Ловец снов: Катарсис

      Хавьер хотел всего ничего: ответа. Чёткого и ясного ответа от Юдзуру, а тот смотрел на него так, словно впервые видит. Словно не в их отношениях треснуло что-то важное и значимое, что-то, что Хавьер был вынужден чинить в одиночку всё это время. Аж дыхание спёрло от злости. Он прижал Юдзуру рукой к стене и повторил:       — Может, ты соизволишь мне объяснить? Или опять оставишь это кому-нибудь другому? Брайану, может, как обычно? Или Трэйси? Или Уно?       Юдзуру схватился за его запястье, упёрся в него, сжал кулак:       — Что?       — «Что»? Не прикидывайся, будто не понимаешь! Эти твои... с этим недоростком... чёрт, — Хавьер слегка ослабил хватку, — ты серьёзно? Опять? Опять включаешь «непонималку»? Ты не видишь вокруг себя ничего, да? Или не хочешь? Я тебе кто вообще? Пилюля от спермотоксикоза? Или друг?       — Ты друг. Но я не понимаю тебя, ты должен отпустить меня. И я не просил никого что-то объяснять тебе! Никогда, — процедил Юдзуру, буквально намертво сжимая запястье Хавьера и начиная медленно выкручивать в надежде, что он разомкнёт пальцы.       — А НАДО БЫЛО! — Он снова тряхнул Юдзуру, прижав его к стене и надавливая предплечьем поперёк груди. — Потому что я вот нихрена не понял, в какой именно момент ты решил единолично всё похерить!       — Что ты... не понял? — Юдзуру почувствовал, что на вдохе начал появляться хрип в груди, стало тяжелее дышать. — Пусти. Это опасно.       Хавьер продолжал давить, глядя всё быстрее звереющему Юдзуру в глаза, какой-то частью себя постарался успокоиться. Что-то внутри очень требовательно дёргало: «отпусти». Потому что астма. Потому что больно. Потому что Хавьер гораздо сильнее Юдзуру. Потому что он не хочет причинять ему вреда. И потому что сам Юдзуру пока терпит, хоть и от его хватки у Хавьера уже закололо в пальцах: пережал в запястье... Но ему нужен чёртов ответ, а добровольно его ему давать не собирались. Почему Юдзуру ведёт себя так, словно нихрена не было? И почему, если ему ничего не нужно, он не снизошёл сообщить об этом сразу?       Это же было бы нормально.       А молча уходить с неясной обидой — не нормально.       Что с дружбой?       Как теперь с ним вести себя?       Хавьер усилием воли ослабил хватку, а потом и вовсе отступил на шаг. Он ожидал, что Юдзуру развернётся и молча уйдёт, потому что Юдзуру был в ярости. В его, тёмной, молчаливой и страшной ярости. Но Юдзуру стоял. Стоял и смотрел, словно сталкивая этим взглядом в бездонную тьму.       Брайан Орсер, приехав сюда, в Японию, благодаря Хавьеру считал, что Юдзуру от него скрывается, игнорирует. Приехав, он посмотрел и сказал тому: «А тебе самому не „показалось“, что Юдзуру попросту занят другим?»       Показалось. Ещё как. Ещё на гала КЧМ.       Да только сказано ничего не было. А Хавьер не мог простить самому себе позорный проигрыш чемпионата мира и думал об этом.       Он ждал, что Юдзуру придёт к нему. Утешит. Как Хавьер всегда это делал, если Юдзуру проигрывал.       Думал, что будет, как всегда раньше. Что эти полгода были просто... просто из-за того, что Юдзуру готовился победить, или из-за того, что это был предолимпийский чемпионат мира, или из-за того, что ему пришлось пропустить национальные... да хотя бы из-за того, что ЧЧК ему опять не дался, в конце-то концов! Юдзуру все эти годы, что они были близки, мог загружаться из-за всего подобного так, что можно было решить, что проблема в тебе лично. Кем бы ты при этом ни был. Хавьер выучил это, Хавьер привык, что проблема в чём угодно, но не в нём. И поэтому ждал, что всё будет как раньше: рано или поздно.       Но так не стало.       И Юдзуру не пришёл.       Даже не приблизился, хотя Хавьер ждал.       Хавьер привык к Юдзуру. А оказалось, что был не нужен и выброшен на помойку, когда в поле зрения появился другой, что в рот смотрел. Что боготворил, а не помогал. Что взгляд боялся отвести, но при этом смущался встречаться, а не тащился среди ночи чёрте куда только для того, чтобы Юдзуру смог хоть с кем-то поговорить, стоя на мосту через речку Дон. Стоило возникнуть обожателю со смазливой мордочкой — Хавьера выкинули.       — Юдзуру Ханю, я ненавижу тебя.       — Хорошо.       Прозвучало подобно грому в тишине. Не такого ответа он ждал. Не то хотел сказать и не то... услышать.       «Хорошо»...       Юдзуру ушёл.       А ведь это он был должен объясниться, ведь это он на глазах у Хавьера стал страстно любить просто подвернувшегося под руку мальчишку! И почему? Потому, что тот его на поганом интервью «королём» назвал! Это Ханю должен был объясниться! А в итоге встал в позу «объясняйся ты, причём сейчас, иначе исчезни с глаз моих». Хавьер был в бешенстве. Он чувствовал, что ненавидел Юдзуру за это. За его манипулирование ситуацией, за его поведение, за его вот это «есть я, и я думаю о себе, а остальным придётся это принять, потому что мне нельзя не думать о своём благополучии». Да что за косое оправдание элементарного эгоизма?       «Принять».       Какого дьявола это вообще нужно было принимать?! Он что, не в обществе живёт? Что вообще за детское поведение избалованного принца?

***

      Первая бутылочка пива из ближайшего комбини давила на мозг, распирая его хмелем; мысль росла: «Это был конец».       Потому что Юдзуру ушёл.       Вместо: «Я просто не понимаю, что произошло» вырвалось «я ненавижу тебя». И так вышло не из-за «плохого английского».       А ведь Юдзуру подходил к нему, медалью делился, слова на ухо шептал: «В моём сердце ты будешь чемпионом»...       Хавьер выкинул пустую бутылку в мусорку и вернулся в магазин.

***

      — Поговорили? — Брайан зашёл в незапертый номер Хавьера: они договорились, что он зайдёт. — Вижу, что да.       Тот сидел на полу, прислонившись спиной к стене, и глушил уже дозаказанное в баре отеля пиво, так как купленное в комбини иссякло.       — Мне сказали, что он ходит злющий, как чёрт, и таскает за собой ингалятор. Надо полагать, ты будешь просить моего вмешательства?       Хавьер простонал, опуская голову:       — Да пошёл он... Эгоистичный королишко. Этот мелкий ему подлизал, а тот и рад: видите, как запрыгал от счастья. Ну и ладно, он и без того носился с ним, как... курица с яйцом.       Брайан подставил стул и сел рядом с Хавьером, облокотившись о колени:       — Что он тебе сказал?       — Какая разница, Брайан? Пусть вон... со своим этим теперь... Тоже мне, чемпион и вице-чемпион мира...       — Ты должен перестать на него злиться. Он другой.       — Да кому я должен?! Он разве не с нами в одной лодке?! Почему вдруг чуть что, так «он другой»? Нормальные люди адаптируются под окружение, а не требуют от окружения адаптироваться под них!       — Детский сад, Хавьер. Ты хочешь, чтобы Юдзу был удобен для тебя? Чтобы все вокруг были подходящими для тебя и особенностей твоего характера? Ты сам не адаптируешься ни под какое окружение, так почему ты думаешь, что Юдзу должен? — Брайан вздохнул. — Я не знаю, станет ли это для тебя откровением, но послушай меня: никто не должен всю свою жизнь адаптироваться под других. И ни ты, ни Юдзу этого не делаете. Только ты требуешь от него этого, а он от тебя — нет. Юдзу... Юдзу, если ему не нравится окружение, просто исключает его из зоны своего внимания.       — Так это я ещё и крайний?       — Это ты ещё и не желаешь привыкнуть к тому, что не всё в этом мире происходит благодаря хотению.       — Значит, это Юдзу у нас святой праведник и безгрешен с пелёнок, да? А я — исчадие ада?       Брайан вздохнул.       — Мы в обществе живём, — продолжил Хавьер. — Я обществу подхожу. Я ему нравлюсь. Он — нет. И мы друзья. Он сам говорил, что в долгу передо мной. А по итогу не может даже уведомить о том, что нашёл себе новое развлечение. Меня вышвырнули, Брайан. А знаешь почему? Потому что ему нахрен не сдался аутсайдер. Ему нужен тот, на кого он равняться может, а не ничтожество с пятого места. Или тот, кто будет обожать его и сам не лажать. Очевидно же. Я сдал позиции и теперь нафиг Его Величеству не сдался.       — Ты передёргиваешь.       — Я говорю как есть.       — Ты описываешь то, что видишь. Это другое. Когда ты позвонил, ты что сказал? Что он тебя избегает и тебе нужна помощь. Я приехал, посмотрел, помогаю: предлагаю вам обоим остыть, отдохнуть друг от друга и позволить каждому из вас наладить собственную жизнь. Впереди олимпийский сезон, будет тяжело вам обоим, а потому я не хотел бы, чтобы у вас были дополнительные проблемы. Поезжай в Испанию, домой. Посветись там, побудь с семьёй. Выдохни. Будем на связи: как будешь готов, — возвращайся в Крикет. У вас двоих накопилось слишком много эмоций и недомолвок, вам обоим нужен отдых. Друг от друга. И ты, в отличие от Юдзуру, умеешь отчищаться. Хочешь моей помощи? Я смогу успокоить Юдзу. Сделать так, что он забудет о произошедшем. Ну или согласится понять. А тебе мой совет: домой, Хави. Отдохни. Забудь. Он не настолько нужен тебе, как ты думаешь. Я уверен, что дома ты сможешь это понять. И отпустить. Так что допивай и подумай, когда и как отправляешься, окей?       Хавьер закрыл глаза. Он устал. Чертовски от всего устал.       Но что именно заключалось в этом «всём» — не мог понять.

***

      — Юдзу, алло! Я тут такие наушники нашёл, как раз для тебя! — Хавьер стоял в магазине и вертел в руках коробку, прижимая телефон головой к плечу. С «той стороны» послышалось очень странное «ага». В трубку задувал ветер.       — А ты сейчас где вообще?       Обычно Юдзуру был дома в это время: в отличие от Хавьера, не шлялся в центре Торонто по ночам, а соблюдал режим.       — Я... я просто...       — М? Всё нормально? — Хавьер переложил коробку в одну руку, а освободившейся взял телефон.       — Я... гуляю... знаешь... Дандас-стрит?       Хавьер знал. Знал, что, чтобы дойти от дома Юдзуру до Дандас-стрит, нужно было пилить через парк больше получаса.       — Ты не потерялся? Где именно ты на Дандас-стрит? Она длинная, чтоб ты знал.       В трубке снова зашумел ветер, вызывая помехи, Хавьеру показалось, что сквозь хлопающий шум он услышал не то всхлип, не то словно Юдзуру шмыгнул носом. Он положил коробку с наушниками на полку.       — Тут есть река.       15 минут. До моста через Дон от этого магазина 15 минут.       — Ты в состоянии дорогу найти?       Хавьер смотрит на часы, висящие над входом в магазин. К полуночи. В трубку бьёт ветер.       — Всё в порядке.       Юдзуру стоял посреди моста, вцепившись в железные перила и глядя на воду. Он словно уже перенёс вес на руки: Хавьер не знал, что делать, лишь пытался отдышаться, стоя у начала моста. Нужно подойти. Как-то.       По Торонто гулял мёрзлый мокрый осенний ветер, на Юдзуру была, по мнению теплолюбивого Хавьера, слишком тонкая куртка.       Он подошёл незамеченным сзади и, не веря в то, что первое, второе и даже пятое предположения о сути происходящего верны, закрыл Юдзуру глаза ладонью:       — Угадай, кто?       Тот вздрогнул, Хавьер опустил руки, оставив ладони на его плечах и прижавшись со спины вплотную:       — Ну, ты чего? — Руки скользнули с плеч к локтям, по предплечьям — к ладоням Юдзуру. — Если хвататься голыми руками осенью в Канаде за железные перила, голые руки можно отморозить, ты в курсе? — Он мягко подцепляет ладони Юдзуру и берёт их в свои.       — Мне всё равно... — Шепчет едва слышно, сглотнув.       — Мне — нет, — так же тихо на ухо произносит Хавьер, отпуская ладони Юдзуру и обнимая его поперёк торса. — Что прикажешь говорить Брайану, если у тебя обморожения на руках обнаружатся, а?       — Никому не придётся ничего говорить... больше...       Хавьер носом задевает ухо Юдзуру, прижимает к себе.       — Может, тебе есть что рассказать?       Он видит, что Юдзуру шевелит губами, что взгляд его мечется по воспоминаниям, но он лишь мотает головой едва-едва. А потом шепчет, неотрывно глядя на воду:       — Я хочу умереть...       Хавьер не знал японского. Но, думается, понял. Юдзуру, что был сейчас в его руках, дрожал на ветру, смотрел на воду, шептал. Хавьер расстегнул свою куртку и, засунув руки в карманы, обнял Юдзуру, кутая его и прижимая к себе. Пряча и от ветра, и от этой воды.       — Если хочешь, мы прыгнем вместе. Я прекрасно плаваю, я вытащу тебя. Клянусь.       Хавьер был готов. Прямо сейчас. С ним — в ледяную ноябрьскую воду с риском просто разбиться о дно: Дон был мелкой речушкой.       Если это было нужно — Хавьер был готов.       Потому что он думал, что если вдруг не станет так печально такого хорошего Юдзуру, то Хавьер тут сдохнет один. Взвоет и сдохнет.       А Юдзуру хороший. Честный. Трудолюбивый. Очень искренний. Пусть, что не очень общительный и постоянно чем-то занятый. Зато это Юдзуру.       И без него тут вообще делать нечего.       Что в Торонто в частности. Что в катании в целом.       Юдзуру вцепился в руки Хавьера пальцами, Хавьер зажмурился и постарался на всю жизнь выжечь на своей коже это ощущение. Как Юдзуру держался за него.       Как Юдзуру нуждался в нём.       Выжечь.       И смотреть на свои пустые ладони в темноте номера где-то в Японии совершенно одному, думая о том, что совсем, наверное, недалеко, в том же отеле, наверное, за руки, что он запомнил, хватался другой.       Лёжа на кровати, помнить ощущение дрожащих слабых пальцев и видеть, как на запястье темнеет синяк, оставленный ими же.       Чувствуя, как желудок выворачивает наизнанку от дрянного пива в большом количестве.       Закрывать глаза и вдавливать их в глазницы ладонями.       «Подыхать» одному тут. Без него.       Раздираемый желаниями «всё вернуть» и «всё послать».       Хавьер наутро проснулся на скомканной кровати с ощущением Сахары во рту и глотке, в уличной своей одежде, со следами складок покрывала на коже и мыслью о том, не послать бы всё подальше и, в целом, не наплевать ли уже на всё, что было, если оно привело к тому, что есть?       На прогоне Хавьер даже не поднимал взгляда на Юдзуру, лишь выхватывал из общей массы его ноги и тут же переключался на что-то иное.       Он вдруг переключился на Уно, что тут же отвернулся, когда встретился с ним взглядом.       Смотрел. Очень внимательно.       Своими большими тёмными глазами.       Смотрел.