Племянница нашего мэра

После завтрака, рассчитанного явно на аппетиты Гаргантюа, Моника устроилась на кровати с новой подаренной книгой «Великие механизмы», а Аличе, наконец, выбрав голубенькое платье, убежала в художественную студию. — Ты скоро вернешься? — поинтересовалась Моника, откровенно любуясь ею. — И куда это ты собралась без куртки? Надень сейчас же, — распорядилась она, укутывая Аличе в пушистый шарф. — Веее, Моника обо мне заботится! — засмеялась Аличе, тепло прижимаясь к ней. — Я приду очень-преочень скоро! Бегло осмотрев утепленный наряд мисс Варгас, Байльшмидт удовлетворенно кивнула, внутренне соглашаясь, что распорядок стоит выше всяческих дней рождения. Аличе, разумеется, не следовало пропускать занятия по рисованию, хотя ей было жаль расставаться с ней. Мисс Варгас мало-помалу привыкла жить, следуя распорядку — таким образом, будние дни проходили под командованием Моники, строго следившей, чтоб все происходило в нужном месте и в нужный час, но зато выходные являлись истинным царством Аличе Варгас — никто лучше нее не мог придумать, куда им пойти или чем заняться, и Моника только корректировала ее идеи. За прошедший месяц они успели побывать в самых живописных уголках города и посетили все парки и все музеи; иногда они отправлялись куда-нибудь в маленькое кафе, а один раз даже выбрались в кино (обе долго спорили, какой выбрать фильм — боевик или мультипликационный, в итоге столковались на приключенческой мелодраме, и в напряженные моменты Аличе сопела в плечо Моники). Обеим также надолго запомнился поход в парк аттракционов, где Моника, краснея от ложной скромности, выбила в тире огромнейшего медведя, которого тащила домой сама, проворчав, что иначе ей придется тащить Аличе. (Откровенно говоря, Байльшмидт планировала выбить среднего медвежонка, считая, что в их комнате и так не хватает места, но стрелять плохо оказалось куда сложнее, чем стрелять хорошо… Медведя назвали Мюллер в честь учителя немецкого языка, и Аличе гордо показывала его всем — желающим и не очень — и хвасталась способностями Моники, заставляя ту бормотать на тему «да ничего особенного»). И все же Моника любила те тихие домашние вечера, когда за окнами лил холодный дождь или у них просто не было желания выбираться из дому… Тогда Аличе заваривала чай и устраивалась на ковре с какой-нибудь книгой, а Моника сидела за письменным столом со своей… Байльшмидт улыбнулась, забывая про «Великие механизмы» и снова витая в мыслях — до чего же странно устроена эта жизнь! В ней водятся такие разные и необычные люди, такие маленькие Аличе, бабники Франциски и болтуны Антонио, водятся Ваны Яо и Кику Хонды, и даже такие, как она, Моника Байльшмидт… Моника хмыкнула, бросив взгляд на подаренную коробку шоколада — мало кто знал, что она была сладкоежкой… Аличе легко разгадала это, и с той поры все время покупала что-нибудь сладенькое… пожалуй, эта коробочка была куплена с тем расчетом, что мисс Варгас великодушно поможет справиться с ее содержимым. Байльшмидт призналась самой себе, что благодаря знакомству с Аличе Варгас она стала чаще улыбаться и поминутно краснеть из-за каждого пустяка. Уж такой была ее Аличе — милой… непредсказуемой… Моника совершенно не ожидала многих ее поступков. Выскочить на балкон в нижнем белье, спеть серенаду посреди школы, устроить ей День рождения… Разумеется, Моника не то, что не просила и даже не намекала на этот праздник — наоборот, она с недоумением посмотрела на календарь, пытаясь вспомнить, почему день 3 октября обведен кружочком, и, так и не вспомнив, занялась домашними заданиями. Внезапно Моника вспомнила, как украдкой дочитала дневник Аличе, то и дело кусая губы, и снова и снова обещая себе, что подобное ни разу не повторится. Как мало она знала свою любимую… Аличе чувствовала и понимала ее, как никто другой, она знала все ее страхи и надежды, все ее мысли, о которых она никогда никому не говорила… Моника вспомнила, как, дочитав дневник, она первым делом подарила Аличе еще пару своих футболок и снова пообещала себе нанести визит вежливости госпоже Эдельштайн… «Заикание будет ей весьма подходящим, — мрачно подумала Байльшмидт. — Старая австрийская лошадь» — МОНИКА, АУ! — раздался под окнами звонкий знакомый голос. — ВЕЕЕ, МОНИКА, ВЫГЛЯНИ В ОКОШКО! — Зачем так орать, если мы живем на третьем этаже? — мгновенно рассердилась Байльшмидт, но все же, накинув куртку, распахнула окна и посмотрела вниз. Аличе Варгас стояла под окошком с такой огромной гирляндой шариков, что Монике показалось — один порыв ветра, и она улетит в небеса, а рядом с ней ухмылялся Антонио Фернандес, держа в руках огромную картину в тяжелой раме. — С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, МОНИКА! Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ! Выходи гулять, Антонио сказал, что он один эту картину по лестнице не дотащит! — продолжила Аличе, и Байльшмидт покраснела и чертыхнулась — из всех окон общежития начали высовываться заинтересованные головы. — Иду я, иду, только убавьте звук! — сказала она вполголоса, и, секунду полюбовавшись на машущую фигурку, бросилась вниз по лестнице. — Вее! — Аличе поймала ее у дверей, обняла и крепко поцеловала в щеку. — Моника! Поздравляю! Ты самая-самая-самая лучшая, самая добрая, нежная, ласковая, самая красивая, самая умная, сильная и надежная, я так горжусь, что ты моя де… — на середине пылкой фразы красная, как помидор, Моника зажала ее рот ладонью. Не хватало еще, чтобы Варгас на радостях растрепала всем соседям о том, что они встречаются! Моника не то, что хотела скрывать это — она прекрасно знала, как относится к ней большинство людей, и боялась втянуть Аличе в крупные неприятности. Иногда Байльшмидт чувствовала себя следователем, носящим обручальное кольцо у себя в кармане и боящимся за жену. — Веее! — ничуть не смутившаяся Аличе прижалась к ней, окутанная букетом воздушных шариков, и зарылась носом в ее куртку. — Милые леди, — натужно пропыхтел Антонио, — ваша встреча прекрасна и трогательна, но Крауц, прояви человеколюбие и забери у меня картину… — Я ее для тебя нарисовала! — объяснила Аличе не без гордости. — Гилберт сказал, что повесит ее в гостиной! Он приедет поздравить тебя на вечерний торт… Осторожно отодвинув от себя мисс Варгас, Моника забрала из рук Антонио картину, поставила ее на большой камень, отошла, чтобы рассмотреть, и внезапно вздрогнула — на картине был изображен лес из ее самых любимых снов. Монике довольно часто снилось это место, расположенное где-то на западе Шварцвальда — высокие столетние сосны, поля, усыпанные цветами, горные озера… На картине было изображено одно из таких озер на опушке леса; в чистую глубокую воду гляделись звезды, казавшиеся россыпью драгоценностей, и небо казалось бесконечной далекой сказкой… Картина была такой живой и настоящей, что Моника ощутила свежий прохладный ветер, запах костра, горящего у палатки, услышала прячущихся в траве сверчков… Где-то в глубине леса раздался крик совы, и маленькая ночная бабочка взметнулась среди цветов… От полена откололся и упал, потрескивая, крохотный уголек, и из висящего над костром блестящего котелка потянуло наваристым ароматным супом… Моника не сразу поняла, что стоит, как загипнотизированная, перед большой картиной у входа в общежитие, она забыла о том, что рядом стоят Антонио и Аличе и все никак не могла оторваться от этого подарка. Ей казалось, что стоит протянуть руку — и можно оказаться там, в шварцвальдском лесу, увидеть бесконечное небо, сверкающие звезды… — Моника, если тебе не понравилось, так и скажи, я тебе еще что-нибудь нарисую! — наконец вырвал ее из грез нежный печальный голос. — Über den Gott meinen… — хрипло выдохнула Байльшмидт. — Аличе, откуда ты… где ты вообще могла взять этот сюжет? — Здесь, — отозвалась Аличе удивленно, перекладывая ее руку к себе на грудь. — А я-то была уверена, что тебе понравится… — Аличе… — Моника прижала ее к себе и снова уткнулась в ее макушку. — Мне нравится… очень нравится… — Ну, тогда я пошел, с Днем рождения, Крауц! — хмыкнул Антонио и подмигнул Аличе. — Сама теперь тащи этого бегемота. Алиса, передай ей мой «паркер», тебя-то она, если что, не тронет! Гирлянда шариков, крепко привязанных к балконным перилам комнатки третьего этажа, усиленно рвалась в небо и трепетала, но Моника слишком дорожила каждой вещью, подаренной ей Аличе, и слишком хорошо умела вязать узлы.

…

Гилберт, как и обещал, прибыл на «вечерний торт» — в устах Аличе это звучало куда более органично, чем «вечерний чай» хотя бы потому, что она была еще большей сладкоежкой, чем Моника, и совсем не скрывала этого. — Моей сеструхе стукнуло восемнадцать! До чего же я крутой! — восхитился старший Байльшмидт, порываясь снова взъерошить светлые волосы сестренки. — Смотрите-ка, это же Шварцвальд — мама все время ставила такие же букеты. Что ты за прелесть, девочка, — он погладил Аличе по волосам, и, видя, как загорелись ясные карие глаза, Моника напомнила себе, что Варгас просто очень открыта любым проявлениям внимания, но все же решила приглядывать за братом. — Ну что, вы же рады меня видеть? Я принес вам пиво, — добавил он заговорщицким шепотом. — Теперь тебе его уже точно можно! * — Дорогой мой брат, ты совсем уже охренел? — хмуро поинтересовалась у него мисс Байльшмидт. — Ну ты хоть попробуй! Крутой братец Гилберт сам тебе разрешает!