Игры с рабами

Ванная комната была огромной, хоть в ней была сама ванна и шкафчик с маслами, гелями, шампунями, мылом, приборами для гигиены, пенками для бриться и бритвами. Шугу опустили в горячую воду, несколько девушек обступили его со всех сторон и начали разминать тело приятным массажем, растирали маслами и гелями, мыли давно спутавшиеся серебристые волосы. Мочалка натирала до покраснения, сдирая верхний шар эпидермиса, кожа становилась гладкой и нежной. Когда одна из девушек начала растирать вокруг клейма, Шуга только слабо дёрнулся; оно уже не болело, только изредка напоминало о себе, если на него не смотреть в зеркало, которое стояло в комнате, в которую поселили юношу. После слишком затянувшегося купания Шугу повели закутали в полотенце и халат, и повели в другое помещение, там было менее просторно, но всё те же девушки приводили в порядок волосы, подстригая кончики и подкрашивая в этот ненавистный серебристый, смазывали раны, даже нанесли легкий макияж. Теперь Шуга выглядел немного свежее. В этой же комнате его приодели и отвели в комнату хозяина. Сколько раз они были здесь вдвоём, втроём, снова вдвоем; грубо, нежно, жарко, награда ли, наказание ли — они были здесь, в этой комнате. Они были, есть и будут. Кровать огромная, вечно не убранная, мягкая и пахнущая господином, но Шуга не смеет ни шагу сделать без разрешения. Намджун пришел немного позже, после сытного обеда; его масляное выражение лица, блеск в глазах и какое-то напевы говорили о хорошем расположении духа молодого человека. Завидев своего раба, Ким заулыбался, широко так, что сердце Шуги упало куда-то вниз. Он улыбается…       …улыбается. Для меня. Сейчас. Я Шуга. И улыбка моего господина всегда греет мне сердце и душу, проданную вместе с этим тощим и украшенным побоями телом. Щелчок дверного замка, и теперь они снова один на один. В этой комнате. Намджун медленно снимает пиджак и начинает расстёгивать маленькие пуговицы своей черной рубашки, что так хорошо смотрелась на его теле. Высокий, крепко сложенный, молодой наследник дома Ким вселял только желание, испепеляющее изнутри всех его рабов и рабынь. Шуга нервно сглотнул, можно было заметить как его пальцы подрагивают в желании сорвать с хозяина эту рубашку, обувь, джинсы, повалить на кровать и отдаваться, как в первый раз, стоня и крича только по приказу низкого, но мягкого голоса. — Что? Хочешь? — взгляд блестящих глаз снова устремился на Шугу. — Ты был сегодня хорошим. Ты порадовал папочку. — С каждым шагом Намджун приближался к юноше; его рубашка уже расстёгнута, свет падает на карамельного цвета кожу без единого изъяна, гладкую и пахнущую мёдом. Пальцы зарылись в волосы серебристого цвета, слабо сжали, потянули вниз, вынуждая поднять голову вверх. Под ещё немного влажной, бледной кожей дернулся кадык. Захватывающее зрелище для Кима. Вторая рука опустилась на ягодицы, сжала одну, затем вторую, огладила и снова сжала. Шуга замер, весь, казалось, даже сердце не стучало больше, тихо внутри. Возбуждение окрашивало лицо в нежно-коралловый, а глаза блестели, словно вода при полной луне. — Хозяин, — едва слышно выговорил раб, — позвольте принести вам ещё немного удовольствия… Шуга закусил нижнюю губу, ведь ему не давали слова, но Намджун громко хмыкнул и сделал шаг вперёд, тем самым показывая, что он не против. Матрас, новый и мягкий, прогнулся под весом двух тел. Намджун навалился на Шугу сверху, сразу целуя в губы, а руками уже шире разводя острые коленки раба. Язык бродил по коже, пахнущей маслами, по каждой линии от ударов, слушая тяжелое дыхание, слишком неуверенное. — Не нравится? — Нравится, х…хозяин. — Тогда стони, чего ты тихий такой? Белоснежные зуб вцепились в тонкую кожу на шее, и Шуга застонал, громко так, протяжно, руки скользнули по спине. Тело задергалось, прижимаясь к Намджуну. И словно он не были из разных слоёв общества. Не были хозяином и его рабом.       Я Шуга. Сколько раз я забывал том, что я лишь раб. Раб своего прекрасного хозяина. Один из тех многих, кто ходит тут тенями и приобретают цвет лишь в руках хозяина. Господина нашего. Я лишь один из немногих. Лишь один. Намджун приставил головку члена к анусу Шуги, подразнил имитацией проникновения, а затем резко двинулся вперёд, вставив по самые яички; смущающе громкий шлепок об ягодицы тому был подтверждением. Юноша выгнулся, обхватив тело хозяина руками и ногами, и застонал так громко, затрясся и обмяк. Ким начал двигаться, толчки жесткие, но приносящие удовольствие. Это был подарок, награда за тот минет, который почти вывернул Шугу наизнанку. Стоны, такие тонкие, сводящие с ума; у Намджуна мурашки по телу бежали от этого звука. Он долбил уже покрасневшую дырочку своего раба, вбиваясь в простату. Простыни под телами были уже мокрые от пота. Намджун завалился на бок, продолжая делать поступательные движения, одной рукой обхватил член Шуги и начал надрачивать, так быстро. — Аамххх! Хозяин, я… Я сейчас кончу! — простонал фальцетом юноша, сам насаживаясь на член. Такой большой и горячий, пульсирующий внутри. Всё тело пылало, сердце, уже заходилось в бешеном ритме, казалось кожа вот вот треснет, сломаются рёбра и такой ранимый и слабый орган вылетит. Сумасшествие. Иногда оно всё-таки поглощало их, иногда Намджун не забывал, что когда-то Шуга был человеком. — Кончим вместе, — прошептал Ким на ухо рабу, двигая рукой сильнее, быстрее, и бёдрами тоже. Из его лёгких выбивались порции воздуха и даже хриплое рычание удовольствия. Сделав ещё пару толчков, Намджун кончил, проникнув особенно глубоко, и струя попала по простате. Шуга дернулся и почти вскрикнул, в эту же минуту кончая Намджуну в кулак.