Племянница нашего мэра

— Правда? — обрадовалась Аличе и покраснела. — Большое-большое тебе спасибо! Ты думаешь, я понравлюсь Монике? — спросила она с надеждой и пригладила чуть-чуть растрепавшиеся пряди. Антонио таинственно улыбнулся. — Уверен, что понравишься, — пообещал он и весело подмигнул. — Ты не смотри, что она с виду такая грозная. А за розу — правда, не стоит благодарности… — Ты тоже думаешь так про Монику? — Аличе страшно обрадовалась единомышленнику. — Она очень добрая и хорошая! — Уверен, что это так, — все так же таинственно ответил Антонио Фернандес. — Знаешь, Алиса, у людей бывает дурной характер вовсе не потому, что они сами этого захотели… А Моника тянется к тебе по многим, очень многим причинам. Я уверен, что скоро ты их поймешь. Ты славная, — он засмеялся и поправил немного съехавшую розу в каштановых волосах. — И поешь, как настоящая испанская Ксана у родника*. Ты домой? Давай, помогу донести гитару? — Спасибо! — охотно согласилась Аличе. — И роза чудная! Спасибо тебе, Антонио! Я так тебе благодарна! — Да не за что, — отмахнулся тот. — А скажи, где ты научилась так петь на испанском языке? — Это у Кьяры, моей сестренки! Она выросла в Испании! Я вас обязательно познакомлю, хочешь? — радушно предложила Аличе Варгас. — Кьяра будет ужасно рада! — Хочу, конечно! — хмыкнул дон Антонио Фернандес Карьедо. — Я уверен, она такая же милая, как и ты! ** А в это самое время очень добрая и хорошая Моника не помнила себя от злости и горячей обиды. В порыве гнева Байльшмидт часто теряла связь с окружающей действительностью, и на самом деле, очень боялась этого. В настолько взвинченном состоянии она становилось почти что неадекватной, и все, кто встречал на пути «Демоническую Крауц», всем сердцем желали стать невидимками. Неудивительно, что Ван Яо и Кику Хонда поспешно заизвинялись, едва заметив, как голубые глаза Байльшмидт приобретают странный оранжевый оттенок. Моника даже не заметила их отсутствия. Она сверлила взглядом свою тщательно составленную «Характеристику» госпожи Варгас, а затем вдруг размахнулась и швырнула блокнот далеко на улицу. Как она могла навоображать себе невесть что? Она, Моника Байльшмидт — образец выдержки и рассудительности! Все двусмысленное поведение Алисы, все ее мимолетные поцелуи были лишь банальным проявлением дружеского расположения, а ведь ей, Монике, показалось… Она была знакома с Варгас всего три дня — и почему-то вела себя так, словно знала ее всю жизнь… Это не поддавалось никакому логическому объяснению. Монике казалось, что какой-то ужасный зверь злобно вгрызается в ее сердце и терзает его когтями. Ну почему Карьедо? Конечно, Алисе был нужен рядом кто-то похожий на нее — непосредственный и веселый… Моника понимала, что должна быть счастлива за подругу. А ведь ей придется вести себя так, будто абсолютно ничего не случилось — и на самом деле действительно ничего не произошло… Все это были лишь ее глупые, совершенно не оправданные желания, а Аличе по-прежнему оставалась ее соседкой… «Правильно! А чего ты еще хотела? — с жесткой издевкой по отношению к самой себе мысленно произнесла Байльшмидт. — Ты озабоченная грязная извращенка. Хуже Франциска — он-то хоть не скрывает все от самого себя…» Моника возвращалась в комнату под проливным дождем, но совершенно не замечала этого. Холодный осенний дождь заставил всю одежду прилипнуть к телу, длинная челка лезла на глаза, но сердце Моники так заледенело, что ливень вокруг казался ей почти теплым. Едва она подошла к дверям общежития, навстречу ей выскочила Аличе с большим зонтиком и ее курткой наперевес. — Моника! Я побежала тебя встречать! — пискнула она, поспешно затаскивая насквозь промокшую Байльшмидт в теплое фойе. — Да с тебя же течет ручьем! Веее, Моника, ты простудишься! — Оставь меня в покое, Варгас. Я еще ни разу не простужалась, — равнодушно ответила ей Байльшмидт.

…

— Должна сказать, что простуда наложилась на серьезное переутомление, — сдвинув на нос очки, строго выговаривала врач классной руководительнице. — Раньше мы встречались с мисс Байльшмидт только на медосмотрах, так что с простудой организм справится очень быстро. Но я настоятельно рекомендую ей хотя бы на несколько дней ограничить всю умственную деятельность. Аличе внимательно слушала предписания врача, чувствуя себя бесконечно виноватой. Вчера Моника отказалась от чая и теплой ванны — просто стянула мокрую одежду и немедленно завалилась спать, не обращая ни малейшего внимания на возражения мисс Варгас, и то, что часы показывали 16.52. Среди ночи Аличе разбудил хриплый надрывный кашель. Щеки Моники горели лихорадочным румянцем, она тяжело дышала, и испуганная Аличе мгновенно понеслась к шкафчику за аптечкой. Под едва слышные инструкции Моники она проделала все необходимые манипуляции, поставила градусник, и, игнорируя почти бессвязные возражения, просидела всю ночь у ее постели. Аличе тихонько всхлипывала, боясь потревожить Монику. Какая же она бесполезная идиотка! Неужели госпожа Эдельштайн была права, когда говорила, что она не способна на большее, чем убирать квартиру? Вот и сейчас — она не может ничего сделать, чтобы Моника, ее Моника не болела! Влажное полотенце на лбу Байльшмидт высыхало каждые три минуты, Аличе, улыбаясь сквозь слезы, снова опускала его в ледяную воду, робко гладила спящую Монику по голове, и заснула только под утро, убедившись, что жар спал, и подруга спокойно дышит. Утром Монике стало гораздо лучше (по ее собственным, практически честным заверениями), но Аличе, снова отмахнувшись от возражений, еще на рассвете разбудила телефонным звонком медпункт и госпожу Риччи. Обе женщины примчались почти мгновенно, пребывая в твердой уверенности, что Моника лежит при смерти — Аличе самозабвенно рыдала в телефонную трубку. — Вот рецепт, сбегаешь в аптеку, — велела доктор госпоже Варгас, весело улыбаясь — она была рада, что о пациентке есть, кому позаботиться. — Купи парочку лимонов и свари куриный бульон. — Обязательно, веее! А у Моники больше не будет температуры? — спросила Аличе, с надеждой глядя на доктора. — Нет, не беспокойся. Такого жара больше не будет, и Байльшмидт поправится через пару дней. Кхем, госпожа Риччи, — она повернулась к преподавательнице, — освободите-ка на пару дней от уроков и эту юную медсестру — она уже вся извелась тут за ночь. А стрессы нам тоже не нужны, верно, госпожа Риччи? На протяжении этого разговора Моника сидела с пылающими щеками — хотя температура была тут совсем не причем. Ей действительно стало легче, она только чуть-чуть покашливала, и была уверена, что пара таблеток вернут ее в норму сегодня к вечеру, но, во-первых, она не привыкла спорить со специалистами в тех областях, в которых сама ничего не понимала, а во-вторых… Моника была смущена и растрогана таким проявлением заботы — Аличе всю ночь сидела около нее, меняя холодные компрессы, тихонько плакала, а потом, со свойственным ей преувеличением, в красках рассказывала врачу об ее нечеловеческих страданиях… Да не все ли равно, черт возьми, с кем будет встречаться ее Аличе? У нее еще никогда не было настолько близкого человека, такого друга, и ей следовало ценить то, что дала судьба. Моника улыбнулась самым краешком губ — почему она считала Аличе такой беспомощной? Байльшмидт навсегда запомнила горячую решимость в ее глазах, которую впервые увидела сегодня посреди ночи. Да уж, Антонио достался бесценный клад — пусть бережет ее, а иначе…