Междумирье

То неловкое чувство, когда пошёл искать себе кустик, под которым можно сделать дела, о которых в приличном обществе не говорят, а набрёл на безобразничающую парочку и засел подглядывать. Я не специально! Я не такой! Нет, я не утверждаю, что безгрешен и всё такое, но подобными вещами я никогда не промышлял. Специально, по крайней мере. Я просто зацепился за ветку не вычесанным спросонья колтуном и пытался отцепиться, превратился для этого в человека, а тут сильнее прихватило живот. Поэтому я решил пересидеть немного. Да и парочка ничем таким не занималась. Просто рыжий высокий парень тискал пытающегося запечь рыбу паренька поменьше. Тот, что пытался готовить, зверел прямо на глазах, отчего стали выделяться черты, доставшиеся явно от горных троллей, хотя в общем он на них был совсем не похож, симпатичный такой. Всё произошло слишком быстро. Тот, что поменьше, разозлился окончательно и залепил рыжему подзатыльник. Удар сопровождался каким-то странным звуком, словно разбился косок или сокос (не помню, как там называется этот твёрдый большой орех, растущий на пальмах в тропической, застывшей в вечном лете части нашего леса). Низенький в тот же миг побледнел, а высокий начал заваливаться головой в костёр, а когда упал, тут же вспыхнул. Тролльчонок аж посерел, закусил губу, выгнул трагично бровки, густеющие над огромными глазами, и жалобно протянул: — Чанёля! От ужаса я даже забыл о том, что хотел в туалет. Забыл о прицепившемся прямо под хвостиком репье, пребольно впивающимся в тонкую человеческую кожу. Забыл о застрявших в полураспутанном колтуне веточках. Я начал тихонько отползать в сторону. Рука провалилась в застеленную травой и веточками пустоту, и я, коротко вскрикнув, начал заваливаться назад. Волчья яма*! Жизнь промелькнуть перед глазами не успела. Даже парой кадров не показалась. Зато мелькнул рыжий лисий хвост и падение остановилось. Недовольно поджимающий губы Сюмин рывком поставил меня на ноги и закутал в свою накидку, которую уже, наверное, можно называть моей. Сбоку послышался недовольный цык. Но когда мы обернулись, там уже никого не было, а в воздухе растворялся серый дым. Тем временем с поляны доносились жалобные всхлипы, от которых у меня просто разрывалось сердце, и я бросился туда, таща за собой ворчащего лиса. От рыжего остался один лишь пепел, перед которым на коленях ползал большеглазенький и слёзно умолял Чанни простить его. Я уже готов был разреветься, когда со стороны Сюмина раздался звонкий хохот. Этот коротышка смеялся, держась за живот и тыкая в сторону места трагедии. Я уже хотел было возмутиться его чёрствости, когда услышал идущее с той стороны пищание. Тролльчонок всё так же ползал вокруг разворошённого пепла на коленях и просил прощения. Но тут я заметил то, чего не увидел сначала. От парня неуклюже, переваливаясь с лапы на лапу, улепётывал птенец, плешиво покрытый редким жёлтым пухом. — Ого! — произнёс подошедший к нам Сухо. — Впервые вижу только что переродившегося феникса. Феникс, да? Я облегчённо выдохнул. Значит, лупоглазик рыжего всё-таки не прибил. То есть, прибил, но не насмерть. Точнее, насмерть, но не совсем. Тьфу ты! Главное, что всё оказалось поправимо. Я довольно улыбнулся. Но тут живот снова скрутило, и я, скинув мешающуюся накидку, ломанулся обратно в кусты, чуть снова не свалившись в ловчую яму.