Междумирье

После встречи с Сухо прошла уже пара недель, если исчислять время так же, как считают его люди. Хотя в междумирье смена дня и ночи едва заметна, и если не выискивать отличия специально, то и не поймёшь вовсе. Например, есть цветы, которые распускаются только «ночью», когда на закатных небесах пробиваются едва заметные точки звёзд, а есть те, что показывают свои прекрасные бутоны только в «дневное» время. И длятся «день» и «ночь» каждый раз по-разному. Когда всего пару часов, а когда и по недели, если отмерять по человеческим часовым механизмам. Потому-то, если вдруг ветер пригонит тучи, понять, какое время суток сейчас, просто невозможно. Вот и нынче непогода разыгралась не на шутку. Небо затянуло тёмным саваном, гром бил набатом, молнии одна за одной разрывали сгустившееся небо. Ветер швырял в лицо холодные капли проливного дождя вместе с сорванными с деревьев ветками и листьями. И без того премерзкая погода для меня была ещё более отвратительной, ибо совпала с теми самыми днями. Каждую двадцать восьмую смену дня и ночи я абсолютно теряю контроль над своей сущностью, в любой момент я могу обернуться из лесного духа с волчьими лапами — той формы, в которой я провожу более всего времени, в волка-оборотня с оленьими рогами, а то и принять человекоподобный облик. Человеческая оболочка из всех иных мне нравится меньше всего: она слишком слабая, нежная, беззащитная и неприспособленная. А ещё каждый второй желает её сожрать. А мой подколодный друг с трудом давит в себе желание запереть меня в этом образе и продать на чёрном рынке в какой-нибудь экзотический гарем (в обычный меня не возьмут, у меня рожки и олений хвостик). И длится такая ерунда трое суток. И хорошо ещё, если они пролетают быстро. А если затянутся на месяц-другой по человеческим меркам? Тогда хочется волком выть от тоски. Я бы и сейчас повыл, да боюсь, ветер пасть забьёт мокрой листвой. Идти нам предстояло по узкой скользкой тропе, угнездившейся на крутом склоне горы. И моё проклятие не могло найти иного времени, чтобы принудительно обратить меня человеком. Босые стопы тут же заскользили по мокрой грязи, обнажённое тело вмиг околело, а пролетевшая рядом ветка оцарапала щёку до горящей боли. Обычно я провожу это время где-нибудь в тепле и хотя бы относительной безопасности, но в этот раз мы всего чуть-чуть не успели добраться до уже виднеющейся за опасной тропой пещеры, как кончились очередные сутки. Сюмин недовольно проворчал где-то за спиной, а потом на мои плечи легла его тёплая, пахнущая морозным лесом накидка, в которую я поспешил закутаться. Нужно поскорее добраться до пещеры. Сухо, сдерживающий основную массу льющейся с небес воды, был уже на пределе, ему нужно было отдохнуть. До пещеры осталось от силы метров пять или шесть узкой дорожки на самом отвесном участке горы и очень тесное место, когда на площадке перед входом в облаке серого дыма материализовалась фигура в чёрном балахоне и с косой, горящими глазами уставившаяся прямо на меня. Собиравшийся наступить на небольшой выступ, я замер, леденея от страха. — Ну? — фигура недовольно цокнула языком. — Чего стоишь? Иди. Я отступил на шаг назад, вжимаясь спиной в твёрдое и холодное, словно высеченное изо льда, тело лиса, рассматривающего незнакомца из-за моего плеча. — Ну давай же! — существо явно было недовольно. Я замотал головой, стараясь отступить ещё дальше. — Йаа! — Фигура в плаще топнула ногой и взмахнула косой в сторону узкой каменной дорожки над пропастью. — Ты должен был наступить сюда, сорваться и умереть. Чего ты ждёшь? Разве это так сложно? У меня испытательный срок, а ты следующий в моём списке. Поэтому давай скорей, время не ждёт! Испуг во мне смешался с возмущением, и я взмахнул руками, заставляя растущие на другой стороне от входа в пещеру растения схватить наглеца и оплести его собой. Незнакомец прокричал что-то гневное и исчез из напоминающего человеческую фигуру кокона. Как оказалось, дождь уже закончился, чего мы за всем этим не заметили. А не унимающийся ветер подхватил клубы серого дыма, растворяя его в наполненном свежестью и водяной взвесью воздухе, когда меня вновь скрутило и обратило в любимую форму лесного духа.