…
Моника переодевалась, поминутно краснея, и беспокойно поглядывала на Аличе, встречаясь взглядом с лукавыми ласковыми глазами. Мисс Варгас сидела за столом, раскрыв учебник по геометрии, но смотрела вовсе не на задачку, а на Байльшмидт, поспешно влезающую в любимую черную майку. — Какая же ты красивая, — произнесла Аличе очень спокойно, но Монике почему-то стало жарко от таких слов. Она покраснела еще сильнее и села рядом с ней, осторожно приобнимая ее за талию. — Тебе все это только кажется, — смущенно произнесла она. Аличе опустила голову на ее плечо. — Не кажется, — чуть слышно засмеялась она, и сердце Моники горячо забилось, услышав знакомый смех-колокольчик. — Ты самая лучшая на свете. — Обещай говорить мне все, — серьезно попросила Моника, глядя в ее глаза, и осторожно взяла ее ладонь в свою, переплетая пальцы. — Конечно, я обещаю… — Аличе крепко прижалась к ней, повернулась и обняла ее за шею, неловко признаваясь, — Мне было очень плохо… — Я никогда уже не забуду, что ради меня ты отказалась от всего, что было тебе дорого… — прошептала Моника и снова коснулась губами ее губ. — Прошу тебя, оставайся прежней… Весь вечер Моника не отводила взгляда от Аличе, не скрывая глубокого изумления — прямо у нее на глазах расцветала живая девушка, словно сказочная принцесса, избавляющаяся от проклятья ведьмы. Казалось, Аличе сбрасывает огромнейшую тяжесть, раскрывает внутренние заслоны, она словно светилась изнутри, и Моника видела все это своими собственными глазами. Аличе нежно улыбалась, не замечая, как распрямляется, как на бледных щеках появляется обычный густой румянец, как наливаются вишневым соком губы и начинают блестеть, словно от солнца, роскошные пушистые волосы… Аличе не замечала, как в глазах появляется знакомая веселая и задумчивая хитринка, как всю ее окружает то ровное и невидимое сияние, так привлекающее людей… только теперь Аличе казалась еще красивее, еще ярче и веселее! Моника чувствовала, как свет из души Аличе осторожно ластится к ней, согревая и исцеляя те места, где таилась боль… — Моника, а можно, я все-таки приготовлю пасту? — наконец, поинтересовалась Аличе Варгас, глядя на Байльшмидт знакомым лукавым взглядом, и, недолго думая, уселась к ней на колени. — Я сама ее съем, а тебе приготовлю вюрст, ну, ты же не возражаешь? В конце концов, то, что мы теперь встречаемся, еще не значит, что мы должны есть одинаковую еду! Моника покраснела и поцеловала ее в макушку. — Я очень соскучилась по пасте, — призналась она смущенно. — И ведь мы обо всем уже сегодня договорились — ты можешь делать все, что тебе захочется… А-алич-че, н-ну не т-так же! — пробормотала она, чувствуя теплые ладони у себя на груди. — Н-нет, я как б-бы н-не возражаю… — Веее, Моника, у тебя глаз дернулся! — снова засмеялась Алиса Варгас. — Ой, я выбилась из графика! Давай будем делать уроки, ладно? А то все мои четверки по геометрии завтра же уползут в подполье! Хотя… ну, если что, ты же дашь мне немножечко списать? — И не подумаю! — возмутилась Моника, но тут же хмыкнула и весело рассмеялась. Ее смеху вторил серебряный голосок Аличе.…
Разумеется, Моника рассказала Аличе все, краснея не столько от своих слов, сколько от маленькой ручки, блуждающей в ее волосах. Каким-то неведомым шестым чувством Аличе знала, как ей будет особенно приятно, и Байльшмидт всеми силами старалась не отвлекаться от своего рассказа. — Конечно, я не должна была читать твои записи, — в конце призналась она серьезно. — Но если бы я не прочитала… — Я бы уехала, — Аличе осторожно коснулась губами ее губ. — Моя Моника… А теперь-то мне можно спать с тобой? — уточнила она, невинно заглядывая в голубые смятенные глаза. — Или ты снова будешь меня выпихивать? — Кхм… хм… д-да-да, конечно… — сглотнув, согласилась Моника, представляя, как трудно будет ей заснуть в невинных объятиях соседки. — Я так по тебе скучала… Моника была счастлива. Тепло внутри, появившееся при первой встрече с Алисой Варгас, наконец, заняло свое место у нее в сердце и принялось согревать ее, заставляя глаза сиять таинственным и волшебным светом. Даже если Аличе не находилась рядом, Моника чувствовала ее настроение, и ей становилось теплее уже просто оттого, что в мире существует такая Аличе Варгас — ее Аличе, теперь уже окончательно и бесповоротно ее. Монике впервые в жизни было все равно, что подумают остальные. Казалось, не прошло и пары дней, как перед ней снова оказалась Аличе Варгас — веселая и сияющая, чьи картины вызывали безмолвное восхищение, а звонкий голос разносился по всему общежитию. Хотя Аличе стала спокойнее и серьезнее, она по-прежнему смотрела на Монику влюбленными глазами и ожидала распоряжений. Байльшмидт думала, что Бонфуа растреплет о случившемся всему миру, но тот ни единым словом не обмолвился о дневнике, который однажды под шумок забрал у Аличе в библиотеке, застав ее, плачущую, спрятавшуюся за пирамидой из толстых книг. — Когда я потеряла и твой блокнот, мне казалось, что я потеряла все, — прошептала Аличе, прижимаясь покрепче к Монике. — Знаешь, я ведь не очень сдержанная… мне было так плохо, а так у меня хотя бы было место, в котором я могу сказать тебе то, что всегда хотела… — Я никогда себе этого не прощу, — глухо отозвалась Байльшмидт. — Я до сих пор не знаю, что же тебе сказать… Моника действительно не знала, что говорить. Она удивлялась, как Аличе, решившая сломать саму себя и сумевшая сделать это, превратившаяся в собственную бледную тень, при взгляде на которую у всех сжималось сердце, так легко простила ее и приняла все изменения в своей жизни. «Ну, это же Аличе, — объяснила для себя Моника, — с ней никакие законы диалектики не работают…» Порой Байльшмидт думала, что Аличе была настоящей сказочной принцессой, волей случая попавшей в реальный мир — милой и доброй, бесконечно наивной и немного ребячливой, но вместе с тем решительной и отважной… Только сказочная принцесса могла так рисовать и петь, верить всему, что ей говорят, влюбляться с первого взгляда и на всю жизнь, и начинать жить «долго и счастливо», как только все чуточку налаживалось… Между тем у Моники оставалась одна очень серьезная, не сказать, что неприятная, но проблема, и эта маленькая проблемка по ночам решительно забиралась к ней, а по утрам весело звала принять душ вдвоем. «Так мы времени меньше потратим, веее, — без всякой задней мысли (возможно) объясняла Аличе Варгас. — Я не буду брызгаться, если тебя это раздражает!»