Золушка

      До родного дома оставалось каких-то несколько часов пути. Вот уже и пригород показался. Заметно оживившийся принц Цунаёши вертел головой, с любопытством разглядывая роскошные имения справа и слева от королевского тракта. Легкомысленен, как всегда, с раздражением подумал Реборн. Он-то не мог себе позволить любоваться красотами родного края. Возвращение их отнюдь нельзя было назвать триумфальным.       — Это ж надо было такое брякнуть, — в сотый, наверное, раз с начала пути проворчал Реборн.       Принц нервно заёрзал в седле.       — Может, хватит уже, Реборн? Подумаешь, трагедия. Вот что, что я такого сказал?       — Подумаешь, трагедия, говоришь? А ты уже придумал, что скажешь своему отцу в оправдание?       — Да брось, отец справедливый, он не будет ругаться. Ну не сложилось, ну бывает…       — Цуна, король приказал мне сосватать тебе принцессу. А ты прекрасно знаешь, что твой отец очень не любит, когда его приказы не выполняются. Ты подставил меня, Цуна. Очень сильно.       Он ожидал опущенных плеч, раскаяния, но принц Цунаёши только фыркнул:       — Да ничего он тебе не сделает! У тебя волшебный контракт со мной, а не с ним! И потом, — воскликнул он уже совсем громко, — ты же грёбаная фея!       С самого рождения принца Реборн был приставлен к нему в качестве феи-крёстной. В правящей семье это было своеобразной традицией: своя фея была когда-то и у короля, и у его отца, и у прочих предков. Фея-крёстная — самый надёжный хранитель и наставник для своего подопечного, но не только. Главная задача феи — помочь человеку найти его счастливый конец. «Прямо как в сказках?» — спросил Цуна, когда Реборн в первый раз рассказал ему об этом. Именно как в сказках, чёрт бы побрал того сказочника, который всё это выдумал, чуть не сказал тогда Реборн.       С детства Цуна был сплошным недоразумением. Не любил драться, плохо держал в руках тренировочный меч, не ладил с луком и стрелами. Казалось бы, одно разочарование для отца-завоевателя. Но король был снисходителен к единственному сыну и позволял ему заниматься тем, к чему душа лежала. Больше всего принц любил книги и общение с Реборном. Они-то и стали его учителями. Отец и сам учил его — частенько брал с собой на советы министров и в поездки по государственным делам. Цуне было интересно всё, что находилось за пределами его обычного быта. Уже тогда Реборн обнаружил в нём чрезмерную прямолинейность — ребёнок неумело пытался подражать отцу, не видя разницы между полной прямотой и намеренной откровенностью. Увы, тогда он ещё не представлял, во что это выльется.       Поддавшись на уговоры своего первого советника, король отправил подросшего сына учиться на долгие четыре года. В Цитадели наук уже несколько столетий обучались юноши из знатных семей всего континента. Видимо, король надеялся, что уж там-то из Цунаёши сделают настоящего мужчину.       Что ж, по крайней мере, великие умы научили его достойно держаться в седле. Жаль, что не научили молчать и кивать, когда нужно.       — Собирайся, Цуна, — сказал ему Реборн после всех восторгов и приветствий, — поедем сватать тебе невесту.       Карта западных королевств была похожа на лоскутное одеяло. Королей и принцесс в здешних краях было в достатке. Вместе со своим крёстным и почётным эскортом принц объехал всех правителей, у которых имелись незамужние дочери. Но в каждом королевстве их ждала неудача, и даже всего красноречия Реборна оказалось недостаточно.       — Я никогда не выйду замуж за принца, который ниже меня ростом, — поджала розовенькие губки принцесса Ханна. — Он же совсем ребёнок!       Цуна аж покраснел от возмущения.       — Позвольте, ваше высочество, но вы всего лишь взглянули на меня — и уже посчитали меня плохим мужем! Вы так несправедливы только ко мне или к остальным женихам тоже?       Дабы не доводить дело до объявления войны, Реборн отвесил ему хорошего подзатыльника, принёс оскорбленной принцессе множественные извинения и спешно раскланялся.       Что поделать, ростом принц действительно не вышел. Метр семьдесят, с учётом вечно взъерошенных волос — чуть больше. Как назло, западные принцессы словно сговорились: одна за другой они отказывали, едва взглянув на Цуну. Королевство отца Цуны было больше всех западных королевств вместе взятых, казна ломилась от золота и серебра, земли были плодородны, а леса полны живности, в отличие от западных пустынь. Но принцессы и слышать об этом не хотели. Подавай им варвара на белом коне.       С каждым новым отказом бедный принц становился всё более нервным и подавленным. Он уныло трясся в седле, погружённый в себя, и даже перестал жаловаться на кровавые мозоли на заднице от долгой езды. Поразмыслив, Реборн решил отправиться в восточные королевства. Женщины Востока, помнил он из своей буйной юности, маленькие, стройные и не такие капризные.       Путь до столицы довольно крупного объединённого восточного королевства занял около трёх недель — столько же, сколько объезд всех западных земель. Принцесса И-пин, очаровательный невинный цветок, приходилась Цуне троюродной сестрой — его дед-король когда-то заключил с Востоком политический союз.       — Очень рада вашему визиту, принц Цунаёши, — сказала она и тепло улыбнулась. — Я польщена вашим предложением. Но, согласно нашим обычаям, я должна вас испытать.       Испытанием оказался рукопашный бой. Всего через пару мгновений маленькая хрупкая принцесса уложила Цуну на татами на обе лопатки.       «Простите, принц, но я не могу выйти замуж за того, кто не сможет меня защитить», — был ответ И-пин, и делегации снова пришлось уйти ни с чем. На этот раз Цуна расстроился всерьёз: кажется, принцесса ему понравилась.       Оставалось ещё крохотное королевство Шимон, затерянное в горах между Севером и Востоком. Его принцесса Адельхейд строго посмотрела на принца с высоты своего трона и спросила:       — Сколько оленей ты убил на охоте?       — Ни одного, ваше высочество, — опешил Цуна.       — Сколько рыцарей ты победил на турнирах?       — Ни одного, ваше высочество. А когда был последний…       — Сколько драконов ты убил?       — Ни одного, ваше высочество, — повторил Цуна. — Но я знаю того, кто убил целых двоих! Это мой отец, король. В молодости он захватил северное королевство, разрушил Зефирный замок, убил двух белых драконов и несчётное количество рыцарей! А уж сколько оленей, медведей и кабанов он добыл на охоте — одному нашему повару известно. Не хотите выйти замуж за него? Он ещё достаточно молод и весьма хорош собой!..       Пожалуй, это было бы даже смешно, если бы не было так грустно от того, что других принцесс на континенте не осталось.       — Это ж надо было такое брякнуть, — повторил Реборн в сто первый раз и возложил ладонь на чело. — «Не хотите ли выйти замуж за моего отца». Цуна, ты…       — Ну что я?       — Ты неподражаем, — вздохнул Реборн.       Цуна тихонько засмеялся.       — Что теперь собираешься делать? Если мы так и не найдём тебе невесту.       — Ничего, — ответил Цуна, подумав. — Мой отец же как-то обошёлся без жены, и даже меня каким-то образом заделал. Значит, и я смогу обойтись. Ай!       Реборн ткнул его волшебной палочкой прямо под рёбра.       — Чтоб я больше такого не слышал! Найдём мы тебе жену, не кисни.       Принц беспомощно улыбнулся и развёл руками:       — Реборн, знаешь, как меня называли другие мальчишки в Цитадели? Никчёмный Цуна. Бесполезный Цуна. Во всех науках, кроме истории, психологии и политологии, я был отстающим. Думаешь, у меня правда получится?       — Для таких ситуаций и существуют феи-крёстные! И у меня как раз припасён туз в рукаве.       — Тот самый, о котором ты рассказывал? «Последний шанс»?       — Он самый, — усмехнулся Реборн.       Среди фей встречались лентяи, которые хотели достичь своей цели, затратив минимум усилий; неумехи, которые попросту не разбирались в человеческих отношениях; неудачники, которым просто не повезло с подопечными. Как вот Реборну. Но даже у самых безнадёжных фей была своя палочка-выручалочка. Заклинание «последний шанс» применялось лишь единожды и показывало человека, наиболее подходящего крестнику феи, где бы он ни находился, хоть за тридевять земель. Это не значило, что после сотворения заклинания счастливый конец становился возможен только с тем человеком и ни с кем более. Счастье — понятие относительное, мимолётное и весьма спорное. Но тот человек, на кого указал «последний шанс», был самой лучшей парой для крестника из всех живущих.       — Так колдуй! — воскликнул Цуна, удивив Реборна своей нетерпеливостью.       — Уверен, что не хочешь попробовать сам найти свою судьбу?       — Хуже уже не будет, так зачем тянуть и ходить кругами, когда можно сразу узнать ответ? Давай, сделай это, и мы приедем к отцу с хорошими вестями!       — Как скажешь, — ответил Реборн.       Он точно не знал, как именно сработает заклинание, что увидит он и что увидит Цуна. Но показывать это принцу и гвардии было ни к чему. Приняв подобающую позу, Реборн как можно увереннее взмахнул волшебной палочкой.       Из кончика палочки вырвался сноп серебряных искр и устремился вдаль. Через холмы, дома, поля и зелень — Реборн видел всё и сразу, будто сам двигался в этом сияющем потоке. Наконец головокружительный полёт закончился, и на несколько секунд перед ним предстала озарённая серебряным светом фигура. Юноша, совсем молодой, бедно одетый, светлые нестриженые волосы, благородные черты лица, стирает бельё, имение Гокудера, два часа конного хода от дворца по королевскому тракту.       Видение прервалось, и Реборн медленно опустил палочку, пытаясь осмыслить пережитое. Да, не такое он ожидал увидеть. Почему заклинание указало на юношу, да ещё и какого-то служку? Может, он что-то не так сделал? Почему магия не сработала?       — Ну что, что ты увидел? — от нетерпения Цунаёши едва не выпрыгивал из седла. — Рассказывай!       — Ничего, — соврал Реборн и помахал палочкой для виду. — Не работает почему-то.       — Ну вот… — поник принц. — Наверное, я и правда никчёмный Цуна. Раз уж даже магия не может мне помочь…       — Или же я ничего не увидел, потому что заклинание указало на меня и я — твой счастливый конец.       Пару мгновений Цуна таращился на него своими глазами-плошками, а потом от души расхохотался:       — Да уж, похоже на то! Пока мы не найдём мне невесту, быть нам с тобой неразлучными!       Согласно расчётам Реборна, они должны были прибыть во дворец прямо к обеду. Специально выехали с первыми петухами, чтобы успеть до жары. Но увы — из-за недавних сильных дождей на севере река, пересекавшая королевский тракт, сильно разлилась и смыла мост, пришлось искать другую переправу. До дворца оставалось ещё скакать и скакать, а время уже перевалило за полдень. Солнце нещадно палило в зените, и Цуна то и дело смахивал рукавом пот со лба.       — Пить хочется, — пожаловался он. — Смотри, Реборн, там колодец! Давай остановимся! Всё равно к обеду уже опоздали, ничего страшного, если задержимся ещё немного.       Не дожидаясь разрешения, Цуна дёрнул поводья и направил коня к обочине. Гвардейцы застыли, как вкопанные. Бедные парни, их так хорошо вымуштровали, что без приказа они не осмеливались даже последовать за принцем и утолить свою жажду.       — Вольно, — скомандовал Реборн и услышал всеобщий вздох облегчения.       Издалека колодец выглядел вполне ухоженным — уже хорошо, в старых заброшенных скважинах всегда зараза водится. А возле колодца — Реборн узнал его сразу — стоял тот самый белобрысый оборванец из его видения. Оборванец крутил колодезный ворот и вовсю глазел на приближавшуюся процессию. Реборн даже протёр глаза и ущипнул себя, чтобы убедиться, что не уснул на жаре, вот и видится всякое. Но юноша из видения был совершенно реален. Так же, как и принц Цуна, который спешился у колодца, подошёл и заговорил с оборванцем.       «Так заклинание всё-таки сработало? — подумал Реборн в замешательстве. — Это уже не может быть простым совпадением. Словно сама судьба подтолкнула их друг к другу…»       Принц с наслаждением пил прямо из колодезного ведра да нахваливал. Не смея шелохнуться, оборванец следил за каждым его движением.       — Яблоко от яблони… — проворчал Реборн и тихонько выругался.       *****       День выдался на редкость жарким. Уже с утра Хаято сбился с ног: девочки то и дело просили воды, поилку облюбовал Такеши и плескался в ней, словно в ванне, и непоенные лошади оглашали ржанием всю округу. То и дело приходилось бегать к колодцу и обратно, и уже после пятого похода за одно только утро у Хаято заломило плечи. Хорошо хоть мачеха прочно засела в тени на веранде и не раздавала приказов, только обмахивалась веером и тихо вздыхала.       Волосы Хаято вымокли до самых кончиков, хоть выжимай, и он от души завидовал своему псу. Вот бы и ему в прохладной водичке искупаться. Но воды в доме снова не осталось ни капли. Всё ушло на стирку кучи платьев, которые будут пылиться в шкафах по полгода, а то и больше, чтобы высший свет успел их забыть. Ведь если мы будем появляться везде в одном и том же, говорила мачеха, люди могут подумать, что мы бедные!       Взвалив на плечо коромысло с пустыми вёдрами, Хаято в восьмой раз за сегодня поплёлся к колодцу. А ведь всего лишь полдня прошло. Такими темпами завтра он, наверное, не встанет.       Колодец облепили птицы, плескались в лужицах, которые неизбежно проливались на камни вокруг. При виде Хаято они дружно бросились врассыпную — странно, ведь гонял он только канареек, которые мешали спать по утрам.       Ворот пошёл легко, но со скрипом — сегодня к нему зачастили. В следующий раз надо будет захватить маслица, подумал Хаято, и вдруг услышал издалека цокот копыт. Он поднял глаза и присвистнул: по королевскому тракту двигалась целая кавалькада, направляясь ко дворцу. Почти все — в чёрно-белой форме королевской гвардии. Не иначе как опасного бандита поймали, или министра какого сопровождают. Как вдруг от процессии отделился один всадник и поскакал через поле прямо к колодцу. За ним последовали и остальные. Хаято порядком струхнул: что могло понадобиться от него гвардейцам? Он ничего не нарушал, никого не трогал, черпал себе воду из общественного колодца. Если правда то, что говорят о дисциплинированности королевской элиты, они не тронут невинного.       Первый всадник, вырвавшийся далеко вперёд, однако, к гвардии не принадлежал. На нём был походный костюм с переливавшейся на солнце богатой отделкой, за спиной развевался ярко-синий плащ, а причёска ничем не напоминала гвардейские коки. Сомнений не было — всадник ехал прямо к колодцу. Он проскакал ещё немного — и Хаято едва не ахнул, совсем как его сёстры, узнав в наезднике принца Цунаёши. Ошибки быть не могло — всё тот же одуван на голове, рыже-каштановая копна волос; всё то же округлое лицо. Столько лет Хаято мечтал увидеть его снова, но даже не предполагал, что принц приедет к нему сам, да ещё и на белом коне. Растерявшись, он ослабил хватку, рукоятка ворота выскользнула из его рук, и почти вытащенное жестяное ведро, полное воды, с грохотом и лязгом полетело обратно в колодец.       — Да что ж ты… — пробормотал Хаято, перехватил рукоять и изо всех сил приналёг на неё, сам не зная, куда так торопится.       Когда злополучное ведро наконец оказалось наверху, он поднял глаза и увидел прямо перед собой принца. Легко, одним прыжком, принц Цунаёши соскочил с коня, подошёл и сказал:       — Здравствуйте!       Хаято таращился на него и не находил слов. За прошедшие годы он так и не смог определиться, ненавидит он принца или нет. Но теперь это противоречивое чувство куда-то вмиг исчезло. Принц глядел на него снизу вверх своими по-детски большими, добрыми глазами, лохматый, худой и тонкий, ласково улыбался и не узнавал. Глаза у него были совершенно необыкновенного оранжевого цвета, рассеянно заметил Хаято, и как будто светились изнутри, излучая теплоту и доброжелательность.       — Позвольте, пожалуйста, испить вашей воды. Очень жарко, — попросил принц.       Запутавшись в мыслях, Хаято понял смысл его слов лишь отдалённо.       — А… да… Вот, пожалуйста, — протянул он принцу жестяное ведро.       — Спасибо! — с чувством поблагодарил тот и жадно припал к воде.       Когда-то Хаято представлял себе, как сыграет для его высочества самую потрясающую мелодию на свете, и тот будет рассыпаться в комплиментах. Вот тут-то он и напомнит ту самую фразу, что принц сказал ему когда-то. Принц будет просить прощения, но будет поздно, много лет уже как поздно. Тогда, в десять лет, эта мысль о сладкой мести казалась такой приятной. Глупые детские фантазии, конечно. А теперь принц стоял перед Хаято и пил воду из его ведра. Маленький, несуразный и с обезоруживающей улыбкой. Говорил спасибо, чего Хаято ни разу не слышал от мачехи или сестёр, и обращался к нему на «вы». Вот как его, такого, можно вообще ненавидеть.       — Очень вкусная у вас вода, — похвалил принц.       Поставив ведро на край колодца, он зачерпнул воды, умылся, плеснул себе прямо на волосы и встряхнул головой, словно пташка, купающаяся в фонтане.       Подоспела королевская гвардия, два десятка отборных солдат.       — Дай-ка мы, парень, быстрее будет, — один из гвардейцев забрал у Хаято ворот, и они бойко принялись таскать из колодца одно ведро воды за другим. Прикладывались сами, потом давали напиться лошадям, проделавшим долгий путь. Лишь одна всадница осталась в седле, позволив лошади пастись чуть поодаль от колодца. Хаято принял бы её за карлицу в жёлтых шелках, если бы не золотистые прозрачные крылышки у неё за спиной, искрившиеся на солнце так, что глазам было больно. Когда-то отец рассказывал ему о феях — миниатюрных крылатых созданиях, владеющих магией, малочисленном и загадочном народце. И эта фея смотрела на него так пристально, что Хаято стало не по себе. Будто хотела просветить его насквозь до последней косточки. Даже мачеха с её фирменным взглядом не была такой пугающей. «Не превращайте меня ни во что, пожалуйста, я ничего плохого вашему принцу не сделал», — на всякий случай подумал Хаято. Но фея лишь отмахнулась от пролетавшей мошкары и продолжила сверлить его взглядом.       — Вы как-то неважно выглядите, — снова заговорил принц, и только заметив его вопросительный взгляд, Хаято понял, что обращаются к нему.       — Разве?       — Отчего вы такой грустный? У вас что-то случилось?       Сперва Хаято подумал, что принц над ним издевается. Он перетаскал сегодня на своих плечах больше ста сорока литров воды, а теперь ещё эта фея. Конечно, у него что-то случилось, будешь тут грустным, едва не выпалил Хаято прямо в лицо его высочеству. Но принц выглядел настолько искренне обеспокоенным, что вышло только:       — Да… ничего особенного.       — Знаете что, — сказал принц Цунаёши и снова улыбнулся так, что и камень бы растаял, не то что человек, — я уверен, что мой отец-король закатит большой праздник в честь моего возвращения. Приходите, не пожалеете! Будет такой весёлый праздник, что вы забудете все свои беды! Придёте? Обещайте мне!       — Но я же…       — Обещайте мне! — настойчиво потребовал принц. — На празднике найдётся место всем, даже простым людям!       — Обещаю, — сдался Хаято.       Вскоре процессия двинулась дальше, оставив Хаято с двумя полными вёдрами, дурацким обещанием и полным сумбуром в голове. Ко всему прочему, зловещая фея обернулась и так угрожающе посмотрела на него напоследок, что он ещё минут пять стоял, не смея шелохнуться, и смотрел им вслед. И чего она так печётся о своём принце…       Принц. Столько мыслей разом для одной бедной нагретой солнцем головы. Хаято потёр виски, глубоко вдохнул, сунул голову в ведро с водой по самые плечи и стоял так, пока не кончился воздух. Но прохладная вода не принесла ни облегчения, ни понимания произошедшего. Мировоззрение Хаято пошатнулось и рухнуло, а на его обломках улыбался маленький принц. Как и в прошлый раз, много лет назад.       Кажется, теперь Хаято понял, что чувствовал мокрый осипший щенок, на которого он надел ошейник, поставил рядом миску с молоком и сказал: «Теперь твой дом здесь! Я буду звать тебя Такеши».       Он лишь смутно помнил, как дошёл домой, как донёс вёдра — тело двигалось само по себе в привычном ритме жизни.       Очнулся Хаято лишь от окрика мачехи:       — Что за мерзость ты приготовил? Хаято, эй, я с тобой разговариваю!       «Где мерзость?» — растерянно заглянул он в тарелку мачехи, а затем и в котелок. Суп как суп, пахнет вкусно, крысы и тараканы с мухами не плавают… «Посолить забыл!» — вздрогнул он от страшной догадки.       — Я сейчас всё исправлю. Прошу прощения.       Хаято схватил котелок и потащил обратно в кухню. Тихий плеск заставил его обернуться. Это был суп леди Бьянки, выливавшийся на только что отдраенный пол из тарелки в её руке.       — И приберись тут.       — Да, матушка.       «Соберись, Хаято, — отвесил он себе мысленную оплеуху, — от того, что ты сегодня поговорил с принцем, мир вокруг не изменился!» Но, как назло, перед глазами стояла только улыбка принца Цунаёши и его настойчивое: «Обещайте!».       Вскоре пол снова засиял чистотой, а дамы наконец изволили отобедать и отправились заниматься своими женскими делами, оставив Хаято гору посуды. Он почти любил мыть посуду, это расслабляло и помогало собраться с мыслями.       Ну пригласил его принц на праздник. Ну пообещал он, Хаято, прийти. Да только что монархам его обещания. Принц наверняка уже давно обо всём забыл. Каждого голодранца помнить — с ума сойти можно. Едва ли не в первый раз в жизни Хаято печально оглядел свою застиранную, изношенную одежду — какой ему праздник… Да и кто его отпустит? Леди Бьянки никогда не брала его ни в гости, ни в разъезды по делам графства, что уж говорить о королевском празднике.       Дзинькнул колокольчик у парадных дверей, и Хаято кинулся открывать. Кто бы это мог быть? Слишком поздно для почты, слишком рано для гостей. На пороге стоял полноватый низенький человек в лакейском напудренном парике и держал конверт.       — Господин… — обратился он было к Хаято, но, увидев его тряпьё, осёкся. — Не здесь ли проживает семейство Гокудера? — прокашлявшись, спросил он.       — Да, здесь. У вас послание?       — От самого короля, — Лакей снова прокашлялся и оттараторил заученное: — Его величество король Кёя I, владыка сотни рек, разрушитель Зефирного замка, победитель драконов, приглашает вас завтра на королевский бал по случаю возвращения его сына, кронпринца Цунаёши, который состоится завтра в королевском дворце в восемнадцать часов ровно. Все незамужние девушки должны явиться в обязательном порядке. Подробности изложены здесь, — выпалил он на последнем дыхании и протянул наконец конверт.       Хаято вдруг стало его жалко. Бал состоится завтра, значит, сегодня этому бедняге придётся объехать всех-всех-всех в пригороде, а то ещё и в другой город катиться по такой-то жаре.       — Может, вам воды?       — Буду весьма признателен, юноша, — пропыхтел лакей.       Напившись, он ещё раз сердечно поблагодарил Хаято и поспешил, насколько позволяла комплекция, к своей карете.       Что началось, когда мачеха и сёстры открыли конверт!       Они бегали по дому, открывали шкафы, выбрасывали всю одежду из них на пол.       — Мама, я не влезаю в моё любимое платье! — ныла Кёко.       — Мама, к моему самому красивому платью нет ни перчаток, ни пояса, ни туфель! — кричала Хару из комнаты девочек.       Леди Бьянки подлетела к Хаято, сунула ему целый мешочек золота и выпалила:       — Беги на рынок, немедленно! Нам нужны новые платья! Купи самые лучшие ткани!       «Платья?! Вы хотите, чтобы я сшил три новых платья за один день?!» — хотел воскликнуть он, но мачеха топнула ногой и с лёгкой истерикой взвизгнула:       — Что ты стоишь, болван, там же ничего не останется!..       На местном рынке к торговцам тканями было не протолкнуться. Женщины вырывали друг у друга рулоны шёлка, шифона и парчи, спорили, кричали, даже дрались. Гвалт стоял такой, что Хаято собственного голоса не слышал. Но всё же ему хватило сил пробраться через толпу к прилавку и хорошенько закупиться. Тяжелый лиловый бархат — для мачехи. Белый атлас — для Хару. И нежный розовый шифон — для Кёко. Пара мотков кружев, катушка с золотой нитью, несколько разноцветных лент и побольше ткани для подклада.       Но мачеха снова была недовольна.       — Где тебя носит, Хаято?! Бросай всё это и иди сюда! Только смотри, чтобы руки чистые были!       Кёко и Хару ждали посреди гостиной, сложив ручки, как подобает примерным девочкам, и едва не подпрыгивали от нетерпения.       — Каждая настоящая леди должна уметь танцевать вальс, — сказала мачеха. — Сегодня, девочки, у вас будет дополнительный урок танцев.       «А я тут при чём?» — удивился Хаято.       — Вам понадобится опытный партнёр. Подойди ко мне, Хаято. Я покажу тебе, как правильно вести в танце, чтобы девочкам было с кем попрактиковаться.       Его правую ладонь леди Бьянки положила себе на талию, а левую сжала в своей. Оказаться в такой близости от женщины, тем более от неё, было очень странным и даже немного неправильным.       — Вот так ваш партнёр должен держать вас, девочки. Вот так — и ни на сантиметр ниже! А теперь самое важное — шаги! Хаято, начинай с правой ноги и повторяй за мной. И…       Оказывается, быть леди не так-то просто — вот что понял Хаято за первые полчаса страданий. Он путался в ногах, путался в направлениях, путался в юбке леди Бьянки и наступал ей на ноги. Голова кружилась, окна менялись местами со стенами. Шаг правой, шаг левой, шаг правой. Шаг назад, шаг в сторону, шаг в сторону. Раз-два-три, раз-два-три. Раз-два-три — монотонно считала мачеха и неумолимо заставляла его шагать снова и снова. Хаято успел посочувствовать девушкам, которые должны проделывать всё то же самое, только на каблуках и в пышных юбках.       А потом он привык. Комната перестала вращаться, он стал двигаться свободнее, и левая рука мачехи уже не впивалась в его плечо, а одобрительно похлопывала.       — Вполне достаточно, — наконец сказала мачеха, раскрасневшаяся и как будто помолодевшая разом на несколько лет. — Всё поняли, девочки, как надо двигаться? Давай ты, Хару.       Поначалу без уверенной руки леди Бьянки на плече двигаться самому было сложно, да и Хару часто оступалась и пыталась шагнуть не туда. Но училась она всегда очень быстро, и скоро буквально порхала по гостиной, как бабочка, в руках Хаято.       — А теперь попробуем фигуры. Балансе, а теперь поворот! Раз-два-три, раз-два-три, — командовала мачеха.       — Хочу ещё, мама! Мне кажется, я ещё недостаточно хорошо танцую! — просила Хару и кружила Хаято всё быстрее, прижимаясь к нему близко-близко.       — Довольно, — сказала наконец мачеха, — дай и сестре попробовать.       Кёко положила руку на плечо Хаято и спросила только:       — Мой первый шаг назад, с правой ноги?       И пошла, как будто танцевала всю свою жизнь, лишь изредка замирая в нерешительности перед новой фигурой. Она тренировалась тайком, понял Хаято, чтобы во всём быть готовой ко встрече со своим принцем. Доброму, непосредственному принцу Цунаёши непременно должна понравиться Кёко, она ведь настоящий ангел. У неё будет самое красивое платье на этом балу, пообещал себе Хаято.       Когда они закончили, часы уже пробили пять раз. «Семнадцать часов! — схватился за голову Хаято. — Когда же шить-то?!» А мачеха продолжала раздавать поручения:       — Начисти наши туфли, приготовь к завтрашней поездке лошадей, вызови кучера. Обязательно приготовь нам с девочками вечером ванну. И через час подай ужин.       …В одиннадцать вечера она заглянула в каморку Хаято и застала его на полу, склонившимся над выкройкой.       — Наши платья ещё не готовы?       — Нет, матушка, — отозвался он. За всей суетой Хаято едва успел прикоснуться к шитью. — Когда бы я…       Леди Бьянки схватила его за волосы и вздёрнула голову вверх.       — Ты собрался подставить нас? — прошипела она, совсем как змея. — Хочешь, чтобы мы предстали перед королём в старье?       — Вовсе нет, матушка, — сморгнул Хаято выступившие от боли слезинки. — Я… я просто…       — К утру все три платья должны быть готовы! Ты понял меня?       — Да… конечно…       Ладонь мачехи разжалась и ласково пригладила ему волосы.       — Хороший мальчик.       Она ушла, оставив Хаято наедине с рулонами ткани, иглой и двумя свечами. Не удержавшись, он несколько раз побился лбом о деревянный пол от безысходности. Но делать было нечего. Ему предстояла очень долгая ночь…       Об обещании своём, данном принцу, он давно позабыл.