***
— Хэнк, у вас там вызов, поднимай зад и вперед, — закричал Фаулер, и на мониторе лейтенанта тут же выскочило уведомление о новом вызове. Хэнк закатил глаза и тяжко вздохнул. Технологии технологиями, а начальство всегда орет быстрее. Особенно громогласный капитан. Лейтенант запил водой очередную таблетку от похмелья (не перепил, а проверял устойчивость организма на количество алкоголя, превышающее допустимую норму). Подействовать должно было, к сожалению, не сразу, так что какое-то время нужно было терпеть головную боль. Хэнк ещё раз вздохнул и поднялся со стула. — Иду! Пойдем, Коннор, — сказал Хэнк. Дожидаться стажера он не стал и сразу пошел к лифтам. Сзади раздался характерный стук каблуков, который уже стал привычным. В лифте лейтенант достал телефон, чтобы просмотреть подробную информацию о вызове — слава единой системе уведомлений на все гаджеты, — как Коннор медленно подошел ближе и остановился прямо возле куратора. Андерсон напрягся. Стажер стал внимательно следить за экраном телефона. Хэнк закатил глаза и тут же выключил прибор. Едва спавшая боль в висках вернулась с новой силой. — Ну бля, Коннор… Парень тут же отшатнулся и втянул голову в куртку, которая ему была чуть велика. — Простите, лейтенант, — пробормотал он. Как и в прошлый раз. Как и в позапрошлый раз. За прошедший месяц Хэнк слишком часто делал ему замечание на эту тему. Они много говорили на тему личного пространства. Коннор отлично понимал, что это такое, но вот определить границы для него пока было трудновато. Например, телефон. В приюте он был лишь один и считался общим. Это крепко засело в сознании парня. А вот для Андерсона это было личным, и он каждый раз бесился, когда Коннор внимательно смотрел, что он там делает. Каждый раз он с раздражением делал замечание, Коннор кивал и извинялся, но всё повторялось. — Забей… — пробубнил лейтенант. Голова немилосердно болела, заставляя лейтенанта щурить глаза. Стажер несколько секунд размышлял, что значит сказанная фраза и кивнул. Двери лифта открылись, и слишком яркий свет холла больно ударил по глазам Хэнка. Голова заболела с новой силой, прочным кольцом обхватив виски старика. Хуже уже блядь не будет.***
Нет, сука, будет. Местом, куда им пришлось поехать, оказался роскошный дом, будто бы сошедший с глянцевых журналов начала двухтысячных. Дом этот Хэнк не мог не узнать — здесь жил знаменитый художник, которому даже травма не помешала работать. Его часто показывали на тематических каналах, которые лейтенанту удавалось мельком глянуть после работы. Как только там не восхваляли Манфреда. «Человек, которому ничто не мешает самовыражаться», «художник, покоривший своим талантам и упорством миллионы», «отец, чей сын…» На этом моменте Хэнк обычно выключал телек и громко матерился. Лео Манфред был хорошо знаком Андерсену. Его, блядь, во всех участках Детройта знали лично. Хотя бы раз в месяц парень попадал в цепкие руки полицейских, и каждый раз Карл забирал его оттуда. Хэнк помнил, как впервые увидел старика в участке и не почувствовал ничего особенного. Помнил, как он впервые увидел его в инвалидном кресле и ощутил жалость. И никогда не забудет, как впервые увидел их после потери Коула, и его насквозь прожгла зависть. Андерсон готов был отдать и руки, и ноги, да хоть само сердце, лишь бы его мальчик был жив. И каждый раз, когда он видел, как отец с сыном почти ненавидят друг друга, что-то внутри лейтенанта отдавало глухой болью. Он всё понимал, но ощущение, что это в корне неправильно, не отпускало его. Хэнк знал Карла больше десяти лет. Он видел его и на своих двоих, и прикованным к креслу навсегда. Только вот обтыканным со всех сторон медицинскими приборами — нет. Андерсона посетило недоброе предчувствие ещё в тот момент, когда на вызов о незаконном проникновении он получил дом, возле которого уже находилась машина скорой помощи. Окончательно испугался он после того, как увидел старшего Манфреда в окружении врачей. — Что тут произошло? — спросил Хэнк, выхватив одного из врачей из происходящей суеты. Чтобы придать своему вопросу вес, он вытащил из кармана полицейский значок. Врач равнодушно пробежался по нему взглядом и указал в сторону гостиной. — Там его ученик, допрашивайте-ка вы его, — пробубнил он, явно торопясь заняться своими прямыми обязанностями. — Что с Карлом? — спросил Хэнк. Задерживать врача он не собирался, но и беспокойство за старого приятеля горючим огнем сжигало его изнутри. — Шок. Не смертельно. Но вот его сын ранен, и я, пожалуй, вернусь к пациенту, — сказал врач и вышел. Хэнк проводил его взглядом. Карлу ничего не угрожало, это было хорошо. Но теперь его встревожило состояние Лео. И единственный человек, который сейчас мог объяснить происходящее, был ученик Карла… Хэнк пошел в гостиную, торопясь встретиться с ним. Гостиная комната буквально давила на гостей своей величавостью. Лейтенант направился в самую интересную комнату в этом доме — в мастерскую. Там он, как и ожидалось, нашел самого выдающегося ученика Карла — Маркуса Уильямса. С ним Хэнк тоже был хорошо знаком, всё из-за тех же попаданий Лео в участок. Тот начал появляться вместе с Карлом ещё будучи подростком, лет семь назад, а в последнее время стал вечным спутником старого мастера. Андерсон присматривался к нему и делал выводы. Маркус был талантлив, а его привязанность к Карлу строилась на любви и уважении, а не на желании получить часть наследства, как любила писать желтая пресса. Всякий, кто увидел бы парня сейчас, не посмел бы сказать, что он не переживает за Карла. Лейтенант всегда видел Маркуса абсолютно спокойным, уравновешенным и уже не мог представить его другим. Сейчас же Маркус сидел на табуретке, сгорбив свою вечно прямую спину и охватив голову подрагивающими руками. Выглядел он ужасно и казался разбитым изнутри. Хэнк пошел и осторожно коснулся его плеча. Парень вздрогнул и посмотрел на лейтенанта своими разноцветными глазами. Андерсон никогда бы не подумал, что он увидит его плачущим. — Здравствуй, Маркус, — с сочувствием сказал Хэнк. Маркус лишь вытер слезы и кивнул. А после заметил Коннора, который сосредоточено изучал помещение. Хэнк представил новичка: — Коннор, мой стажер. Он осмотрит здесь все, а ты пока расскажешь мне, что произошло, хорошо? Маркус кивнул и небрежно указал рукой на табуретку рядом. Хэнк присел. Он был готов выслушать, но не торопил парня. Тот, казалось, собирает все силы для рассказа, постепенно возвращая себе облик рассудительного человека. В конце концов Маркус вздохнул и начал говорить. — Сегодня Карл был приглашен на прием в честь его выставки в Нью-Йорке… Я пошел вместе с ним, потому что он попросил меня сопровождать его. Мы вернулись поздно и заметили в мастерской свет и шум… Карл испугался, что пробрался вор, и я вызвал полицию. Но это оказался Лео… Он сейчас здесь не живет, а снимает комнату на окраине Детройта. Буквально утром он приходил клянчить деньги, но Карл отказал ему. И Лео решил получить своё вот так... Он отчего-то решил, что в отказе виноват я, потому что я всё время возле Карла… Но это глупо… — Не волнуйся, Маркус, — успокаивающе произнес Хэнк, — ни один человек в этом городе, если он отличается способностью думать, не обвиняет тебя в чем-то таком. Ты искренне переживаешь за учителя. Я это знаю. Маркус с благодарностью на него посмотрел и продолжил. — Он накинулся на меня с кулаками, и я просто пытался защититься… Но потом я оттолкнул его. Я… Я не знал, что он упадет на эту проклятую штуку, — произнес парень, посмотрев на специальное устройство, позволяющее Карлу рисовать большие полотна. Основание ярким пятном окрасилось уже засохшей кровью. — Я вызвал скорую… И вот… — он обвел рукой помещение, будто это могло заменить слова, которые он боялся произнести. — Врачи говорят, что Карл в порядке, просто переволновался, — попытался утешить его Андерсон. Парню нужна позитивная информация об учителе и немного поддержки, иначе он начнет сходить с ума от волнения. Маркус кивнул и опустил взгляд в пол. — Вы… вы думаете, он злится на меня? — тихо спросил Маркус. Хэнк вздохнул. Обычно он не подрабатывал психологом в таких ситуациях, но Маркус был ему приятен, полицейский давно его знал. Да жалко было. Так глупо всё получилось… — Ты защищал себя, и Лео сам виноват… — Но Карл переживает за него! — воскликнул Маркус. Сейчас он был похож на потерянного подростка. — Он переживает и за тебя тоже, — спокойно, как малому ребенку, разъяснил Хэнк. Когда-то он так объяснял элементарные вещи Коулу… И никогда уже не расскажет ему о чем-то большем. — Со мной бы ничего не случилось… А Лео теперь… — он не закончил фразу, будто бы боясь произнести наихудший исход вслух. — С Лео всё будет хорошо. Врачи быстро поставят его на ноги, — уверенно сказал Андерсон. — Может, этот случай его чему-то научит. А Карл… Не хочешь поговорить с ним сам? — Нет… Я… Он не поймет. — Ты так в этом уверен? — послышался хриплый голос со стороны двери. Они оба повернулись на голос. Там в инвалидном кресле сидел Карл. Он был бледен, но уголки его губ изображали слабую улыбку. Маркус сделал резкий вздох и подошел к нему. — Я… Простите меня… Я… Мне очень жаль, что так получилось. Если вы хотите, я уйду и больше не вернусь… — Маркус… — Карл аккуратно взял его за руку, смотря на юношу с отцовской нежностью. Уж лейтенант-то прекрасно знал этот взгляд по своим старым фотографиям. — Я ни в чём тебя не виню. Лео, он… Он поступил неправильно и пострадал из-за этого. Это не твоя вина, Маркус. Не твоя. Парень кивнул, стараясь улыбаться и не заплакать вновь. Хэнк отвернулся, чтобы не мешать трогательной сцене. И тут же наткнулся на Коннора. Стажер посмотрел на него и отчитался: — Задняя дверь небрежно вскрыта. Следы от ботинок девятого размера*, подходит под обувь Лео. Пятно крови только возле хэлпкрана**. Прием действительно проходил сегодня на Уитни-стрит, 42. Всё сходится. — Коннор замолчал и, не получив никакого ответа, спросил: — Лейтенант, вы в порядке?.. Хэнк в порядке не был, но язвительный ответ застрял в горле, стоило ему посмотреть на Коннора. Это чудовище всё было в краске. Руки, пиджак, даже лицо и волосы — всё было в разноцветных пятнах. Как дитё малое, честное слово. Вероятно, его стажер снова решил облапать всё вокруг руками, но черт, уж краску он мог додуматься не трогать? Хэнк обычно старался следить на местах преступления за ним, чтобы он ничего не учудил, но в этот раз он отчего-то решил, что уж в мастерской Коннор не умудрится напортачить. Ага, в помещении, где полно краски. Наивно, Хэнк, наивно. Вот и получи это разноцветное пятно. Ох, чёрт… — Эм, Хэнк, всё в порядке? — спросил Карл. Не заметить это они не могли. Он и Маркус смотрели на стажера с весьма красноречивым выражением на лицах — несомненно, достойное холста Манфренда, — которое было у всякого, кто первый раз сталкивался со странностями Коннора. Безграничное изумление, растерянность и немой вопрос «Какого дьявола здесь происходит?». Лейтенант решил не усложнять никому жизнь и пошел по заготовленной схеме. — Это Коннор, мой стажер, и у него своеобразная методика вести расследования, — быстро представил его Хэнк, не давая стажеру шанса сморозить глупость. Тот лишь кивнул, словно это его не касалось и ничего странного он не сделал. Карл и Маркус переглянулись, но ничего не сказали. — Ну и зачем надо было угваздать себя в краске? И где перчатки? Я помню, что давал их тебе. — Я исследовал место преступления, — с упорством пятилетнего заявил Коннор. Хэнк медленно вздохнул, стараясь не закипать. Боль в висках, поздний вызов, волнение за Карла и дурацкое поведение стажера сделали свой дело: Хэнк чувствовал, как в нём закипает злость. Он заебался. — Бля, Коннор, я сто раз просил тебя надевать перчатки. Ты оставил тут кучу отпечатков! А если бы тут серная кислота была? Ты б тоже ее пощупал? Думай хоть иногда! Ты б её ещё попробовал, — пробормотал Хэнк. И заткнулся. Потому что Коннор демонстративно лизнул испачканную в краске руку. В этот момент лейтенант жалел лишь о том, что у него нет глаз на затылке — выражение лиц художников наверняка было бесценным. А уж какую глупо-серьёзную рожу скорчил стажер… Хэнк вдруг рассмеялся. Его смех был до неприличия неуместен. Хозяину дома стоило обидеться, мол, у них вообще-то горе тут. Но, как ни странно, сзади послышались смешки Карла и Маркуса. И Коннор улыбнулся, своей кривой улыбкой. И вся злость Хэнка вдруг куда-то ушла, словно её никогда не было. Да, у него в жизни была целая каша из дерьма, дома ждет только преданный пёс (что для человека его возраста выглядит до боли жалко), а ещё он просто старый ворчливый алкаш. Но сейчас он мог искренне смеяться там, где люди чуть не потеряли родного человека, а хороший парень готов был сесть в тюрьму из-за нелепой случайности, смеяться, просто смотря на нелепого, перепачканного краской, стажера, который опять натворил херни и стоял, искренне улыбаясь своей особой улыбкой. И это было на самом деле потрясающе.