся по горам с небес. Мне в глаза бросались разукрашенные женщины, яростно размахивающие кукри, певшие мантры… И знал я, но не видел я, что предводительствовал им наш добрый друг, Аджай Гейл. – М-м-м… Ну, командир из него вряд ли хороший выйдет… Хотя мать моя на ветру развеянная, как ему пойдёт форма! Бедра-то у него покруче, чем у Амиты. – Помнишь, как Аджай пришёл на наши земли? — он резко повернулся к замечтавшемуся Шифону и привлёк его внимание. — Как давно это было… Как он нёсся сверху вниз на автомобиле, что был точно также объят пламенем, как тигры в моем сне… И выжил. И ведь никто не спрашивал, где водитель и куда он исчез — нет, все смотрели только на него, неспособные отвести глаз… – Я тоже не могу отвести глаз от кружки кофе по утрам, и что теперь? Расслабься — дурные сны всем снятся, особенно в этой стране. Это было просто бредом, очередным приступом. – Возможно, — Лонгин защёлкал пальцами, удерживая себя в реальности, не давая мыслям затянуть его глубже в прорву догадок и домыслов. Его мозг славился своим желанием выстраивать бессмысленные конструкции, убеждая в их логичности. Но предчувствие не покидало его. – Лучше ответь мне, — Шифон опускается на диван, стоявший в углу, с кружкой кофе в руках, — как у меня вышел наряд?       Постороннему человеку сложно было бы ответить на этот вопрос, особенно если наряд уже увезли, но Лонгин часто сопутствовал Шифону в его передвижениях по Кирату — только с ним он мог ощущать себя хоть в какой-то безопасности. Так, он наблюдал за каждым этапом создания наряда. Лонгин помолчал немного и дал ответ: – Ты профессионал, каких поискать, мой друг, но у тебя есть вечное стремление придать вещам такой вид, словно под ними скрывается необузданный зверь. – Думаешь, я переборщил с дикостью? – …Возможно.       Он отставляет кофе и хлопает в ладоши, а после качает головой в стороны: – Исключено. Я досконально изучил истоки легенды. Оно просто кажется тебе отличающимся, потому что я добавил деталей, которые может заметить лишь заточенный глаз — ничего из того, что жалкие солдатики могли бы понять. У тебя просто глаз-алмаз, — он цокает, явно довольный сказанным. — Когда шьешь что-то, нужно понимать, что это значит.       С этим сложно было поспорить. При том, что Лонгину в целом было сложно с кем-то спорить. Не в его характере. Он прошелся по комнате обдумывая сказанное Шифоном, и в конце концов сказал: – Твои слова близки мне, друг мой. Бог, — он кивнул в его строну, — или богиня, в нашем случае, должны излучать любовь и достаток своим видом, дабы в тяжелую минуту приголубить своих людей, но также в них должна виднеться тень сокрытой свирепости, чтобы каждый, кто осмелится пойти против них, знал и видел — наказание неизбежно! Но так ли это применимо к вашей Тарун Матаре? Сабал говорил, что… – Нашёл эксперта! — он подрывается с места, всем своим видом излучая возмущение. — Сабалу выгодно закрывать глаза на правду. Подлинный сюжет легенды исповедуют немногие. Как те люди, которым ты недавно посылал оружие, эти горцы. Для них такие женщины — воительницы, главнокомандующие. Это возлагает много ответственности, но безвольными таких точно не назовешь! Одна из таких, жившая несколько веков назад, обернула народ против короля и убила его, а после правила до самой своей смерти, ведь каждый, кто отваживался сразиться с ней, пал от её руки. Это потом легенду исказили, ближе к годам, когда нас посетили британцы, чтобы присмирить нас. Дорогуша, ну сам подумай: кто в своём уме сделает богиню слабой? Это даже с точки зрения построения повествования — идиотизм! – Как же тогда звучит оригинал? – О, ты хочешь послушать? Мило. Моей болтовни не каждый выдержит. Эти недели, что я посвятил изучению летописей Кирата, я узнал очень много интересного: наш Банашур, бог богов, взял в жены человеческую женщину и нарёк её Тарун Матарой. Все считают, что Тарун Матара, как хорошая супруга, имеет лишь обязанности и жертвует собой ради других, но все забыли о другой её форме. Как, к примеру, женщина из индийской мифологии по имени Парвати, которая превращается в яростную Махакали, что борется против невежества и предрассудков, так и священным долгом яростной формы Тарун Матары является защита своей страны путём изничтожения как её врагов, так и мракобесия. На самом деле, сила её настолько огромна, что способна уничтожить мир, и она покровительствует женщинам. Каждый, кто оскорбит или как-либо навредит женщине, навлечёт на себя её гнев. К такой не сунешься! Удивительно, как в стране, где все поклоняются богиням, столько насилия по отношению к девушкам. А Сабал всё ещё сопротивляется правде!       Шифон возмущённо вскинул руки вверх. Лонгин следовал за ним по пятам, внимательно выслушивая историю. Тот немного остыл и продолжил: – Чтобы усмирить гнев Тарун Матары, её мужу, Банашуру пришлось позволить ей станцевать на его теле, пока она держала в руке отрубленную голову врага, который оскорбил её и бросил ей вызов. Ты представляешь, какая это честь? И какая это сила?! В мифологии путь к усмирению её гнева — отдельный жанр историй. Потомки её, вроде как, тоже владеют подобной силой, потому не принято, чтобы такие женщины выходили замуж и рожали детей. Это чистой воды бессмыслица и жестокость, но все слепо идут по одной дороге, забывая истоки традиций… Эх, ну, однажды, я уверен, люди вспомнят. Если ты видел хоть что-то подобное этому, то можешь считать себя счастливчиком.       Он печально вздохнул и перекинул шарф через плечо. Последующие десять минут в помещении царило молчание, пока Лонгин переваривал всё услышанное. Он выглядел намного лучше, но тень печали всё равно виднелась на его лице. Тогда Шифон закатил глаза и сказал: – В любом случае, не думаю, что тебе стоит переживать за Аджая, снился он тебе или нет. – Я не переживаю за Аджая, дорогой друг — я переживаю за всех нас.       Шифон нахмурился, не понимая, о чём он. Затем перевёл взгляд на окно, оглянулся на него, повернулся обратно к собеседнику, улыбнулся и оперся локтем о манекен. – Да ты что? Думаешь, он опасен? Ну, может быть, — он цокает и начинает стучать ногой по полу. — Имею ввиду, он сильный парень, и при этом нестабильный. Его мать наверняка что-то знала, раз увезла его отсюда и всячески оберегала. И ведь ему больше нравится здесь. Он сам выбрал остаться. На самом деле, мне это что-то напоминает… Как же там… — он молчит несколько секунд, вспоминая что-то, а после щёлкает и говорит. — «Молю вас, дайте мне возможность вместе с сыном/ Укрыться от людей на острове пустынном…/ Невинное дитя — чем он опасен вам?/ Я научу его не битвам, а слезам». Это из «Андромахи». Пока я ещё учился в Париже, часто посещал культурные вечера и пытался приобщиться к местному высшему свету. Многие из них учились в пансионатах и познакомили меня с этим произведением. Французский классицизм, между прочим! Прекрасная работа…       Взгляд Лонгина падает на старинные тханка, стоявшие у стены. Под строгим надзором времени они покрылись трещинами и выцвели, подобно тому, как «Поверженный демон» со временем потерял свои краски, хотя до этого буйствовал ими, поражая взгляд любого. Тем не менее, взгляд богини с тханка всё ещё цеплял и завораживал. – История циклична, друг мой, — говорит он, отрывая глаза от тханка и подходя к Шифону. – Как по мне, не история циклична, дорогуша, а люди, — тот присаживается на тумбу, стоявшую возле окна, — они рождаются, они размножаются, они умирают. Повторяют старые ошибки, идут изведанными тропами… Эх, и Аджай не исключение. Он ведь молод, Лонгин. Он не как мы — старые клячи, что таскаются друг за другом. Если Аджай захочет, он достанет кого угодно — его останавливает лишь то, что он идёт чужой дорогой, на которую ему указала мамочка, что чересчур его оберегала. «Учила слезам», хотя он рождён для битв. Вопрос только по чьим стопам он в итоге пойдёт… Или, может, вытопчет собственную дорогу? Окропит её кровью своих врагов… В Кирате ты или нет, от себя настоящего не убежишь. Он — настоящий зверь, машина для убийств, сын долбанной богини. Как ты мне говорил, он — лев, а у льва… – …есть зубы.       Шифон растопыривает пальцы и поднимает их, изображая когтистую лапу, щурится и рычит, изображая животное. Лонгин повторяет за ним, их обоих это веселит, и они начинают смеяться. День только начинался.       Утро было солнечным, но дом Гейлов был погружён во тьму. Ставни закрыты, свет не просачивался внутрь. Темнота была липкой и вязкой — никак не сходила со стен и лица хозяина дома.       Его гостья, Напак Эсмэйл, проигнорировала его предложение присесть и теперь переминается с ноги на ногу. Её руки дрожат, пока она прижимает к груди свои записи. Она пришла без предупреждения и принесла с собой всё, что узнала, чтобы поделиться с ним первым — исходя их того, что она узнала, к кому ей ещё было обращаться? Только Аджай мог… Поверить в это, и не убить её после того, что узнает.       Воспоминания. Они теснятся в его голове, перекрывают одно другое, не останавливаясь. У него начинается мигрень. Напряжение в комнате не развеивается, остаётся на месте. Как хорошее вино, со временем оно лишь крепчает.       По крайней мере теперь он знал, почему мама никогда не рассказывала ему о Кирате.       Он не знал, что говорить и что думать. Более того: среди множества мыслей он не находил ни одной своей, а в груди словно было пусто. Он узнал много нового из того, что она ему рассказала: о том, что та девочка из его давних воспоминаний была дочерью Пэйгана; о том, почему Ишвари сбежала от него и почему он за ней не поехал; о том, кто убил его отца. Одним из наименее шокирующих, но не менее тяжелых фактов был тот факт, что теперь было понятно, почему вода в пещере под храмом Андро была вся заполнена токсинами.       В 1989 году, исходя из записей в дневнике Мохана, некоторые высокопоставленные члены Золотого пути пошли на сотрудничество с Мином, за что Гейл приказал их казнить как предателей. После этого семьи погибших поняли, что за собственную жизнь им стоит опасаться и вовремя покинули свои дома, решив перебраться в горы. Те, которые остались, были убиты. Тела убитых были скинуты в тот самый застойный водоём, туда же вылили химикаты и токсины. Еретики много лет говорили, что для этого специально выбрали храм их бога, чтобы отомстить им. Что ж, об этом ничего не сказано — может, они и правы. Важно ли это сейчас? Вовсе нет. Сама Напак вовсе не боялась, что такая правда всплывёт наружу — её намного больше пугало то, что она узнала про Лакшману.       Она выглядела измученной и слабой. Аджай ещё держался, никак не комментировал услышанное. Нужно же было ей прийти к нему в тот самый день, когда они проводят операцию. – Аджай, мне страшно. Этот страх захватил меня полностью, — она дышит неровно и часто, словно задыхается. — Что будет, когда об этом все узнать? Когда об этом узнать Пэйган… Что он со мной сделать? У меня есть сын, Аджай, и обязательства перед коммуной… Я не могу это опубликовать, он же нас четвертует! Что же мне теперь делать? – Мы всё обязательно решим, Напак, — это даже не звучит, как его голос — эти звуки исходят из его рта на рефлекторном уровне. — Все эти… Сведения. Они у вас? – Я привезла их с собой. Не могла допустить, чтобы кто-то добрался до них раньше… – Тогда оставьте их з-здесь, — он закрывает глаза и стискивает зубы, сжимает руку в кулак. Он начал заикаться и это его бесит, — соберите вещи и б-бегите. Всем всё объясним потом. Сейчас не время в этом разбираться. У меня миссия.       Он разминает шею, проверяет состояние оружия. Выходить нужно было уже сейчас. Напак же будто не слышит его, кидаясь ему в ноги: – Но коммуна потребовать от меня ответов! Мне некуда возвращать, пока работа не будет доделана! – Вам и здесь оставаться негде, — сухо отвечает он. — Ух-ходите, и как можно быстрее — поднимитесь к монастырю, там обычно дежурит какой-нибудь шерпа. После того, как операция будет завершена, я с-свяжусь с Жюстиной и вами, подключу Сабала и Амиту… Дальше мы уже решим, что делать.       Она опускает взгляд. Её глаза преисполнены страха и боли, словно она сама была участницей этих событий. Аджай наблюдал за этим и не говорил ничего, хотя внутри подступало. Сейчас он ощущал себя бомбой с таймером, и даже сам не мог предугадать, когда произойдёт взрыв.       Эсмэйл остаётся внутри дома, разгребает свои вещи, когда Аджай выходит на улицу, поднимается к сараю и достаёт рацию. Сейчас это казалось ему единственным правильным из всего, что он мог сделать. Он выходит на связь по линии «5GH» и говорит лишь: «Нам нужно поговорить». Проходит десять секунд, и рация издаёт привычный звук помех, прежде чем из неё зазвучит голос Мина: – Лучший человек в мире на связи.       Пэйган звучал весело. Аджай не знал, что ему сказать. Он чувствовал некую тревогу оттого, что именно ему приходится на сей раз заводить эту тему, нарушая привычный уклад дел. Ведь после того, как он скажет ему это, поменяется всё. Это… Немного больше ответственности, чем, как он сам считал, он способен потянуть.       Тем не менее, он вбирает в грудь воздух, нажимает на кнопку и говорит: – …Я знаю. – Ну конечно ты знаешь, я же только что тебе это сказал, — Пэйган не понимает его с первого раза. — Хотя, можно и без этого догадаться, м-м? Тебе что-то нужно? – Н-нет, ты не понял. Я всё знаю.       Молчание. Оно длится какое-то время, Аджай всё ждёт ответа. В конечном итоге оно прерывается и из рации слышится более спокойный голос: – Как?       «Как ты узнал». Будто Гейл собирался сдавать Напак. Впрочем, вопрос Пэйгана был скорее риторическим — как-нибудь, но Аджай бы добрался до этого. – Н-неважно. – Жаль, что неважно, ведь я хотел, чтоб ты узнал об этом от меня. Здесь, во дворце, было бы лучшее место. Отсюда открывается шикарнейший вид и, ну, мы с Лакшманой достаточно долго ждали тебя здесь, знаешь ли, хотели сделать всё красиво, хотели, чтобы ты остался, но ты почему-то предпочёл нам дикарей, и грязь, и… Впрочем, к чему эти обиды? Главное, что теперь ты в курсе всех наших с Ишвари дел. И, полагаю, всех остальных тоже. – Теперь я всё понимаю, многое прояснилось. Но г-голова не варит… Поверить сложно, но вместе с тем складывается впечатление, словно я об этом догадывался, — он старается усмирить тревогу. — Значит, мама… Убила отца? – Совершенно верно. Не оставила мне ни одного шанса, — он хмыкнул, но после недовольно вздохнул. — Она никогда не оставляла мне ни единого шанса, чтобы всё исправить… Не могу её винить, честно говоря. Хотя и хочу, но… Не выходит.       Как выразить скорбь? Гейл словно забыл, как она выражается, и его не радовала эта хладнокровность, ведь он понимал — она временна. Скорее всего, к концу миссии весь шок спадёт, оставив его наедине с этой трагедией. Он не собирался оставаться один в этом трауре. – Сегодня мы встретимся, — говорит он, смотря на двор. – М-м-м, это факт, приглашение или угроза? – Ты с-сам знаешь ответ. – Да, ты прав… Глупый вопрос. – Когда это произойдет, когда мы в-встретимся… Я хочу переговорить с тобой насчёт всего. Это кажется таким нереальным… Самому мне всё н-не переварить. – Что ж, я планировал провести вечер с Полом, но раз ты настаиваешь, дорогой, можешь присоединиться к нам в Варшакоте. Я буду там весь день, если твои друзья, конечно, не откроют огонь по моему вертолёту. Лично я не думаю, что они это сделают, м-м? Как прибудешь, иди в двухэтажное здание, оно сразу направо, если заходить с северных ворот. Полагаю, нам действительно есть, что обсудить. А до того времени я буду заниматься тем, чем занимался постоянно — я буду ждать тебя дома, Аджай. Я очень долго ждал того, когда ты наконец-то вернёшься домой. Он отключается. Разговор закончен.       Аджай не спеша спускается вниз по ступенькам и по вытоптанной тропинке проходит к величественному дубу, обвешанному флажками. Под дубом стоял алтарь, а также горело несколько свечей. Он долго смотрит на эту композицию, а потом закрывает глаза. Сосредотачивается. Это плохо выходит — голоса в голове не замолкают: кто-то кричит, кто-то плачет, кто-то шепчет и все о разном. Но шок ещё не даёт ему опуститься в самые дебри того ужаса, что поджидают его дальше вдоль этой кровавой реки. «Возьми себя в руки. Да, это всё тяжко, почти невыносимо, но тебя предупреждали, и не единожды. Сейчас не время отчаиваться: на тебя надеются твои друзья, твой народ, Бхадра. Ты должен держаться. Ради них всех… И ради мамы».       Среди шума прорывается женский голос, голос его матери. Она говорит тихо, но её прекрасно слышно. Она говорит ему: «Я люблю тебя и всегда буду с тобой», — и на том замолкает.       Аджай достаёт рацию, открывает глаза и выходит на связь: – Хёрк, ты здесь? – Всегда здесь для тебя, брат! — раздаётся из рации через две секунды. — Я тут с самого утра «тружусь» на винокурне, почему-то один, а ведь мне одиноко, а ты не приехал… Чего теперь-то вызываешь боевого котика в моём красивом лице? – Подвези меня.       Пэйган кладёт рацию на стол. Свет из окна тускло падает на лакированную поверхность — сторона не солнечная. Единственное, что раздражало его в его же кабинете, было отсутствие естественного освещения — не включи ты хотя бы настольную лампу и можешь попрощаться со зрением.       Он не отворачивал взгляда от стола, о чём-то усердно думал, пока не услышал чей-то голос: – Мы напуганы, не так ли? – Очень мило с твоей стороны, что ты постучалась прежде, чем войти.       Он не слышал, как Юма зашла. Сейчас ему даже смотреть на неё было тошно, потому он не оборачивался. – Не боишься, что это сломает его так же, как сломало тебя? Что он станет такой же рухлядью, что и ты, — снова эти разговоры, снова этот тон… Она не меняется. Пэйган закатывает глаза. — Разве этого ты хочешь для будущего короля Кирата? – Ну, пока что звучит он превосходно. Выдержка прекрасная. – Голос дрожит, запинки, неуверенность… Он больше не знает, как к тебе обращаться. В голове все перемешалось… У парня проблемы, и ты это знаешь. А когда проблемы начинаются у такого человека, как Аджай Гейл, — она цокает, — значит, что проблемы начнутся у всех.       Пэйган подходит к окну и демонстративно открывает его. Не будь это второй этаж, он бы сбежал от этого разговора, выпрыгнув в это самое распахнутое окно — всяко лучше её откровений. Они с Юмой уже давно не понимали друг друга, и несколько лет как бросили попытки как-то наладить контакт. Не имело смысла, ведь ничего не работало. Впрочем, язвить ей всегда было за милую душу, ещё до Кирата — она знала, как вывести его из себя. – Ты не задавался вопросом: «Почему я потакаю всем его прихотям?». Конечно, он сын Ишвари, всё, что осталось от неё, это должно быть ожидаемо, но согласись — приходилось прикладывать очень много усилий, чтобы не свернуть ему шею каждый тот раз, что он отказывался от тебя, от твоей помощи и любви, ради повстанцев, которые его просто используют. Может, ты обращаешься с ним так, потому что твой собственный отец тебя не любил? Помнишь тот раз, когда тебя выгнали из школы? Я имею ввиду, первый из них. Твой голос… Он дрожал точно так же. Но за неуверенностью и обидой пришли мания и горе — взрывоопасное сочетание. Они завладели тобой настолько, что тот островок любви, что в тебе был, стал слишком далек. Ты не успел проявить эту любовь к Лакшмане, не успел довести свою семью к этому месту. И что теперь? Ты собираешь остатки того мусора, что остался от них. Как собака. – Ты поэтому ведёшь себя как сука, м? Чтобы я понял твой язык?       Её голос звучит всё ближе, но он не слышит её шагов. Зато хорошо чувствует, как в висках начинает стучать. – …Но на самом деле тебя волнует не твоя мотивация, ведь глубоко внутри ты прекрасно понимаешь, зачем всё это делаешь. На самом деле тебя волнует его мотивация, верно? «Почему он выбрал их, а не меня?». Он и встретиться-то хочет только, чтобы исполнить последнее желание матери. Она не захотела возвращаться к тебе даже после своей смерти. Нет, она возвращается к Лакшмане, не к тебе. Она что-то чувствовала на твой счёт, не так ли? Понимала, как никто другой, стянула эту дряблую кожу с твоего лица, увидев за ней чудовище. Аджай, её сын — он также всё понимает, как иначе? И ты это всё знаешь, но всё ещё задаешься идиотскими вопросами. Я предлагаю тебе один-единственный универсальный ответ на все из них: может быть, он просто чувствует, что за этими подарками и протянутыми руками, предлагающими объятья, скрывается грязь, эта грязь, в которой ты встрял по уши и в которой барахтаешься, подобно свинье, с момента, как Ишвари от тебя сбежала, как она сбежала от своего мужа. Как ей только хватило сил не убить и тебя за всё то, что ты сотворил с её страной и с ней самой? Как и она, Аджай чувствует всей своей сутью, чувствует, что ты не заслуживаешь ответной любви. Можешь обманывать себя, но обмануть его у тебя не выйдет: может, он и страдает, ненавидит своего отца, но точно так же он ненавидит и тебя, потому что на самом деле вы с ним, сука, одинаковые. – Заткнись уже, сколько мож…       В порыве удушающей ярости, Пэйган вытаскивает из кармана штанов складной нож, и резко оборачивается, но вместо плюющейся ядом Юмы перед собой он не видит ровным счётом никого. Он оборачивается, осматривается, даже заглядывает под стол и в шкаф — в кабинете он был один. Удивление немного погашает его гнев, он выходит в коридор, спускаясь на первый этаж — в столовую.       Там на угловом диване сидел Гэри, занимался бухгалтерией. Заметив озадаченность Мина, он отвлекается от работы и наблюдает за ним. Пэйган подходит к нему и спрашивает: – Ты не видел Юму? Я, кажется, только что с ней разговаривал… – Генеральша Юма сейчас не здесь, босс. – Не здесь… Чудесно, — он скрипит зубами. — Ты не помнишь, когда я принимал свои «лекарства»? – Около семи лет назад, босс. – Я не про те, что выписывал тот ебанный доктор! – Но мы же с вами договорились, босс, что кокаин и ЛСД не считаются за лекарства. – Я не про это. У меня звуковые галлюцинации. Возможно, это передоз… – Вы же знаете, что такое случается, если вы сильно нервничаете. Я вызову доктора, но не думаю, что вам есть о чём переживать.       Пэйган устало опускается на стул, подпирает голову руками и замолкает. Гэри опускает взгляд, думает. Через пару минут он ставит очередную печать, отодвигает стопку листов, достаёт телефон и подходит к Мину. – На самом деле, я ждал, пока вы закончите. Нам пора вылетать на Юг. Вас доставят в крепость, губернатор Хармон присоединится к вам ближе к вечеру. Помимо того, я хотел показать вам кое-что. Генеральша Юма безопасно пересекла мост на вертолёте — в них стреляли, но никто не пострадал. После она выехала из Варшакота на задержание агентши Золотого пути. Полчаса назад она прислала мне видеоотчёт. Он должен вас взбодрить…       Дом Гейлов не пустовал — пусть хозяин дома и уехал, внутри него, подобно горячей крови в жилах его обитателей, кипела жизнь.       Напак заканчивала собирать, упаковывать записи: нужно было обернуть их в ткань и обвязать верёвкой, чтобы ничего не потерялось в дороге. Она никуда не спешила — об этом месте все давно забыли, сюда никто не ходит, да и добраться сюда было той ещё морокой. Она только слышала голоса каких-то мужчин с улицы, но это, вроде как, были соседи Аджая, так что она не переживала.       Чувство самосохранения забило тревогу лишь тогда, когда она поняла, что шагов становится всё больше. Она прикладывает ухо к полу и закрывает глаза, вслушивается. Она хочет услышать, что ей скажут боги — но те молчат. Обычно они говорят с ними, с людьми: ветром, гуляющим по дому; мелодией, исходящей из духовых инструментов; звоном. Но сейчас… Сейчас они хранили молчание. «Возможно, они тоже молятся. Но чего они хотят? Может, их что-то… Пугает?» — думает она, когда раздаётся оглушительный грохот.       Дверь открывается и ударяется об алтарь, стоявший у стены слева от неё. Напак вздрагивает всем телом, отрывает голову от пола, перемещается на спину и смотрит на пришедшую испуганными глазами. Лау не церемонится. Несколько солдат проходят внутрь, один из них подходит к Напак и наставляет на неё мушку. Он кричит в её сторону: – Hilo mat! – Проводи задержание молча. Ты меня отвлекаешь, — она осматривает помещение, проходит дальше и опускается на одно колено, поднимая несколько листов.       Юма поднимается, читает записи. Проходит секунд пятнадцать прежде чем она понимает. Её расстраивает это: она недовольно фыркает, закатывает глаза, сжимает бумагу так, что продирает в ней дырки. – Столько усилий, дабы оттянуть этот момент, столько выдержки, а теперь он знает. И всё это благодаря тебе, — она поворачивается к Напак и бьет её ногой по челюсти. От удара та переворачивается на другой бок и протягивает трясущиеся руки к лицу. Юма отбрасывает бумажку и говорит: – Заберите всё, что она нарыла, — она обвела пальцем стопки бумаг, — доставьте в Рату Гадхи. Не прямо сейчас — после операции.       Два солдата ринулись выполнять её приказ. Лау прошлась к Напак, — с каждым скрипом, что издавал пол под её шагами, та сильнее сжималась, — пнула её в спину и приказала повернуться к ней. Та опасливо убрала дрожащие руки от лица и дёргано повернулась к ней. В глазах Юмы она видела лишь презрение и злость. Та пригнулась, опёрлась руками о колени и сказала: – Напак Эсмэйл, вы имеете право хранить молчание. Все ваши слова могут быть и будут использованы против вас. Прямо сейчас.       Она выпрямляется и направляется к выходу. Двое солдат уже вытащили все записи из дома и упаковывали их на террасе. Там она обратилась к одному из сопровождающих и сказала: – Выпускай Лучика и Перинку.       Тот кивнул, повернулся к солдатам и передал им её приказ. Все они вышли из дома, что удивило их пленницу. Вскоре с улицы послышалось рычание, а в дверном проёме показался гвардеец, который кое-как удерживал на поводке двух ротвейлеров, что рычали и исходили пеной из пастей. Завидев её, они начали лаять и подпрыгивать. Её ноги стали ватными от страха и осознания, что ожидает её дальше. Гвардеец отстегнул их ошейники от поводка и те сорвались с места.       Юма не любила, когда над животными издевались, но это был единственный путь, которым их можно было выдрессировать так, чтобы они научились рвать человека на части. Эти крики агонии — музыка; эта кровь, разбрызганная по полу, стенам, вещам — украшение; эта жестокость — благословение, которое она дарит неразумной и слабой Напак. Этот вид красив, его нужно запечатлеть: она вытаскивает из кармана телефон, включает камеру и начинает видеозапись. Экзекуция длится ещё пять минут, прежде чем жертва теряет сознание от боли и кровопотери. Собак оттаскивают от неё и выводят из дома, оставляя её умирать. От того, что с ней сделали, она неизбежно умрёт через пару минут.       Юма опускает камеру, наблюдая за проделанной работой. Она давно хотела впустить парочку бешеных кобелей в дом Гейлов, которые бы отгрызли хозяину дома зад, но открывшийся ей вид радовал глаз не меньше. Она повернула камеру на себя и улыбнулась, а после остановила запись и отправила полученное видео Гэри.       Путь её лежал от дома Гейлов до Варшакота, в объезд монастыря Чал Джама. Очень скоро к ней в штабе присоединился и Пэйган, впервые за долгие года посетивший Юг, ныне вальяжно восседавший на стуле, закинув ноги на стол. – А-а-ах, Юг. Давно же я здесь не был. Да, этот регион определённо красочнее Севера. Как мы могли допустить его потерю? – По твоему вертолёту стреляли? — сухо спросила она. — Когда ты перелетал мост. – Конечно же нет, Юма, — он был слегка раздражён этим вопросом. — Не осмелятся.       Последнее похищение Гейла, когда его перевозили через мост в медпункт, подало Юме хорошую идею: они не станут стрелять, если внутри будет заложник. Так, набираешь себе на борт парочку таких и летай себе на здоровье, главное — не нужно наглеть, и повстанцы будут тихонько сидеть у тебя под каблуком.       Пэйган перевёл взгляд с окна на телефон, лежавший на столе. На нём было включено то самое видео. В другой день его бы обрадовало бы свершившееся наказание, но сейчас те крики, что звучали из динамиков, его скорее раздражали. Помимо того, было неприятно видеть, во что Юма превратила интерьер дома Ишвари. – Ох-х-х, ты там всё запачкала… — он поморщился. – Она искала информацию по Гейлам. Смогла найти если не всё, то большинство. Всё, что она нашла, теперь у меня, — она словно не расслышала то, что он сказал, пристально наблюдая за ним в ожидании ответа. – И что? — этот вопрос был для неё неожиданностью. Она посмотрела на него пару секунд и сказала: – …Я подумала, ты захочешь… – Не захочу, — он откинул телефон и скрестил руки на груди. — Делай с этим, что пожелаешь, дорогая. – Что ж… Тогда оставлю это всё в Рату Гадхи на случай, если ты изменишь своё решение. Как ты мог догадаться, именно от неё Гейл узнал обо всём. – М-м, неприятно, но хотя бы теперь я знаю, откуда он всё достал. Я, конечно, представлял всё совсем не так, но, знаешь, это к лучшему. Лучше поздно, чем никогда. Да… Эх, — он подпирает подбородок рукой и вздыхает, — а если бы он знал раньше, если бы Ишвари ему рассказала, если бы он только подождал меня, то никогда бы не был на той стороне фронта. Он был бы на моей стороне. – Неужели? – Да, и это не поддается спору, Юма, это неоспоримо, — он убирает ноги со стола и выпрямляется, как спичка, подготавливаясь к очередной ссоре. — Стоило ему узнать об игрищах его родителей, и к кому он пошёл? Ко мне. А ведь можно было обойтись без стольких жертв, если бы только не эти сраные террористы… – Почему ты не учитываешь, что он может просто хотеть убивать? Может, потому он от тебя и сбежал, потому и остался с террористами — ему это всё нравится. – Не неси чепухи. – Тебе ведь это нравится. – Это снижает стресс. Но вообще, это просто эффективно: в разы веселее и быстрее стандартных увольнений. – Чем он тогда отличается? – Ну Юма, ну он ещё так молод! Он просто не понимает, что творит. Настоящее удовольствие от этого получают те, кто действительно понимает, что делают. Как я, Пол… И ты. И ещё мно-о-огие другие, но точно не он, поверь мне. – «Молод»? Ему по-твоему до сих пор три года или что? Бо-о-оже, Мин, ты до сих пор на него так смотришь? – Если я скажу «Нет», ты мне поверишь? – Ни в коем случае. – Тогда зачем спрашиваешь? Тебе бы на курсы по ведению переговоров записаться, дорогая. Ладно, к чему я это… Точно. Урок нам всем: не стоит позволять чужим людям строить твою судьбу, особенно если они понятия не имеют, что с ней делать. Умение жить как умение говорить — ты либо работаешь, чтоб поставить речь как следует, либо просто покупаешь себе отменного спичрайтера, что будет разжевывать слова и вкладывать их тебе в рот с золотой ложечки. Ох! Это надо записать…       Как только он это говорит, Гэри, доселе тихо стоявший у окна, выудил из нагрудного кармана блокнот и ручку, подошёл к Мину и передал их ему. Тот уже закинул ногу на ногу и стал записывать своё блестящее изречение. Юма же повернулась к нему спиной, смотря из окна на ворота, возле которых проходило строение солдат. – Слышала, вы связывались, и ты пригласил его на разговор. – Я бы назвал это скромным согласием с моей стороны — он сам мне предложил, — хмыкает. – Какой сегодня особенный день: и Багдахур, и осада, и Гейл. Всё расписано по минутам, все в действии… Будто муравьи. Красивая, слаженная работа. Люблю, когда всё работает без перебоев. Арест Амиты будет лучшим из того, что сегодня произойдёт. – Ты втянулась в работу, как я посмотрю, — тот довольно мурчит. – Люблю сбивать с толку умных людей. Единственный момент, который взялся из ниоткуда и который мне не ясен, так это исход вашей с Гейлом встречи, — она поворачивается к нему, вальяжно проходится из стороны в сторону.       Бровь Пэйгана поднимается вверх пока он проводит её взглядом. Он надеялся поговорить с ней про Амиту, но её, видимо, больше интересовали его личные дела, чем работа. Иногда она напоминала ему отца. При мысли об этом он в сердцах захлопывает блокнот и откидывает его на край стола. Юма оборачивается на это и спрашивает: – Мне интересно, убьет он тебя или нет. Как ты думаешь, что он сделает с тобой? – …Умеешь же ты поддержать беседу, — он театрально закатывает глаза. – Согласись — это интрига. Возможно, он и сам пока не знает. Или уже подбирает оружие, каким тебя было бы удобнее потрошить. – Тебе бы поздравительные открытки писать.       Он хочет отвести взгляд, но та не сводит с него глаз, и он не может противиться её напору. Всё это напряжение начинало медленно пробираться под его пальто — словно чужие руки обнимали его за грудь и сдавливали. Неприятно. – Не хочешь отвечать прямо? — она фыркнула. — Хорошо. Ладно. Я спрошу по-другому: что будет, когда он придёт? – Почему ты спрашиваешь это у меня, Юма? Почему ты задаешь мне эти вопросы? Ох… — он вновь закатывает глаза и краем следит за её реакцией, но та не удовлетворяется его заигрываниями. — Он придёт. Мы поговорим. Если к тому моменту он меня не убьет, а он вряд ли это сделает, мы вернём Ишвари туда, куда он желала вернуться. – А потом что? Как ты будешь обращаться с тем, во что он превратится? – Закроем эту тему, я уже ответил на твой вопрос. У меня от тебя начинается мигрень… – …Он может стать развалюхой, лишившейся всякого смысла продолжать борьбу. Может стать тираном, бездумно убивающим любого, кто встанет у него на пути. Может стать обоими из них одновременно — словом, кем угодно, но он точно не будет прежним. Итак, что ты сделаешь? — Пэйган молчит. Она начала его раздражать. Юма знает эту его тактику, и оборачивает её против него. — Впрочем, не отвечай — я уже знаю: ты впустишь его в свой дом, отдашь ему всё своё внимание, сердце и трон. Вот только когда он пойдёт ко дну, и потянет тебя за собой, я останусь на берегу. – Ох, да как тебе угодно, дорогая, но ты что, правда, в это веришь? В то, что человек, которого боится любой зверь в этой долбанной стране, просто возьмёт и… — он цокает языком, щелкает пальцами, свистит, стукает пальцем о стол, — …упадёт оловянным солдатиком и всё? Finita la commedia? У Аджая намного больше сил, чем ты думаешь. – В таком случае он просто перережет тебе горло и бросит подыхать. – Да боже, это какая-то твоя фантазия? Тебе так не терпится, чтобы я умер? Мне даже грустно стало… – Мне не терпится увидеть своего брата и предводителя — то, каким ты был, вместо того, чем стал. Если ради этого нужно убить кого-то или самой умереть, я без промедлений сделаю всё, что нужно… – …Реинкарнации не существует, сука ты тупая, — по щелчку пальца он заводится и начинает плеваться ядом. — Вбей себе это в свою тупую башку и перестань мечтать об этой херне. Предводителя она потеряла… Я страдал много больше твоего, мразь!       Ей всё-таки удаётся вывести его из себя. Подобное бесило самим фактом того, как она умела это делать, и, помимо того, какие «кислые рожи» корчила в такие моменты. Пэйган чувствовал, что выражение её лица как бы говорило присутствующим: «Он психует, он ненормальный, а я лишь хотела обсудить с ним дела, я хорошая…». По крайней мере сейчас с ними был только Гэри, которого не к чему было стесняться, так что Мин быстро приходит в себя. Юма даёт ему пару минут, чтобы остыть, а после продолжает то, что начала: – Не знаю, что происходит у тебя в голове, когда ты подпускаешь его так близко. Считаешь, не посмеет? Уповаешь на его благодарность? Если он действительно купится на твои подачки, я буду ещё более разочарованной. Это будет значить, что у него вообще нет своего мнения, и он лишь следует за тем, что ему говорят. Как собака. – Ты любишь собак. – Но ты-то их терпеть не можешь.       Они переглядываются. Пэйган ухмыляется, замечая в её глазах нарастающий гнев. Он постукивает пальцами по поверхности стола, ожидая момента, когда её прорвёт, а та, подобно мотыльку, слепо летела в огонь. – Чтоб мне провалиться, но я никогда не понимала твою тягу к нему. Подпускать его к себе, жаждать встречи с ним — это же всё равно, что идти на самоубийство. Даже если он простит тебя, живым не отпустит — не сможет предать своих друзей. И сделает правильно, ведь сдержит данное обещание и исполнит свой долг. В своё время я так и не смогла исполнить свой.       Он озадаченно хмурится. Пытается вспомнить или хотя бы представить, о чём она могла говорить. В голову приходила лишь одна тяжелая мысль, но ответ оказывается куда прозаичней: – …Мы тогда ещё жили в Гонконге. Ты мне говорил: «Юма, если я когда-нибудь стану таким же, как наш старик — упёртым идиотом, остановившимся в развитии, молю, утопи меня, пристрели, дай мне сдохнуть. Ничто не должно остановить тебя, ведь это уже буду не я, а мой сломленный дух, корчащийся в агонии». И я тебе сказала, чтобы ты сделал точно так же. Но когда это всё-таки произошло, и ты превратился из примера для подражания вот в это, я не сделала обещанного. Я тебя пожалела. – Юма, солнышко, зайка, лучик мой, красотулечка моя, я говорил тебе тогда и говорю сейчас: мне не нужна твоя сраная жалость, — выплёвывает он, хлопает и нагибается к ней. — Хочешь убить меня? Вперёд. Рискни.       Гэри поглядывает за происходящим, пусть за оправой очков это не заметно. Он уже готов бросится разнимать их, если потребуется, но пока что звучали лишь пустые угрозы и вызовы, у которых не будет продолжения. – …Я не смогу, — говорит Юма. — Ты будешь сопротивляться. – Буду. – Тогда я не понимаю, чего ты хочешь. Ведь сам видишь, кем стал. Почему просто не позволишь мне сделать это? Это будет быстро и безболезненно. – Меня бесят твои тупые вопросы, Юма. Задай их лучше своему сосунку и отвали от меня.       Он пинает стоявший рядом с ним стул, притом с такой силой, что тот валится и недалеко отъезжает. Лау поджимает губы. Ей противно ощущать себя так, как сейчас: какой-то… Слабой. Да, она могла вывести его из себя, но, как Пэйган и говорил, он сопротивляется. И его сопротивление ей не под силу перебороть. Некий внутренний стержень ограждал её от того, чтобы утопить его в ванной, или отравить его рангун, или пристрелить на месте. Она предпочитала считать это человечностью и благородством. Впрочем, добра ей от них никакого не было — ей почему-то всё ещё было неприятно выслушивать его детские оскорбления. Она проглатывает обиду.       Пэйган подпирает голову рукой, шумно втягивает воздух сквозь зубы, его нога начинает трястись. Он говорит: – Ха… Ладно, вопросы твои глупые, это терпимо, но меня больше обижает, что ты ставишь их как риторические. Словно ждёшь, что я что-то осознаю… Не говоря мне ничего нового. Раньше ты меня переоценивала, сейчас ты меня недооцениваешь… Ты гений, Юма. Воистину.       Она медленно поднимает голову. «Не говоря ничего нового». Ах. Так вот оно что.       Порой, когда она размышляла о Пэйгане, о его мотивации, в её голове проскальзывала мысль, что он понимает всю ту опасность, что для него представляет Гейл. Но ей казалось это бредом, ведь для чего ему в таком случае рисковать? Хотел бы — давно застрелился и дело с концом, зачем подключать сюда мальчика? Но сейчас… Она наконец-то увидела, в чём тут дело. – …Воистину. Он опасен, и ты это понимаешь. Более того — ты этого хочешь, верно? — она опустила руки на стол. Ладони почти бесшумно коснулись его поверхности. Она выглядела, как змея, готовящаяся пронзить жертву клыком с ядом, но понимала, что на деле сама была отравлена — отравлена своим невежеством. — Я была слепа, но сейчас прозрела: ты просто хочешь, чтобы он тебя убил, правильно? По крайней мере не против, не желаешь этому противиться. Ты не можешь убить себя сам и не позволишь это сделать никому другому. Никому, кроме него, верно? Только ему. Прямо как когда-то отец позволил тебе. – Старый ублюдок ничего мне не позволял — он вынудил меня это сделать! Он застрял в прошлом, сидел тише мыши в своей замызганной конуре, хотя мог править всем блядским Гонконгом, мог захватить страну, но был слишком занят, критикуя мои ботинки. За это время мог бы и вооружиться, имбецил. – Он был вооружен. У старика рука не поднялась воспользоваться оружием против тебя.       Несколько секунд они сидят в тишине. Лау вздрагивает всем телом от внезапного смеха, который вырывается из Пэйгана. Он сбивает её с толку, и она чувствует, как понимание ускользает от неё, потрясывая погремушкой перед её лицом. – И-извини… Я тут вспомнил… Ой… Знаешь, что он мне сказал? Прямо перед тем, как я выковырял ему артерию из шеи? «Ты не посмеешь сделать это!» — он перекривил отцовский акцент. — И знаешь, что потом случилось? Я это сделал.       Он продолжает хохотать. Юма молча наблюдает за этим. В её голове крутилась лишь одна мысль: «Почему нельзя было найти компромисс? Зачем было доводить всё до такого? Что ты, что он — короли драмы».       Безудержное веселье прерывается стуком в дверь. Лау кричит: «Войдите!» и дверь открывается. В комнату заходит её ассистент в сопровождении водителя и командира. – Генеральша Лау, время выезжать. «Заболталась», — думает она.       Тем временем Пэйган поднимается со стула, поправляет ворот пальто и говорит: – Да-да, она в курсе, закрой дверь.       Ливэй смотрит на него, затем на Юму. Та кивает в сторону собеседника и говорит: – Мы закончили. Я ед… – Я ещё не закончил, — говорит он, не сводя глаз с Ливэя. Тот покрывается холодным потом, не понимая, кого ему слушать. — Пошёл вон, я сказал.       Ассистент, подобно испуганному котёнку, резко отступает и закрывает дверь. Тогда Пэйган вбирает побольше воздуха в грудь, выдыхает, разминает плечи и медленной вальяжной походкой идёт к Юме: – Дорогая моя, раз ты такая недогадливая, полагаю, старшему брату нужно тебя просветить. Но я отвечу тебе на вопросы по-своему, сама понимаешь. Итак, тебя интересовало, что же будет, когда он придёт сюда… Так вот: когда он появится предо мной, преисполненный печали, или злости, или ещё чёрт возьми чего, плевать, я возьму, — он протягивает руки к её руками и берёт их в свои, — его за руки и скажу ему: «Всё хорошо, Аджай! Я принимаю тебя, Аджай! Ты можешь быть любым, Аджай! Сделай то, что считаешь нужным», — и в итоге, что бы ни произошло в этих стенах… — он указывает в сторону выхода, — через эту дверь он выйдет королём… А не тем, кем вышел я. Не сказать, что я не король, конечно, хм-хм, но когда я только-только им стал… Ох, тогда я многого не понимал. А он поймёт. Я ему помогу. Направлю на верный путь. Да… Хорошее слово, «Направлю» — именно это я и сделаю, хм-хм…       Мин хлопает в ладоши, знаменуя конец их диалога.       Вскоре Юма уже спускается по лестнице вниз. Когда она доходит до выхода, несколько секунд не решается взяться за ручку. Тогда она оборачивается через плечо, смотря на железную лестницу, ведущую наверх, к нему. Сегодня по этой лестнице поднимется и Аджай. Вот только что по ней сегодня спустится? – Кого ты собрался направлять, Ган? — в её голосе слышна хрипотца. — Ты ведь сам до сих пор ничего не понял.       Операция начиналась.       Золотой путь временно расположился на пшеничной ферме, некогда принадлежавшей человеку по имени Дипак. Они с семьей были убиты за помощь повстанцам, и дом долгое время оставался заброшенным, так что внимание Армии короля не привлекал.       Амита стояла напротив Аджая и Бхадры, за её спиной находился Сабал, раздававший солдатам указания по поводу штурма. – …Итак, — она хлопает, привлекая к себе всё их внимание, — ещё раз: в четырёхстах метрах отсюда находится Грузовая станция кирпичной фабрики. Обычно туда свозят наркотики, но сегодня туда доставят заложниц. Ты, — она указывает на Аджая, — возьмешь Бхадру, объедешь холм в обратную сторону от священного древа, которые местные называют «Тень Киры». В пятидесяти метрах от аванпоста поведёшь Бхадру пешком. Проведи её внутрь склада: там будут открытые ворота, через которые пленниц заведут в грузовик. Поменяй её местами с какой-то из них и делай ноги вместе с пленницей. Бхадра, — она обращается к ней, — твоя задача не провоцировать панику. В тебе я уверена, но не позволь им выдать тебя. Мы поместили рацию на пояс, обёрнутый вокруг твоей талии под юбкой. Достань её.       Бхадра просовывает руку между тканей и достаёт оттуда рацию. – Работает? – Да, проверяла. – Есть. Наряд удобный? – Не сильно, но я справлюсь. – Хорошо. Аджай, — снова поворачивается к нему, — когда ты проникнешь в Багдахур, твоей первоочередной задачей будет достать Пола. Бхадра должна будет по возможности тебе отчитываться о том, где он, что делает и что говорит, а также о любой опасности. Уже потом ты должен связаться с нами по рации и подать знак. Мы начнём штурм, в общем переполохе у тебя получится вывести девочек из крепости. Но, если Аджай не сможет по каким-то причинам вывести их лично, это придется сделать тебе, — кивает в сторону Бхадры. – Есть, — оба соглашаются. – Вы оба знаете всю структуру крепости, так что я не переживаю. Фух, кажется, всё… И главное — не попадитесь под горячую руку. Штурм будет серьезным. Нам пришлось мобилизовать на него все подкрепления. Вы справитесь.       Тем временем Сабал закончил говорить с солдатами и прошёлся к ним. Он положил руку на плечо Аджая и сказал: – Берегите себя.       Тот кивнул. Вскоре они покинули здание и поехали на заранее подготовленной машине в объезд холма. Амита провела их взглядом и подытожила: – Итак, первый этап запущен. – Он справится. Я уверен в этом, — говорит Сабал и хмурится, вспоминая об одной теме, которая крутилась у него на языке с самого утра. — Тебе приходил отчёт с моста? – Нет, а что? – Говорят, за последние сутки вертолёты пролетали трижды. – В одном точно был Пол. Как думаешь, в двух других могли быть Юма или Пэйган? – Возможно. Но что им здесь делать?       Они молча обдумывают поднятый вопрос. Юма могла прилететь специально для «ареста» Напак, но вот Пэйган не был на Юге годами. Если он действительно здесь, то намечается что-то… необычное.       От размышлений их отвлекают внезапно ввалившиеся гости. Солдаты тут же схватились за оружие: двое посетителей не были одними из них, сильно шумели и откровенно паниковали. – А-А-А! — тот, что был пониже паниковал особенно сильно, не успокаиваясь. – Что за чёрт? Это кто? — Амита в шоке наблюдала за происходящим. – Я их знаю, — Сабал недовольно следит за этим. — Эти торчки — друзья Аджая. – Вы! — Реджи заметил их и протащил Йоги за собой. — Вы нам и нужны! Где Аджай?! Он в поряде? – Он только уехал. К чему вопрос? – Отвалите от него. Я в курсе той истории, когда вы сдали его Пэйгану, — он сошёл с места и подошёл к ним, что немного охладило пыл Реджи и он приостановил его ладонью. – Воу-воу, дядя, успокойся! Мы тут как раз потому, что испугались, что он пропал или помер! – Дай им сказать, — Амита тоже подошла. — В чём дело? – Т-там… у Аджая дома… В-всё в крови! — начал Йоги, но из его рассказала мало что было понятно. – Чего? – Отойди, Дональд, — Реджинальд пихнул его и услышал в ответ лишь слабое «Ладно». — Мы сидели в палатке, никого не трогали, когда вдруг нам послышались крики. Мы видели, как к Аджаю какая-то дамочка пришла, и уже обрадовались за него, но визги были такими, что мы поняли — завидовать нечему… Амита и Сабал переглянулись. – «Дамочка»? Кто это может быть? – Не знаю, я… Подожди… Мне говорили, что Напак пошла к нему ещё утром, чтобы что-то обсудить, взяла с собой за…       Оба мгновенно шарахаются друг от друга, словно увидели перед собой гвардейца, но дело исключительно в жуткой догадке, что пробежалась мурашками по их позвонкам. – И-и мы выглянули из палатки, а там во дворе топчутся прихвостни Мина! – Вернее, Юмы, она там стояла на пороге, снимала на телефон. – Киратский Тарантино, сука! – Когда всё закончилось, мы зашли внутрь дома, а там следы кровищи до потолка доходили! Женщина уже была мёртвой.       Амита чувствует вибрацию. Она достаёт из кармана штанов телефон, — дорогое удовольствие для Кирата, но этот служил им как рабочий, один из немногих, — и посмотрела на экран. То, что она видит, вызывает в ней странную реакцию, непривычную. Она поднимает взгляд на окружающих её людей и говорит: – Сообщение с телефона Дарпана.       Открывает сообщение. Кто-то прислал ей видео. Она рукой подзывает Сабала и открывает видео. Долго смотреть его у Сабала не выходит, Амита же не отводит глаз: это оказывается съемкой казни Напак. Она перестаёт смотреть лишь тогда, когда в кадре появляется лицо Юмы. В этот момент она вбирает воздух в лёгкие и в сердцах швыряет телефон о стену. Люди расступаются и поникают, боясь лишний раз пискнуть. Она проходится рукой по волосам и всеми силами пытается держать лицо ровным, но напряжение очевидно и сильно заметно. Сабал не сдерживается в эмоциях, выглядит не лучше. Амита говорит: – Мало того, что она убила посла, теперь ещё и все записи у неё. Напак не успела нам ничего рассказать, а они могут использовать эти сведения против нас. Вот, что мы получаем, когда позволяем шайке Пэйгана пересекать мост. Всё ещё считаешь это правильным, Сабал? – А что ты предлагаешь, убивать невинных заложников, которых они перевозят? Мы не можем так обращаться с доверием народа. – Я предлагаю перестать прогибаться под них, — выплёвывает она, поворачивается и направляется к выходу. Пол поскрипывает под напором её трости. — Ни к чему хорошему это не приводит.       Она скрывается за дверью и все взгляды обращаются к нему. Сабал вздыхает, и садится на лавочку. – Она придёт в себя, дайте ей полчаса. Мы разберёмся с этим позже. Сейчас, главное — не отчаиваться. Мы справимся. Справимся…       Тем временем Аджай с Бхадрой доехали до места назначения: они свернули в сторону моста и оставили машину у железной изгороди. Оттуда вскарабкались по холму: на возвышенности уже начинался аванпост и виднелся склад. Аджай достал камеру и рассмотрел всё внимательно. Он заметил солдата, справлявшего нужду у забора. Подождав, когда он закончит свои дела и уйдёт, Аджай первым прокрался поближе к складу. Внутрь вела пристройка, из-за приоткрытой двери виднелось двое солдат, которые что-то обсуждали и курили. Пока Аджай сидел в пристройке, мимо прохода прошло около трёх солдат, но, к его счастью, внутрь они не заходили.       Вскоре тех двоих окликнули и те исчезли из его поля зрения. Он услышал такой звук, словно закрылась железная дверь и понял — скорее всего это закрылись двери грузовика. Нужно поторопиться.       Он высунулся и подал знак Бхадре. Та поднялась, приподняла юбку и тихо пробежалась к нему. Он выглянул из-за двери и убедился, что на складе никого не было. Они прошли внутрь, тихо прокрались к грузовику и открыли двери кузова грузовика. На них уставились пять пар глаз, все шокированные. Бхадра прошептала: – Мы Золотой путь, мы вытащим вас. Молчите!       Она аккуратно ступила внутрь. С улицы донёсся голос: – Ты до скончания веков будешь здесь стоять? Я хочу доставить их до того, как туда приедет де Плёр. Выплёвывай сигарету и тяни ногу за баранку! «Они уже отправляются», — подумал Аджай.       Бхадра похлопала по плечу девочку, сидевшую наиболее близко к Аджаю. Та несколько секунд переводила непонятливый взгляд с Аджая на Бхадру, но, когда тот протянул к ней руки, поняла и потянулась в ответ. Он её вытащил и поставил на пол склада, кивнул Бхадре, та кивнула ему в ответ и села на место той. Он закрыл двери и, приобняв освобождённую пленницу за плечи, быстрым шагом вывел её со склада через пристройку.       Путь грузовика лежал через тот самый мост, возле которого Аджай припарковался ранее. Он отвёл девочку к машине, они залезли внутрь. Та была перепугана и ничего не говорила, это было Гейлу на руку. Они просидели так до того момента, как Аджай не увидел грузовик, проезжавший мимо них к мосту. Тогда он достал рацию и связался с напарницей: – Ты в порядке? – Всё под контролем, — ответила она и отключилась.       Аджай оставил девочку в Тренировочном лагере Шаната, где их двоих уже ждали. Он коротко отчитался Амите и Сабалу о том, что всё идёт по плану, и тут же отправился к крепости Нур.       Объятая тёплым светом крепость Багдахур, также известная под старым красивым наименованием Рагатавада, казалась величественной и неприступной. Точно также, как и монумент демона Ялунга, возвышавшегося посреди неё. Свет падал на него через открытую крышу, прикрываемый лишь красными тканями, подвешенными под потолком. В нём виднелась вращающаяся пыль и дым от благовоний. Эта крепость некогда принадлежала Нур, после её смерти за ней особо не ухаживали, но после начала похищений её привели в порядок и сейчас она выглядела, как с картинки: чаши с горящими кострами в них, удобные подушки для медитаций, свечи, флаги с королевской символикой, шкафы со старыми манускриптами и новеньким оружием — одним словом, место это вызывало ощущение некой блаженности. Но не у всех — для пленниц Багдахур был подобен скотобойне, где скотом были они сами.       Соваться внутрь через ворота было бы глупостью, потому Аджай пересёк реку, от причала поднялся вверх по холму и по каменистым выступам пробрался к крыше крепости. Сверху можно было незаметно наблюдать за всем, что творилось внизу, но видимость была очень ограниченной. Впрочем, этого хватило, чтобы заметить, как похищенных девочек ведут через главный вход куда-то в сторону.       Видимо, вскоре их оставили одних, так как Бхадра вышла на связь с Аджаем: – Я на месте! – Я тоже. – Они сказали, что де Плёр прибудет с минуты на минуту. – Принял. «Время пробираться внутрь,» — думает он и встаёт.       Найти другой вход в крепость не составляло никакого труда: он находился сбоку, выглядел как пещера, к которой вела тропинка, по бокам которой стояли столбы с флажками и чортен, служившим главным ориентиром. Тут его встретила проблема: вход охраняло двое солдат. К его удаче, они не сильно сопротивлялись, когда он прокрался им за спины и столкнул их лбами, а после свернул обоим шеи. Они даже пискнуть не успели. Он оттащил их тела в кусты и прошёл в пещеру.       Там он спустился с выступа и на корточках прокрался к ступенькам, по которым взошёл на промежуточный уровень между первым и вторым этажом. Там он оказался за спиной громадного монумента, и прижался к ней, периодически выглядывая. Скоро солдаты начали передавать друг другу главную новость — Пол приехал.       Вся охрана начала стягиваться вниз, к изножью статуи, чтобы встретить губернатора как следует — за этот год они видели его впервые. Как и Аджай, впрочем. – Да-да, рад вас видеть, — он криво улыбался, деловито вышагивая от арки до главного зала, махал руками, приветствуя их.       За Полом следовали немногочисленные гости. По виду какие-то богачи, судя по акценту — британцы. Гейл понимал: если девочек не убьют, их продадут этим уродам. За гостями скромно шли прислужницы Багдахура, все одетые в нарядные сари и все без исключения с грустными глазами. – Господа, располагайтесь, — Полу передали открытую бутылку с алкоголем, — сегодня, здесь вы почётные гости. Мои люди и мои пленники выполнят любую вашу просьбу. Как и всегда.       Включили какую-то странную музыку. Ублюдки хихикали и рассматривали внутреннюю обстановку здания, ещё не зная, из этой крепости они уже не выберутся. Но действовать нужно было быстро.       Аджай отошёл от монумента и прошёл на второй этаж по левой стороне. Там уже из-за разрушенной части ограждения он выглянул, дабы понять, где находится охрана. Те пока только начинали расходиться, но в глаза ему бросился один из них. Тот пытался связаться с кем-то по рации. Гейл ощутил ком в горле — видимо, он пытался найти тех солдат, что Аджай уже убил. Не достучавшись до них, тот отложил рацию, подошёл к Хармону и что-то ему сказал. Тот кивнул, и охрана начала расходиться. Рядом с Полом осталось только двое гвардейцев, а сам он пошёл куда-то — Аджай не мог проследить куда, так как уже нужно было менять позицию.       Идти вперёд было нельзя, само собой, нужно было спуститься на первый этаж — только там можно было достать цель, вот только когда он оглянулся, то увидел выглядывающую из-за изгороди красную бандану, обёрнутую вокруг головы охранника. У него было полторы секунды, чтобы сымпровизировать себе укрытие, и у него это вышло — он спрятался за колонной, прилегавшей к ограждению. Отчасти ему в этом помогла громко включенная музыка. Солдат прошёл, не заметив его. Тот подождал, пока он отойдёт на пару метров, и выбрался из убежища, прокрадываясь к лестнице.       Там он спускается вниз и, прижимаясь к стене, стараясь находиться в тени и не привлекать к себе лишнего внимания, проходит к длинной красной завесе, за которой скрывались «служебные помещения» крепости. Раньше это были места для одиночных медитаций или сливания отходов, но, конечно, с приходом современной власти всё кардинально поменялось. Сейчас здесь не молятся, а выбивают из человека мольбы о помощи.       Аджай выходит в коридор, соединявший комнаты, и в этот момент с ним вновь связывается Бхадра. В этом помещении было так тихо, что зашумевшая рация заставляет его дёрнуться от испуга. Но страх его оказывается уместен. – Аджай! Де Плёр забрал одну пленницу! Он прошёлся между нами, что-то повысматривал, я боялась ему в глаза смотреть…       Он недовольно пробурчал тому, что она позволяет себе паниковать, но делать было нечего. Он оглянулся, надеясь, что его никто не услышал и зашёл в первую попавшуюся комнату, и тут же пожалел о своём решении: в ноздри ударил запах гниющей плоти. «Замечательно… Я зашёл именно туда, где находится «сестринская могила» тех пленниц, что Хармон уже убил».       Он достаёт фонарик и светит вокруг. Так он находит выключатель на стене и нажимает на него. Комната освещается. Она оказывается маленьким помещением с вырезанной в камне ямой: раньше сюда сливали отходы, они потом вытекали по специальным широким каналам в реку под крепостью, но сейчас в неё свалили тела невинных женщин. Некоторые из них уже успели спуститься в реки по каналу, но сейчас он был завален. – …он забрал её и куда-то повёл. Нас не заперли, но у двери стоит солдат — я приоткрывала её, посмотрела. Мы за красной дверью с золотым кругом. Я думаю, Пол что-то знает… Вызывай подкрепление! – Сначала я пойму, куда он её дел, а потом свяжусь с Амитой и Сабалом. Не паникуй. Помни — от тебя зависит их жиз…       Он не успевает договорить, как слышит хлопок. В коридоре кто-то захлопнул дверь. Послышались голоса: детский и взрослый. Аджай продрог всем телом и стал отступать — голоса направлялись сюда. Но где здесь спрятаться?       В голову пришла идея, которой он вряд ли стал бы гордиться…       Он спустился вниз, к телам, тяжело вздохнул, — о чём мгновенно пожалел из-за той вони, что там царила, — протянул руки к близлежащему телу и начал снимать с неё всё, что можно было снять. – Прости… — шепнул он.       Наряд у них всех был относительно одинаковым, имел мешковатую форму, так что Аджай мог просто «укутаться» в шаль и юбку, спокойно сойдя за одну из них. Так он и поступил, лёгши в самый труднодоступный для освещения край «могилы». Перед его лицом лежали изуродованные трупы, каждый до единого имел ранения на лице и кровь на юбках в области бёдер. Ему было жутко наблюдать за этим, но ещё больше он волновался по поводу того, что произойдёт следующим.       Дверь распахивается и Пол втаскивает внутрь дрожащую от страха заложницу. Завидев то, что осталось от некогда идолов, подобных ей, у неё подкашиваются ноги и она падает, раскрывая рот от ужаса, не в силах ни сказать что-либо, ни закричать. – Ну, что ты? Я разве такой страшный? — Пол улыбается и разводит руками, хмыкает. После он опирается руками о колени и кивает в её сторону. — Эй.       Она поворачивает голову к нему и вжимает её в плечи, подобно черепашке, которая пытается влезть в свой панцирь. – …Чем лучше ты будешь себя вести, тем выше вероятность, что ты отсюда выберешься. Capisce?       По ней не было видно, будто она хоть что-то понимала в происходящем, но чисто интуитивно начала кивать — не злить же человека, способного сотворить такое. Ответ его удовлетворяет, и он становится перед ней на одно колено, спрашивая: – Как тебя зовут, солнце? – М-м-м… — она запинается, голос кое-как продирается сквозь горло, — …Мира. – Мира. Красивое имя, Мира. Ты ведь умная девочка, так? Скажи дяде Полу: может быть, ты видела что-то… необычное? Я имею ввиду… кого-то необычного? Тебя сегодня что-то впечатлило?       Та начала нервничать ещё сильнее, заведомо подтверждая подозрения Хармона. Тот кивает и продолжает: – И, конечно же, это что-то связано с ужасными террористами, которые портят нам всем жизнь в этой прекрасной стране? – Я… д… д-да, это… это были о-они.       Услышав это Пол поджал губы, посмотрел в сторону и закивал. Затем он хлопнул себя по ногам и встал. – Замечательно. Просто замечательно…       Очень скоро они покидают комнату. Аджай вылезает из ямы и прокашливается, вдыхая относительно свежий воздух. Он хватается за ручку двери и открывает её, мгновенно прирастая ногами к полу — за дверью стоит сам Пол.       Хармон улыбается, глядя на Аджая так, словно встретил старого друга. Он осматривает его импровизированный наряд и присвистывает, говоря: – Ну привет, красавица.       Гейл не успевает среагировать, когда Пол хватает его за одежду и бьет его головой в голову. Аджай отлетает назад и дверь закрывается. Слышится, как ключ вращается в замке. Он заперт.       Аджай хватается за голову и подскакивает. Он поворачивается к двери боком и со всей силы влетает в неё. Не выходит. Он повторяет — ничего. Она крепкая, Пол не экономит на замках. Он повторяет это несколько раз прежде чем обессилено свалиться на пол. Тогда он достаёт рацию и связывается с Сабалом: – Твою мать… Слушай сюда: де Плёр знает, что мы здесь. Он меня нашёл и запер, я не могу выбраться. Начинайте штурм немедленно, пока он не сбежал! – Я тебя понял. Передаю указания. Будем на месте через двенадцать минут. Через пару секунд на связь выходит Амита: – Пол запер тебя? В какой комнате? – Не знаю, как она называется, но это та, где хранили трупы убитых заложниц. Здесь невозможно дышать… Я пытался выбить дверь, но она ни в какую. – Это плохо… Но есть выход. Он нахмурился. О чём она? – …Но он тебе не понравится. – Говори уже! Бхадра там, с ним! – Хорошо. Слушай меня внимательно: там в яме есть цельный бетонный тоннель, по которому отходы раньше выливались в реку. Если ты перетащишь несколько тел в сторону, то сможешь туда пролезть. Там не узко, поместишься. – …А нет другого выхода? Ну, знаешь, кроме как расхищения могил? – Мне казалось, что мы торопимся. – Да. Прости…       Выбора у него откровенно говоря не было. Как и времени на сомнения. Он принялся за дело, благо, трупов было не так много: перетаскивая каждую девушку он хрипло извинялся и отворачивался, боясь встретиться с ними взглядами. Через пару минут ему удалось обнаружить тоннель и проснуться в него. Было темно и тесно, но удобоваримо. Только там он вспомнил, что забыл стащить с себя те вещи, что своровал у мёртвой женщины, но часть из них всё равно отвалилась от него во время работы, об остальном он не переживал и снимать это всё просто не было времени.       Тоннель заканчивался распиленной погнутой решёткой. Видимо, кто-то пытался выбраться, но выбрался лишь ногами вперёд. Причём, буквально. Просунувшись в образовавшуюся дыру, он покатился вниз и вылетел из канала прямиком в воду. Ему удалось быстро добраться до берега, где он немного отдышался. У ворот Багдахура уже стояли синие машины Золотого пути, а из самой крепости слышалась стрельба, чьи-то крики и взрывы. «Работают. Молодцы, успели быстро», — думает он. — «Но Бхадра и заложницы ещё внутри. Сначала нужно достать Пола, затем вывести их».       Он поднялся к мосту и перебежал через него. Перепрыгнув одну из машин, он проехался по её капоту и прошёл через взорванные ворота. Внутри шло ожесточённое сражение, он, можно сказать, был не особо приметной фигурой. Это позволило ему быстро подняться к главному входу в крепость.       Внутри некогда весёлые богачи уже жались по углам, плакали и вскрикивали от каждого выстрела. Аджаю удалось убить троих солдат, которые кинулись на него, всех — одним кукри. Они ждали его, зная, что он придёт, но явно не ожидали встретить такое серьезное сопротивление. «Где Пол?!» — Аджай притулился к столбу с сингалкой. Среди лиц врагов и соратников пытался узнать свою цель. Поняв, что продолжаться так больше не может, он достал рацию и связался с главнокомандующей: – Арандхати, от постов поступали какие-то сведения? Де Плёр выезжал из крепости? Вскоре послышался очень чёткий ответ: – Я стою у ёбаного пулемёта! Если бы эта мразь попробовала сбежать, я бы продырявила ему яйца! Ни убавить, ни прибавить.       Он осматривался ровно до того момента, как сверху послышался громкий свист. Он резко поднял голову и увидел над собой искренне улыбающегося Пола. Тот крикнул ему: – Наряд где-то потерял?       Аджай посмотрел вниз и раздраженно стянул с себя обмотавшуюся вокруг талии шаль. Пол за это время успел скрыться, и Гейл ринулся к ступенькам, ведущим на второй этаж в правой части крепости. Там его встретили гвардеец, которого Аджай с грацией цапли перекинул через ограждение и тот упал на спину на ступеньки.       Он быстро осмотрелся и побежал к носу Багдахура, где стояла пушка, но тут услышал чей-то знакомый голос, совсем рядом. Его заглушали крики и стрельба. До него дошло, что этот голос исходил из рации. Он достал её и сказал: – Я на связи. Повторите! – Уезжай из Багдахура, немедленно, — Амита буквально срывала себе глотку от крика, Гейл не ожидал такого. — Ты нужен нам здесь, прямо сейчас! – Я ещё не убил де Плёра. И как же Бхадра?.. – Она справится! О Поле потом будем беспокоиться. Едь в Тренировочный лагерь Шанат, сейчас же!       Она никогда ещё не кричала так зло и громко. Аджай понял, что сейчас не до шуток.       Аджай выбрался из крепости, занял первую попавшуюся машину и поехал, а тем временем, за дверью красной комнаты, где сидели заложницы и Бхадра, происходила настоящая драма. Амита связалась с Бхадрой и сказала ей: – Бхадра, настало твоё время проявить себя. – А… А как же Аджай? – У нас здесь огромная проблема, он нужен нам самим. Теперь всё в твоих руках. Слушай меня внимательно: мы послали к вам грузовик. Тебе нужно вывести всех девочек наружу. Только не иди через главные ворота, там бойня! Проведи через запасной выход. Ты знаешь, где он находится. Ты справишься.       Она отключается и Бхадра садится на лавку, пытаясь осознать, что к чему. Она тратит на это около десяти секунд, но потом напуганные взгляды заложниц заставляют её взять себя в руки. – Так… Вы все, — она встаёт с места, — я… т-там бой, поэтому будет сложно выбраться, но здесь есть з-запасной выход. Мы с вами выйдем сейчас через эту дверь, — она указывает на красную, — и прокрадемся к пещере. Там небольшой выступ, но это не беда. Следуйте за мной и вернетесь к своим семьям.       Она пыталась звучать строго, но запинки выдавали её с потрохами. Впрочем, у её компаньонш не было выбора.       Бхадра приказала им снять с себя шали и всю лишнюю ткань, так как она может за что-то зацепиться или запутаться. Затем она приоткрыла дверь и проверила, есть ли снаружи охрана, но единственный их охранник лежал на земле мёртвым. Лежал он так, что преграждал путь, но Бхадре удалось его отодвинуть и открыть дверь. – Идите пригнувшись!       Пещера находилась совсем рядом, так что их никто особо не заметил. В пещере у выступа Бхадра повернулась к ним и пересчитала всех. Все на месте, но проблема — нужно как-то взобраться наверх, а никто из них не был таким высоким. Она задумывается, и идея быстро приходит ей в голову: она скрепляет руки вместе и кивает: – Я вас подсажу, потом вы меня за руки поднимете, поняли?       Так и произошло. Пока они взбирались, Бхадра объясняла дальнейший план действий: – Вам нужно будет плыть через озеро. На той стороне вы увидите грузовик, возле которого будут стоять люди в синей форме, это наши. Они отвезут вас домой. Запомните — синяя форма!       Когда все четыре заложницы оказываются наверху, Бхадра прыгает и цепляется руками за край, пытается поднять себя, но внезапно чувствует, как кто-то хватает её за ногу и резко дёргает назад. Она падает всем телом вниз, ударяясь подбородком, и оборачивается. За ногу её держал Пол. Он всё ещё улыбался, когда говорил ей: – Куда же ты так рано? Не боишься пропустить сладкий стол?       На месте Аджай буквально вылетел из машины, даже не заглушив мотора. Он пробежался по мостику к зданию, где расположился Золотой путь. Он чуть было не вынес дверь, когда ворвался внутрь. Внутри было несколько солдат, Амита, что стояла посреди комнаты и прижимала к уху рацию, и Сабал, находившийся возле двери. Все без исключения были страшно злы и напряжены. – Я здесь! Что происходит? Амита? – Мост, — Сабал отвечает за неё. — Они прорвались на мост. Это была ловушка, брат.       Гейл провёл его взглядом, не понимая, что он имеет ввиду. Тогда солдатша вырвалась вперёд и отрапортовала: – Это была подстава, чтобы мы выложили все свои силы в Багдахуре и не смогли защитить мост, который остался без охраны. Они обманули нас! Они хотят отнять у нас проход на Север!       Сначала Аджай не смог осознать весь масштаб проблемы, которая открылась перед ними, но потом нервы сдавили ему шею и его начало тошнить. – Я… Я поеду на мост… – Именно потому мы тебя и позвали! — сказала солдатша, но тут же поникла. — Но пока ты ехал…       Он удержался на ногах и выдавил из себя единственный вопрос, на который был способен: – Что с девочками? – Они добрались до грузовика, — говорит Сабал, — но наши насчитали четыре из пяти. – …Где Бхадра?       Одна только мысль о том, что она осталась там, одна, посреди бойни и с де Плёром, довела Аджая до того, что его ноги подкосились. Сабал подхватил его и поставил обратно. – Держись. Она жива. Мы это точно знаем. Жива, но Пол схватил её и теперь угрожает нам. – Ну и что нам делать?! – Мы пытаемся разобраться. Сами узнали об этом за минуту до твоего приезда.       Аджай встал на ноги и посмотрел на Амиту. Та смотрела ему просто в глаза, выглядела грозно, но пот, лившийся с неё, выдавал её с головой. – Я не думал, что ты правда клюнешь, — донеслось из рации. Хармон звучал очень довольно. — Совет — проведите чистку. У вас наших шпионов много больше, чем тараканов в казармах. Сначала мы хотели просто заработать, но потом узнали о вашей затее и план родился сам собой! – Чего ты хочешь, Пол? — прошипела она. – Я? Ничего. Я уже сделал всё, что хотел. Даже с Аджаем неплохо поболтали. Он же возле вас сейчас, да? Небось винит себя, что не остался. Передай ему, что девочка в порядке, только плачет постоянно… – Отпусти меня, — Аджай стал вырываться из рук Сабала, — отпусти, блять. Я его достану! – Успокойся, Аджай, возьми себя в руки! Мы уже работаем над этим! Туда уже гвардейцы прибыли, тебя там только не хватало. Ты нужен на мосту! – Отпусти! – Ладно, — Пол вздохнул, — я с тобой не потому говорю. Девчонка нас не интересует, мы её держим только потому, что она интересует тебя. Впрочем, думаю, тебе лучше поговорить со своей заказчицей.       Послышался какой-то шепот, затем смех, кто-то взвыл на заднем плане и в трубке послышался новый голос: – Здравствуй, — сказала Юма.       Её тон словно током прошёлся по всем присутствующим, в первую очередь по Амите. Но на лице её, помимо дикого напряжения, внезапно появилась улыбка. Из её горла вырвалось несколько смешков, и она нажала на кнопку связи: – …Не верю. Столько месяцев держать меня в пределах Банапура, травить, вынюхивать каждую деталь, чтобы в итоге напасть в самый неудобный момент. Не верю, сука, что я клюнула на это. – У меня нет никакого желания обмениваться любезностями с тобой. Я не сумасшедшая, убийство мелкой удовольствия мне не доставит, но у меня есть стержень и я не отступлю, как другие — я доведу дело до конца, если понадобится. Хочешь её обратно? Приезжай сюда. Сама, без кого бы то ни было. Увижу Гейла — можешь сразу попрощаться с ней. Увижу твоего ёбыря — можешь попрощаться с ним.       Амита ещё немного посмеялась, а после сжала рацию в руках и в сердцах кинула её об стену. Сабал отпустил Аджая и подошёл к ней. – Возьми себя в руки. – Это не честно, — шипит она. — Я даже сопротивление оказать не могу, я же с палкой хожу, — она подняла трость, демонстрируя её всем, но нога сильно затряслась и ей пришлось снова опереться о неё. — Она меня добьёт…       Он похлопал её по спине и тогда она перевела взгляд на него. Выпрямилась, посмотрела его в глаза и сказала: – Едь за Бхадрой. Я останусь здесь и попробую разобраться с мостом.       Тот даже ничего не сказал: кивнул, схватил кукри, лежавшее на тумбе, и вышел из помещения. Это был чем-то, что не нужно было ни обсуждать, ни обдумывать. Аджаю было тяжко, но он знал, что другого выхода просто нет. Амита устало выдыхает и протягивает руку к лежащей на полу рации. Солдат поднимает её и передаёт ей. Она смотрит на неё несколько секунд и начинает отдавать приказы находящимся на месте командирам: – Отзовите хотя бы пять машин от Багдахура и отправьте на мост. Мы так просто не сдадимся.       Те кивают и уже начинают связываться со своими. Амита подходит к Аджаю и говорит: – Ты их поведёшь.       Он кивает. Всё опять пришло в действие, но ненадолго: через буквально полминуты в помещение вваливается солдат, весь забрызганный кровью — и чужой, и своей. Он падает на пол, прокашливается и выдавливает из себя: – Мо-о-ост…       К нему подскакивают двое и приподнимают над полом. Амита нагибается к нему и спрашивает: – Ты откуда? – Мо-ост… — стонет он.       Амита поворачивает его к себе боком и смотрит на нашивки. Этот — один из немногих, кто остался сторожить Королевский мост. Их там было так мало, что, можно сказать, они стояли там для декора. Но почему этот вернулся, а не сражается? – В чём дело? – Мост… — он кашляет, — …они уже там. Наши… Кх-х… Все… Убиты… Им… Открыли ворота с… Севера…       Он теряет сознание, а окружающие опускают руки и переглядываются. Все в шоке. Амита прошипела что-то и подскочила на ноги: – Всё. Мост потерян. Они смогли открыть ворота. Сука… Отзывайте солдат пусть едут в крепость Нур! Хоть её отобьем. Кто остался на мосту? – Почти всех наших уже перебили. На связь выходит только капитан Неру. – Уткарш жив… Но долго он не протянет. Зачем он остался? Оборона уже бессмысленна. – Его могут держать в заложниках! – Я думала, что тебя ещё можно было отправить, — обращается к Аджаю, — но теперь…       Пару мгновений молчания и он делает шаг в её сторону. – …теперь это бессмысленно. – Я за ним поеду, — говорит он, и Амита смотрит на него так, словно он предложил ей спрыгнуть с крыши: – Куда ты поедешь? На захваченную гвардейцами территорию? Нам не отбить мост… – Я хотя бы спасу Уткарша, — он повернулся и зашагал в сторону двери. Она кричала ему вдогонку: – Мы все в курсе, что ты способный, но избавь меня от своего благородства! Там полчища солдат Пэйгана! Ни один адекватный с тобой туда не поедет, а один ты ни секунды не продержишься! – …Уверен, он бы сделал то же самое для меня, — отвечает он. — И да — есть у меня на примете несколько идиотов…       Вырвавшись на улицу, где все активизировались по новой, он вытаскивает рацию и связывается со старым другом: – Хёрк! Мне нужен водитель! – А мне бы закуси сейчас… – Мне не до шуток. Уткарш попал в плен. Его ещё можно спасти, но мне нужно хотя бы несколько людей с собой. Мои заняты. – Окей, брат, но предупреждаю, я набуханный! – Ты так только лучше водишь. Скажи мне, тебе не попадались Йоги и Реджи? – А? А ты откуда знаешь?! – Они с тобой? – Ну да. Они приехали ко мне на винокурню, сказали, что не могут вернуться к себе домой, потому что там какая-то жесть произошла, вот мы и засели здесь! – Это сейчас неважно. Бери их в охапку, кидай в машину и дуй на Шанат. Оттуда поедем на мост. И возьми машину с пушкой — наши друзья поедут с ней в кузове…       До Шаната Аджай добрался на квадроцикле, там его подобрал Хёрк, и они поехали прямиком к мосту. Аджай открыл заднее окно, чтобы объяснить перепуганным Йоги с Реджи, а также сидящему за рулём Хёрку их задачу в этой поистине самоубийственной миссии: – Слушайте внимательно: вы трое должны будете отвлечь внимание Армии на себя. Хёрк водит, вы можете кидать Молотовы и гранаты, стрелять из пулемёта, что угодно делайте, главное — не убейтесь. Отвлеките их, я доберусь до Уткарша, вытащу его, и мы выйдем к вам. Справитесь — я вам эту винокурню выкуплю. – А сколько времени это займет?! – Минут десять-пятнадцать, мне больше не нужно. – Ну, ради самогона мы и не такое делали… — Реджи неуверенно пожал плечами. – Не напоминай про коров. Но ты сам-то не подохни! — крикнул Йоги. – Как-нибудь справлюсь… — кивнул Аджай.       Уже когда он ехали вверх по дороге и в лобовом стекле виднелся сам мост, пресловутая рация издала неприятные уху помехи. Сегодня этот звук не предвещал ничего хорошего. Из неё зазвучал голос де Плёра. – Аджай, друг! Ты торопишься жить! На кой черт тебе туда ехать? Сворачивай. Едь в Варшакот, там тебя уже все ждут.       Аджая охватил ещё больший гнев, он подключился и крикнул: – Пошёл нахуй! – Красава! Отбей! — Хёрк протянул к нему руку, сжатую в кулак и Аджай отбил. Йоги с Реджи победно заулюлюкали, хотя радоваться было рано.       Уже когда они ехали по мосту, по ним открыли стрельбу, но это было скорее предупреждающие выстрелы, чем откровенно сопротивление. Аджай открыл дверь и на ходу вывалился из машины, а Хёрк проехал прямиком в распахнутые ворота на территорию блокпоста, сопровождая это громким: – Посторонись, едет олух из штата Монтана-а-а!       Изнутри послышались взрывы и выстрелы. Аджай подпрыгнул и перелез через забор. Пока солдаты Армии короля отвлеклись на его друзей, он перебежал по стороне ограждения к штабу. Это было то самое место, где они встречались с Неру неделю назад. Он вскарабкался по каменным выступам и прошёл мимо пушки, когда за его спиной пронеслась машина Хёрка, в кузове которой беспрерывно орали Йоги и Реджи, сопровождаемые выстрелами и взрывом гранат. За ними погнались с двадцать солдат, некоторые на машинах. Гейл кивнул — план работает.       Он прокрался к двери штаба, открыл её и проник внутрь. Внутри никого не было. Он нервно сглотнул и достал пистолет, начал медленно, не издавая лишнего шума, подниматься на второй этаж.       Было темно: двери, окна — всё было заперто наглухо. «Он забаррикадировался?»       Уже пройдя наверх, он осматривается, слышит скрип сзади и поворачивается туда, откуда послышался звук. В темноте вырисовывался силуэт. Он протянул руку к стене и нажал на включатель. Помещение осветилось и перед ним предстал Уткарш, сидевший на столе и смотревший на Гейла с лёгким удивлением. Возле него никого не было, он был один. Удивление быстро сошло с его лица, и он сказал: – Ах, это ты. Всё-таки пришёл. – Блять, ты живой… — Аджай выдохнул и опустил оружие. — Я сюда мчался, как дурной.       Он прошёлся к нему, кинул пистолет на стол и потянулся к нему, чтобы обнять, но тот слез с него и сделал несколько шагов назад. Гейл удивился. – Не делай это сложнее. Аджай нахмурился. – Это ты здесь всё осложняешь. Какого хера ты здесь забыл? Мост захвачен, всё, его не отбить. Я только за тобой и приехал. Бери оружие и убираемся отсюда, немедленно! – Нет-нет… — он помахал руками перед собой, сдержанно улыбаясь, — мне идти некуда. Я уже там, где должен был быть.       Его собеседник обдумывает сказанное им, но всё ещё не понимает. – Это не смешно, Ута. Не надо меня пугать. – Я не шучу. – Ты… Ты вообще о чём? Что ты несёшь?       У них не было времени на долгие разговоры, потому Гейла раздражали загадки, которыми выражался Неру. Тот развёл руками и сказал: – Это я открыл им ворота.       Как только до Аджая доходит смысл услышанного, он чувствует себя так, будто осознание камнем ударяет его по голове. Ограничение по времени забывается, оно просто перестаёт существовать. Аджай чувствует, как ноги начинают дрожать и горло сдавливает невидимой верёвкой, — или это тошнота подступает, — он делает пару шагов назад, опирается о стол. Он ничего ему не говорит.       Впрочем, ощущение такое, будто говорить нечего.       Уткарш следит за каждым его движением, и каждое оно постепенно выводит его из себя. Ему не нравилось то, как Гейл реагировал. Не потому, что его это расстраивало, наоборот — сильно раздражало. – Что? Никаких вопросов не будет? Ничего не спросишь, Гейл?       Тот пытался прийти в себя: ему казалось, что, если он и попытается издать какой-то звук, он выйдет у него тихим и непонятным, как из расстроенной скрипки. Шок держал его на коротком поводке. Неру это не устраивало. Он подошёл к нему и нагнулся к его лицу: – Не надо так себя вести. Это ни к чему сейчас, понял? Вообще ни к чему. – От-тойди, — Аджай резко отрывается от стола и отпихивает его. Его голос дрожит.       Они смотрят друг другу в глаза. Уткарш был собранным, он знал, что когда-то этот день наступит, и он спланировал его до самых мелочей. Реакция Аджая вызывала в нём злость, но вовсе не удивляла. – «Отойди». Ты мне сказал «Отойди»? — он говорит это слово так, словно лает. — Заткни пасть! Не тебе меня судить! Я и не ожидал, что ты поймёшь. Тебе почти тридцатник, а ведёшь ты себя, как ребёнок. Меня это всё затрахало… так что слушай сюда: сейчас будут говорить взрослые. Усёк?!       Аджай никогда не видел его таким злым. Напряжение в комнате было таким густым, что его можно было разрезать тупым ножом. – Думаешь, я это просто так сделал? Нет, нет… Вовсе нет. Я столько лет работал на Золотой путь, что уже не помню, когда начал… И за это время я натерпелся дерьма. Я устал, Аджай. Как это можно не понять? Эта страна в руинах. Что с той стороны, что с этой — сумасшедшие и чокнутые террористы. Ты веришь в Сабала? Ты веришь в Амиту? Может, в Пэйгана? Какая разница… Мы уже всё утратили. И я устал притворяться, будто верю, что эта война скоро кончится. Я устал говорить об этом своей дочке. Врать ей в глаза, прекрасно понимая, что она не кончится никогда: сдохнет Пэйган — Сабал и Амита начнут бойню за трон. Один из них займёт трон — непременно начнётся та же чернуха, что и при Мине. Это всё просто не имеет никакого смысла!       Его голос звучал, как раскаты грома в облаках или шторм в море, что окатывал Аджая грязными большими волнами. На нём даже оставались капли от неё — капли холодного пота, которые катились по его лбу и спине. Он только слушал, не издавая ни звука. – …Какой смысл бороться против Мина и его прихвостней, если даже Аджай, сука, Гейл, сын Мохана Гейла, с ними чуть ли не за ручку ходит! Когда де Плёр связался со мной, я столько нового про тебя узнал, Аджай, — на его лице вырисовалось чистое отвращение, — нам говорили, что Пол просто смог сбежать от тебя, но это ведь было не так, верно? Ты его отпустил. Ты повёз его в аэропорт.       Аджай закрыл глаза. Волны разбивались о него, как о камень. Он так и знал — однажды он поплатится за этот выбор. – Он рассказал мне об этом, и я подумал: «Какая же ты двуличная мразь. Как ты мог помочь ему, а потом ещё и принять его помощь?» Но скоро до меня дошло — ты не мразь, ты просто идиот. Конченный идиот, зато сильный и, видимо, в пятку целованный, раз всё ещё живой. Без тебя мы бы не добрались так далеко. Но, сука-ирония, всего этого, — он замахал руками, — ничего бы не было, если бы не ты. Словно дать револьвер Магнум группе сумасшедших, которые перекидывают его по рукам, как горячую картошку — наших лидеров иначе и не назовёшь. Ты просто кукла в руках знающих людей, но очень сильная кукла. – Зато Сабал жив. Он отпустил его, потому… — говорит он и тут же слышит, как бутылка разбивается о стену за его спиной. Это заставляет его вздрогнуть и прикрыть глаза. – Ах, какая радость-то! — Неру мгновенно оказывается рядом и хватает его за затылок, давит на него, чтобы тот слегка пригнулся. — Отпустил импульсивного мечтателя без капли мозга в башке, зато с мундиром, залитым чужой кровью. Сегодня и его подруга получит своё — у меня от неё мурашки по коже, а ты хочешь привести её к власти. Она же сраная тиранша, это видно уже сейчас! Дружок её не лучше, но им легко манипулировать… Как и тобой.       Он отталкивает его и Аджай въезжает бедром в стол. Его голова кипит, шок медленно перетекает в панику, и ни одно из этих состояний не способствует тому, чтобы он хоть как-то сориентировался в ситуации. Взгляд был направлен в одну точку — угол комнаты. Периферическим зрением он заметил, что Уткарш приблизил своё лицо к его и всматривался ему в зрачки. Аджай боялся смотреть на него, потому повернул голову в сторону закрытого окна. – Боишься меня? Конечно. Я ведь сильнее тебя. И яйца у меня есть, и голова на плечах. Я бы никогда не довёл до такого, если бы не узнал о твоих тёрках с Полом. И эти… Звонки… Разговоры с Пэйганом… Ты в своём уме был, когда разговаривал с ним? Ты думаешь, это нормально? Это, блять, игрушки для тебя?       Он плюёт ему в лицо. Тот вздрагивает от этого. Он ожидал удара — ему жутко это понимать. – Хватит трястись, будто ты здесь жертва, — он пихает его в плечо. — Жертва здесь я. Мне пришлось сделать тяжкий выбор, но чтоб мне провалиться, если я скажу, что жалею об этом. Я сделал это не ради себя, а ради своей семьи, понимаешь? Я договорился с де Плёром — он вывезет их, когда поедет к своей семье обратно в штаты. Они смогут начать новую жизнь, подальше от…       На этом моменте Аджай перестал его слушать. Вместо различимой речи в его ушах звучал лишь писк, нарастающий с каждой секундой. Он ощутил, как волны, стремившиеся разрушить, на деле обтесали и заострили его. Вена на его лбу надулась, когда он медленно повернулся к Уткаршу и спросил: – Ты договорился с де Плёром? Ты ему доверился? – Убери этот взгляд, твоя злость здесь ни к чему. Да, мы с ним заключили сделку. Я воевал, чтобы они жили мирно — но этого не будет, пока они живут на этой земле, загаженной всем этим религиозным дерьмом и кровью невинных. Единственное, что ты мне показал, Аджай, так это то, что Пол исполняет обещания. Мне не нравится Сабал, но факт есть факт — он отпустил его только, чтобы отблагодарить тебя. Я даю ему не мало — целый Север и сам мост, так что мне переживать не о чем. Зато тебе — есть…       Аджай дослушивает его и хватается за голову. Он начинает громко материться и ходить по комнате из стороны в сторону. Ему кажется, что его голова сейчас взорвётся, а Неру теряется, не зная, как реагировать на это. – Тупой идиот, — Аджай стонет, — ты тупой идиот… «Отблагодарить меня», в том то и дело, долбоёб, что это я! Хармон не просто мне так «Спасибо» передал, он и перед Мином выслуживается! Ты хотя бы слышал, что он сделал с семьей Нур?! Ты ублюдок, он же их всех убьет! – Закрой свою пасть!       Неру ринулся к нему, но Аджай увернулся и влетел спиной в стену, от неё прошёл к тому же столу, у которого раньше покорно выслушивал оскорбления Уткарша, скованный страхом. Сейчас страха перед ним у него нет, его заменил гнев, но Аджай опасался того, что ему придётся сделать, чтобы защитить себя. Сама мысль об этом сдавливала его груди тысячью руками, разделывала её на части и болезненно сжимала сердце. Неру продолжал свою тираду: – Ты ничего не знаешь о жизни! Ты ничего не знаешь о Кирате! Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о моей семье, и при этом что-то решаешь, а эти бедные люди, мой народ, прислушивается к тебе. У них нет никакого другого авторитета и никто из них не видит, что всё, на что ты действительно годен, это убивать по чужой указке и ноги раздвигать — ох, этого у тебя не отнять, — он поднял руку и указал на него, стыдил его. — Солдат из тебя не очень, но сосёшь ты и впрямь хорошо.       Аджай оскалился, как дикое животное. Перед ним был враг, предатель, не заслуживавший право на жизнь, но и он, и его противник понимали… – Чего напрягся? Ты же знаешь, что не будешь сопротивляться, если я на тебя кинусь. Я тебя знаю, как облупленного — ты меня не убьешь. Как ты посмотришь в глаза Кире, если убьешь меня? Если убьешь папу? – …Я не буду этого делать, если ты тоже не будешь. Я тебя отпущу. Просто… Уйди. – Нет-нет, — он помотал головой, — ты никуда не пойдёшь. Какой смысл сдавать Мину мост и при этом оставлять тебя в живых? За собой ты несёшь лишь проблемы и несчастья. Ты никогда не должен был приезжать сюда, и не приехал бы, если бы не твоя мать. Я исправлю её ошибку. – Я предупреждаю тебя, — он повысил голос, — я выйду отсюда, понял? С тобой или без тебя. Убить тебя у меня рука не поднимется, но, если кинешься — сделаю инвалидом. – Уверен? — он делает шаг вперёд. Он бросает ему вызов.       Они стоят друг напротив друга ещё несколько секунд. Это время наполнено тяжелым дыханием, запахом пота и переглядываний. Уткарш дёргает рукой в сторону кобуры, но это лишь обманка, чтобы подлить масла в огонь — он улыбается. Ему нравится то, как Гейл трясётся перед ним от страха. Сейчас, во всём Кирате не было такого человека, кроме Неру, кого бы знаменитый Гейл не смог бы убить. Это было чистым наслаждением, но и оно не могло длиться вечно.       Аджай ожидал, что тот достанет оружие и начнёт стрелять, потом уже поглядывал в сторону выхода — его собственный пистолет остался где-то в стороне. Но вместо того Уткарш резко подскочил к нему и сцепил руки на его шее. Аджай начал упираться ногами о пол, хватать его за лицо и пытаться давить на глаза, что его убийце совсем не понравилось, потому он долбанул его затылком о стол и навалился всей массой, лишь бы его жертва не могла сделать ни единого вдоха. И у него это с успехом получалось.       Стол скрипел под весом их тел, грозясь развалиться. Кричать было бессмысленно — снаружи слишком шумно, чтобы кто-то услышал его крики. Помимо того, единственное, что могло протиснуться из горла наружу, было лишь неразборчивое кряхтение. Убийца навалился на него всем телом, сдавив руки на шее подобно тискам, буквально выдавливая жизнь из его тела.       Аджай мотал головой в стороны — хуже всего было смотреть в глаза своего убийцы, от этого сил не прибавлялось. Это было унизительно и больно, не только физически, но и морально. Когда он повернул голову вправо, на глаза ему попался пистолет, брошенный им на стол, когда он только пришел. Ради спасения он сделает что угодно, но… «Как? Как убить Уткарша? Это же Уткарш… Моя семья», — всё лицо залило красным от напряжения. Он ощутил себя неимоверно слабым.       Ему редко приходилось терпеть унижения или боль. Одним из таких моментов был тот раз, когда его схватили приспешники Ялунга. Или тот раз, что был так давно, что почти забылся: его тягали по земле на верёвке, обвязанной вокруг шеи, а после выставили на бой с яком. Он посмотрел на Уткарша: в глазах от слёз уже всё начало мутнеть, но он видел очертания его лица — лица убийцы. Его убийцы. Он смотрел на него и знал, что не хочет заканчивать всё так. Совсем не хочет. «Я не смогу этого сделать», — подумал он, протянул руку вправо и схватил пистолет.       Не сможет — растяжимое понятие. Любящий Уткарша человек не смог бы убить его, но Аджай Гейл, сын Ишвари Гейл… Этот не собирался сдаваться так просто.       Первым выстрелом он промахивается, случайно спуская курок у его уха. Это заставляет его скорчиться, ведь его оглушает, но страдать ему приходится недолго — второй раз Аджай попадает в цель. Кровь забрызгивает его лицо мелкими точками, словно веснушки, проснувшиеся при свете солнца. Хватка Уткарша ослабевает, и он падает на него безжизненной тушей. Аджай тут же спихивает его с себя. То месиво, в которое превратилось лицо Неру, он видел лишь в тот раз, когда подорвалась та женщина из бункера. Вот уж действительно — всё циклично. Но в его голову не приходят такие высокие мысли: она пуста и безжизненна, как и труп, лежащий на полу рядом с ним.       Тем временем Хёрк въезжал в ворота уже пятый раз: с каждым разом им удавалось привлекать к себе всё больше солдат. Гвардейцы не вступали с ними в бой, проводя обыски на складах в поисках любой информации, которая может заинтересовать начальство, один из таких складов ещё и тушить приходилось — он загорелся после пяти коктейлей Молотова, которыми Реджи закидал снайпера. Никакой угрозы Хёрк с его компанией не представляли, так что за ними посылали разве что мелких солдатиков Армии, и ещё должно было подключиться мощное подкрепление, чтобы отбить всем желание въезжать на мост.       Йоги первым заметил Аджая, который вышел из здания, и постучал Хёрку по окну, чтобы тот обратил внимание. Он остановился, и Аджай быстро залез на пассажирское сидение, после чего Хёрк сдал назад. – Ну наконец-то! Мы думали, ты сдох! — крикнул Реджи. – Валим отсюда! — поддакнул ему Йоги. – Непременно, чуваки, но Аджай, где твой друг? — спросил Хёрк.       Тот выглядел на удивление спокойно для человека, у которого лицо было забрызгано кровью. Несколько капель даже попали ему в глаза, отчего они начали раздражаться ещё сильнее. – Он умер. – Твою ж мать… Отстойно, — Хёрк переключил передачи, — ладно, сейчас надо выбраться отсюда. – Стой.       Аджай схватил его за руку, лежавшую на руле. – А? Братан, ты чего? – Мы поедем на Север. – Куда?! — раздалось из кузова. — Ты с коровы рухнул?! Да нас же разнесут, если мы ещё раз туда заедем! – Вы здесь выкосили минимум половину. Им понадобится время, чтобы прибыло подкрепление, и ворота они до сих пор не закрыли. На Севере есть женщина, которую Пол повесит, если мы ей не поможем. Я не спрашиваю, чего вы хотите — я просто знаю, что мы ещё можем успеть. Я уже проворачивал подобное. Не с мостом, конечно, но разницы нет. Хёрк, ты меня понял?       Тот постучал пальцами по рулю, выдохнул и хмыкнул. – Мы с тобой и не таким занимались, брат. Обезьяньи идолы благословили нас на это дело, как и мой батя-республиканец, и мы не можем их подвести! – Тогда вези нас… Вези нас на Север. – Сука, ну неужели нам настолько нужен самогон, чтобы… — голоса Йоги с Реджи заглушил рёв двигателя. Машина сорвалась с места и помчалась прямиком в сторону ворот. – Ты будешь здесь с девчонкой?       Пол кинул рацию на лавку. Юма, сидевшая рядом, кивнула и ответила: – Да. Едь. Я сама разберусь. – Мин хотел сегодня встретиться. Когда увидишь его, передай, что я буду в Варшакоте к назначенному времени. Сегодня ещё нужно заехать в Город боли. – Передам. Проваливай.       В крепости всё ещё шел бой, который перешёл в стадию перестрелки. Всех самых яростных уже перебили, остались умные, терпеливые и удачливые — оттого воцарился относительный порядок. Выстроили баррикады, — из нутра крепости и со дворца, — и перестреливались.       Они же находились на втором этаже крепости, возле её «носа». Бхадра тихо сидела в стороне, сложив руки на колени и слегка пригнувшись, стараясь быть как можно более неприметной. Юма ходила взад-вперёд, не подходя слишком близко к «носу», чтобы её не могли достать снайперы. Она периодически поглядывала на заложницу и один раз остановилась возле неё. – Ты здесь не причём. Удобный повод. Будешь слушаться — ни я, ни мои люди тебя не тронут. Услышала? — она щёлкнула у неё перед лицом, привлекая её внимание, но та лишь сильнее зажалась. – Я вас поняла… — тихо ответила. – Тогда перестань уже ныть. Ты не даешь мне сосредоточиться.       Кроме них здесь были лишь трупы, и те находились в задней части второго этажа. Вся охрана Юмы противостояла Золотому пути, но та вовсе не переживала из-за их отсутствия. «Это Пэйгана можно напугать тем, что всех его болванчиков рядом нет. Я — воительница, одна из калинагов, я могу защитить не только себя, но и любого, кого захочу».       Помимо этого, мысли её занимало то, как она будет проводить арест Амиты и последующий за ним допрос. Она не планировала затягивать с этим, его спокойно можно было провести на Юге, и она уже заприметила себе одно место.       Впрочем, её планы слегка изменились, когда поступило сообщение о том, что вместо долгожданной Бхирабаты прибыл Сабал. Тем не менее, она приказала его впустить — она не блефовала, когда угрожала убить его. «Хуже выстрела в спину может быть только скверна невежества, которой пропитана эта земля. Пусть и мои солдаты, и её, посмотрят и усвоят, что значит — идти против того, кто сильнее».       Вскоре Юма уже видит, как он поднимается вверх по лестнице. Она смотрит ему прямо в глаза, не отводя их и не моргая. В последнюю их встречу она жаждала выдавить их, просто за ненадобностью — ведь считала, что он слеп. Она улыбается, демонстрируя зубы, скалясь подобно тигрице, чьи глаза светятся огнём в темноте диких джунглей. – Я так и знала, что она отправит именно тебя, — она облизывает клыки. — Пришёл поиграть в воина? Вперёд, я не против. Но пользоваться будем моими игрушками.       Не оборачиваясь, она пихает локтем крышку ящика, что стоит позади неё, достаёт оттуда кукри и кидает к его ногам. Сабал смотрит на пистолет в своих руках и кидает его через изгородь, на первый этаж. Резкий звук удара о пол вызывает новую волну перестрелок. Он не обращает взгляда на кукри, что кинула ему Лау, вытаскивая свой собственный. Юма хмыкает и достаёт ещё один из ящика, уже для себя. – Победишь — заберешь её, — она кивает на Бхадру. — Проиграешь — я убью тебя и оставлю её себе. Будет ухаживать за моими зверушками. Но, что бы ты ни сделал, Амита в любом случае ответит за свои преступления. – Ты будешь визжать мольбы о пощаде, когда я буду отрезать тебе голову, демон. – Одним больше, одним меньше, — она разминает плечи несколько секунд, а после бросается в атаку.       Когда в бою сталкиваются два человека с железной волей, непременно услышишь лязг железа и увидишь искры. На сей раз лязг исходил от кукри, ударяющихся друг об друга, а искры летели из их глаз. Юме удалось нанести ему несколько ранений, а кукри Сабала так и не смог рассечь её кожи, лишь изрядно потрепать мундир. Она явно побеждала, и Бхадру это сильно тревожило. Она боялась не за себя — она боялась за Сабала.       Они не обращали на неё никакого внимания, так что ей удалось сойти с места и пройти к лавкам. Там она, через раз оглядываясь, достала рацию, которую оставил де Плёр, и вышла на канал связи Золотого пути. – Амита, ответь! – Бхадра? — прозвучало через пару мгновений. — Ты в порядке? Уже выбралась? – Мы ещё в крепости. Юма сражается с Сабалом, он проигрывает. Амита, она его убьет! Пожалуйста, помоги! – Чёрт вас всех возьми, как я ему помогу?! — она повысила голос и Бхадра испуганно обернулась, проверяя, не заметил ли этого кто-то. — Я из кожи вон лезу, чтобы всех скоординировать! Почему бы тебе ему не помочь?! – Но я не знаю, что мне делать… Что я могу сделать? Она ведь в разы сильнее меня! – Конечно ты не знаешь! — она тяжко вздохнула. — Потому, что предпочла моей помощи ту роль, которую он тебе и присвоил — безвольной жертвы. А теперь он расплачивается за свою глупость. Чёртов идиот! Вот что мне теперь делать? Ответь мне!       Ещё до того, как она договаривает, рация летит вниз на ступеньки, что ведут ко входу внутрь крепости.       Тем временем в Тренировочном лагере Амита не находила себе места. Она отчётливо понимала: крики и ругань ни к чему не приведут. Выход был лишь один — ехать в крепость и сдаваться. Юме не нужен Багдахур, она там лишь потому, что ждёт её, Амиту. Как только она сдастся, солдаты Армии и Гвардии покинут крепость. Бхадра и Сабал ещё могут выжить. Чем дольше она сомневается, тем больше её солдат погибают в роковой Рагатаваде. – Даже не думай об этом! — сначала она не понимает, что это говорит ей не внутренний голос, а Ананд, одна из командирш. — Ты не можешь нормально ходить. Поедешь — вас обоих убьют. Не поддавайся на её провокации!       Её идеи были схожи с идеями, которые подсказывал Амите её внутренний голос. Это было логично. Это было правильно. Это было эффективно: если Сабал погибнет, не с кем будет больше спорить и не о чем переживать. Если с ним погибнет и Бхадра, то Кират лишится ещё одного ложного идола, и все наконец-то будут следовать логике, а не старым традициям, смысл и истоки которых позабыты давным-давно. Это было бы просто идеально. Но боль… Эта боль… Она была такой знакомой. – …Почему ты смеешься? Амита пытается подавить смех. – Прости. Нервы.       Эта боль… Она курсировала по её телу, культивируясь где-то внизу живота. Она когда-то уже переживала нечто подобное. Она помнила, что с ней сделал Кират, и сейчас он мучал её, напоминая об этой ночи. Эти мучения спазмами отдавались в руках и ногах, а также горле, но она не могла перестать хихикать. Она слишком долго сдерживала этот смех, и теперь он рвался наружу. Эта боль… Она её смешила.

«В чём смысл эффективности, без знания того, что правильно?»

      Она поднимает взгляд на Ананд. Та заворожённо смотрит на неё, будто не узнаёт. Амита убирает улыбку с лица и говорит ей совершенно серьёзным тоном: – Мне и у Аджая есть, чему поучиться, знаешь ли. Он поехал за Уткаршем, зная обо всех рисках, не сомневаясь ни минуты. Это ли не благородство? Это ли не храбрость? Я считаю, что мы с ним делим эти качества, но так ли это, если я оставлю Сабала там умирать? Или брошу Бхадру, которая не может за себя постоять… Боюсь я Юму или нет, это неправильно, — она выпрямляется. — Он надеется, что я приду. Глупо надеяться на других, но в этом весь Сабал. Оставить его там — предательство. Ей нужна я, а не он, он здесь не причём. Она его не получит, а меня — не сломает.       Она бьет обеими руками по столу, привлекая всеобщее внимание, и кричит: – Сабал в опасности! Но знаете, что?! Я его туда отправила, Я ЕГО ВАМ И ВЕРНУ! Толпа вздымает руки вверх и также кричит. – Сабал — древо, что дало разгореться нашей силе! Мы — огонь! Тирания Пэйгана — пепел, что останется после нашего похода ПР-Р-РОТИВ НЕГО!       Те вновь кричат, несколько поднимают оружие к верху. – ОНИ НАС НЕ ВОЗЬМУТ!       Солдаты закричали ещё раз. Их крики звучали как победоносные фанфары, посвященные победе, которая виднелась не за горами. Их охватила уверенность слона и воинственный дух тигра, а в телах их разгорался огонь, что делал их совершеннее, словно они были глиняными кувшинами, обжигаемыми в печи. Амиту заведомо нельзя было победить, ведь она прекрасно понимала, что именно нашла Юма. Она скалит зубы и говорит Ананд: – Вези меня в Багхадур.       В самой крепости бой продолжался. Сабал смог отобрать у противницы инициативу и сбил её с ног, когда они оказались у чанов с огнём. Деваться было некуда, сзади уже было два метра вниз, прямиком на роль мишени для продолжавших перестрелку солдат.       Лау смотрела на него исподлобья. Рукой она опёрлась о чан, собираясь встать, но Сабал направил кукри в её сторону. Она застыла на месте, не сводя с него глаз. Затем она ощутила, как огонь стал обжигать ей руку и у неё появилась идея. – Предлагаю немного подлить масла в огонь, — говорит она, засовывает руку прямо в пламя, быстро хватает собравшийся на дне пепел и кидает ему в лицо.       Сабал отступает, пытаясь протереть лицо, но Юма тут же подскакивает с места и вытаскивает инъектор из внутреннего кармана мундира. Она подбегает к нему и вонзает ему в плечо, а после толкает, отчего тот дезориентируется.       Когда он открывает глаза вокруг всё становится мутным, а затем и вовсе покрывается мраком, словно на глаза вылили смолу. Звуки выстрелов затихают, остается лишь голос — её голос.       Свет просачивается во тьму из невидимого источника. Он тусклый, но в ней можно различить Юму, словно стоящую в свете слабого прожектора. Её лица не видно, но он знает, что она улыбается: – Огонь… Есть жизнь и просветление. Кродха-агни, Сабал. Я давно хотела тебе рассказать о кое-чем важном, хотела увидеть твою реакцию — тебе понравится эта история…       Она исчезает и по обеим сторонам от него по очереди зажигаются чаны с огнём. Они освещают путь наверх. – Я немного и над твоим профилем поработала. Словно Агни, бог огня, ты порождал в людях веру и освещал им путь во тьме реальной и душевной. Так и было, но потом вмешался Мохан — он ослепил тебя подобно паразитам, что поселяются в глазах детей и откладывают там личинки. Он не помог тебе найти свой путь, о нет — направил по своему собственному. Ты воин, но воину нужны не только клыки, а ещё и разум. Это будет тебе жестоким посвящением.       Слышится вой духовых инструментов. После ступеньки осыпаются красным порошком, его так много, что он закрывает видимость на несколько мгновений. Когда он рассеивается, Сабал понимает, что на самом деле поднимается по горе трупов. – У него было хорошее чувство юмора. – Закрой рот! Ты ничего о нём не знаешь! — говорит он, поднимаясь всё выше. – Мы с ним ели за одним столом, о чём ты? Впрочем, злись — кродха-агни, Сабал. Он есть во всех нас.       Сабал доходит до вершины и на мгновение его ослепляет яркой вспышкой. После неё его обдаёт холодным ветром, а вокруг начинают петь птицы. Где-то вдалеке слышатся людские голоса. Он открывает глаза и понимает, что находится в Банапуре, но это лишь иллюзия, старое воспоминание. Он видит самого себя, хлопающего Аджая по плечу. – Так вышло, что ты был первым, кто запал ему в душу. Но, подобно тебе в прошлом, он лишь несчастный Сатьякама, что повстречал Агни на своём пути. Он искал отца, но вместо того набрёл на ложного идола в гурукуле под именем Банапур. В очередной раз я замечаю, что всё повторяется: ты ведь встретил Мохана там, верно? Каков был шанс того, что ты мог встретить Ишвари? Может, её любовь захватила бы тебя также, и всё было бы иначе. Кама-агни, Сабал. Хотя я бы сделала всё по-другому…       Что-то привлекает внимание призраков, и они оборачиваются. Люди бегут в обратную сторону от их взглядов, ведь к ним идут гвардейцы во главе с призраком Юмы. Она указывает рукой на их обоих, слышатся выстрелы, видение рассыпается. В ярком свете, исходящим сверху, видно, как ветер закручивает его песчинки и вихрем поднимает вверх, после чего всё вновь погружается во тьму, словно осколки воспоминаний закупоривают источник света. – Ты «любишь» Амиту, да? И сам не понимаешь суть этого слова? Ты ведь любишь не Амиту, о, нет, Амита давно умерла. Ты любишь в ней лишь те черты, что совпадают с чертами твоего идола, Мохана. Они похожи, верно? И ты сам это знаешь. Я и на тебя навела справки. Это было сделать намного легче — выяснилось, что дхами не слишком пекутся о сохранении тайн. Я знаю твой грязный секрет. – Мне нечего скрывать, — он чувствует ком в горле. – Лжец.       С обеих сторон, их тьмы, слышатся смешки. Призраки прошлого настигают его, насмехаются над ним. Он чувствует себя посрамлённым, но удерживает хмурое лицо и гордую осанку. – Я не стану рассказывать обо всём, только о том, что касается тебя, а я знаю много больше твоего. Преступления Мохана не закончились на военных. Он сделал то, что даже ты неспособен ему простить. Не говоря уже о том, как он использовал Ишвари ради своих целей. Он не любил её, ты в курсе? Просто манипулировал ею. Я имею ввиду, не то чтобы это было сложно устроить: они поженились, когда ему было двадцать один, а ей — тринадцать. Он пользовался её любовью в своих целях, ведь на самом деле любил только себя. Он даже отправил её к Пэйгану в наказание с собственным сыном на руках — разве это не ужасно? А там… Там она влюбилась снова.       Сабал ощущает что-то мягкое под ногами. Он смотрит и видит, что ступает по красным коврам, обрамлённым золотыми узорами. В конце пути он видит стол, за которым стоит Ишвари Гейл. Из тьмы возникает Пэйган. Он выглядел гораздо моложе того, каким он его помнил. Он подходит к ней, они о чём-то говорят, смеются. – Об их романе догадывались все, это не новость. Любовь натягивает шоры на глаза, и я могу это понять, но, когда она превращается в зависимость… Мне это чувство незнакомо, зато я видела того, чей дух она уничтожила. Скажи мне, если почувствовал дежавю: пропадает вкус к жизни, когда этого человека нет рядом, любые принципы отходят на задний план, ты прощаешь ему буквально всё… Это забавно, что я презирала Пэйгана за подобное, но никогда не видела, что он делал то же самое с Ишвари. Я вижу это и в тебе сейчас: ты любишь бескорыстно и подчиняешься до конца, но что Мохан, что Пэйган, что Амита — все трое используют это в своих целях. У каждого свой мотив: это власть, это контроль, это безопасность… Они стремятся вытеснить из твоей жизни всё, кроме них самих, ревнуют тебя даже к религии. Мне понадобилось много лет, чтобы понять, что Мин сделал со мной… Здесь мы с тобой равны. Такие себе современные Ишвари… Я могла бы откопать тебя из твоей ямы и показать тебе всю правду, но ты не тот Адам, которого я ищу — ты вряд ли оценишь эти старания. Помимо того, она тебя сломает. Подобно любимой женщине, она предаст тебя и вонзит острые когти в твои глаза, разрушив ту точную картину мира, к которой ты привык. Ты напоминаешь мне Ишвари. Она верила, что любит, и что любима. А потом вся идиллия кончилась.       Слышится громкий женский крик. Силуэты резко исчезают, а само видение начинает расплываться подобно воде, приобретая красный оттенок и стекая по стенам к его ногам. Он чувствует, как она капает ему на плечи, где застывает непосильной ношей на плечах, будто на него лился свинец. – Знай я заранее, чем это кончится, застрелила бы её, чтобы она не страдала и не заставляла страдать нас. Но тогда Пэйган бы убил меня. Удара-агни, — она держит урну с прахом, которая постепенно рассыпается у неё в руках. — «Я кравьяд — огонь погребального костра, я есть суть и познание. Благодаря моему теплу человек перерождается. Не создавайте себе кумиров, мои ученики, ведь любой бог, помимо всеведущего Банашура, равен лишь дыму от моего величия». Аджай спрашивал тебя, где найти Лакшману… Но об этом я тебе не скажу. Ты недостоин того, чтобы даже знать о том, кто она такая, так что я пропущу это. Что тебе рассказать дальше? Что ж, однажды Мохан обо всём узнал. Узнал от меня.       Его разворачивает. Включается ряд из люминесцентных ламп. В конце импровизированного коридора виднеется ещё один стол, за которым сидят призраки Юмы и Мохана. Коридор искривляется и резко приближается к нему. Он вздрагивает. – Всё ещё помню его остекленевшие глаза, когда я сидела напротив него и рассказывала об этом. Тогда я задала ему вопрос, который волновал меня ещё очень давно: чего он ожидал? Отправляя её, беззащитную и податливую, в лапы своего злейшего врага? Ты ведь знал, что он к ней чувствует. Ты знал, что произойдёт. Он лишь сказал мне, что его вины в этом нет, а грехи… Грехи омываются кровью. Больше он не произнёс ни слова, но я итак понимала, чего он хочет — мести. И он отомстил. Очень жестоко… И так бессмысленно. Даже я не ожидала того, как он это сделает. Если бы знала… Если бы я только знала… Невинные бы не пострадали.       Призрак Юмы подскакивает с места, перелазит через стол, хватает Мохана за волосы и несколько раз ударяет его в шею складным ножом. Увиденное вновь начинает искривляться, пока не сворачивается и за ним не появляется Амита. Она стоит в кругу яркого света, но он светит так, что лица её не видно. Она щёлкает пальцами. Сабал выдыхает и подбегает к ней. – Ты здесь… Слава богам. – Аджай сказал, что ты меня боишься, — отвечает она. – Ч… что? – Ответь мне сейчас, — откуда-то спереди слышится голос Юмы, — неужели она тебе никого не напоминает?       Огни вспышками обходят лицо того, что выглядит, как Амита. Пустота, что виднеется вместо лица, сменяется лицами Амиты и Мохана. Черты их лиц перемешаны, как на картинах сюрреалистов. Существо, что было перед ним, скрипучим голосом спрашивает его: – Почему ты боишься меня, Сабал? – Потому, что я знаю, что ты со мной делаешь, — он выдаёт это непроизвольно, словно его рот работал сам по себе. — Что ты пытаешься подавить меня и забрать всё, что мне дорого, чтобы полностью подчинить меня, привить мне чужие идеалы. И я не могу попросить помощи или уйти от тебя. – Почему? – Я… Не знаю. – Лжец, — оно тут же оскаливается и начинает наступать. — Сын шлюхи! Отказник! Выблядок!       Сабал ощущает, что сжимает в руке ничто иное, как пистолет. – Ты всем постоянно лжешь, даже себе, потому, что боишься, что все узнают…       Он поднимает руку и стреляет чудовищу в лицо. Оно разрывается голубыми и розовыми красками, расплёскивающимися повсюду. И снова свет: он идёт по главному залу Багдахура, прямиком к статуе Ялунга. Юма идёт задом-наперед, смотря на него и улыбаясь. По сторонам от них стоят баррикады, каждый солдат направил оружие на врага, с обеих сторон доносятся выстрелы. Но стреляют они разноцветными порошками, которые красочно взрываются в воздухе. Они скандируют: – Вайшванара! – Хавйавахана! – Саптаджихви! – Вахни! – Анала! – Хуташана! – Джвалана! – Павака! – Вибхавасу! – Читрабхану!       Юма исчезает в дыму тысячи зажженных свечей и благовоний, что находились у подножья монумента Ялунга. Сабал доходит до него и не видит её. Тогда он оборачивается, но поздно — она толкает его, и он падает на ступеньки. Она наклоняется над ним и говорит: – Я знала, что она пришлёт именно тебя, как и Пэйган, что отправил сюда именно меня. Нас сталкивают лбами. Пусть я и желаю тебе смерти, испытываю подлинное отвращение… Твоя жизнь не в моих руках. Я с большим удовольствием увижу, как вы с ней грызете друг друга, чем убью тебя сама. Взамен того, я открою твои глаза. Я излечу тебя от тьмы.       Она вытаскивает кукри, замахивается и проходится лезвием ему по лицу. Шрам, что находился у него на левой брови, рассекается ещё раз, теперь уже намного глубже и дальше. Боль была невыносимой — она лишила его зрения на левый глаз.       Сабал не видит, но чувствует, что она находится рядом. Юма присаживается рядом на корточки и склоняется к нему. Она знает, что никто в них стрелять не будет — что те, что те, уже мертвы. Бой продолжался только снаружи. – Единственное ваше отличие с Ишвари в том, что ты прекрасно понимал, что происходит, да? Но не хотел, чтобы это прекращалось. Не из-за сохранения Золотого пути — просто на ней тебе не нужно жениться. Легче носить клеймо любовника вдовы, чем подкрепить подозрения в свою сторону. Она была единственной женщиной, которая могла мириться с тем, что ты вовсе не хочешь с ней спать. Могу лишь представить её разочарование — я думала, что ты там главный инициатор, а от тебя даже здесь толку нет.       Она хватает его за волосы, — за хвост, завязанный на голове, — он направляет его лицо на себя. Оно уже всё залито кровью, а сам он тяжело дышит. – Сейчас меня волнует только один вопрос, Ишвари — к кому ты побежишь сейчас, кто приглянется твоему сердцу? Кто будет твоим Пэйганом? Кого ты убьёшь?!       Стоит ей перейти на крик, как возле уха проносится какой-то свист, а перед глазами — предмет. Предмет острым наконечником встревает в деревянный стол. Ей нужно пару секунд, чтобы понять, что это была стрела.       Лау оборачивается, осматривается, поднимает взгляд на второй этаж. Меж двух чанов с огнём второго этажа стояла Бхадра. Поняв, что её заметили, она убирает лук и скрывается с виду. У Юмы загораются глаза: она отпускает Сабала срывается с места и мчится к лестнице. Вскоре она оказывается на месте, осматривается, но не видит Бхадру. Она проходит к «носу» и замечает, как её цель спускается по каменистому выступу, что находился слева. Она окрикивает её, уже собирается броситься за ней, но тут она слышит щелчок. Она оборачивается и к своему удивлению видит перед собой Амиту. – Не надо, не трогай её. И его не трогай. Ты же здесь за мной, так? Вот и забирай меня, сучка.       Амите всё ещё было тяжело ходить самостоятельно, но сделать небольшую разбежку она могла. Она подбежала к Юме и прыгнула на неё, обхватила руками, они переклиниваются через ограждение и падают вниз, на твёрдые ступеньки.       Падение Амиты и Юмы смягчают тела солдат, что уже там лежали. Обе отделываются серьезными ушибами. Стрельба прекратилась, и она объявила во всеуслышание, что Амита Бхирабата арестована. Вскоре Гвардия и Армия покидают крепость вместе с генеральшей и «опасной террористкой».       Сабала находят у подножья монумента Ялунгу. Он всё ещё не отошёл от наркотиков, которые ему вколола Юма, совсем ничего не понимал. Оглядываясь на серьезность его ранений, его решили доставить на ближайший монумент, где обычно можно было найти каких-нибудь дхами, что обработали бы его раны — везти его в больницу пока что было рискованно, в дороге ему могло стать ещё хуже.       Так и происходит. Его доставляют к вырезанной из белого камня статуе Калинага и его верного помощника тигра. Вокруг статуи написанные на санскрите надписи, у подножья — алтарь, на котором стояли чаши с вином и свечи. Повстанцам удалось быстро найти дхами и привести к Сабалу. Тот обработал его раны на месте, перевязал его глаз. Они оставили его одного, отойдя на пару метров, чтобы обсудить с шаманом то, что им стоило делать дальше.       Сабал открывает глаза только тогда, когда слышит крик ястреба у себя над головой. Птица пролетела где-то сверху и испарилась. Кират уже погрузился во тьму, из-за гор начала показываться луна. Слышался тяжелый звон колоколов. Своим звоном они исцеляют его раны, но всё тело всё равно болит. Эта боль ему знакома — он испытывал нечто схожее, когда сбежал из храма будучи ребёнком. «Банашур, за что ты посылаешь мне эти испытания?»       Сабал знал, что если реинкарнация действительно существует, то люди, у которых он некогда воспитывался, точно переродятся в безродных собак. Пусть прошло уже много лет, но воспоминания и ощущения не покидали его: каждый раз, как он переступает порог монастыря, по телу пробегает боль. Она бьет его как молния и растекается разрядом по спине и рукам. Всё своё детство он думал, что каждый удар — оправдан, заслужен, священен. Он думал, что очищается, и только когда встретил Мохана понял, что боль неспособна ни исцелить, ни очистить. Она лишь разжигает твой гнев.       Каждый раз, как он получал свою долю наказаний, ему говорили, что он расстроил богов, и сейчас они хотят видеть, как он страдает. Это звучало как: «Даже Банашуру ты не нужен». Даже всевышний, что любит всё живое и порождает его своими руками, почему-то создал его и он ненавидел то, что он создал, ведь оно было греховно и несовершенно. Только будучи взрослым, он узнал, что Банашур принимает его таким, ведь он воин, а не шаман, но, что важнее — он человек. Человек с… Другими представлениями о любви.       Сабал помнил, как ночами смотрел в потолок и спрашивал Банашура: «За что? За что ты создал меня таким? Чтобы наказывать?». Он постоянно вопрошал об этом и его, и самого себя: «Почему ты не можешь быть другим? Почему ты такой?»       Боль… Она порождает только зло, сковывает твою душу и топит её в крови… Но кровь — кровь очищает. И когда его тело истекло кровью, она очистила его разум, и он понял, что то, что он переживал, было неправильным, и воспротивился. Побег показал его силу воли и духа, позволил ему ощутить их, но вместе с тем дал увидеть свои слабости — стоило ожидать, что кто-то этими слабостями воспользуется. Осознанно или неосознанно.       Сабала не нужно было «лечить» от тьмы — наоборот, он всегда считал себя её частью. Он ориентировался в ней лучше, чем ракшасы. Она была его частью с самого рождения.       Он ощущает, как кто-то хлопает его по плечу. Образы вновь начинают искажаться, и он поворачивается головой. Всё приобретает черты старого воспоминания, когда он только повстречал своего будущего идола, Мохана Гейла, чей прообраз он видел сейчас перед собой. Он легко улыбался, сидя рядом с ним на корточках и внимательно рассматривая его повязку на глазу. – Н-да… Хорошо тебя этот медоед покромсал. Скажи спасибо, что только шрамом отделался. Тебе нужно быть внимательней. Ты ведь не хочешь остаться слепым?       Юма не обманывала — у него и правда было хорошее чувство юмора. – Ты, конечно, молодец, что кинулся защищать ту женщину, но, как мы здесь говорим: сначала ответственность… – …почести… потом, — шепчет Сабал. Слова с трудом выходят из его горла, он выдаёт их рефлекторно. – Именно.       Мохан вздыхает и мотает головой. Несколько минут они проводят в молчании, вслушиваясь в мелодию духовых инструментов и барабанов. – Меня всегда радовал твой настрой, Сабал. Из тебя выйдет славный воин Кирата. Я рад, что смог стать для тебя примером. В своё время мне удалось найти вдохновение в легенде о Калинаге. Ты помнишь Калинага? — он указывает рукой на монумент и Сабал оборачивается, дабы рассмотреть его повнимательнее. Оранжевый свет от свечей виднеется у его ног, а синий освещает голову. — Он был славным воином, пусть и ослушался приказа короля. Он сделал это, чтобы одержать победу над Ракшасом, и в итоге переродился. Он жив до сих пор: даже если мы не перерождаемся по велению могущественного Коршуна, мы не умираем, пока нас кто-нибудь помнит, и чем ярче эмоции и длиннее воспоминания, тем дольше и сильнее мы становимся, пока не перерождаемся. Многое было утеряно со времён войны с националистами, так что, неизвестно, не переродился ли Калинаг потому, что его так ждал любящий сын… Или потому, что его так сильно ненавидел король, что так и не смог забыть.       Сабал слышит шорох. Он поворачивается обратно и видит, что силуэт отходит от него. Тогда он тянется к нему, переворачивается, встаёт на колени, после на ноги и нагоняет его. – Подожди! Не уходи, — он хватает его за предплечье. – М? — тот с удивлением оглядывается. — Тебе что-то ещё нужно? – Ты знаешь. Мне нужны ответы. – Ты выглядишь напуганным. Что-то пошатнуло твою веру? — он наклоняет голову вбок. — Понимаешь, Сабал, в жизни случаются события, который ставят тебя перед выбором. Но иногда ты сам должен поставить её перед выбором: либо я… Либо никто. Самое забавное: я помню, что сказал ей о своих планах. Не прямо, но иносказательно. Она попросила меня: «Не делай этого», — и затем… Я сделал.       Когтистые лапы нарастающего ужаса сковывают его грудную клетку. – …Что ты сделал? — спрашивает он и отпускает его.       Мохан поворачивается к нему всем телом, улыбается и понимающе кивает. – Тебе будет сложно в это поверить. Помимо того… Думаю, тебе стоит задать этот вопрос кому-нибудь другому.       Видение растворяется в воздухе, но тяжелый груз всё ещё остаётся на его плечах.       Сейчас, когда прошло много лет, он знал о том, что то, что он испытывал, было приемлемым, даже в какой-то мере красивым и изящным, но боль внутри никуда не уходила. Это вечное презрение, постоянная нервотрёпка и ненависть работали против него.       Сабал встретил Мохана в момент слабости и очаровался им полностью: никто никогда не проявлял к нему такой любви и внимания, как это делал он. Тот не делал ничего особенного, но ему было достаточно того малого, что он получал. Благо, самому Мохану от него ничего и не нужно было: то, что Сабал его идеализировал, было исключительно проблемой самого Сабала. Он понимает, что похожая ситуация повторилась, только уже с Амитой, и вот она… Она знала, как вытащить из каждого то, что ей нужно.       Перед ним проносится всё то время, что они с Амитой были вместе. Он замечает очевидные схожести, подмечает повторяющиеся сюжеты: она смогла убедить его убрать из дома все алтари и перенести их в сарай, так как ей было «мало места» для работы; она вечно говорит ему, что они что-то обсуждали и о чём-то договаривались, хотя он не помнит ничего подобного; каждый раз, когда он заговаривает с ней о личном, она никогда не рассказывает о себе. Только раз ему удалось вытащить из неё откровение — насчёт её мужа. И то, только фамилию. Она не говорила ему о себе ничего, что он мог бы использовать против неё, обманывала его, вытеснила из его жизни веру и принципы, которые всегда были такой важной частью его жизни…       Она пыталась запрячь его в узду, подавить его волю, очаровав собой, но правда была в том, — и эта правда заставляла его ворочаться ночами в холодном поту, пока по спине пробегала фантомная боль, — что он понимал, что происходит, просто ничего не делал, чтобы это прекратить. Она никак не могла очаровать его, насколько бы она не была похожа на него. Он просто не любил её, и не мог любить.       Ему никогда не удавалось сойтись с женщинами, и она была для него чем-то вроде нового опыта. Она воспользовалась его слабостью, достаточно было немного давления, чтобы он потерял голову и уступил ей. Ещё с момента побега он дал себе обещание, что никогда не позволит никому решать за него, управлять его жизнью, никому — даже собственным чувствам, но уже дважды нарушил это обещание. Чтобы контролировать людскую сущность существуют боги, но он отвернулся от них — так он думал, и оттого страшно горевал. Но эта горечь была с ним уже давно, вместе с ней приходила лишь одна-единственная мысль, от которой он всё время бежал: он тоже никогда её не любил. Потому что не мог. Потому, что ему не нравились женщины — и он до дрожи боялся, что об этом узнает хоть кто-то. Он боялся, что в конце концов, оглядываясь на его холодность к её телу, она догадается и всем об этом расскажет. Что об этом всем расскажет он.       Он сам бежал от этого, как от огня, и позволял другим убеждать себя, что всё иначе. Искал себе пастуха, не понимая, что пастухи водят лишь неразумных овец. Ему нужен был кто-то, кто замылит ему глаза, и в этом была его вина. Из-за этого он позволил ей пользоваться им, управлять им, отправлять в самое сердце бойни — иначе она догадается. Иначе она всем расскажет. Они расскажут.       Сабал старательно пытался убедить всех в том, что женщины не заслуживают доверия и с ними нельзя построить долгосрочных отношений, чтобы никто не понял, что дело не в них — дело в нём. Он пытался загнать их в рамки и заставить молчать, потому что понимал — если дать им голос, они всем обо всём расскажут. Ни одна женщина, с которой он был, не могла сказать о нём ничего хорошего. Ибо он не был способен дать им хоть что-то, хоть часть своей израненной души. У него просто не получалось. И ему было стыдно…       Сабал завидовал Аджаю белой завистью: тому не нужно было проходить всё то, что проходил он. Он мог спокойно проявлять себя так, как ему захочется, лишь за небольшими исключениями. Это вызывало в нём злость и ненависть, но не к Аджаю, а к обстоятельствам, что сложились не в его пользу. Сейчас он осознавал только одно: не будь того, что он пережил, он бы никогда не попался в эти сети, и точно знал, что больше не попадётся.       Он честно попытался выстроить другие отношения, пойти по иному пути, но нельзя преодолеть дорогу, что предназначена не для тебя.

«Банашур даёт нам лишь те испытания, что мы можем преодолеть».

      Он сбился со своего пути… Но он готов вновь попытаться его найти.       Вскоре его уже везут в больницу. Периодически кто-то спрашивает, как он себя чувствует, но он не отвечает — лишь мрачно смотрит в окно. «Я всех упрекнул в том, что те потеряли уважение к богам, но что в итоге? Я сам от них отвернулся. Из-за вас обоих. Почему вы сделали это со мной? Банашур говорит нам: «Не делайте себе идолов, дети мои, ибо обманом будут любые ваши ожидания. Верьте только в меня, ведь я создал мир». И это правильно, а я — неверный, жертва своего невежества… Я больше не позволю собой управлять».       Он достаёт из нагрудного кармана две фотографии: Амиты и Мохана Гейла. Он открывает окно и выкидывает их. После он достаёт амулет, целует его и начинает нашептывать молитвенные мантры, вымаливая прощение.       Юма решила не отъезжать далеко: её люди уже нашли место для допроса, подготовили инструменты и принесли ту коробку, что она нашла в подвале бывшего дома Амиты. Они выбрали для этого дела место под названием Ашрам Джханкри. Помимо того, в дороге Лау вправили вывихнутое запястье, которое она повредила при падении.       В небольшом домике было лишь одно наглухо закрытое окно и дверь. Солдаты внесли туда стул, который достали из близстоящего сарая, втащили внутрь Амиту и кинули её на него. Сама она не могла спокойно ходить без трости. Юма зашла следом, на ходу стаскивая с себя мундир. Под ним у неё оказывается обычная чёрная майка. Она кивает в сторону пленницы и говорит: – Снимите с неё всю одежду по пояс и привяжите ей руки к подлокотникам, — она наклоняется к ней и шипит. — Я хочу тебя унизить. Я хочу сделать тебе больно. Я подвешу тебя за волосы.       Та никак не реагирует на её слова. С Амиты стаскивают жилет, накидку и кофту, браслеты и серьги оставляют нетронутыми. Поблёскивание серёжки в левом ухе Амиты раздражает Юму: она берёт её в руку и резко дёргает, вырывая её. Амита вскрикивает от боли. Лау засовывает серёжку в карман штанов и наблюдает за тем, как по шее пленницы стекает кровь. – Я сказала снять всё. А теперь выйдете, — она указала на дверь. — Я сделаю это сама.       Солдаты быстро покидают помещение и закрывают за собой дверь, оставаясь сторожить снаружи. Юма плюет в сторону и говорит: – Я тебя сломаю.       Ей это всё напоминает старый добрый Гонконг в её лучшие годы. Амита хмыкает: – Месяца подготовки и поиска информации… Чего ты хочешь этим добиться? – Только поставить тебя на место. – Звучишь прямо как он, — они обе знали, кого она имела ввиду. – У нас с ним больше общего, чем ты думаешь, — она хрустит костяшками пальцем.       Амита впервые за это время поднимает свой взгляд и смотрит на неё. Юму одновременно раздражал вызов, что виднелся в её глазах, и забавлял. – Не ожидала, что ты приедешь, Бхирабата. Ты не такая трусливая, какой я тебя считала. Зачем побежала спасать этого идиота? Он же ничего не смыслит в том, что происходит. – Откуда мне знать? Посчитала это нужным. Хотя всё чему научил меня брак, так это тому, что если мужчина не свинья, то он волк. Ради них не стоит стараться… Но я верю, что Сабал отличается от них также, как и я отличаюсь от предателей, которые бросают своих родных.       Её мучительница внезапно заводит руку ей за голову, сжимает волосы в стальной хватке и давит ей на затылок, принуждая нагнуться. – Я хуже, чем любой мужик, которого ты встречала до этого. Я хуже, чем твой муж. Ты у меня запоёшь, Бхирабата. – Не сомневаюсь.       Юма заставляет её поднять голову, затем вновь опускает. Кровь не перестаёт идти. – Как часто он пиздил тебя по лицу, Бхирабата? – Моя фамилия это всё, что у тебя есть? – А ты хочешь большего? Я дам тебе больше.       Она отталкивает её и отходит к лавке, чтобы достать коробку. Амита смотрит на неё исподлобья, следит за её движениями. – Я иногда слышала, как люди говорили, мол, ты жертва, которую Пэйган заставляет делать это всё. Что он держит тебя на «коротком поводке». Это так? – У него был дар убеждения, это правда. Но он «был» — сейчас Мин ничего из себя не представляет. Всё, что они видят перед собой, я сама. Я полностью отвечаю за свои действия. – С такой готовностью мне это выдаёшь… Кому-то явно не с кем поговорить.       Юма резко бросает коробку, подходит к ней, достаёт из кармана нож с загнутым лезвием и зубцами. Она заставляет её загнуться, телом наваливается ей на голову, чтобы она не могла никуда двинуться. – Ты разгавкалась, Бхирабата. Придется тебя вычесать. Я называю это «точилка».       Она начинает дёрганными движениями наносить ей раны на спину — то просто бьет зубцами, то продирает ими дорожку поперёк спинного позвонка. Та дёргается и вопит от жуткой боли: ощущения были такими ужасными, что казалось, будто тебя взаправду рвёт дикий зверь. Наигравшись, Лау отстраняется и возвращается к своему делу. Амита трясётся, вздрагивает через раз. Дышать становится тяжело и больно. Но она не просит пощады. – Я знаю, что в том доме что-то произошло. Там была странная атмосфера. Мне пришлось спуститься в подвал, чтобы найти это… Но ни одной воительнице победа легко не доставалась.       Она подходит к ней и приказывает ей посмотреть на неё. Та медленно, но выполняет приказ. Юма проводит рукой по верху коробки, раскрывает её, переворачивает и вываливает всё содержимое у ног Амиты. На грязный пол падают аккуратно сложенные пелёнки, распашонки, потрепанные временем маленькие трикотажные шапки, небольшие деревянные игрушки, бутылочки. Всё это бесхозной кучей валится на пол, бутылочки и игрушки откатываются в сторону, во тьму. Амита молча смотрит на это, а Юма ждёт её реакции. Она откладывает коробку в сторону и произносит: – Кто-то готовился стать родителем. Не знаю всех деталей, но сюжет знакомый. Твой муж убил вашего ребёнка, так?       Амита медленно поднимает на неё взгляд и смотрит ей в глаза. Юма улыбается: это так знакомо, настолько понятно, что даже не верится. Тем не менее, та не перестаёт смотреть на неё, и она убирает улыбку с лица. – Не настолько драматичная реакция, насколько я ожидала. А ведь я ожидала криков. Видимо, у тебя спёрло дыхание, так что я повторю свой воп… – Чего ты этим добиваешься? — внезапно спросила она. – М? — бровь Юмы поднимается вверх. – Ты хочешь меня унизить, да? Хочешь, чтобы я страдала? – Да, верно, — она активно кивает головой и наклоняется к ней так, что начинает нависать над её лицом, при этом руками опираясь о её плечи. — Я хочу, чтобы ты страдала, и я знаю, что ты будешь.       Она плюёт ей в лицо, слюна попадает на левую щёку, и она бьет по ней ладонью. Затем она берёт её лицо в руку и сдавливает ей челюсть, поворачивая к себе. – Он тебя насиловал, да? И ты залетела? А потом что? Куда пропал ребёнок? Где лялька, а, мамочка? Куда пропала лялька? Тебя год никто не видел, а ты и показываться не хотела, потому что вся извелась от одной мысли, что у тебя внутри растёт ублюдок от этого урода, я уверена в этом. Что случилось? Куда он дел ублюдка? В жертву принёс или продал, что? Вы же как обезьяны, у вас дети — игрушки. Ему не понравился его цвет кожи? Смотри на меня, — она встряхнула её за голову, — есть причина, по которой ты спрятала эти вещи, я знаю, что она есть, и я заставлю тебя её вспомнить, чтобы потом мы с тобой хорошенько подумали над тем, что же такого ты можешь для меня сделать, чтобы я соизволила об этом молчать. – Он был недоношенным. – Кто? Ребёнок или бывший?       Из-за того, что Юма сдавила её щёки, не было видно, как она улыбается. Но даже так её мучительница могла услышать слабые смешки, что доносились из её рта. Она нахмурилась и отпустила её лицо. Амита сказала: – …Хорошая шутка.       Амита плюёт в неё и попадает на шею. Юма теряется, она вовсе не ожидала такого отпора. Она ведь уже сталкивалась с людьми, которые теряли детей, и знала, куда стоит давить, но сейчас это не работало.       Амита мотнула головой, убирая с лица копну волос, что мешала обзору. Некоторые волосинки прилипли к её лбу, по которому стекал пот. Она немного ёрзает на стуле и выдаёт: – Я была на шестом месяце. Мы с мужем подрались. Я сказала, что ухожу. Он сказал, что я не посмею. Я отняла у него ключи от машины. Он разбил заднее стекло машины камнем, когда я уезжала. Мне казалось, что он меня убьет. Я ехала куда-то… Не зная, куда еду. Просто по дороге. Потом мне стало плохо. Начались схватки. Из-за нервов, думаю. Я легла на заднее сидение и… Всё произошло. Вот и вся история.       Лау продолжала смотреть на неё, выжидая нужной ей реакции. Она ожидала, что к этому моменту Амита уже будет рыдать и молить о том, чтобы она никому об этом не рассказывала; ожидала, что нужно будет постараться, чтобы вытащить это из неё, но ничего подобного не происходило. Это было… Интересно. – Оно умерло? — спросила она. – Очевидно, — та пожала плечами, не сводя с собеседницы тяжелого взгляда. — То, что выжила я сама — чудо. – Где… — её голос сбивается, так как она начинает не с того диапазона. Ей приходится остановиться, проглотить слюну и только потом продолжить. — Где ты его оставила? – Я не помню. – …Что? – Может быть, выкинула в кусты. Я не помню, не делала себе пометок. Просто оставила там. А чего ты… — она закрывает глаза и улыбается, будто смущается от приятного комплимента, — чего ты так смотришь на меня? Ожидала, что можешь меня этим взять? Может быть, ту Амиту ты бы смогла продеть этим, но не меня. Конечно, он меня насиловал. Конечно, я залетела. Я хотела избавиться от него, но мне не хватило бы духу. Поэтому за меня это сделала природа.       Она не открывает глаз, начинает посмеиваться. Ей не сидится на месте, она начинает сильнее ёрзать по стулу, так, что пот и кровь начинают блестеть при свете одной-единственной лампочки над их головами. – Что смешного? — Юма прикрывает глаза и хмурится, пытаясь понять, что сейчас происходит. — Я… Я реально не выкупаю… Чего ты смеёшься? – А что ты вообще хочешь от меня? — та резко откидывается на спинку стула и смотрит на неё, не снимая с лица улыбки. — Слёз, истерик? Страданий? Они были, ты просто опоздала. Лет на десять. Но, так уж и быть, я тебе выпишу билет в сраный партер: хочешь истерики? Я тебе её дам. Можешь потом об этом трещать каждому первому встречному, мне похуй — главное слушай внимательно. Я люблю внимательных слушателей, а подружек у меня никогда не было. А ведь так хочется с кем-то потрещать иногда, верно? – Ты психованная? – Сочту за «Да». Так вот, знаешь, подружка… – Не называй меня так. – …эти люди, из моего окружения, они вечно спрашивают о моём прошлом: почему ты борешься? Что привело тебя в Золотой путь? Куда пропал твой муж? Я никогда не отвечаю, потому что это не моё прошлое — это прошлое той суки, которая тянула меня назад, в эту сраную бездну. Знаешь, что я думаю? Я думаю, может, если бы она просто сделала аборт, или никогда не вышла замуж, как и хотела, ей не пришлось бы… Не пришлось… И этому тоже…       К её горлу подступает это отвратительное ощущение, а к глазам — слёзы, они также начинали поблёскивать. Смотреть на это было неприятно. Она посмотрела на Юму и сказала: – Доставай телефон, я редко могу изобразить плач.       Та была совершенно растерянной. Она видела подобное хладнокровие не впервые, но первый раз это впечатлило её настолько сильно. Да и обстоятельства были совсем новыми. Она ощущала фальшь во всём, что показывала её пленница. – Ей бы с этим не пришлось проходить это… Оно просто ушло бы, когда его нервн… Систе-ема ещё не сформиров… Я читала… И этому не было бы… Больно… Я читала про это… И всё время, как читала, думала… «Ты тупая сука, ты должна была убить своего мужа», но та Амита не смогла бы… Она позволила убедить себя, что она слаба. И она была! Но вот я, эта её часть… Я сильная. Я это пережила и отпустила, — она хмурится и кивает в сторону Юмы, говоря хриплым голосом. — А ты? Что насчёт тебя? Мне… Мне, правда, интересно… Если Пэйган теперь такой слабый, каким ты его описываешь, почему просто не убьешь его и не займёшь трон?       Лау проглатывает эту нападку, как рыба червяка, и сразу же ловится на крючок. – …У нас с ним сложные отношения. – Вот именно, Лау, вот именно. Потому Амита и не избавилась от своего мужа тогда, хотя логично было сделать именно это. «Сложные отношения», мать их, — она рассматривает раскиданные по полу детские вещи. — Моего ребёнка убил Кират. Но иногда… Только иногда… Мне кажется, будто это сделала я. Это вовсе не так, но порой мне так кажется. Амита не решилась бы дать отпор, она думала, что это её разрушит, и так и вышло! Вот только разрушила её ваша сраная перетраханная во все дыры покорность. И среди руин её сознания появилась я. Не произойди это я, может, никогда бы и не родилась. Может быть, эта часть меня просто хотела вырваться наружу? Кто знает. В любом случае, Кират сделал свой выбор. Думаю, он хотел показать мне что-то, ведь после того, как из меня… Как оно вышло из меня, я прозрела, мать его, я увидела его посыл, — она в сердцах пинает бутылочку, и та отлетает к двери. Другой ногой она наступает на деревянную игрушку тигра и давит на неё. — Я увидела в том куске мяса эту долбанную страну, всю её культуру и мораль. Все они: в шестнадцатилетней роженице, которая «дала жизнь» мёртвому ребёнку. Они говорят: «В детях наше будущее», — тогда наше будущее мертво.       Юма медленно опускается на лавку. Локтями она опирается о колени, горбится, продолжает слушать её, не отрывая взгляда. То, что она слышала, было для неё по-своему… Удивительным. – …И мертво, ибо отр-р-равлено слабостью. Дети такие от рождения: слабые, тупые, безответственные. А потом эта культура взращивает их в слабых, тупых и безответственных взрослых. Я всеми силами пытаюсь это исправить, любыми жертвами, сука, любыми! Особенно я пытаюсь спасти женщин, чтобы ни одна не испытала того же, что и я! Меня охватывает отчаяние каждый раз, когда я слышу о Тарун Матаре, об этом унижении и доказательстве, что женщины в этой стране никому не нужны! Мне так, блять, тяжело доверять Сабалу, я всё время боюсь, что он считает меня простым ресурсом, какой-то… Куклой для траха. Хотя он даже никогда не предлагает мне первым! И тем не менее, я постоянно трахаюсь с ним, чтобы заткнуть его, если он спрашивает о семье или о чём-то личном. Что будет, когда он узнает, когда увидит моё настоящее лицо?! Я боюсь потерять контроль над ним, ведь тогда всё покатится к ебеням! Настоящую меня он возненавидит. Меня гложет то, что я с ним делаю… М-мне кажется, он всё понимает… Но что ещё мне делать?!       Её крик вибрацией проносится по стенам лачуги и пробегается по телу Юмы, вызывая у неё мурашки. «Злись, злись, злись», — Юме нравилось это ощущение. – Я такая эмоциональная сегодня… — Амита грустно улыбается и мотает головой. — Я обещала истерику, но это уже ни к чему. Ты пыталась меня напугать, да? — Лау смотрит ей в глаза, не моргая. — Заставить страдать, но это… Даже приятно. Единственное, чего я действительно боюсь, это своих же мыслей. У меня их так много, и некоторые такие жуткие. Про то, что борьба бессмысленна, а люди — это лишь ресурс, за них не стоит бороться. Жестокие мысли. Я всячески гоню их от себя. Вполне успешно: сегодня я вдохновилась Аджаем и побежала вытаскивать Сабала, и вот я на допросе с исполосованной спиной… Но это приятная боль — я сделала, что должна была, в духе старой Амиты… Я его спасла. И он оценит это, я верю. Как и Бхадра. Эту жертву. Может, после этого мне не будет так больно вспоминать о том дне…       По её телу пробегает странная дрожь — то ли от холода, то ли от нервов. В носу что-то кололо, но она уже плакала, к чему это тогда? Они молчат какое-то время. Помещение наполняют лишь шумные тяжелые вздохи Амиты. В какой-то момент Юма задаёт ей последний интересующий её вопрос: – Что он тебе сказал? – А? — её голос звучит хрипло. — Кто? – Твой муж. – Ах… Он, — она проглатывает слюну и отвечает. — Не помню точно, как это было. Помню только, что стою напротив него, а под юбкой у меня все в крови. И ещё помню, что мне было смешно, — её смех звучит как скрип старого стула. — А знаешь… Я, наверное, и не хочу, чтобы эта боль уходила… Потому что, чем мне больнее, тем во мне больше злости, энергии, больше какого-то энтузиазма… Да, я не хочу, чтобы она уходила! Ведь вместе с болью уйдёт и эта потрясающая ирония, этот, сука, комедийный эффект, этот смех — они исчезнут вместе с ней. Понимаешь, каждый раз, когда мне «указывают на моё место», мне постоянно хочется смеяться, ведь в такие моменты я вспоминаю мужа. Он говорил мне, что я не стану сопротивляться, что я этого никогда не сделаю… Он думал, что может меня контролировать! Думал, что победил, подчинил меня себе, но сама природа отказала ему во власти надо мной. Она сделала всё за меня.       Она сдавила зубы и посмотрела на собеседницу так, словно собиралась вцепиться ей в шею. От нервов капилляры в глазах Амиты полопались и её взгляд стал выглядеть ещё более жутким. – …Говорила я ему, что ребёнок погиб, или только хотела рассказать — да чёрт его знает! Это неважно. Я только помню выражение его лица. Оно было… Было… Как у тебя. Прямо как у тебя сейчас!       Наконец-то она срывается на полноценный смех. Он очень громкий, яркий, полный эмоций: гнев, боль, страх, радость — в нём было всё. Он был таким циничным и жестоким, таким удивительным и возвышенным… Лау была абсолютно заворожена этим. Она ощутила себя на месте мёртвого мужа Амиты, и впервые могла понять, что чувствует другой человек. Никогда до этого она не видела такую силу воли и духа, ведь Амита знала, что произошло, это было трагедией, тем не менее, она смеялась над этим, будто это было самое весёлое событие в её жизни. И Юма знала, что, когда та вернётся к Золотому пути, она продолжит работать, как ни в чём не бывало. Это была сила, перед которой можно было бы склониться.       Амита резко затыкается, закрывает глаза и больше не говорит ни слова. Из носа по губам начинает стекать кровь. Свет лампы, что всё ещё горит над ними, ложится на её распатланные длинные волосы так, словно облегает её своим священным светом, образовывая несовершенный нимб. Раздаётся тихий звон колокольчиков. – …Ты хоть что-то достала? – Нет.       Пэйган недовольно бил ногой, стоя рядом с сидящей на стуле Юмой. Она приехала в Варшакот, как только закончила допрос, но ничего с собой не привезла. – А чего приехала тогда, раз ничего не достала? М-м-м… Я знаю, что ты не хороша в допросах, но чтоб настолько… Это не похоже на тебя. Ты приболела? — он прикладывает ей руку ко лбу, но та резко бьет по ней. – Не трогай меня. – Киса, ты чего? — он трёт одну руку о другую. — Ты что, всё ещё обижена из-за того, что произошло днём? Ну, прости меня. Ладушки? Так и… Куда она делась? – Сбежала.       Пэйган нахмурился. Звучало очень… Неправдоподобно. Но он прекрасно понимал, что если Юма не хочет о чём-то говорить, значит на то есть серьезная причина. Всё равно он узнает об этом как-нибудь.       У Юмы в голове был настоящий беспорядок. Она не просто так приехала увидеться с ним перед тем, как ехать в Рату Гадхи. Она пыталась осознать то, что произошло с ней сейчас. «Она не убивала ребёнка, но она будто бы его и не теряла. Она не злится, но и не страдает, только смеется, используя боль как топливо, а не утопая в ней. Я вижу в этом… Силу. Я вижу в этом… Изящество», — она переводит взгляд на Пэйгана. — «…То изящество, которое ты потерял». – Ну, ладно, допустим, — тот хмыкнул. — Тебе хотя бы было интересно, зайка? – Она похожа на молодого тебя, так что да. Это… Это было интересно. – Ха, и в каком плане она на меня похожа? Она дралась с собаками, скучала по маме, закупала лак для волос из Кореи? Что из этого? – Я напомнила ей о самом худшем событии в её жизни, а она только посмеялась мне в лицо. – М-м-м… То есть вы, можно сказать, посплетничали и разошлись, так? Так?! — он резко повышает голос, дабы обратить на себя внимание собеседницы. — Ну ты хоть как-то реагируй на мои провокации! Я чувствую себя пустым местом. – Почему ты не можешь быть таким сейчас? – А?       Она не собирается повторять вопрос. Не требуется — он итак расслышал. Он неожиданно прыскает, и она хмурится, не понимая, к чему это. – Ой-ой-ой, прости, просто ты сейчас прозвучала точь-в-точь как отец. А говоришь, что «не папенькина дочка». – Ты помнишь, как Ишвари визжала, когда малая умерла? — этот вопрос выбивает его из колеи и он застывает на месте. — Какая у тебя самого была истерика? – …Что это за вопрос? — одна его бровь поднимает вверх. — Нет, правда. Это к чему сейчас было? Мне даже интересно стало, что такого эта Амита пережила, что ты теперь на меня танком прёшь. – Я презираю то, кем ты стал после её смерти, но мне всегда казалось, что это была вина исключительно Гейлов. Мне казалось, что иначе это пережить было нельзя, но оказывается, что даже такое можно преодолеть. Почему ты просто не пережил это и не двинулся даль… – Ты в своём уме?! — он повышает голос, словно думает, что она его не слышит. — Чего ты ожидала? Я потерял ребёнка, семью! Юма, очнись, у тебя горячка! — он щёлкает у неё перед лицом, чем раздражает. — Я в курсе, что у тебя шестеренки по эмпатии не работают так, как надо, но предъявлять мне претензии из-за того, что я… Я…       Он настолько возмущён, что не может подобрать нужных слов. Ещё некоторое время он хватает ртом воздух, пока всё-таки не останавливается, прикрывает глаза, делает глубокий вдох-выдох и говорит более спокойным тоном: – Знаешь, раз ты завела такую тему, у меня тоже вопрос присутствует: а как ты пережила её смерть? М? — он убирает руки назад и наклоняется к ней. — Я у тебя этого раньше не спрашивал, и сейчас очень сожалею об этом, ведь, судя по всему, у тебя появилась целая книга жалоб за это время. И слишком острый язык. – А сам как думаешь? – Как я думаю? Что ж, честно говоря, мне всегда казалось, что смерть Лакшми тебя совсем никак не затронула. Я не прав? – Да, не прав, — она встаёт с места и делает несколько шагов вперёд. — Её гибель не была мне в радость. Она была ни в чем не виновата, и, будь моя воля, я бы убила Ишвари и отправила Лакшману куда-нибудь, подальше от тебя. Я ничего к ней не испытывала, но она была частью моей семьи и моим долгом было позаботиться о ней. Я его не выполнила. Считаю себя виноватой в этом, но только в этом. – Ты говоришь правду? – Да.       Она поворачивается к нему и видит, что он скрестил руки на груди. – Я тебе не верю. Вижу, что не врёшь, но внутри у меня всё сжимается при виде твоей кислой рожи, я не могу воспринимать тебя серьезно. – Потому что я… – Да, потому что ты сказала ему. И я знаю, что ты сказала ему. Я в курсе. Я в курсе, что Мохан узнал о нас от тебя. – Ты всегда был догадливым. – Не особо, иначе бы предугадал твоё предательство. Зачем было напоминать об этом?       Юма молчит. Он вздыхает, трёт переносицу двумя пальцами, проходится по комнате. – Знаешь, во всей этой трагической ситуации я только одного действия этого урода понять не могу: ну изменила она тебе со мной, ну убей меня. Убей жену. Причём тут Лакшмана? Она же… Она же ничего никому не сделала. – Она была наследницей трона. Впрочем, ей достаточно было просто быть чужим ребёнком, чтобы это произошло. – Меня не волнуют причины, я их прекрасно понимаю — меня волнует то, как он оправдал это для себя: набросится на то, чему дала жизнь твоя жена… Как? Это уже человек, твой человек, совершенно невинный и беззащитный, часть семьи — как? Мне, может быть, тоже хотелось, чтобы он страдал, чтобы он потерял Аджая, но я не решился. Я не смог себя заставить! А он ещё и имел наглость написать эту ублюдскую записку: «Аджай, знай, что всё, что я сделал, я сделал для тебя». Впрочем, он мог и не дойти до стадии самооправданий — Ишвари не дала ему долго мучиться. В отличии от меня… Чёрт… Вот зачем ты меня загрузила этим? Только настроение испортила.       Она смотрит на него, но мыслями далеко отсюда. Она всё ещё пыталась переваривать произошедшее. «Даже я чувствую себя некомфортно. Я не смеюсь, мне ни капли не смешно, а она… Это какая-то новая, совершенно неизвестная мне сила. Она ведь настоящий лидер, то, каким лидер и должен быть: безжалостным и хладнокровным. Он ведь был таким же… Почему всё не вернулось на круги своя, когда эта шлюха сбежала, ну почему? Ведь прошло столько лет…» – Её смерть нельзя было предотвратить, но твоё падение — можно было. Почему ты просто не пережил это? Почему нужно было становиться таким? Ведь у тебя было всё, что нужно: гнев и слезы, ты мог выплакаться, мог убить кого-нибудь… Ты ведь всё это делал, но твой траур какой-то бесконечный! – Да не мог я, Юма, не мог я быть другим! К чему вообще эти разговоры? Мог или не мог… Я мог бы взорвать штат Монтана, и что? Хватит сравнивать меня с другими! Я уже такой, смирись с этим в конце концов! – Ты всё ещё можешь стать другим, я уверена. Тебе просто нужно избавиться от этих воспоминаний. От этой боли и злости. Ты ведь ненавидишь меня, так? Ну так убей меня! Я же знаю, что ты хочешь! – Пха-хах, да что ты… Что ты здесь устроила, ну? – Я молю тебя, разозлись! — она падает перед ним на колени, и он отстраняется от неё, как от прокаженной. — Убей меня, если тебе это нужно! Позволь огню поглотить тебя полностью! Сделай последний рывок! Только стань таким… – Каким?! Ебанутым психопатом? Таким же, как твой друг Мохан был? – …как она, — произносит Юма, но он её не слышит. – …Да я никогда таким не стану! Я может и жестокий к чужим мне людям, но я не бешеная псина, чтобы кидаться на своих же. Ты часть моей семьи, Юма, смирись с эти-и-им, — он улыбается и треплет её за щёку, — что бы ты, тварь, не сделала, я это стерплю. Или найду такой способ, каким ты смогла бы погасить свой долг. В конце концов, ты — это всё, что у меня осталось. Ну, ты и Аджай, само собой. Вы двое мне хорошо потрепали нервы, но выбора у меня нет — семью не выбирают. Верно? И давай прекращай этот скандал на пустом месте. Иди, что ли, зажми своего сосунка где-нибудь и расслабься, он как раз в твоей крепости ошивается. Главное уедь отсюда поскорее, лады? Ciao-ciao.       Он махает ей ручкой и направляется к выходу из помещения. Юма отрешённо смотрит вниз, медленно поднимаясь с пола. Она настолько погружается в это состояние, что не слышит, как к ней очень быстро кто-то подошёл. Пэйган резко хватает её за лицо, сдавливает ей челюсть и водит её головой в разные стороны, дезориентируя её. Он шипит и скалится. – …Но если ты, сука тупая, попытаешься встать между мной и Аджаем, будь уверена, мразь, мой выбор будет не на твоей стороне!       Он с силой толкает её, и она падает на скамью. Пэйган же поправляет воротник пальто и окончательно покидает помещение, сопровождаемый взглядом Юмы. Впервые за долгое время он ощущал себя настолько посвежевшим.       От моста до Лумтс ехать было больше двух с половиной километров. Хёрк, с его врождённым талантом к небезопасной езде, доставил их туда очень быстро, но даже так они застали деревню охваченной огнём и наполненной солдатами. Видимо, Пол решил не просто убить семью Неру, но ещё и выудить из деревни каждого, кто помогал Золотому пути. Отбивать деревню не было ни возможности, ни времени, так что Аджай с Реджи и Йоги оставили Хёрка в машине и оббежали деревню со стороны холма. Оттуда уже спустились вниз, к дому Намджи, вынесли и без того расстрелянную в щепки дверь и ворвались внутрь. – Госпожа Намджи, это я, Аджай Гейл! Выходите!       На пороге валялся труп солдата, которому кто-то воткнул спицу в горло. Все трое быстро обыскивали комнаты, метались из стороны в сторону, пока Реджи не заскочил в спальню и из-под ковра не донёсся чей-то голос. Он отодвинул ковёр и поднял люк. Под ним оказалось своеобразное убежище, из которого тут же высунулась вся грязная и издёрганная Намджи. На её сари виднелись брызги чужой крови. – Ты кто?! – Я-я друг Аджая! Тот тут же влетел в комнату. – Намджи, нужно убираться отсюда, немедленно. Не задавайте вопросов. Где Кира? – Дядя! — та тут же выглянула вслед за матерью.       Намджи тут же взяла её за туловище и приподняла. Аджай взял её и закинул на плечо. Йоги с Реджи взяли Намджи за руки и помогли ей подняться. Всем пришлось перелезть через окно, которое вело в сторону холма, чтобы не привлечь лишнего внимания. Намджи было очень тяжело идти самой, потому ей активно помогали Йоги и Реджи, которых всё происходящее безумно впечатляло: – Ну, в такой заварушке мы ещё не оказывались! – Чувак, да мы круче чем Брюс Уиллис с его постановочными киношными приёмами! Мы — настоящие герои! – Вот именно! Будет ещё прикольно, если у мадам начнутся схватки в дороге, как в фильмах! – Нет, не будет! — крикнул Аджай. – Воу, ладно, братан. Не кипишуй! – Аджай, не кричи, мне итак плохо… Они напали так внезапно… – Извините, мадам, я просто весь на нервах. – Дядя, мы куда? — спросила Кира. – Мы туда, где не стреляют… – Где папа?.. Он стиснул зубы и ничего ей не ответил.       Им удалось покинуть город как раз тогда, когда здание городского совета рухнуло. Крики не прекращались, и они перестали их слышать лишь тогда, когда отъехали на приличное расстояние. Намджи с Кирой посадили впереди, Хёрк всё ещё был за рулём, а Аджай расположился у пушки, стреляя в каждого солдата Армии или Гвардии, что встречался им на пути.       У моста он попросил Намджи спрятать Киру под сиденьем и самой нагнуться, та так и сделала. Хёрку пришлось прилично разогнаться, чтобы пробиться через машины, что оставили у ворот моста. От этого лобовые и боковые стёкла машины выбило, и оно посыпалось на всех, кто находился в кабине. Хёрк вовремя прикрыл глаза, получив несколько порезов, как и Намджи, которая начала плакать, изо всех сил стараясь не закричать, чтобы не напугать ребёнка ещё сильнее.       Им удалось пробиться через мост. Пусть это и было настоящим чудом, но они смогли вернуться на Юг вместе со спасёнными Неру. Из-под капота машины, правда, уже вовсю валил чёрный дым, так что они решили остановиться. Они добрались до безопасного места, Ашрама Дянгро, у которого Хёрк и заглушил двигатель. – Поверить не могу… мы живы, — Хёрк пытался отдышаться и достал из кармана жвачку. — Хей, мадам, будете? Та отрицательно помотала головой. – Ой, у вас же вся башка в стекле! А ты, малая, ты как вообще?       Дверь машины открылась и внутрь заглянул Аджай. – Сука, сколько стекла… Госпожа, не переживайте, вы слышите меня? — он протянул к ней руки и помог ей приподняться. — Мы вас сейчас отвезём в безопасное место. Кира, ты мой кумир, держишься молодцом. Мы скоро будем в безопасности, все поняли?       Та приподнимается и начинает дышать часто и тяжко. Она откидывается на спинку сиденья и разворачивает запутавшуюся в ногах юбку. – Вы в порядке? Что-то болит? – Живот болит. Тянет вниз. Я боюсь, что…       Она разворачивает её и видит мокрое пятно ниже живота. Она поворачивается к Аджаю и говорит: – Тяжко говорить об этом, но скорее всего… Я скоро начну рожать.       Эта информация заставляет Гейла выпучить глаза. Услышав это, Йоги с Реджи сначала хватали ртом воздух, а затем нервно рассмеялись: – Сегодня какой-то день открытий, чувак! – Заткнулись! — крикнул им Аджай. – Извини меня, Аджай. Аджай… — она скорчилась от боли, — мне нужен врач. Я не могу потерять его, помоги мне… – Без паники, Намджи, всё под контролем, — он пригладил волосы, изображая спокойствие, но глаз его дёргался. — Я отвезу вас в медпункт, там вам окажут помощь. – Мне нужна повитуха… – Там куча врачей, я клянусь вам, он в метрах пятистах отсюда или даже меньше, вы окажитесь там за считанные минуты. Хёрк, — крикнул он, — вези нас в больницу Открытого сердца! И не врежься ни во что! Аджай захлопнул двери и залез обратно в кузов. – Без проблем, чуваки, сейчас доставим! — он несколько раз попытался завести двигатель и в итоге он заработал. – Я буду кричать, не пугайся… – Не буду, мадам! – Это я дочке. – Оу… Просто, знаете, я вот вспоминаю, как подвозил мать моего кузена до проктолога, вот тогда ору было столько же! Так что я устойчивый!       Машина с трудом сдвинулась с места, поехав по извилистой дороге прямиком навстречу с новой жизнью.       Тем временем Амита всё также сидит в Ашраме Джханкри. Она смотрит в пол, пуская слюну, не имея ни сил, ни желания её сдерживать. За дверью начинает шум, и она открывает глаза: вскоре дверь открывается и внутрь заходят солдаты Золотого пути. Они радостно кричат при её виде и бросаются её отвязывать.       Вскоре её уже выводят наружу. Один солдат отдаёт ей свою куртку, чтобы та прикрылась, но она отказывается. – Как тебе удалось выжить?! — они смотрят на неё с восхищением, словно видят перед собой божество. – Я её впечатлила, — хмыкает она в ответ.       Её везут в больницу Открытого сердца, где солдаты и простые люди встречают её восторженными криками и овациями. Она разводит руками в стороны и умиротворённо улыбается, спускаясь к ним по каменным ступенькам.       Её проводят внутрь, и лекари тут же бросаются промывать её раны. Вскоре их обеззараживают и перевязывают. Также её умывают и знак на лбу, что она подрисовывала всю свою жизнь, легко сходит с него.       Сабал уже находился там какое-то время и лично видел то, как её чествовали. Он выждал час и только потом решился встретить с ней лицом к лицу. Когда он зашёл внутрь, Амита сидела на столе, напротив Бхадры, и рассматривала синяки и царапины, которые та заработала в Багхадуре. – …Хорошо тебя попинали… Скажи спасибо, что царапинами отделалась. Тебе нужно быть внимательней. Эй! Не расстраивайся, — она улыбается, приподнимая её за подбородок. — Ты совершила героический поступок, достойный любых наград. Но как у нас это происходит? Сначала ответственность… – …потом почести? – Верно, — она кивает.       После она поворачивается и видит перед собой Сабала. Её взгляд меняется, и она встаёт со стола. Бхадра лишь тихо наблюдает за этим, решая не вмешиваться, хотя она тоже безумно рада видеть их обоих живыми. Вот только взгляд Сабала… Что-то было не так. – Ты жив, — говорит она на выдохе. — Я рада этому. Тот ничего ей не отвечает. – Что ты такой кислый? Я напугала Юму, между прочим, и она сбежала, поджав хвост…       Замечая то, как он смотрит на неё, она протягивает руку, чтобы дотронуться до его лица, но тот резко хватает её за запястье и убирает её. Амита недоумённо хмурится: – В чём дело?       Они слышат шаги и оборачивается. Внутрь заходит Ананд и ещё несколько солдат. Она рапортует: – Крепость Нур теперь наша. Это окончательно!       Она и солдаты радостно ликуют. Амита поворачивается к Сабалу, который не сводит с неё глаз. – Мы отбили Багдахур, так что не всё так плохо. Хотя бы этому порадуйся.       Тот лишь мотает головой из стороны в сторону. В её груди поселяется неприятное чувство…       Тем временем Ананд подходит к Бхадре и становится перед ней на одно колено. Ту смущает этот жест, но ей не дают ничего сказать: – Бхадра, мы знаем, что ты тоже пострадала, но у нас есть к тебе просьба. Мы потеряли многих солдат, в том числе на мосту. Люди не могут радоваться, когда их души скованы печалью. Мы хотим сделать всё по традициям: мы поднимем тебя на колокольню, и ты позвонишь в колокол. Если нужна будет помощь, мы тебе её окажем, но главное — это почтить погибших во имя Кирата воинов. Солдаты воспрянут духом и народ поймёт, что они погибли не зря.       Бхадра растерянно смотрит на неё, на солдат, на Амиту с Сабалом. Он ничего ей не говорит, а глаза Амиты стекленеют. Она поворачивается к Ананд и кивает, после чего слезает со стола и следует за ними на улицу. Амита уже хочет сорваться с места и побежать за ними, как задняя дверь открывается и внутрь влетает Аджай, который захватывает всё их внимание. Он весь на нервах, но держится из последних сил. Оба обращают на него внимание. Они практически забыли о том, куда он пропал, и видеть его живым было приятнейшим сюрпризом. – Как всё прошло? — спрашивают Сабал с Амитой почти одновременно. — Ты весь в крови! – …Позже обсудим, — он хватает со стола стимулятор и колит себе. Это должно прибавить ему сил, хотя вводить его всегда было неприятно. — Де Плёр атаковал Лумтс… Я поехал туда и привёз Намджи… У неё схватки. – Схватки? Чёрт возьми… — выдаёт Амита. – Нужно вызвать Неру, — Сабал машинально достаёт рацию, но затем понимает. – Не вызовешь, — Аджай отмахивается, — он мёртв.       Он также хватает относительно чистое мокрое полотенце и протирает им лицо. Кровь Уткарша размазанными точками отпечатывается на нём, и Гейл долго на них смотрит. – Как?.. – Потом объясню. Я сюда не затем приехал. Я… – Подожди, брат, — Сабал выставляет руку вперёд и поворачивает голову к Амите. — Дай мне несколько минут. Мне есть, что ей сказать.       Амита вся щетинится, подобно животному, ощутившему приближение опасности. Сабал становится напротив неё и спрашивает: – Ты любишь меня? – Ты… Серьезно? — она косится на Аджая. — Сейчас? – Я не спрашивал об этом у тебя до этого момента и сейчас сильно жалею об этом.       Она открывает рот, чтобы ответить, но из него выходит лишь тишина. Ему удалось сбить её с толку. Она понимала, что должна дать ответ, но отвечать по правде было тяжко. – Я… Нет. Я не знаю, что это за чувство… Но это не значит, что я не пыталась… – Я знал об этом, — он ударяет рукой по столу и шарахается от неё, как от больной. — Ты использовала меня. – Я?! Да ты… Ты тоже меня использовал! Не слышала, чтобы ты жаловался, импотент несчастный! – Лгунья! — он срывается на крик. — Ты решила заменить мне мою веру! Отобрать у меня волю и личность! Хотела сделать послушным животным, да? Чтобы я не мешал тебе строить наркоимперию. Я больше не буду позволять тебе так со мной обращаться! – «Отобрать личность»?! Да ты и понятия не имеешь, что это такое! — она также срывается на крик. — Я ни о ком не заботилась так, как о тебе! Почему бы тебе хотя бы раз в жизни не оценить того, что я для тебя делаю? – Ты подумала, что сможешь заменить мне богов, и я купился, как маленький ребёнок. Я — идиот, потому что позволил себе поверить в то, что женщина способна на сочувствие. – Тоже мне, великий праведник! Ты спишь с замужней женщиной! – Ты вдова! И ты убила своего мужа, я уверен в этом! – Я этого не делала!       Она толкает его, и он влетает спиной в стол, на котором лежали хирургические инструменты. Несколько таких летят на пол. Амита встаёт руки в боки, вертится на месте…       Когда они поворачиваются друг к другу и встречаются взглядами, её лицо искривляет боль. Она говорит: – Я спасла её. Я спасла тебя. И даже так… Ты неспособен меня принять, не так ли? Ты неспособен меня любить. Такие как вы… Такие, как мой муж… Мужчины… Вы неспособны любить женщин, делают они ради вас жертв или нет. Вы не стоите того, чтобы ради вас стараться. – Я лишился глаза из-за того, что ты послала меня туда. Я спас Бхадру и это лучшее, что я мог сделать, ведь ты — манипуляторша. Вы все такие. Я больше не верю ни единому твоему слову… – ЗАТКНУЛИСЬ ОБА! — раздаётся с другой стороны помещения.       Оба оборачиваются и видят, как к ним подходит Аджай. Он подходит так близко, что им приходится отстраниться от него на пару шагов. Его взгляд… Таким они его ещё не видели. Он выговаривал каждое слово так, будто выплёвывал его им в лица: – Мне плевать, что у вас двоих за проблемы. У нас, блять, мост отобрали! А всё из-за того, что вы оба проглядели сраных предателей! – Что? – Нас предали? – Да, а меня чуть не убили! И в этот самый момент вы решаете посраться?! Да плевать я хотел, кто из вас плохой, а кто хороший — Золотой путь нуждается в вас, как никогда! А вы… Всё, нет, пошли нахуй, — он мотает головой. — Запомните оба: если Намджи или её ребёнок умрут, я вам этого не прощу. Я вас обоих найду.       Он расталкивает их обоих и проходит к выходу. Те поворачиваются и кричат ему вслед: – Аджай, постой! Ты же весь в ранах! Ты куда?! – …У меня свидание, — кричит он в ответ, не оборачиваясь, — …с де Плёром.       Это был склад. Они расположились в комнате на втором этаже, который был отведён для деловых переговоров. Их было двое: Пол, который расслабленно пил виски, сидя на кожаном кресле, и Пэйган, который сидел в таком же кресле рядом, о чём-то раздумывая. Он выглядел довольно, так, словно ожидал какой-нибудь приятный подарок. Пол заметил это, выключил телевизор и спросил его: – Развлекательная программа на сегодня ещё не окончена? Мы чего-то ждём? – Кого-то. У нас сегодня гость, — он довольно мурчит, но потом закатывает глаза. — Запаздывает, правда, этот гость… – Кого же мы встречаем? – Аджая. Ты наверняка уже слышал, что он узнал обо всем и захотел встретиться. Я позвал его сюда. – Юма, должно быть, была в восторге. – Ох, не напоминай мне… Весь день мне мозги делает. Всё, что ей удалось сегодня выполнить, это арест той аборигенки, которая копала под Гейлов. Юма отдала эту женщину собакам и сняла всё на видео. Я тебе потом покажу, ты оценишь…       Хармон задумывается над полученной информацией. Вскоре он облизывает губы, ставит стакан на кофейный столик и поднимается с кресла. Он засовывает руки в карманы и начинает ходить туда-сюда. – …Могу знать, почему он опаздывает. – Да? — Мин заинтересованно оглядывается на него. — И что же у тебя на уме? – Вроде как его замечали на мосту. – Ох… Он всерьез пытается его отбить? Это же самоубийство! Это точно он — подобное как раз в его стиле, хм-хм. – Возможно, он уже мертв. – И к чему такая уверенность? – Этот мужик… С имени которого мы смеялись… Уткарш Неру. – Тот, который информатор? – Он самый. Последний раз я видел его неделю назад. Он передал сведения по планам повстанцев и сказал, что хочет встретить Гейла во время операции, чтобы расправиться с ним. Он хотел убить его своими руками. – А я хочу набить себе долбанную крысу на заднице, но не все мечты уместны и сбыточны, — он фыркает и закидывает ногу на ногу. — Очень самонадеянно — полагать, что Аджая можно взять так просто. – В этом уравнении есть ещё одно значение: эти двое — любовники. – Ну да, я зна… — осознание ударяет ему в голову, и он начинает анализировать поступившую информацию, — …о-о-о, а действительно. Ха. Убьёт Аджай своего или сам умрёт… Это уже интересно. – Я сказал Неру связаться со мной, когда он сделает это, и рассказать обо всём, но мост уже наш и от них обоих ничего не слышно. Сейчас вернусь…       Пол выходит из комнаты в маленький коридор, оставляя Мина одного. С каждой минутой волны беспокойства бьют с большей силой, орошая его каплями пота. «Я не хочу его хоронить», — думает он. — «Я же не опоздал? Он же выживет? После разговора с утра по рации он не отвечает мне… Нет… Нет-нет-нет, я так не играю. Это вообще не смешно! Я… Мне нужно…»       Пока паника начинала прокрадываться к нему всё ближе, Хармон уже прошёл в маленький коридор и осмотрелся. Он не часто проводил свои «сессии по расслаблению» в Варшакоте, но, если такой случай выпадал, он использовал именно это здание. Слева от него в маленьком коридоре располагалась большая арка, что вела к раковине, где он свалил все свои инструменты, которые использовал во время тех самых сессий. Они были залиты водой, отчего она приобрела мутно-красный оттенок. Пол повернул направо и вышел из маленького коридора в длинный. Не доходя до лестницы, он подошёл к двери, открыл её и зашёл внутрь. Это и была переговорная. За столом там сидел Гэри, разбиравшийся с расписанием Мина. Говоря сложным языком, он был здесь в качестве «законного представителя интересов короны», а говоря простым — он был его телохранителем. Хорошее телосложение ему это позволяло.       Пол окликнул его и попросил подойти. Тот без лишних слов встал и подошёл к нему, встав напротив. – Слушай, Гэри, ты помнишь ту татуировку с именем сына, которую ты мне показывал? – Конечно, губернатор. – Покажи ещё раз. Хочу что-то похожее набить, только с именем Эшли. Сам понимаешь…       Тот молча кивает, встаёт к нему полубоком и закатывает рукава рубашки так, чтобы татуировку стало видно. Она располагалась над локтем и выглядела как нож, на лезвии которого было выцарапано имя: «Лиам». Пол положил левую руку ему на плечо, рассматривая тату в деталях. – Да, да, хорошо… Красивая, — он хмыкнул, посмотрел тому в глаза и засунул руку в карман. — Сделаю из неё чехол для телефона.       Тот не успевает среагировать, когда Хармон достаёт нож и наносит ему несколько ударов в грудь. Каждый раз он попадает в кость, но это не делает происходящее менее болезненным. Когда Полу удаётся свалить его на пол, он становится коленом ему на копчик и также несколько раз ударяет его в спину.       Он бросает нож на пол и начинает рыскать у него по карманам. Вскоре он достаёт его рацию и телефон. Он оставляет его истекать кровью на полу, выходит из комнаты, проходит к раковине и кладёт всё это на стеллаж. Он засовывает руку в мутную воду, немного возится там и достаёт оттуда мокрый шнур. Он возвращается обратно к Пэйгану и закрывает за собой дверь. Мин, услышавший о его возвращении, говорит: – Пол, я уже весь извелся! Ну зачем ты меня расстроил? Чёрт… — он сжимает руки в кулаки. — Что же теперь делать… Зачем кому-то обходиться с Аджаем так жестоко? Он ведь очаровательный. Он же ни в чём не виноват… – Ну, не скажи, — тот улыбается. — Неру сказал, что Гейл — главная сила Золотого пути, их надежда и опора. Он хочет избавить их от неё. А ещё он начал его раздражать. Депрессия у взрослого мужика — дело жуткое, с таким лучше не связываться. Я вышел из неё таким. Кто знает — может, если Гейл умрёт, мы получим нового Аджая. – Хватит пиздеть. Лучше займись делом и налей мне ещё виски…       Де Плёр берёт шнур обеими руками, оборачивает его вокруг запястий и подходит к Пэйгану со спины. – …Может, этот Уткарш и не только поэтому решил на него кинуться. Может он ему просто надоел. Или он его ненавидит. И хочет, чтобы он страдал… Хочет, чтобы он сдох.       Он резко обхватывает шею Пэйгана шнуром и сдавливает его изо всех сил, но тот успевает продеть два пальца между верёвкой и своей шеей. Он дёргается и активно сопротивляется, а Пола это только сильнее заводит.       Пол хватает его за плечи и толкает. Мин приземляется на стеклянный стол и разбивает его. Осколки больно режутся, но он недолго лежит: тут же подрывается с места и отходит к другому концу комнаты. Пол щупает что-то в кармане, убеждаясь, что оно на месте. Они напряженно смотрят друг на друга. – А ты ещё не такой старый, каким кажешься. Даёшь вполне себе неплохой отпор. Мне нравится, когда сопротивляются. – Я ждал этого. Но всё равно дал тебе шанс оправиться. Кто же знал, что ты нападёшь со спины, крыса. Давай, рискни, сукин сын… – У нас с тобой вся ночь впереди. А когда я закончу… Уверен, свиньи оценят мясо, пропитанное алкоголем.       Он перепрыгивает кресло, Пэйган подскакивает к нему и рукой обхватывает его шею, прижимая к себе. Он ударяет Пола головой о стену: первый раз, второй… Пока тот не валится вниз, утягивая его за собой.       Драка продолжается уже на полу. Когда кто-то умудрялся встать на колени или даже подняться на ноги, его тут же сбивали и валили обратно. Пэйган дрался, как в последний раз, — отчасти так оно и было, — но силы были не на его стороне. Это была территория Пола и он знал о ней всё.       В один момент они оба ввалились в кладовку, располагавшуюся внутри комнаты. Пол знал, что внутри располагалась батарея, так что оказавшись внутри он тут же схватил Пэйгана за волосы и ударил об неё головой. От боли он весь скорчился и схватил за голову. Тогда Хармон достал из кармана припасённые заранее наручники и придавил Мина, чтобы тот не смог нормально сопротивляться. Полностью дезориентированный во тьме кладовки он даже не понимал, что происходит, пока не ощутил, как наручники защёлкиваются вокруг его запястья.       Пол встаёт и отходит, включает свет в кладовой. Он любуется Пэйганом, пристёгнутым к батарее, и улыбается. Тот приподнимается, не сводя глаз с бывшего друга, пока рана на лбу пульсирует болью. – Эта ночь будет очень долгой…       Не сводя глаз с новоиспеченной жертвы, он тянет руку к стеллажу, с которого сваливает контейнер. Тот падает Пэйгану на ноги и всё содержимое рассыпается: это были различные инструменты, которые де Плёр использовал во время пыток. Здесь было всё: от скальпелей до полноценной пилы и также странной формы чистки, которой однажды Пол снял всю кожу с лица какого-то киратца. – …очень долгой для тебя.       По очевидным причинам им пришлось сменить старую машину и занять новую. На новой не было пушки, зато было место для Йоги и Реджи внутри салона, и те перестали жаловаться на то, что им «дует». Дорога до Варшакота была долгой и извилистой, как и все дороги на Юге Кирата. В какой-то момент им даже пришлось проезжать по дну неглубокой реки, из-за чего машину обрызгало водой.       Пока они ехали, Аджай всячески пытался прийти в себя, но обстоятельства просто не позволяли ему этого. Ему было очень плохо — как физически, так и морально. В этот день случилось всё самое худшее из того, что вообще могло случиться. Голоса в голове били тревогу, кричали во всё горло неразборчивые наставления, переругивались между собой и не могли прийти ни к чему общему. Гейл понял, что так продолжаться не может, он просто не выдержит. – У вас есть что-то? — он умоляюще посмотрел на Йоги с Реджи. — Мне срочно нужно что-то принять. Я не выдержу, я серьезно… Меня всего трясет. – Ну… Чувак, а ты уверен в этом? Ты как бы к Полу едешь, тут не до кайфа. – Даже я согласен с ними, Аджай! — Хёрк покосился в его сторону. — Можно и потом потусить! – Мне не для кайфа, лишь бы в голову ударило, чтоб тревогу убрать… Я уже дрался так, вы же знаете. Хотя бы одну затяжку… – Ну… Ну… — Йоги всё ещё сомневался, но Реджи пихнул его в бок и сказал: – Да дай ему уже. Косяк какой-нибудь… Дай ему то, что ещё с Индии осталось. Оно подавляет нервную систему.       Йоги достаёт самокрутку, поджигает её и передаёт ему. Аджай жадно хватается за протянутый подарок и делает затяжку. Реджи тут же забирает у него косяк, и они вдвоём наблюдают за ним. Тот откидывается на спинку сиденья и сидит так молча ещё десять минут. Уже когда крепость виднелась неподалёку, Хёрк растормошил его немного и спросил, как он себя чувствует. Тот поморщился и прикрыл руками лицо. – Только хуже стало… Голосов теперь больше…       Они останавливаются недалеко от ворот крепости. Эти были те врата, с чьей стороны на стене был нарисован носорог — северные. Там они и высаживают Аджая. – Брат, смотри: мы отвлечём их с юга, а ты с севера проникнешь внутрь и прихлопнешь этого де Плёра! – Да, хорошо… — тот не особо был в состоянии что-то отвечать. Он разворачивается и устремляется к вратам. – Главное, не помри! — кричат все трое и машина срывается с места, начиная объезжать крепость.       Пока Хёрк выкручивает руль, ведя авто как настоящий американец-монтановец, Йоги и Реджи задают ему вполне резонный вопрос: – В Варшакоте полно охраны, как мы отвлечем их всех?! – Я уже всё продумал. Будем, как и на мосту, кидаться молотовыми и гранатами, но это ещё не всё! Мы поедем не с севера, где главные ворота, мы поедем с другой стороны! – С какой? – Со стороны минного поля!       Крики ужаса пленников безумного реднека ещё долго будут раздаваться в ночи в полях Варшакота, ровно, как и звуки стрельбы, которую тут открыли по их машине.       Мне удаётся проскочить незамеченным: вся охрана была сосредоточена на том, чтобы добраться до моих друзей. Я следую указаниям Пэйгана, которые он дал мне ещё утром: сразу же поворачиваю направо, перелезаю через ограждение и прохожу прямо к синей двери. Я захожу внутрь и закрываю её за собой. Передо мной возникает длинный коридор с серыми стенами, в конце которого наблюдалась лестница, ведущая наверх. Слева располагались двери, ведущие на склад, но я уже понимал, что мне не туда.       Голоса в голове стихли. Моя тревожность пропала. Я ощущаю себя намного лучше.       Лампочка над моей головой мигает. Откуда-то сверху доносится голос де Плёра: – …Забавно, как это все повернулось. Буду с тобой откровенен — мне всегда хотелось услышать, как ты кричишь от боли и страха.       Мне интересно, с кем он говорит, но ни одна догадка меня не удивляет и не интересует. Моя эмоциональность растворяется будто её никогда и не было. Я направляюсь к лестнице, когда внезапно слышу незнакомый мне голос. Он раздаётся откуда-то сзади, словно исходит из коры моего мозга. Он странный, ведь я никак не могу его описать. «Один умный человек однажды сказал: «Во мне нет ничего оригинального. Я комбинация из усилий каждого человека, которого я когда-либо встречал». Похоже на нас с тобой. Ведь чаще всего тот голос, что говорит с тобой, звучит как чужой, не так ли? Как Амита. Или Сабал. Или он. О-о-о, они очень постарались, чтобы проникнуть сюда и убедить нас в том, что наш собственный голос не имеет силы. Но если бы он не имел силы, для чего было стараться его заглушить?»       Я поднимаюсь вверх по лестнице. Там меня вновь встречает длинный коридор. Я смотрю на пол и вижу след от крови, что тянется от открытой двери, что была справа от меня, до той что была в конце коридора. Кровь была рамазана по полу таким образом, будто раненного тащили — или он сам полз. Это был жуткий вид, но от него я чувствую себя комфортнее. Я чувствую себя свободно. – Ори, тварь, ори! — раздаётся всё отчётливее. — Я хочу услышать, как ты визжишь! Давай! Или я сниму с тебя скальп! Пришью мех и буду носить, как шапку!       Дверь медленно открывается. Из-за неё бурным потоком хлынет река из крови. Она захлёстывает мои ноги. Из-за рамы двери показываются золотые руки: они манят меня туда, своими жестами и шепотом, кое-как достающим до моих ушей: – Аджай, иди сюда… – Быстрее. – Поторопись. – Тебя ждут. – Тебя всегда ждали здесь.       Я иду против течения. Пока я преодолеваю реку, внутренний голос продолжает разговаривать со мной: «В этом теле ты чужак, ведь оно не твое. И лицо это не твое, и голос этот не твой. Ты отобрал их у меня. Отобрал у нас свободу мыслить самостоятельно, не поддаваясь ничьим убеждениям. Мама не этого хотела для нас».       Чем ближе я подхожу к двери, тем сильнее голоса за ней искажаются. Вскоре они все соединяются в один и я узнаю его — это была Юма.       Я захожу внутрь небольшой комнаты. Первым делом я замечаю лежавшего на полу мужчину, содрогающегося от боли. Он лежал у стеллажа, откуда и доносились крики Юмы: – …Какого чёрта вы не отвечаете?! Нам поступил сигнал, у вас там повстанцы! Убирайтесь оттуда!       Я достаю рацию и рассматриваю её пристально, будто вижу впервые. Не успеваю ничего ответить, как она вновь выходит на связь и говорит: – Я вызываю подкрепление. Делайте, что хотите.       Она отключается, и я откладываю рацию в сторону. Мой взгляд опускается на мужчину, лежавшего на полу: река облегала его тело, но не оставляла на нём никаких следов, в отличии от меня — мне казалось, что она уже полностью испачкала мои джинсы. В нём я узнаю Гэри, которого видел полгода назад. Он запомнился мне своим гордым профилем и очками, но сейчас он валялся у моих ног, грязный и полумёртвый.       Я присаживаюсь рядом с ним на корточки и достаю стимулятор. Им я делаю ему укол в плечо, от которого он вздрагивает всем телом. Это должно помочь ему продержаться до приезда помощи. В конце концов, он однажды спас мне жизнь.       После этого я поднимаюсь и подхожу к мойке. Из неё беспрерывным потоком хлестала тёмно-бордовая жидкость. Я поднимаю взгляд на зеркало, что висит над ней. Мой облик искажён, и я ничего не могу разобрать. Меня никак не отпускает…       Когда непонятные образы начали складываться в различимую картину, я наконец-то смог примерно понять, что видел перед собой. Это был я сам, но моё тело было выкрашено в синий и оранжевый цвета. Оно было открыто белыми линиями, вырисовываясь в сложные и красивые мехенди. На моём теле виднелись пятна от красных, фиолетовых, голубых порошков, а ноги были вымазаны в крови, но крови не моей, а моих врагов. Во лбу своём я видел третий глаз, что постепенно открывался.       Я увидел, как за спиной моего отражения стали появляться его руки. Всего их было шесть. В тот же момент я почувствовал, как по моей собственной спине проходились чьи-то ладони: они поднимались от пояса к затылку, нежно гладили мои волосы и лицо. Спокойствие и тишина соблазнили меня, и я начал закрывать глаза, но внезапно заметил шевеление в зеркале. Мой расписной двойник высунул свой язык и тот же момент нежность обвивающих меня рук сменилась на давление, которому невозможно было противостоять — меня погрузили с головой в мутную холодную воду и держали так. Я пытался кричать, но, конечно, ничего не было слышно и никто не пришёл бы мне на помощь.       Я отчаянно барахтался, сражаясь за свою жизнь — я определённо ещё не готов был умирать.       Адреналин ударил мне в голову, и я вырвался. Когда я вынырнул, то тут же посмотрел в отражение — но там был только я сам. Река из крови исчезла, золотые руки тоже. Со мной остались лишь крики, что звучали из соседней комнаты. Я вышел в маленький коридор и посмотрел на дверь, за которой они раздавались. Они делали меня злее. Мысли обо всём, что сегодня произошло, делали меня злее, притом настолько, что я будто оглох ко всему, что происходило за стенами этого здания. Я разочаровался во всём, что у меня было, и у меня не осталось ничего. Ничего, кроме жажды мести. Впрочем, я не мог соображать адекватно в тот момент. Я не выбирал между местью и благородством, не был ни на чьей стороне, никого не любил — я просто делал. Я размял плечи.       С первой попытки выбить её не мне удалось. Со второй тоже. С третьей что-то начало сдвигаться. Замок начал мне поддаваться, вернее, ручка двери, которую я скоро выбил к чертям собачьим. Я ворвался внутрь. «Один умный человек говорил: «Во мне нет ничего оригинального. Я комбинация из усилий каждого человека, которого я когда-либо встречал». Но сегодня, возможно впервые, я наконец-то услышал новый, незнакомый мне ранее голос. И голос этот был моим».       Они отвезли Бхадру к колокольне, что находилась недалеко от Гхата Бутана. Ананд помогала ей забраться наверх. Пришлось потрудиться, чтобы по пути не свалиться вниз, но они всё-таки добрались к колоколу. Все остальные остались внизу: они принесли с собой свечи и фотографии родственников, друзей, любимых, коллег. Они ждали, когда очищающий звон колокола прозвенит над Югом, впервые за долгие года.       Чтобы защитить уши от громкого звона, с собой Ананд взяла беруши — для себя и для самой Бхадры. Они, конечно, мало помогали, но это было уже хоть что-то.       Наверху было небезопасно, поэтому они передвигались только, опираясь на что-то. Колокол был красивым: изготовленный из стали, позолоченный, украшенный витиеватыми узорами. – Тебе достаточно ударить в него один раз и его звон очистит нас от скверны и греха, а также почтит умерших, — Ананд протянула ей беруши. — Это должна сделать только ты… Будущая Тарун Матара.       Управляться с колоколом было несложно. По сравнению с тем, что она сегодня пережила, это было сущей мелочью. Ей понадобилось немного раскачать верёвку, подсоединённую к «язычку», чтобы первый удар выдался звонким и громким. После него у неё сразу же заболела голова, но она решила не останавливаться. Так, она ударила в него несколько раз прежде, чем в тёмном ночном небе прогремела гроза.       Пол находился в кладовке, вместе с Пэйганом, когда в дверь начали ломиться. Сначала он подумал, что ему показалось, но, когда это продолжилось, он выпрямился и выглянул из кладовки. Он заметил преображение двери, которая теперь напоминала полусогнутую по вертикали игральную карту. – Что за херня?       В тот же момент она разлетается. Перед ним предстаёт долгожданный гость — Аджай Гейл. Его взгляд тут же фокусируется на де Плёре, и тот сразу всё понимает. Конечно, было не очень приятно представать перед человеком, смотрящем на тебя взглядом убийцы, но в Варшакоте хозяином был он — гостя нужно было встретить с почестями. – Не стоило ожидать, что идиот, который пошел против тебя, выживет, не так ли?       Он отложил вымазанный в крови скальпель. Аджай в два шага добрался к нему и Хармон немного притормозил его: – Воу. Сделай глубокий вдох. Прежде, чем ты решишь разбить мне лицо, я хочу прояснить ситуацию… Ты позволишь мне это?       Тот молчал. Пол принял это за знак согласия и улыбнулся. – За этой дверью, — он указывает на кладовку, — у меня лежит этот ублюдок, совершенно безоружный. Его помощнику я выпустил требуху, так что тот не вмешается, а эта сучка только в пути. Мы можем убить его, убить Юму… В закат я с тобой, конечно, не убегу, но ты только представь, что мы можем сделать вместе… Эй, не смотри на меня так. Это не ты, Аджай. Ты выше этого. Ты этого не сделаешь.       Он продолжает мягко улыбаться, и тот не сводит с него глаз. Через пару секунд Аджай разворачивается и выходит из комнаты. Пол сопровождает его удивлённым взглядом, а после жмёт плечами: видимо, это такое согласие.       Пэйган всё ещё лежал на месте. За это время Пол успел нанести ему несколько поверхностных ран, в основном в области живота. Хармона радовало то, как с каждым новым порезом кровь растекалась по рубашке Мина, подобно тому, как расцветает бутон маковых цветов, которыми он некогда отравил землю этой страны — сейчас она возвращала ему эти семена обратно.       Пэйган не сдавался ни на секунду, отчаянно сопротивлялся: бил руками, ногами, кусался и кричал во весь голос. Гонконгские стычки и наблюдения за пытками, проводимыми де Плёром, научили его тому, что сдаваться было нельзя — только так можно было выжить.       Он слышал, как Пол говорил с Аджаем, но ему было сложно поверить в то, что это и правда был Аджай. Он бы не ушёл. Он бы что-то сделал… Вот только…       Тревожное предчувствие подкрадывалось к нему плотнее, а когда дверь резко открылась он и вовсе вздрогнул. – Ну что, продолжаем?       Пол ласково улыбается, но улыбка тут же сходит с его лица, как только сзади слышится глухой удар. Это такой удар, который можно услышать, когда кто-то бьет по мясу — он неприятный и заставляет поёжиться. Лицо Хармона искривляется от той боли, что он ощущает. Он поворачивается к Пэйгану спиной и тот видит, что из спины у него торчит нож. Он вошёл неглубоко, но достаточно, чтобы застрять там. С рукоятки стекает вода. – Ты выблядок, — говорит он Аджаю, стоявшему перед ним в проходе. — Я сожру твою печень, когда ты ещё будешь дышать.       Пол одним движением вытаскивает нож у себя из спины, издаёт громкий крик боли и кидается на Гейла. Они перемещаются в большую комнату, где Пол пытается ранить Аджая, но тот успешно лавирует от его ударов. В какой-то момент Аджай изворачивается и выворачивает ему руку, так, что он выпускает нож, но тот тут же ловит его другой и бьет ему уже в грудь. Аджаю везёт — нож опять попадает в кость и ранение не такое страшное.       В отместку Гейл хватает противника за волосы и его лицом разбивает окно. До этого момента оно было закрыто, но Аджай успешно открывает его башкой противника. Луна уже взошла, её свет падает на их вспотевшие, запачканные кровью лица. Аджай отпускает Пола и тот валится, стонет от боли и боится притронуться к лицу: стекло попало ему в даже глаза. Аджай долго смотрит на него, возможно, несколько минут, прежде чем обратить своё внимание на кладовку.       Когда он заходит внутрь, то не сразу понимает, где находится Пэйган, пока не смотрит вниз. Тот также смотрит на него, не отводя глаз, в них виден блеск и искры. Он облегчённо выдыхает и говорит: – Я думал, что ты мёртв. Аджай никак ему не отвечает. Пэйган добавляет: – …Видимо, я тебя недооценил.       Его молчаливый гость делает шаг назад. Пэйган напрягается. Облегчение сходит с него и его словно обдаёт дымом. Аджай чем-то шуршит снаружи, видимо, обыскивает помещение, вот только что он ищет? Ответ не заставляет себя долго ждать — очень скоро он возвращается обратно с пистолетом, который нашёл в ящиках рабочего стола, стоявшего неподалёку. Он был старым, Пол нечасто его использовал, но он ещё работал. На фоне можно было услышать болезненные стоны де Плёра. Аджай кивает в сторону Пэйгана и спрашивает у него: – Ты хотел, чтобы я остался, да? Всё ещё хочешь? Я останусь. И ты останешься… Вместе со мной.       Он направляет на него дуло, и Пэйган чувствует, как лёгкие наполняются воздухом. Он представлял себе этот момент около двух лет, с того самого момента, как Аджай вернулся в Кират: представлял, как блудный сын возвращается домой и, стирая скупую слезу, стреляет ему просто в голову. Но сейчас… Сейчас всё было не так.       Это было не тем. Это не было похоже на то, как он хотел бы умереть. Это не было даже романтичным, ни в одном из планов: его собирались убить прямо здесь, на полу какой-то засранной кладовки, когда он и без того не в лучшем состоянии. И здесь Пэйган понимает, что он вовсе не хочет так умирать… Но он всё равно ждёт выстрела.       Аджай спускает курок, раздаётся выстрел, Пэйган дёргается. Его прошибает холодом, так, будто он уже умирает, но он чувствует, что продолжает дышать. Более того, ему удаётся завалиться на левый бок, всем телом. Он открывает глаза и понимает, что либо это такая злая шутка мозга, либо он всё ещё жив. Он оглядывается на Аджая, а затем на руку, к которой всё ещё был прицеплен наручник: да, он был прицеплен, вот только цепочка, соединяющая его с батареей, разлетелась на куски. Мин обдаёт Гейла таким взглядом, которым он не смотрел на него никогда. – Что тебе нужно от меня? — произносит он и тот тут же наклоняется, хватает его за щиколотку.       Пэйган не успевает среагировать, как его силком выволакивают из кладовой в другую комнату. Его тащили, как мешок с картошкой, но его впечатлило уже то, что Аджай смог его вытащить, держа за одну только щиколотку. Впечатлило и испугало.       Там Пэйган пытается приподняться, но Аджай резко наступает ему на грудь и прижимает к полу, тот больно ударяется затылком. Он не успевает пожаловаться или воспротивиться, когда сзади на Аджая наваливается Пол, изрядно набравшийся храбрости за это время. Он ничего не видит, потому лишь бесхозно размахивает ножом, пытаясь задеть лезвием Гейла, — что у него иногда выходит. Аджаю тяжело сопротивляться, особенно из-за того, что противник орёт ему на ухо, а Пэйгану становится тяжело дышать. Из-за хаотичного движения руками Хармону удаётся выбить у Аджая из рук пистолет — тот отлетает в другой конец комнаты.       Тогда он поворачивает в сторону, где ранее был стеклянный стол, а ныне лежали лишь осколки от него. Большие осколки. В его голове возникает идея: он протягивает к ним ладонь и самим краем подушечек пальцев таки дотягивается до одного крупного осколка. Он придвигает его к себе, крепко хватает и протягивает Аджаю. Тот видит это, резко наклоняется и выхватывает его. В этот момент Пэйган кашляет кровью — она давно подступала ему к горлу, но только сейчас ей удалось вырваться наружу от того, как сильно его придавили.       Аджай выпрямляется, левой рукой обхватывает голову де Плёра, правой — сжимает осколок, который вскоре устремляется ему в шею. Он вырезает Полу улыбку на всю шею и оттуда сразу же начинает литься кровь. Её невероятно много. Последний раз он видел нечто подобное в монастыре Чал Джама, когда там приносили в жертву Ялунгу козла. Пол немного подёргался, но быстро стал ослабевать и вскоре повис на Аджае, подобно шкуре убитого зверя. Его кровь пачкает одежду Аджая и Пэйгана, ложится некрасиво и неизящно. Тем не менее, то, что видит перед собой Пэйган, почему-то… Восхищает его. «Похож на отца, да, сучка? Тогда почему мне это нравится?»       В этот момент Аджай был похож на божество. Этот гнев, ясно читавшийся в его глазах, заставлял содрогаться и трепетать, да и сам он весь был настолько силён и хорошо сложен, что даже будучи запачканным в крови и грязи, выглядел как дэв.       Тем не менее, вскоре его взгляд меняется и гнев пропадает оттуда. Словно бы он утолил свою жажду и оставил Аджая одного. Труп Пола падает на пол, Аджай убирает ногу и Пэйган отползает к стене. Он пытается отдышаться, как-то осознать пережитое… Но мысли не лезут в голову. Ему остаётся лишь наблюдать за Гейлом в надежде, что он знает, что делать, но тот лишь стоит, где стоял, и молчит. Может, потому что не знает, что сказать, а может просто говорить нечего.       Это был первый день, когда он действительно смог ощутить, что делает что-то… Своё. – Скажи что-то… — в конце концов он первым прерывает молчание, — у меня в башке пусто… Не могу ни о чём думать… – А о чём тут говорить? — Пэйган вздыхает.       Аджай щурится так, словно его внезапно настигла мигрень. – Ты когда-нибудь слышал свой голос и тебя от него тошнило? – По средам такое обычно, а что?       Он пытается разбавить обстановку, но это не срабатывает. Аджай открывает глаза и смотрит на него, и ухмылка сходит с лица его собеседника. – Ты когда-нибудь хотел убить меня? – …Да, — он отвечает чётко и быстро, словно сам себе задал этот вопрос. — Хотел. Но не смог. – Сейчас было бы самое время, — он сжимает осколок в своей руке. — Почему ты не убил меня тогда? – Не знаю… Просто не сделал этого. Не осмелился. Я бы потерял от твоей смерти больше, чем приобрёл. – Тем не менее, я должен был умереть. – Да. – Прямо, как ты сейчас.       Аджай откидывает осколок в сторону. То, как он смотрел… Это было чем-то… Другим. Он словно видел его в первый раз. Когда они встретились два года назад, в этом строении лица, в этом цвете радужной оболочки, в этом хитром взгляде он видел Ишвари. И с тех пор он прекрасно понимал, кто перед ним. Но сейчас… Сейчас он этого не знает. Это не было тем Аджаем, что он помнил. Казалось, что в этом от него ничего не осталось. – Ты убил его? – …Да, — Аджай осмотрелся, будто что-то искал. Его голос звучал очень тихо. – Это было приятно?       Он ничего не отвечает и начинает ходить по комнате, но делает это так, что кажется, будто он какой-то неприкаянный дух, что бесцельно левитирует туда-сюда без какого-либо смысла. Но смысл был — в конце концов он нашёл пистолет. Пэйган это замечает, когда он садится в кресло недалеко от него, и нервишки снова начинают шалить. Оказывается, умирать — это страшно. Но всякий страх проходит, когда он видит, как Гейл поменялся в лице — он начал плакать. – Я в полной заднице, — его голос дрожит. — Я делал ужасные вещи и оправдывал их для себя тем, что делаю это ради тех, кого люблю и кому доверяю, но теперь это всё стало просто бессмысленным дерьмом.       Гнев не исчез — он перешёл в отчаянье. Это нормально, такое бывает. Пэйган привстал, начал пытаться подняться на ноги, чтобы подойти к нему. Стоило попытаться успокоить его хотя бы ради приличия. – Это долбанная страна… Эти долбанные люди… Чтоб это всё провалилось… – Не поверишь, но сейчас я с тобой полностью согласен, — Пэйган хмыкает. – Какой в этом всём смысл… В этой борьбе… Если я всё равно убиваю тех, кого люблю? И оставляю в живых таких, как ты, — он стиснул зубы. – Полагаю, мы оба этим грешим. – В этом нет никакого смысла. Я не знаю, что мне делать… Ну, только если…       Пэйган смотрит на него и видит, как тот приставляет дуло пистолета к своей голове. В этот самый момент он буквально осознаёт значение фразы «Вся жизнь пронеслась перед глазами». – НЕТ! — он кидается в его сторону и наваливается на него.       Раздаётся выстрел. Они оба падают на осколки разбитого стекла от окна, по которому Аджай проехался головой де Плёра. Он чувствует, что всё ещё дышит, хотя голова его пуста. Пэйган не двигается, но Аджай ощущает биение его сердца. Оно бьется слабо, но достаточно, чтобы тот выжил. Это ощущение напоминает ему тяжелый медленный перезвон колоколов.       Пэйган переворачивается и падает рядом. Он чувствует острую боль, пульсирующую в левом плече, и быстро понимает, куда попала пуля. Силы покидают его и их хватает лишь на то, чтобы он произнёс: – Ох, чёрт тебя возьми…       После этого он затихает. Обморок забирает его отсюда, подальше от этой боли, а Аджай… Он был всё отдал, чтобы ощутить её. Ведь сейчас он не чувствовал ничего. В его голове зарождается лишь одна маленькая мысль: если Пэйган умрёт, то его смерть будет напрасной. Он хотел, чтобы Аджай вернулся, но тот Аджай, которого он ждал, не вернётся. «Ты пытался им быть. Быть тем, кем тебя видели и кем описывали. Бегал из стороны в сторону, не мог определиться, ведь в твоей голове всё время были чужие. Ты затыкал меня, отобрал у меня моё имя, моё лицо, мою волю… Позволил себя обмануть. Убегал от правды, ведь не хотел никого расстроить. В особенности маму. Она бы точно расстроилась… Но это то, кем мы с тобой действительно являемся — безжалостными, своенравными, справедливыми. Мы есть рёв и слёзы, гнев и печаль, тигр и слон. Мы есть сила и воля, которой все боятся и к которой все хотят примкнуть. Ты достаточно ошибался, и сегодня… Я забираю свою жизнь обратно».       Гроза раскатистым рокотом прокатывается по облакам и вскоре он ощущает, как из окна на него начинают падать, капли дождя. Их становится всё больше и больше, вскоре начинается настоящий ливень. Он падает ему на лицо, омывает его. Где-то вдалеке раздаётся звон колоколен. Их звон доходит до него, обнимает. Он закрывает глаза и ощущает, как погружается в этот звон. Как он, подобно реке, облегает его, возвышается над ним, проникает в его приоткрытый рот и ноздри, мешает ему дышать. Он тонет в нём, вместе с тем, кто лежит рядом. Это… Приятное ощущение.

«Мама, я знаю, что ты не этого для меня хотела, но правда в том, что я наконец-то вернулся домой».