Багровый пик

Мужчины вернулись в отель окончательно разозленные друг на друга и бесшумно разошлись по номерам, не попрощавшись. Тилль был почти разъярен, Рихард обдумывал завтрашний поход, а Кристиан ежился от непонятного страха. Оставаться наедине с Рихардом ему было боязно, и потому, переодевшись, пианист спустился в холл и подошёл к роялю. Там его и нашёл Тилль — бледного, с меланхоличным выражением перебирающего клавиши. Писателю от чего-то тоже было страшно и одиноко. Уже давно наступило время ужина, но за тем, что творилось в душе, мысли о еде не шли в голову. Писать тоже не хотелось, а Багровый пик, нужный для вдохновения, смутно чернел в густой вечерней мгле. Во всём отеле было пусто и холодно, и только в холле уютно потрескивал огонь камина. Тилль тихо присел рядом с Кристианом, который, сгорбившись, наигрывал какой-то очень знакомый мотив одним пальцем. Лоренц выглядел так, как будто сейчас расплачется, но утешать его писатель не спешил — он чувствовал, что Кристиан хочет побыть в одиночестве. Однако Тилль не уходил, и не надеясь, что его заметят. Но смотреть на грустившего Кристиана было невозможно. — Вы так печальны, — тихо произнёс писатель, и Кристиан вздрогнул, понимая, что сегодня утром говорил что-то очень похожее. — Скажите, это всё Круспе? Он вас не обидел? — спросил Тилль ещё тише и деликатней. — Он обидел вас, а не меня, — выдохнул Кристиан, понимая, что ему уже надоело играть на два лагеря. Взаимная ненависть его любимых по отношению друг к другу становилась всё более острой, и это надо было прекращать. — И мне неприятно, что человек, к которому я хорошо относился, — продолжил он более дрожащим голосом, — стал таким..., — он замолчал и прерывисто выдохнул, не в силах подобрать подходящее слово. «Да я уже понял, что этот тип меня ненавидит», — кивнул Тилль, сочувственно вздыхая. Ему хотелось прижать Кристиана к себе, погладить его тонкие нежные волосы и сказать, что Круспе не стоит того, чтобы общаться с ним так близко. А потом, может, забрать на руки и целовать, пока Кристиан не прекратит грустить. Но вместо этого писатель осторожно произнёс: — Может, я могу чем-то помочь? — Мне будет очень приятно, если вы разделите моё общество, — грустно улыбнулся пианист сквозь бороду. — И, если хотите, я сыграю для вас. Я помню, вам было интересно послушать. — Я, правда, ничего не понимаю в классической музыке, — предупредил его Тилль, — но мне нравится смотреть, как вы играете. Вообще нравится наблюдать за музыкантами. Кристиан кивнул, поворачиваясь к клавишам. Пианист долго думал, что выбрать — вид белых и чёрных полос, к которым он давно не прикасался, вводил Кристиана в робость. Наконец, он собрался с духом и заиграл "Элегию" Жюля Массне — произведение лёгкое, доступное даже ребёнку, но полное беспредельной печали. И всегда, когда Кристиан принимался её играть, ему становилось до отчаяния грустно, пусть даже если перед этим он был весел. Тилль тоже помрачнел, слушая заунывную мелодию, похожую на капли осеннего дождя. Вид Кристиана, выжимавшего из рояля грустные звуки, приводил писателя едва ли не в отчаяние. Лоренца нужно было сейчас же утешить, но Тилль не знал, что для этого нужно сказать. На языке вертелось только одно. И потому, не дождавшись, когда Кристиан доиграет, писатель накрыл узенькую руку тяжёлой ладонью и громко вздохнул. Пианист вскинул на него грустные, налитые печалью глаза, но Тилль, смотревший на него взглядом любящего, впервые отметил, какого чудесного цвета эти глаза. — Вам не понравилось? — прошептал Кристиан, явно шокированный этим жестом, но руку вырывать не спешил. Ему становилось спокойнее от ощущения этой большой ладони, бережно укрывавшей лежащую на клавишах руку. И Кристиану хотелось бы целиком оказаться в этих руках, таких сильных и тёплых. — Нет, мне понравилось, — таким же взволнованным шёпотом ответил Тилль, невольно смыкая пальцы вокруг запястья Кристиана. — Просто я вспомнил, что мне надо сказать вам кое-что очень важное. Ваше дело — принимать это близко к сердцу или нет. Эта мысль уже давно не даёт мне покоя, а после сегодняшнего я больше не могу молчать, — быстро проговорил он, не переставая поглаживать руку Кристиана самыми кончиками пальцев. — Не тяните, — нетерпеливо шепнул Кристиан, и его яркие глаза блеснули. В темноте было видно, как ввалившиеся щёки за бородой вспыхнули, а узкий язык быстро высунулся наружу, облизывая пересохшие от волнения губы. — Я не люблю, когда тянут. Тилль вздохнул ещё тяжелее, осторожно отводя взгляд. Сердце билось сразу в нескольких местах, и говорить было страшно. В мыслях писатель уже тысячу раз обдумал признание, и в мыслях всё звучало так ласково, так хорошо, что самому становилось отрадно. Но Тилль знал — стоит ему открыть рот, как получится нечто нелепое и жалкое. Однако он всё же решился. — Крис, я..., — решительно начал писатель и тут же замолчал, заливаясь краской. Но Кристиан, не сводя с него глаз, похлопал Тилля по руке в знак ободрения. — Люблю вас, — хрипло выдавил писатель и опустил взгляд, шумно дыша. Он и хотел бы добавить что-нибудь, но Тиллю было так страшно и неловко... Что Кристиан подумает? Не отвернется ли от него? Сможет и дальше воспринимать его как друга? Обо всём этом писатель спешно думал, в то время как Кристиан счастливо улыбался, не веря, что все его мечты и надежды оказались правдой. И когда смущенный Тилль осторожно поднял ресницы, то почувствовал, как вокруг его шеи обвились тонкие руки, а нежные губы прижались к его щеке в благодарном поцелуе. Тилль деликатно накрыл тонкую талию большими ладонями, всё ещё не веря, что смог признаться. Но убедившись в этом, писатель поверил и в то, что Кристиан всегда испытывал к нему нечто большее, чем дружеские чувства. — Знаете, а я ведь вас тоже... люблю, — неохотно отняв голову от плеча возлюбленного, признался Кристиан, и его необыкновенные глаза влажно сверкали сквозь очки. — С того момента, как вы пригласили меня в пивную после презентации "Ножа". Я хранил в памяти каждый ваш звонок, каждый жест, и не надеялся увидеть вас ещё раз, в реальности, без этой огромной армии поклонников. И если бы не Круспе, — пианист сморщился, вспомнив, как все эти дни певец портил ему кровь, — то я бы с радостью мог сказать, что вы подарили мне несколько чудеснейших дней. И мне бы хотелось навсегда с вами остаться, если ваша литературная деятельность не будет препятствовать этому. — Наоборот, я бы очень хотел иметь такую музу, — прошептал Тилль, всё ещё не веря, что его чувство оказалось взаимным. Он уже и забыл о том, что завтра им предстоит восхождение на Багровый пик, где писатель и певец поклялись убить друг друга. Но теперь, перед лицом такого хорошего чувства, гора и Круспе казались такими маленькими и жалкими... — Знаете, мне не хотелось бы проводить эту ночь наедине с Рихардом, — вздохнул Кристиан через некоторое время, — по глупости мы с ним взяли один номер. И если вас не затруднит, то можно сегодня ночью разделить ваше общество? — выдохнул он, не понимая, как в нём взялось столько наглости. — С удовольствием, — улыбнулся Тилль, — и нам, наверное, уже можно и на "ты". Кристиан кивнул, поднимаясь, и аккуратно закрыл крышку рояля. Потом уложил руку в согнутый калачиком локоть Тилля, нежно укладывая голову ему на плечо. Когда они поднимались по правой стороне широкой лестницы, оставив в холле все свои страхи и горести, по другой стороне спускался погруженный в себя Рихард. Нескольких минут наедине с собой ему хватило, чтобы понять — Кристиан его не любит и возвращать его расположение нет смысла. Они с Тиллем прекрасно ладят, и Рихард был бы лишним в этом союзе. Проще было найти кого-то другого, чтобы в его компании покинуть этот курорт, от которого Рихард всё равно не получил удовольствия. «На рецепшене как раз сегодня стояла симпатичная девушка», — вспомнил он, и довольный, направился к начавшей засыпать консьержке. Эрика встряхнула белокурой головой, когда почувствовала рядом с собой тяжёлый запах сигарет. Молодой крупный брюнет, чуть улыбаясь, безмятежно смотрел на неё, и Эрика не смогла скрыть от себя того, что постоялец ей понравился. Раньше с ней не заигрывали, хотя Эрика была хороша. А сейчас она ещё и скучала, и потому улыбнулась в ответ, слегка растягивая галстук цвета шоколада. — И не скучно вам в такой глуши? — тихо спросил мужчина, опирая длинный подбородок о руку. — Такая молодая, красивая... Эрика смутилась, опуская глаза — она бы и хотела придумать остроумный ответ, но шутить не умела, и потому молчала, не зная, как повести себя, чтобы не потерять компанию такого мужчины. Она бесшумно барабанила по столешнице маленькими, покрашенными в белый ноготками, и изредка вскидывала на Рихарда большие зелёные глаза, осененные густыми ресницами — светлые волосы девушки, забранные в сложную высокую причёску, казались крашеными по сравнению с этими ресницами. —Малыш, ты не должна бояться меня... Малыш, не стыдись, — нежно напел Рихард вполголоса одну из своих песенок, и Эрика окончательно засмущалась, отчего скуластое личико залилось румянцем. — Я знаю много песен, — улыбнулся Рихард, — хотите, поиграю для вас? Эрика зарделась и кивнула. Через час она уже без стеснения уронила голову на плечо Рихарду, который задумчиво перебирал струны гитары, вспоминая все самые нежные свои песни. В белокурых волосах Эрики пестрели разноцветные бумажные зонтики от коктейлей, которыми её угостил Рихард. Она не думала о покинутом рабочем месте, и изредка поглядывала на почти счастливого Рихарда, который пел вполголоса, наслаждаясь близостью прелестного молодого существа. Эрика была красивее, чем Карон, и добрее — как он почувствовал, первый раз взглянув на её простое и милое лицо. Рихарду было хорошо. И Тиллю, который, лежа на узкой кровати, прижимал к себе засыпающего Кристиана, тоже было хорошо. Любимый человек был рядом, а больше писателю ничего было не нужно. Тилль был даже благодарен Круспе, который сберег для него такое сокровище. Перебирая мягкие волосы, он думал, что завтра покинет курорт вместе с возлюбленным, оставив Рихарда покорять Багровый пик в одиночестве. В это время Рихард осторожно поцеловал Эрику, совсем разомлевшую после коктейлей, и взволнованно предложил: — Давайте уедем. Багровый пик вздохнул сошедшей лавиной от разочарования, чувствуя, что ещё много лет никто не взойдёт на него.