Племянница нашего мэра

— Варгас, я не парализованная старуха! — в очередной раз недовольно нахмурилась Байльшмидт. — То есть, спасибо, конечно, я тебе очень благодарна… Но я в состоянии и сама все сделать, — отнекивалась она, в то время как Аличе заваривала рекомендованный врачом успокаивающий травяной сбор в своем фарфоровом чайнике из сервиза. — Веее, Моника мне благодарна! — обрадовалась Аличе с обычной непосредственностью, не отвлекаясь от своего занятия. Байльшмидт привычно нахмурилась и вздохнула. За прошедшие дни ей пришлось еще не раз пересматривать планы своего отношения к соседке Алисе Варгас. Теперь Моника была, что называется, начеку, чтобы вовремя тормознуть соседку с ее обычными нарушениями допустимой в разговоре дистанции, хотя это давалось ей нелегко. Во время ее болезни Варгас не отходила от нее и порывалась покормить с ложечки, и Монике не хватало сил отделаться от упрямой девушки, но как только Байльшмидт пошла на поправку, она решительно прекратила все это безобразие. Раздраженный и обиженный зверь внутри нее поутих под ласковыми руками госпожи Варгас, но все еще пристально следил за ее передвижениями. К злорадной, но тихой радости мисс Байльшмидт, при случайных встречах с Франциском Бонфуа Аличе делала вид, что того не существует в природе, а он, в свою очередь, обходил ее широкой дугой, заявляя своей очередной даме, что хочет показать ей чудесный цветущий куст. Что же касалось Антонио, то он вел себя так, будто не замечал, как относится к нему госпожа Байльшмидт. Изредка он забегал за Алисой или провожал ее до комнаты, и всегда таскал ее сумку, но Аличе не рассказывала о нем ничего такого, что могло быть воспринято как проявление интереса. Моника втайне радовалась такому развитию событий, и жестко обвиняла себя за это сразу во всех грехах. Фраза «мы с Аличе ПРОСТО ДРУЗЬЯ» как-то незаметно стала ее ежедневной мантрой, и Моника с удовольствием выгравировала бы эти слова и повесила их на стену — не только для себя, но и для Алисы. Моника старательно проштудировала ряд статей про итальянский менталитет, и признала, что Аличе в самом деле типичная итальянка*, но… но… Байльшмидт каждый раз приходилось заново убеждать себя, что все поведение девчонки является лишь частью менталитета. Особенно туго ей пришлось в тот день, когда в их комнату неведомыми путями пробралась симпатичная серенькая мышка. Моника ожидала нечеловеческого ультразвукового визга и фигурного заскока на кровать через всю квартиру, но Аличе тихо ахнула, бросилась к ней и спрятала лицо у нее на груди, крепко прижимаясь и обнимая ее за шею. — Варгас, это безобидный маленький грызун, — изо всех сил попробовала возмутиться Моника, не решаясь оторвать от себя испуганную девчонку. — Он тебя боится больше, чем ты его... — Но он меня сожрет! — дрожащим голоском всхлипнула Аличе. — Он такой огромный! — У нас с братом живут три собаки и толстый кот, — вдруг почему-то заговорила Моника. — Пушистый и очень ласковый… «как ты», — хотела добавить она, но вовремя удержалась. — Он бы сразу ее поймал… — Да? А ты никогда не рассказывала… — мгновенно успокаиваясь от ее голоса, Аличе улыбнулась и потерлась щекой об ее рубашку. — Не люблю болтать о себе… — Веее… — прошептала Аличе нежно. — Скажи, Моника, а мышка уже ушла? — Нет, все еще сидит, — чуть ли не впервые в жизни соврала Моника Байльшмидт. «Один раз ты уже позволила себе пойти на поводу у своих эмоций, — снова и снова мрачно напоминала себе Моника. — Этого было вполне достаточно. Да если бы Аличе вдруг узнала…» — Байльшмидт немедленно покраснела и бросила беглый взгляд на мисс Варгас, словно боясь, что та прочитает ее мысли. Все же Аличе оставалась ее Аличе — милой и непосредственной соней и растеряхой, и Моника мало-помалу свыклась с обязанностью находить потерянные вещи и объяснять соседке химию с математикой. Привыкла она и к вкусным запахам, приманивавших к ним на ужин толпу желающих, и к десяти видам пасты, непременно появляющейся в их рационе по восемь раз за неделю… Теперь она уже безропотно вписывала в еженедельный список покупок ингредиенты для пиццы и лазаньи, а на геометрии пододвигала соседке свою тетрадку. Истинное коварство всей итальянской мафии Аличе проявляла лишь в одном случае — по утрам. Пытаясь отделаться от утренней тренировки, Варгас могла случайно запереть дверь изнутри и потерять ключи, постирать сразу все свои спортивные костюмы (а за одним все брюки и шортики), сбежать в художественную студию, пока Моника еще спит, или вообще театрально упасть в глубокий обморок (Байльшмидт очень хотелось сделать ей искусственное дыхание, но она принесла из ванной ковш ледяной воды). На тренировке Аличе профессионально ныла, норовила уйти собирать цветочки, поминутно отвлекалась на бабочек и кошек, а в самых тяжелых случаях останавливалась, чтобы построить глазки любому проходившему мимо объекту мужского пола. Аличе быстро привыкла к школе. Учителя полюбили ее за мягкий характер и бесконечное уважение, которое она испытывала к каждому из них, а одноклассники добродушно посмеивались над ее восторженностью, но хорошо знали, что с Аличе всегда можно поболтать… кроме того, у мисс Варгас была одна поразительная способность, от которой Моника приходила в ужас — она умела коренным образом менять настроение почти всех преподавателей. Если их химик внезапно поднимался не с той ноги, или учитель физики был не в духе из-за погоды, Аличе обращалась к ним с какой-нибудь просьбой или вопросом — и преподаватели размякали, как кусок масла на сковородке. — Варгас, как можешь ты вытворять такое?! — потом выговаривала Моника. — Ведь это же вмешательство в учебный процесс! Да это вообще непонятно что! — Веее, но я же ведь ничего не делаю, — нежным голоском оправдывалась Аличе. — Не сердись, Моника, ну пожалуйста! Сердиться на Аличе Монике было довольно сложно. Она регулярно вспыхивала из-за какой-нибудь ерунды, а подчас и серьезного проступка, но тотчас успокаивалась от одного взгляда испуганных карих глаз. Спустя четыре дня после того, как Байльшмидт умудрилась заболеть, к ней неожиданно заехал ее старший брат. Как всегда, игнорируя все установленные правила, он завалился в школу без приглашения и выволок Монику с очередного заседания клуба математиков. — Сеструха, ты повзрослела! — он взъерошил ее волосы, несмотря на горячее возмущение. — Ну как ты тут, а? Скучала по своему очень крутому братцу? — Ты даже не представляешь, как, — хмуро ответила ему Моника. — Гилберт, ты не мог бы подождать где-нибудь? Через десять дней у нас очень сложный конкурс, а ты сорвал наше заседание! — Без тебя дозаседают, хе-хе, — отмахнулся Гилберт. — О, смотри, уже подтянулись мои фанатки! Моника недоверчиво посмотрела в сторону и увидела подбегающую Аличе, которая весело размахивала альбомом. — Тебе я дам автограф без очереди, красавица, — в своей обычной манере пообещал Гилберт Байльшмидт. — Как писать? Подойдет «от очень крутого Гила»?