Лето моей жизни

- Для начала, никакой химии! Только полезные для организма продукты. Отныне на этой кухне будут вариться супы и каши, будут резаться салаты и готовиться жаркое. Никаких чипсов, сухарей, гамбургеров! Да, это вердикт! И сейчас мы пойдём на рынок, покупать продукты. - Но, ба?! - И никаких возражений, молодой человек, - бабушка очень была похожа на заправского морского кока, капитана кухни. Обыкновенный черпак в её руках выглядел как скипетр. - Вперёд! - скомандовала она, и мы, несмотря на то, что только пришли с вокзала, вновь пошли теперь уже на рынок. Я был загружен сумками по самое не хочу(ведь не леди же с авоськой идти), но бабушка упорно всё что-то выбирала, искала, покупала, торговалась, словно это был какой-то ритуал. Не люблю рынки. Тут все шумят, суетятся, толкаются. Нет, это не по мне. Зашёл в магаз, купил, картой вжик, уже дома. Или ещё лучше - заказал в интернете, тебе ещё и на дом привезли. А здесь какая-то вакханалия. Видимо, забывшись, я сказал последнюю фразу вслух. - Между прочим про рынок многие поэты стихи писали, - сказала бабушка, повернувшись ко мне. - Поэты, поэты. Они ведь сумок тяжёлых не волочили. Так придут себе, на петрушку вдохновятся, а у меня тут суровая проза жизни. - Что за поколение такое хилое? А, правильно, сухари, газировка и думаете - сыты. Нет, в настоящей еде есть энергия, а то что вы едите - мертвое. Интересно у всех бабушек в голове подобный зомби апокалипсис, или только у моей? А главное, не поспоришь! Пришли домой. Я тут же падаю на кровать в изнеможении, а бабушка как ни в чем не бывало закатывает рукава и становится у плиты. - Артём, а где соль? Артём, где ножи? Артём, а как у тебя тут газ включается? Короче, через пятнадцать минут я сам всё режу, варю и обжариваю. Как ей это удаётся? В три приёма, и я готовлю сам. И что удивительно, получается ведь! Пока что под руководством, но здравствуй мой первый суп, картошечка и котлетки. То ли с голодухи, то ли от того что сам готовил, но всё было таким вкусным. - Ба, откуда у тебя столько энергии? - задаю я ей вопрос, доедая вторую котлету. - Энергия, внучек, это сложная вещь. Вот когда она нужна, она приходит, но её нужно уметь в себе мобилизовать. Это как у спортсменов - режим. Всё время в боевой готовности. - Но ты же не спортсменка? - Сцена, это тот же спорт, хуже расстрела. Выходишь один, под софитами, на тебя смотрит целая толпа, и тебе кажется вот едва ты сделаешь не тот поворот или скажешь не то слово и тебя тот час освищут, забросают гнилой картошкой и прогонят из театра. Вот тут и надо в миг мобилизовать все силы, чтобы не растеряться. А представь себе сзади стоят завистники. Они шепчут тебе в спину гадости, но ты не слушаешь их, ты стоек и мобилизован, в тебе столько энергии, что ею можно зажечь все лампочки в зале. Но твоя задача не лампочки, твоя задача глаза. Как только глаза зрителей начинают вспыхивать восхищенными огоньками - всё, ты исполнил свою миссию. Ты завладел их вниманием, и тут одна задача - выжить, вытянуть свой монолог, завернуть, завертеть, затронуть ум и сердце зрителя. Да, это не каждый может. Я даже котлету выронил. Так и представил бабушку. Стоит одна на сцене под палящими софитами, а ей рукоплещет весь зал. - Ба, - почему то шепчу я, - а почему ты никогда не рассказывала о своих ролях в театре? - А что о них рассказывать? Роли как роли. Да и актрисой я была не то чтобы уж очень. Не плохой, конечно, но... Бабушка никогда не говорила о театре. Точнее не о самом театре - его она очень любила, а о своих ролях, достижениях. Другие актрисы, хоть и не старые, порою очень меня доставали, когда я мальчишкой сидел на репетициях родителей, своей нудной триадой о своей гениальности в той или иной роли, о своём неоценимом вкладе в искусство, а также сплетничали вслед своим коллегам, сплошь бездарностям. Бабушка в этом плане совершенно не походила на тех актрис. Не было в ней самолюбования или этой убийственной тоски в глазах. Ничего не было, только радость. О бабушке - как об актрисе я случайно узнал от старого актера Николая Семёновича. Он показал мне старые фото и вырезки из газет. Оказалось что раньше Николай Семенович выходил с моей гранд мама на сцену, правда в другом театре и в другом городе. Так я узнал, что моя бабушка, моя такая родная бабушка, которая печет блины и кутается в плед, блистала в театре под псевдонимом Анастасия Бутримовская, что ей рукоплескал весь зал, и каждый франт мечтал провести вечер в её обществе. Она была очень популярна, но внезапно, на самом пике славы, покинула сцену, уехала в другой город, вышла замуж и родила ребенка. Это событие стало шоком для многих. Но не смотря ни на что долгие годы имя Анастасии Бутримовской оставалось эталоном превосходной актерской игры, эталоном женской красоты, хотя сама Анастасия Дмитриевна никогда не отличалась худобой. Почему то раньше эта история не волновала меня, но теперь мне стало жутко интересно. Почему? Вот так раз и бросила сцену и даже не говорит о том, что была не хуже, а то может и лучше чем все Самойловы, Васильевы и прочие звезды. - Ба, а люди говорят, что ты была звездою. Бабушка удивленно пожимает плечами. - Кто говорит? - Ну не важно. - Васютичкин? - Ну предположим он. Ба вздыхает: - Он был в меня влюблен. Даже поехал вслед за мной. Откуда мне было знать, что он так сильно меня любил. Мои глаза меня выдают. Бабушка видит в них пробудившийся интерес. - Это очень старая история, насквозь пропахшая нафталином. Мы играли в театре Ленкома. Все были молоды и полны сил. В одном спектакле мы с Васютичкиным играли амурную парочку, нам нужно было по сценарию признаться друг другу в любви и поцеловаться. Николай произносил свой монолог, только чувствую я, что он его не по роли говорит, а словно лично мне в любви признаётся. Ну думаю, во даёт, как в образ вжился. Подходит время поцелуя, и тут Васютичкин вместо бутафорского целует меня по настоящему, да так страстно. Благо это был уже финал, так как я совершенно растерялась. Занавес закрывается, к нам подбегает режиссер. Кричит, что это было ужас как развратно, что такие вещи нельзя делать в театре Ленкома, но это было гениально и весь зал рыдал. Мы ничего не поняли из его речи, радоваться нам или нет. Слава богу премии не лишили и хорошо. - Премии за поцелуй? - Да, Артёмушка, времена другие были, - бабушка улыбается моему недоумению и продолжает. - Я подхожу к Николаю и говорю: - Что это за выдумки? Так нельзя. - А вы что так ничего и не поняли, Настенька? - А что тут понимать? - Да ведь я по настоящему вас люблю. - Как, Николай Семенович, у вас ведь жена и дети есть? Вы что, разве можно. А вдруг узнает кто? Вас же по парт собраниям затаскают. Нет, не могу такой любви принять, вы уж меня извините. - Долго, долго смотрел он мне вслед, когда я гордо развернулась на каблучках и пулей полетела в гримерку. Но не прошло и дня как на моем туалетном столике начали с завидной регулярностью появляться цветы. Я с ним и говорила и старалась его не замечать, всё было тщетно. - А ты его любила, ба? Бабушка долго смотрит в окно, грустно вздыхает: - Да. Я его очень любила. Ночей не спала, в подушку ревела, измучилась, похудела страшно и решила: всё хватит с меня, уезжаю. Уехала, встретила твоего дедушку, вышла замуж, а тут как снег на голову Васютичкин приехал. Умолял, просил, ради меня жену бросил. - А ты? - от волнения я сдвинулся на самый край стула. - А я уже на третьем месяце беременности. Он не уехал обратно, мол нет ему обратной догори. Остался в здешнем театре. Так он и не женился больше. Я работать по специальности из-за него не пошла, боялась соблазниться. Тут мужу как раз хорошую работу предложили в другом городе и квартиру сразу, и мы уехали. - А Николай Семенович тебя до сих пор любит? - Ну этого я не могу сказать. - А почему ты с ним не поговоришь? Ты ведь теперь свободная дама. - Много воды утекло. Уже не та я, и он не тот. Тем более у меня сейчас более важная задача стоит. Хотела бы я послушать как ты Риту обидеть умудрился? К такой резкой смене разговора я был не готов. Котлета почему-то перестала нравиться. Я положил её обратно на тарелку. - Глупо все получилось, а я - негодяй.