…
Байльшмидт-младшая была почему-то рада, что Аличе понравилась ее брату. Она по-своему очень любила Гилберта (хотя порой он кошмарно ее раздражал), и ей было важно, чтобы он одобрил ее подругу. — Мисс Варгас знает толк в людях, потому что я ей понравился, — безапелляционно заявил Гилберт, и, недолго думая, пригласил Аличе в гости на Рождественские каникулы. Моника мгновенно покраснела — в этом был весь ее братец! — но не успела возмутиться, потому что лицо Аличе озарилось огромным счастьем, и она повисла у нее на шее, с жаром уверяя, что безумно любит ее, и ничего лучше этого быть не может. Байльшмидт испытала жгучее желание убить братца… или подарить ему еще одну ручку. Для автографов. — И давно вы вместе, моя славная младшая сеструха? — поинтересовался Гилберт, когда они остались наедине. — Братец, ты совсем чокнулся? — хладнокровно уточнила у него Моника. — Или еще есть какая-нибудь надежда? — Нууу, не ломайся, я сразу уже все понял! — самоуверенно отозвался Гилберт. — Ты же поэтому ни слова мне не сказала — боялась, что она будет сражена моей крутизной? — И-иди ты знаешь куда?! — рассвирепела Моника, краснея еще сильнее. — Между мной и Аличе нет ничего из того, о чем ты сейчас подумал!…
После визита Гилберта мысли, которые Моника изо всех сил пыталась гнать, снова принялись мучить свою хозяйку. Устав объяснять Аличе, что у нее на родине поцелуи и объятия возможны только в другом контексте, она решила пойти от противного и раздобыла для нее стопку журналов со статьями про немецкий менталитет. Моника искренне надеялась, что, ознакомившись с соответствующей литературой, Варгас будет вести себя хоть слегка скромнее — во всяком случае, перестанет забираться в ее кровать! В конце сентября по ночам то и дело гремели грозы, и однажды Байльшмидт проснулась от вспышки молнии, сверкнувшей неподалеку от их окна. «Сильно грохочет… будет сыро и придется чем-нибудь заменить пробежку… Аличе будет счастлива, мелкая лентяйка…» — сквозь сон подумала Моника. Она прижала к себе что-то теплое и мягкое, зарылась носом в душистую, пахнущую травами макушку, и ее глаза тут же широко распахнулись — Аличе нагло дрыхла в ее постели! — ЭЙ! ТЫ СОВСЕМ ОБАЛДЕЛА, ВАРГАС?! — возмутилась она, пытаясь спихнуть уютно устроившуюся соседку. — Что ты здесь вообще забыла?! — Но там же грохочет гром! И с тобой теплее! Я спросила тебя, и ты сказала, что я могу лечь с тобой! — с сонной улыбкой отозвалась Аличе, потягиваясь, как изящная пушистая кошечка. — КОГДА ЭТО Я ТАКОЕ ГОВОРИЛА? — немедленно покраснела Моника. — Днем! Ты сказала: «Делай, что хочешь, Варгас, только отстань, у меня и так ничего не получается!»…
К удовлетворению мисс Байльшмидт, Аличе внимательно прочитала все предложенное о немецком менталитете. — Ой, Моника, а это правда, что в Германии — самые плохие любовники? — заинтересовалась она, и Байльшмидт опять покраснела, а потом просто побагровела. — ЭТО ЧТО, ВСЕ, ЧТО ТЕБЯ ЗАИНТЕРЕСОВАЛО?! — возопила она, не зная, что отвечать. — Не-ет! Еще хочу узнать, как готовить штрудель! Моника со вздохом закрыла лицо ладонью.