Ловец снов: Катарсис

      Юдзуру Ханю ехал на кубок Ростелекома с одной целью: исполнить четверной лутц. Всё прочее должно было быть сугубо вторичным.       Тем не менее пребывание по итогу на втором месте сильно било по самоуверенности. Полетевший после четверного лутца риттбергер тоже.       «Сеймей» с лутцем не сыграл.       Значит, нужно было делать так, чтобы он играл.       Юдзуру косился на выигравшего Нейтана и старался не фиксировать взгляд на медали. Но — фиксировал.       Зато был лутц. Теперь все знали, на что Юдзуру Ханю способен. Лутц и риттбергер были его целью, он боролся за эти прыжки — с Брайаном в том числе. Однажды даже сказал то, что взбесило Брайана, а потом привело к долгим и упорным переговорам.       Нет, конечно, нет: Брайан не мог «не хотеть, чтобы Юдзуру улучшался технически».       Да только теперь, при нынешнем раскладе, Юдзуру понятия не имел, чем Брайан занимается с Хавьером на другом катке и насколько его, Юдзуру, уровень достаточен для победы — золотые медали, блестящие на человеке слева, пока говорили о шансах весьма красноречиво.       Следующий этап было необходимо выигрывать. И желательно с разгромным счётом.       Юдзуру улыбался залу и разводил руки в стороны, мучался с часами в коробке под смех Нейтана и поднимал серебряную медальку повыше.       Отбираться в финал нужно было не только за тем, чтобы продолжить серию побед.       Его ждали там.       Ждали.       «Мы увидимся до твоего этапа или после?»       Юдзуру набирает сообщение быстро, почти сразу возвращая взгляд к карте на экране ноутбука, отправляет и продолжает искать варианты.       «В каком смысле?»       Такой ответ не расстраивает, он лишь говорит о том, что Шёма всё ещё совсем «Шёма», Юдзуру вздыхает и так же быстро, как и первую, набирает ещё одну:       «Думаешь, я смогу выдержать мысль о том, что ты находишься со мной в одной стране?»       Шёма на самом деле не знает, как отвечать, ведь сама фраза предполагает ответ. Он кусает губы и держит в руках телефон, сидя на краю кровати с полотенцем на шее. Наверное, думает он слишком долго, потому что мессенджер оповещает о том, что Шёме снова пишут, а потому он придумывает, что сказать:       «Мы разве не на Финал договаривались?»       Набор сообщения обрывается, начинается через пару секунд вновь:       «Это было до того, как появились этапы. Я хочу увидеться раньше. Только не говори, что выбрал Канаду не по этой причине».       Шёма замялся: он на самом деле не знал, почему выбрал Канаду. Франция... Францию подсказала Хигучи-сенсей, потому что они не закончили во Франции. А почему Канаду выбрал? Ну, не очень хотел пересекаться с Нейтаном раньше времени, а у него точно будет США. В Китай Шёма просто не хотел. А Россия... Россию выбрал Юдзу-кун, а им нельзя было пересекаться по правилам. Кстати, с Китаем было то же: там же наверняка выступает Боян.       «В общем, скажи мне, когда ты прилетаешь. Завтра скажи. Договорились?»       Молчать было очень неловко и неправильно по мнению Шёмы. Но сказать он ничего не мог.       «Ты не боишься, что тебя узнают?»       «Нет. Я не собираюсь появляться в Реджайне. А тебе придётся хотя бы на день оттуда уехать. Есть неплохое место всего в полутора часах от Реджайны. Осилишь?»       «Если нужно».       «Хорошо. Я уже жду, не тяни, пожалуйста».       «угу».       Шёма ещё смотрел на телефон и думал, что нужно что-то сказать в благодарность Юдзу-куну, который так напрягся и уже подыскал место, но это было слишком обескураживающе, и Шёма ещё не до конца понимал, как это всё будет выглядеть. Поэтому Юдзу-кун опять опередил его:       «Я люблю тебя».       А Шёма и на это не ответил.       Он стоял у окна, отодвинув плотную, видавшую виды штору и глядя в поля, ровным блюдом тянущиеся до горизонта, голый — лишь закутанный в одеяло. Маленький Давидсон действительно был городком, абсолютно оторванным от мира: они с Юдзу-куном могли бы, наверное, даже пойти и прогуляться по улицам, не пряча лиц — и их бы не узнали. Вся жизнь, проносясь по шоссе, натянутому меж Реджайной и Саскатуном, лишь оседала лениво в мотелях на краях города и особенно не интересовалась ничем, кроме постели и сна.       Юдзу-кун нашёл отель по другую от шоссе сторону городка, на самой окраине. Летом, должно быть, солнце выжигало эти места, не защищённые ни единой тенью, а зимой ветра прошивали стены зданий насквозь. Шёма смотрел в даль полей и пытался представить такую жизнь: тихую, спокойную. В которой контакты с миром зависят лишь от твоего желания и наличия интернета.       Юдзуру вышел из душа и, вытирая волосы полотенцем, подошёл к Шёме:       — Идёшь? Тут сносно.       Шёма кивнул, опуская руку, которой держал штору.       Атмосфера очень располагала ко сну.       Юдзуру обнял его со спины, ткнулся подбородком ему в плечо.       — В Японии так далеко редко где видно.       — Угу.       — Ты в порядке? — Он положил ладони на Шёмины руки, пропустил свои пальцы сквозь его: одеяло, которое было трудно вот так держать на себе, сползло с плеч.       — Я просто немного сонный.       — Вот как. Дай я посмотрю на тебя.       Он потянул Шёму за руки, раскрывая их и разворачивая его к себе, Шёма чуть не споткнулся о свалившееся одеяло и попытался отвернуться. Юдзуру погладил его щёку ладонью и прихватил за подбородок, приподнимая шёмину голову.       — Красивый. А прячешься. Видел бы ты себя моими глазами...       Шёма совсем не привык целоваться при свете дня, не в закутке, а прямо у окна, фактически на виду у улицы. Но в это окно разве что птица и заглянула бы. Юдзуру целовал, гладя ключицы, плечи, руки Шёмы кончиками пальцев, Шёма клал ладони на его плечи и отвечал как-то слишком нерешительно, очень набросками. Не потому, что боялся.       Потому, что он никак не мог понять мысль, что вертелась в его голове, когда он смотрел на эти поля и думал об этом городке, пока Юдзу-кун был в душе.       Чувство.       Грусть. Усталость.       Шёма очень любил Юдзу-куна. Его сердце замирало, когда он приближался.       Безусловно, Шёма очень сильно любил Юдзу-куна.       Даже сейчас его руки будто сами по себе сжимали плечи крепче, в поцелуе губы просили больше, а сам Шёма, закрыв глаза, будто подплавлялся. Юдзуру клал свою ладонь на его поясницу, сжимал пальцами кожу, прижимал к себе обнажённым животом: отрывался и шептал:       — О ком ты думал на Ломбардии, что был весь... такой?       — Не знаю, не помню... я был такой?       — Ещё как такой. Это преступление: быть таким вдали от меня, понимаешь?       — Значит, может, о тебе думал. Я не помню сейчас...       — Шёма, слушай, Шёма...       — Да?       — Я обещаю, что однажды я сделаю так, что все эти отели, конспирация, всё оно останется позади. Обещаю. — Замутнённый ранее взгляд его вдруг стал твёрдым и трезвым. — Тебе больше не придётся себя неловко чувствовать. Слышишь?       Шёма посмотрел на Юдзуру изумлённо, не понимая, почему вдруг он об этом заговорил: моргнул пару раз.       — Я вижу. Не дурак. Это не то, что хочется, да? Ты не ждал другого, но и это тебя смущает. И нам жить так. Но я обещаю, что это не навечно. Я сам не хочу навечно.       — Всё нормально. — Шёма опустил голову и облизнулся. — Я правда не очень обращаю на эти вещи внимание, когда...       — Мы не будем только спать. Мы не будем делать только это, разве нет? Или ты не так себе это представлял?       Шёма переступил с ноги на ногу и вздохнул. Он, если быть честным, вообще не представлял себе ничего. Не умел представлять. Может, потому и не был мечтателем никогда. Будущее — это то, что Шёма старался не трогать, и зачастую забывал о его существовании. Оно же непредсказуемо. А определено только настоящее и прошлое. Поэтому Шёма вообще не думал о будущем. И никак не представлял их отношения. Он смотрел в пол и молчал. Юдзуру убрал свои ладони с его спины и взял за руки, повёл к кровати.       — Шё.       Он сел на край постели и посадил его рядом с собой.       — Ты согласишься поговорить? Потому что мне хочется сейчас прояснить. Для себя. Для меня ты поговоришь?       Шёма вздохнул и кивнул. Но как он мог говорить, если сам не мог себе сказать, что он чувствует?       — Я спрошу. Ты ответь, ладно? Даже если не знаешь причин или названий. Опиши. Я пойму.       — Хорошо.       Шёма поёжился, и Юдзуру поднялся с кровати, поднял лежащее на полу одеяло и накинул его на Шёму. Сел обратно.       — Спасибо.       — Ничего. — Юдзуру замялся. Сделал вздох. Взглянул мимолётом на часы: время ещё было. — Шёма. Я хочу лучше понимать тебя. Чтобы делать тебя счастливым.       Шёма открыл было рот, чтобы сказать, что «Юдзу-кун, это не обязательно», но решил промолчать. Юдзу-кун хотел говорить.       — Бесполезно, наверное, спрашивать, как давно... как давно ты в меня влюблён, да?       Шёма сглотнул. Пожевал губы. Моргнул пару раз.       — Давно, — сказал.       — До того, как попросил меня о поцелуе на чемпионате мира?       Шёма уже думал об этом.       Правда думал.       Много.       — Да.       — Почему... почему ты упал в Бостоне?       Внутри у Шёмы всё похолодело. Ладони вспрели: он надеялся, что Юдзу-кун никогда не спросит.       Никогда.       Потому что у этого падения была очень... постыдная причина.