Ловец снов: Катарсис

      ― Шёма, ты волшебный.       ― Господи...       ― М?       ― Ты напугал меня...       Юдзуру влетел в общую комнату, окружённый пугающей чёрной аурой ― так показалось в первый миг. Когда Шёма с ним взглядом встретился, он секунду видел буквально пугающую тонну злости, которую было трудно сравнить даже с той, что была в нём после короткой программы чемпионата мира в Хельсинки. То была спортивная злость, а эта, наверное... Но Шёма рассмотреть не успел. Юдзуру задержал на нём взгляд на пару секунд и подошёл, наклонившись и шёпотом попросив выйти за ним.       Он послушался. Шёл следом. Юдзуру завёл его в тихий коридор и взял за руку, толкнув незапертую дверь. Они зашли в что-то вроде кабины комментатора... или, может, свето- или звукооператора ― Шёма не очень отличал. Только когда дверь за ними закрылась, Юдзуру повернулся и сказал, что Шёма волшебный.       ― Прости. Давай посидим тут немного? Мне серьёзно нужно успокоиться.       ― Угу.       ― Я не знаю, почему, но мне спокойнее стало, когда я на тебя посмотрел.       Шёма кивнул.       И сел там, куда потянул Юдзуру. Почти лёг в его объятия, положил голову ему на плечо, руку ― на грудь. Слышал сердце. Закрыл глаза.       Звуки гасли медленно.       В полумраке тишины Шёма услышал хрип во вздохе. Очнулся, вынырнув из тепла. Посмотрел на Юдзуру.       ― Я в порядке. Ингалятор с собой. ― Он махнул рукой, в которой сжимал его, и Шёма укорил себя в том, что не увидел его раньше. ― Иногда после хрипов приступ появляется, чаще ― нет, потому что я пью лекарства. Не волнуйся.       ― Хорошо.       ― Ложись обратно.       ― Нет... не стоит...       ― Тогда я уложу тебя силой.       Шёма смущённо улыбнулся и покорно лёг, всё же стараясь не расслабляться и не обваливаться всем весом. Через некоторое время его затылка коснулись длинные пальцы Юдзуру: он зарылся ими в волосы и прочесал их, склонив свою голову к его.       Шёма слушал сердце и дыхание, старался не потонуть в приятных ощущениях близости. Сейчас это было бы совсем не к месту; поэтому Шёма старался абстрагироваться... А потом Юдзуру обнял его и опрокинул на себя, прижимаясь лицом к макушке и вдыхая запах волос, сжимая за плечи и просто вынуждая лечь животом.       Шёма надеялся, что Юдзу-кун сделает милость и проигнорирует очевидный признак того, что абстрагироваться от ощущения близости и запаха тела ему не удалось. Но, когда его футболку задрали и прошлись кончиками пальцев по оголённому боку, об этом можно было забыть. Потому что Юдзу-кун всегда замечает. Даже если это вздох или взгляд, даже если Шёма был на другом конце комнаты ― Юдзу-кун обязательно выловит и уведёт. И обоих не будет видно некоторое время.       Обязательно.       Шёма ещё всё никак не привыкнет к тому, как это хорошо.       Когда Юдзу-кун подтянул его к себе ближе, вверх, Шёма послушно подставил шею и обнял, пропустив руки под мышками, коленями упёрся в пол по обе стороны его тела. Выгнулся, ощутив тянущий и приятный укус у самого основания шеи, ладони на пояснице, колено, упёршееся позади: Юдзу-кун не любил, видимо, оставлять пути к отступлению или, может, всё ещё думал, что с Шёмы станется дать по тормозам и сбежать ― сам Шёма не думал, что уже может отказываться от всего того, что приносил секс.       Юдзу-куна стало очень внезапно очень много, стало везде и в любое время: ночью, днём, утром, вечером... Он усаживал Шёму на стол в своём номере и игнорировал боязливое: «он же сломается», лишь надавливал рукой на грудь и заставлял лечь, стягивая с него штаны и прикладываясь с поцелуем к его животу и ниже, ниже... Он обнимал красноречиво под струями тёплой воды из душа и подхватывал под колени, прижимая спиной к стене. Брал нежно-нежно за руку и уводил в сторону, шепча на ухо совсем пошлые фразы и угрожая воплотить их в реальность ― не прямым текстом, лишь намёком в интонации. Всё получалось так, что Шёма заселялся в отель отдельно лишь формально: он, наверное, большую часть ночей или все их проводил не в «своей» постели.       У Юдзу-куна не было настроения. Вернее, в его настроении было что-то холодное. Словно не переставая его тревожила некая мысль ― малоприятная, приносящая дискомфорт. Когда Шёма продрал глаза и пришёл в себя, Юдзу-кун нависал над ним, опираясь на ладони и колени, и смотрел. Плотно сомкнув губы. Смотрел. Довёл до пика, до оргазма, наверняка опять оставил на теле следов, ― и смотрел. Выдохнул, словно держал воздух весь в себе всё это время, прикрыл глаза; Шёма привстал и обнял его, поцеловал в висок, провёл кончиками пальцев по торсу вниз, не глядя. Юдзуру вздохнул, прижал к себе Шёму одной рукой, губами ― уха коснулся, подался весь ближе, подставил шею, направил ладонью, прижатой к затылку, его поцелуи, не делал больше ничего ― отдался в руки весь, со всеми своими мыслями. Кончил в ладонь.       ― Надо было увести тебя в гостиницу. В номер.       ― Да?       Они лежали на полу в этой будке с панорамным видом на ледовую арену, Шёму совсем редко, но ощутимо, передёргивало от холода, у Юдзуру кожа была «гусиная» уже. К тому же клонило в сон.       ― Да. Я не в настроении куда-то сейчас идти, но хочу лежать с тобой вот так.       ― Но нам надо пойти?       ― Надо.       Ни один не двинулся. Шёма думал, что всё было очень странно. Не так, как обычно, и не так, как он уже привык. Если говорить языком стихий, то, должно быть, до этого был огонь. В этот раз ― вода. Очень глубокая вода. И холодная. Но всё равно утягивающая за собой.       Что-то успело случиться за те неполные пятнадцать минут, что он не видел Юдзу-куна.       ― Давай останемся здесь?       ― На всю ночь?       ― Да.       Шёма задумался. Над ощущениями своими и тем, что, возможно, ощущал Юдзу-кун сейчас.       ― Я не против. Но ведь не надо. Не тут, не на полу.       Шёма подумал, что Юдзу-куну сейчас вряд ли хочется куда-то идти и каких-то людей видеть. А ведь, возможно, с ними придётся даже разговаривать. Шёма не имел права говорить за Юдзу-куна, но Шёме бы не хотелось, чтобы его самого в такой ситуации видели злым или раздражённым.       ― Давай тогда куда угодно, только не в наш отель? Ты поедешь со мной? Куда-нибудь?       ― Я, если честно, куда угодно поеду.       Юдзуру смотрел в честные карие глаза Шёмы и повторял себе слова о том, что он волшебный. Волшебный, потому что Юдзуру был в бешенстве. В ярости. У него буквально ум заходил за разум от того, что выкинул Хавьер. Он думал, что, возможно, если увидит сейчас кого-то, то взглядом, возможно, испепелит. А увидел Шёму. И словно... словно располовинило. Все эти ощущения словно поделили напополам.       Юдзуру глядел на него и не до конца понимал: потому как сам знал, насколько тяжело находиться с ним, когда он зол или загружен. А Шёма был.       Просто мог быть и был.       Юдзуру попытался представить, каково было сейчас Шёме спать с ним, когда того попросту периодически отключало от реальности и он словно тонул в малоприятных ощущениях, которые за собой тянуло эмоциональное возвращение к услышанным словам и испытанным действиям.       Юдзуру, наверное, было бы неприятно.       А Шёма?       А Шёма был волшебный. Он говорил, что поедет куда угодно.       И Юдзуру не знал, что ему с этим делать.       Он просто полулежал, опираясь на локоть, и смотрел на него.       И чем дольше смотрел, тем сильнее было разрастающееся чувство тепла и нежности, зарождающееся где-то в солнечном сплетении.       Было холодно.       Юдзуру наклонился и поцеловал Шёму в кончик носа.       ― Я люблю тебя.       Было тепло.

***

      Они почти уже сбежали ото всех, почти. Даже такси уже было вызвано. Шёма рядом шёл, едва касался пальчиками ладоней Юдзуру, почти уже дверь была: Брайан окликнул на секунду раньше того момента, в который Юдзуру дотянулся до ручки.       Юдзуру вздохнул.       ― Я правда не отниму у тебя много времени. И нервов. Всего минуту, Юдзу.       Тот на секунду сжал руку Шёмы, развернулся и направился к Брайану. Шёма отвернулся, уставившись в дверь: он вообще не привык к тому, чтобы, после всего, Юдзу-кун проявлял столь однозначные знаки внимания при посторонних.       Брайан говорил вполголоса.       Может, не знал, что у Шёмы и так плохо с английским.       А, может, дело было не в Шёме, а в том, что у коридоров есть уши.       ― Юдзу, вы поговорили, я верно понимаю?       ― Он поговорил.       Брайан вздохнул. Когда Юдзуру злился, он был абсолютно глух к любым словам, доводам и даже поступкам. Ещё одно проявление упрямства. Просто бараньего упрямства.       ― Юдзу, слушай, я хочу попросить тебя только об одном: просто дай время загладить впечатление. Больше ни о чём. Ни забывать, ни прощать: оставь возможность разобраться. Знаю, как ты любишь рубить с плеча.       ― Он не пленник. Может делать что хочет, где хочет. Вы можете меня просить. Я тоже могу: было бы здорово, если бы он это делал подальше от меня.       ― Юдзу...       ― У нас такси. И я правда зол. Простите. Мы можем пойти? Это всё?       ― Да, Юдзу. Всё. Идите.       Шёма слышал два широких шага Юдзу-куна, почти повернулся в его сторону, как Брайан снова заговорил:       ― Хотя нет, не всё. Юдзу. Ещё кое-что. Очень важное. Безотносительно предыдущего разговора.       ― М?       ― Вас все видят.       Шёма струхнул, напрягся, увидев, как назидательно и... властно (?) смотрел на Юдзу-куна Брайан Орсер своими с такого расстояния кажущимися маленькими глазками. Подобрался весь, не до конца поняв последнюю реплику. Ожидая реакции замершего и молчавшего Юдзу-куна. Казалось, ему стало слышно собственное сердцебиение в эту долгую паузу.       ― Ты знаешь, как это может кончаться.       Юдзуру повёл плечом.       Дёрнул головой в сторону Шёмы. Передумал оборачиваться. Снова посмотрел на Брайана.       Кивнул.       ― Знаю..?       ― Да. И вас ждёт такси.       ― Спасибо.       Юдзуру оказался рядом так быстро, что Шёма проморгаться не успел: его взяли за руку и вывели на улицу.       Он боялся.       Боялся, что у Юдзу-куна проблемы.       И пугала не возможная собственная вина даже. Скорее: собственная беспомощность. Он ничем не мог помочь.       Юдзуру подлетел с ним к остановившейся по ту сторону дороги машине и прежде, чем сесть, развернулся, взял его лицо в свои ладони и, посмотрев в глаза, сказал:       ― Всё в порядке. Просто дай мне знать, что ты рядом.       ― Я рядом.       ― Тогда всё в порядке.       Шёма едва сдержал порыв сделать полшага, обнять его, а ещё очень сильно захотел, чтобы они сейчас где-то в парке безлюдном оказались бы, а не рядом с такси на освещённой улице.       Чтобы просто постоять, обнимая.       Но они оба быстро сели в машину. Шёма ― на заднее сиденье.       Юдзуру ― на пассажирское.       У Шёмы сводило пальцы от пустоты в них.       Было горько.