Гончие Белерианда

Перед воротами запел рог. Чистые переливы до боли знакомой мелодии разнеслись окрест, окутывая огромнейший лагерь, возведенный перед южными склонами Химрингского кряжа, высокие надвратные башни и многочисленные шпили цитадели Маэдроса. Страж у ворот встрепенулся. Кто это мог трубить на закате? Он что, правил не знает, что в Амон Химринг вход после захода солнца запрещен? К тому же только что на мосту никого не было. "Это козни врага - не иначе", - решил привратник, но, тем не менее, выглянул наружу. Внизу на настиле подъемного моста стояли двое с длинными развивающимися по ветру волосами и плащами такого же цвета, как и сгущающиеся вокруг сумерки. Эльфы. Значит, не враги. - Дабор! Поднять решетку! - крикнул привратник, будя уже заснувшую стражу у цепного барабана. Вообще-то за сон на посту полагалось наказание вплоть до ударов плетью, но когда перед воротами стоит стотысячное войско, о лазутчиках беспокоиться незачем. И люди это знали, а лорд Маэдрос их понимал. Скоро грянет великая битва, и множество воинов не вернутся домой. Так пусть хоть в последний раз они порадуются сну и отдыху. Наконец заскрежетали цепи. Сделанные гномами Ногрода ажурные звенья могли удержать на плаву небольшой остров, а уж о стальной решетке и говорить нечего! Механизм, рассчитанный лучшими мастеровыми Карантира, позволял поднимать и опускать решетку всего двум людям, но на всякий случай у барабанов дежурила полная стража из восьми человек. Пока открывался проход, начальник стражи уже успел спуститься вниз и, легко поклонившись, поприветствовал гостей: - Добро пожаловать в Амон Химринг, воины, - произнес он на синдарине. - Чем могу служить? Человек не мог разглядеть отдельных черт лица эльфов, но в свете ущербной луны видел их серебрящиеся силуэты. - Здравствуй, храбрый воин, - ответил эльф, что был повыше. Его светлые волосы были заплетены в две тонкие косички на висках и, обвивая голову, сплетались на затылке и дальше терялись в светлых волнах, доходящих ему без малого до середины спины. Из-за правого плеча был виден дивный лук и колчан, а из-за левого торчала рукоять меча, украшенная парой самоцветов. - Мы хотим видеть лорда Маэдроса, главу Союза, - добавил второй. Этот в росте уступал первому, но вот шириной плеч и ладоней походил скорее на человека, нежели на своего спутника. Он носил на темно-рыжих волосах кожаную ленту с вплетенным в нее жемчугом и деревянными узорчатыми вставками. Длиной волос он уступал первому, но зато они шевелились на ветру как живые, и, казалось, существовали сами по себе, без их хозяина. На поясе у рыжего висел длинный и широкий полуторный клинок, а также небольшая секира со странно изогнутой рукоятью. - Хорошо. Лорд Маэдрос и другие военачальники сейчас в Большом Зале, так что прошу следовать за мной. - Привратник повернулся было вперед, но потом неожиданно оглянулся и спросил. - Как вас представить? - Скажи, прибыли воины из Дориата. - Ответил рыжий. - Маблунг и Белег. Тонкие бледные пальцы арфиста порхали над инструментом, как стая стрекоз летает в жаркий день над водой. Дивная музыка лилась вокруг, и никто не мог найти в себе сил не то что заговорить - лишний раз вздохнуть или сделать шаг в сторону. Мелодия навевала картины печали и скорби, но впервые за много лет в произведении Маглора звучала надежда. Надежда на то, что скоро Враг будет повержен и в этих землях, наконец, настанут мир и покой. После смерти Финрода и ухода Даэрона второй сын Феанора стал самым лучшим музыкантом Белерианда, хотя не таким способом он желал получить это звание. Но сейчас все это было не важно, ибо вокруг звучала музыка, его музыка, и он всецело отдавался ей. Скоро последняя струна отзвенела в тишине, и все собравшиеся словно наяву увидели себя на поле брани, стоящими по колено в крови, но осознавшими, что это победа и кровь пролита не зря. - Мои поздравления мастеру! - раздался зычный голос. Маэдрос открыл глаза и посмотрел на гнома, произнесшего эти слова. Тут же к нему присоединился гомон остальных поздравлений. Именно гомон, потому что в эти дни в Большом Зале собиралось действительно много народа. Весь цвет войска Маэдроса каждый вечер приходил сюда, чтобы послушать музыку всех трех свободных народов, их стихи и баллады, чтобы лишний раз увидеть друзей и завести новых. Но это все было вечером, при свете каминов, свечей и факелов. Днем же здесь велись военные советы, обсуждались команды, стратегии и тактики нападения. Еще бы! Впервые за три сотни лет эльфы решились на небывалое дело: они хотели напасть на Ангбанд. Но самое главное, у них доставало сил это сделать, а это был настоящий шанс на победу, и упускать его было просто глупо. Именно поэтому за воротами Амон Химринга лежал обширный лагерь, не виданный в Эстоладе с тех пор, как люди впервые пришли в Белерианд. Пятьдесят тысяч людей, тридцать шесть тысяч эльфов и двадцать тысяч гномов ждали своего часа. Конным можно было пересечь Анфауглит только весной, когда заледенелые просторы пустыни начнут таять и под ногами воинов будет вода. Единственная вода на многие мили вокруг. Странно, но Анфауглит обычно оттаивает с севера, так что чем ближе войско будет подходить к цитадели Врага, тем больше воды оно будет встречать. И таяние снегов должно начаться через несколько дней. Тогда можно будет выдвигаться вперед, навстречу судьбе. - Благодарю, государь Азагхал, - ответил Маглор, ставя арфу на пол. - Однако музыка вашего народа тоже достойна похвалы, хоть и весьма своеобразна. - Мы поем о том, что видим и слышим в пещерах под горами, - ответил Азагхал, но тут двери распахнулись и на пороге появились трое. Айкавано вместе с другими эльфами и людьми, стоящими у дверей, слегка потеснился, давая гостям пройти. Роккортур не без удивления рассматривал одежду вошедших. Первым был человек, по-видимому, привратник, а вот двое других были одеты в зелено-коричневые одежды, сшитые по дориатскому обычаю. Но самыми странными частями одежды были их плащи - они переливались и меняли цвет в зависимости от освещения и оттенка окружающего их мира. Наконец, гости вышли на середину зала, где на высоком кресле восседал Маэдрос. Он мало говорил и мало веселился, но, тем не менее, не уходил в свои покои, словно стараясь запомнить каждый час, проведенный в мире и покое. Через неделю они либо победят, либо погибнут. - Лорд Маэдрос! Послы из Дориата, Маблунг и Белег!- зычным голосом провозгласил привратник, поклонился и отошел в сторону. "Ах, вот оно что! - подумал Айкавано, пробираясь поближе к гостям. - Неужели и Тингол откликнулся на призыв? Хотя вполне возможно. Не зря же к нему уже второй год гонцов шлют". - Приветствую вас в моих владениях, - произнес Маэдрос, вставая с кресла. - Что привело вас сюда? Даже глухой бы услышал лед в голосе первого сына Феанора, а Белег обладал весьма острым слухом. Но, несмотря на это он ответил с достоинством: - Не раз и не два твои гонцы посещали наши леса. Каждый из них передавал нам только одно предложение. Предложение вступить в твой союз и помочь вам ратной силой и оружием. Два года мы отклоняли его, но когда пробил последний час, Дориат не остался в стороне... Белег сказал еще что-то, но Айкавано перевел взгляд на привратника, что-то шепчущего Келегорму. После изгнания из Нарготронда третий сын Феанора стал еще более несносен, и Нельо был весьма обеспокоен этим и даже приставил к нему охрану. На всякий случай. Маэдрос уже хотел было ответить послам из Сокрытого Королевства, но его опередил Келегорм: - От имени Первого Дома нолдор я благодарю владыку Тингола за помощь, сколь бы скромной она не была. Итак, какое войско вы привели с собой? Когда его можно будет увидеть? - в глазах Келегорма плясали злорадные огоньки. - Мы принимаем твою благодарность, третий сын Феанора, - ответил Маблунг, лишь слегка повернув голову. - Но не стоит выходить на холод, чтобы увидеть наше войско. Оно перед тобой. Келегорм картинно осмотрел зал, даже отодвинул одного из воевод, а потом вперил непонимающий взгляд в Маблунга и сказал: - С каких это пор в Дориате появилось невидимое войско? - Нет, брат мой, его зачаровала прекрасная Лютиэн, - подал голос Карантир, - и они сейчас стоят перед тобой, просто ты их не видишь. Непонятно кого хотел поддеть Келегорм, брата или посла, но его реплику завершил Куруфин: - Что ты! Наша стража не пропустит даже комара полакомиться твоей княжеской кровью. Просто Мелиан испугалась, что ее рыцари поранят пальчики, и усыпила воинство по дороге! По залу пронесся издевательский хохот. Смеялись лишь некоторые, но из-за прекрасной акустики было ощущение, что гогочут все присутствующие. Впрочем, надо отдать должное послам, они не изменились в лице и обратили взгляды к главе Союза. Маэдрос поднял руки, одну в перчатке и одну металлическую, призывая к тишине. Когда стало возможным расслышать треск дров в каминах, он ответил: - Воистину великую помощь оказал нам Дориат. Теперь я знаю, что Тингол верит в нашу победу как в себя самого. Но я не отказываюсь от слов своего несдержанного брата и принимаю любую помощь, которую нам предлагают. Сейчас же если хотите, можете остаться здесь, а если нет, то вас проводят в ближайшие свободные палаты. Ханнад32. Белег и Маблунг поклонились Маэдросу и вышли, сопровождаемые все тем же привратником. Не зря Нельо употребил людское название помещений, поскольку ни в самом Амон Химринге, ни в получасе ходьбы от него не было не то, что свободных комнат - палатки - настолько большой была собравшаяся армия. Когда "воинство из Дориата" исчезло за дверьми, Айкавано отошел к стене и отыскал Ларна, своего оруженосца. После того, как Моринсул расстался с Гэллианом, он вернулся в Тин Сорон и стал заниматься обычными воинскими делами. Но теперь он скучал по людям. Скучал по их несдержанности и невежеству и потому под осень взял из одного северного села себе мальчика в оруженосцы. Тогда Ларну было четырнадцать лет, он остался сиротой после набега орков и был на воспитании у старухи, схоронившей детей в Дагор Браголлах. Как он сам утверждал, его полное имя было Ларион, но все в деревне звали его Ларном. Айкавано сам не знал, чем ему приглянулся парень, но с тех пор, как тот стал его оруженосцем, нолдо ни разу не пожалел об этом. Под руководством и присмотром Айкавано парень научился фехтовать почти как нолдо, ездить на лошади не хуже своего учителя, читать и писать на талиска, синдарине и квенья, хотя последний был в ходу только среди принцев Первого Дома. За шесть лет Ларн превратился из неопытного и своенравного ребенка в не менее своенравного мужчину, всецело жаждущему мести Морготу и его отродьям. Когда Айкавано в первый раз услышал от пятнадцатилетнего юноши, постигавшего азы фехтования, что если б он мог, то порубил бы всех служителей Врага вместе с ним самим, то ничего не сказал, не желая убивать в мальчике желание учиться. А потом стало поздно. В девятнадцать он сопровождал Моринсула в рейде по Лотланну и взял первую жизнь врага. Человека! И ничего - даже в лице не изменился, только прибавилось ярости. После того случая Айкавано долго разговаривал со своим оруженосцем, объяснял ему, что и Свету, и Тьме служат те же люди, просто долг заставляет их быть по разную сторону фронтов. Но это не должно мешать воинам уважать друг друга, даже когда они сражаются между собой и один из них, скорее всего, не доживет до вечера. Ларн слушал это, иногда записывал, но не понимал. Он не понимал, как можно простить того, кто желает убить тебя. Он не мог сообразить, как можно уважать противника, чей клинок обагрен кровью твоих сородичей, друзей и близких. Тогда, скрепя сердце, Айкавано рассказал Ларну свою историю знакомства с Гэллианом. Между прочим, после расставания с Черным Волком Моринсул далеко не сразу заметил, что перестал подсознательно считать убитых людей, о чем он тоже как-то сказал Ларну. Нолдо не знал, возымел ли этот разговор действие или пропал втуне, а потом ему стало не до оруженосца. - Ларн! - окликнул юношу Моринсул, протягивая тому кубок. - Налей еще вина. Ларн исполнял обязанности виночерпия на больших собраниях, но в узком кругу Айкавано не заставлял его прислуживать себе, а Ларн не хотел. Человек длинным ковшом налил эльфу янтарной жидкости - раннего вина. На вкус людей и гномов она была слишком слабовата, но Айкавано не хотел напиваться даже немного. Особенно в эту ночь. - Ты передал послание? - Моринсул отпил вина и задал вопрос, на который оруженосец ответил с радостью: - Да. Через полчаса. - Спасибо, - ответил Айкавано и, оставив недопитый кубок оруженосцу, покинул Большой Зал. Заглянув в свои покои, нолдо переоделся, глянул на себя в зеркало и почти что стрелой вылетел на стену. Там прогуливались ночные стражники, вполголоса обсуждающие грядущую войну, но, завидев Айкавано, они поспешно убрались в караульные помещения. Моринсул прошел вдоль толстых зубцов, окинул взором расположившийся у отрогов Химрингского кряжа гигантский лагерь и не спеша отошел в стрелковый закоулок башни. Он прождал на весьма прохладном ветру какое-то время и даже успел немного замерзнуть, когда, наконец, по лестнице стала подниматься черная тень. Она вышла на середину стенного пролета и, облокотившись на зубцы, стала ждать. Айкавано неслышно выступил из каменного мешка и приблизился к фигуре в черном плаще. - Скажи, Моринсул, ты всегда подкрадываешься сзади? Даже во время боя? - произнес мелодичный, но немного резкий голос. - Нет. На врага я иду грудь на грудь, но ты же мне не враг, - парировал эльф, заключая ее в объятия. - И ты мне больше, чем друг, Фейренель. Эльфийка откинула капюшон и посмотрела в глаза Моринсулу. Ее длинные каштановые волосы, стянутые легкой сетью, распластались на ветру, губы сложились в плутовскую улыбку, а в голубых глазах плясали озорные огоньки. - Но кто я тебе? - спросила она. - И почему ты медлишь? Фейренель развернулась в объятиях Айкавано, при этом ножны ее меча звякнули о камень зубца. - Ты моя избранница, моя мечта и мой сон, но иногда приходится и просыпаться... - В садах Лориэна всегда царит полусон-полуявь, там грезы сливаются с мечтой, а мечта с жизнью. Это прекрасное место! Так почему бы не взрастить их и по эту сторону Белегаэра? - ее лицо светилось сиюминутной радостью, а не воспоминаниями о том, что было больше четырехсот лет назад. - Потому что здесь нет Айну, способного сотворить их, - ответил Моринсул, обхватывая ее за талию. Его пальцы наткнулись на широкий, обшитый стальными пластинами пояс. - Есть один, но он не творец, а убийца и вор! - поправила Фейренель и даже попыталась всплеснуть руками, но Моринсул ей не дал. - Поэтому мы и собрали войско, чтоб раз и навсегда расквитаться с ним! - Я знаю... - Ты говорила с Канафинвэ? Он разрешил? - Айкавано, наконец, задал волнующий его вопрос. - Проклятье, нет! - громче, чем следовало, откликнулась эльфийка, вырываясь из объятий. - Он повелел мне оставаться здесь! Сказал, что бой - не место для нис! Моринсул встретился с Фейренель полгода назад, здесь, в Амон Химринге. Тогда он занимался подготовкой всадников и другими военными делами и основное время проводил в окрестностях центрального замка Союза Маэдроса. Как это случилось, ни он, ни она не запомнили, просто на одном из вечеров в Большом Зале они разговорились о своих лордах, о замке, о его стенах и защитниках, а потом Фейренель решила показать ему стену, недавно сложенную наугримами из какого-то странного черно-серого гранита, что, по заверениям гномов, был крепче обычного. С тех пор они встречались именно на этой стене. Сначала из-за интереса, потом по дружбе, а теперь уже ни Айкавано, ни Фейренель не мыслили свою жизнь друг без друга и этих не то вечерних, не то ночных встреч на холодном ветру под дождем или снегом. Как оказалось, она была вассалом Маглора и ушла за ним и за его словом из Амана на восток. С тех пор ее мотало по всему Белерианду, она была и в Дориате, пока Тингол не запретил уроженцам Первого и Второго Домов появляться в своих землях, и в Фаласе, и даже на востоке, за Синими горами. Последние полторы сотни лет она жила в замке Маглора, и заслужила себе славу неплохого защитника и фортификатора. И вот теперь Кано не пускал ее в бой, ссылаясь на то, что столь умного и красивого строителя ему и за три йенэ33 не сыскать. Но эльфийка переиначивала его слова на свой манер и принимала его отказы на счет своей женской внешности. Она рвалась в бой, хотела отомстить за кровь Финвэ и Феанаро, но Маглор не брал ее в поход. И Моринсул за это был ему благодарен. Слишком большие силы должны были столкнуться в этой войне, и ее жернова могли запросто перемолоть одну опытную и смелую эльфийку. Айкавано не хотел этого, так как теперь не знал, как жить без нее. - Нельзя ослушаться слова лорда, - поддержал Айван Маглора. - Да вам, мужчинам, лишь бы мечом помахать, да женщин своих понадежнее спрятать! - вскинулась Фейренель. - А то, что у них есть своя сила, честь, долг и месть, вы предпочитаете не вспоминать! - Опять ты за свое! - тоже повысил голос Моринсул и почти что силой обнял разбушевавшуюся эльфийку и прижал ее к себе. - Если хочешь, я поклянусь, что возьму тебя в жены, когда вернусь из этого похода. "Если вернусь", - добавил Моринсул про себя. - Нет, мне не нужны клятвы, я слышала их довольно! Мне достаточно твоего слова, Айкавано. - Для тебя все что угодно, хоть Сильмарилл из короны Врага! Эта поговорка после подвига Берена и Лютиэн стала знаменитой во всех уголках Белерианда. А средние сыновья Феанора бесились каждый раз, когда кто-то "покушался" на их сокровище. - Зачем он мне? Мне нужен ты, а не Камень Феанора. - Я знаю, потому и предлагаю! - звонко отозвался Айкавано. Он припал губами к ее губам, и они слились в долгом поцелуе. До рассвета влюбленные ходили по стенам замка и говорили обо всем, о чем только можно было говорить. Поглощенные друг другом, они не замечали, что изредка на парапете появляется Ларн и с выражением безмерного счастья на лице наблюдает за своим лордом. "Я сделаю все, чтобы он вернулся! - обещал он себе. - Если надо, я пожертвую своей жизнью, чтобы их любовь не кончалась!" Вот только молодой Ларион пока не знал, что порой одной жизни бывает мало. * * * Прошло почти шесть лет с момента битвы в долине Хогг. С этого времени в Твердыне многое изменилось. В железной короне осталось два Камня, а вместо третьего зияла безобразная дыра - как напоминание, что не бывает ничего невозможного. Саурон Гортхауэр хоть и вернул себе прежний облик, но тоже неуловимо отличался от себя прежнего. Среди рыцарей Аст-Ахэ, да и простых ратников почти не осталось тех, кто пережил поражение в Дортонионе и разгром Волчьего Острова, поэтому теперь молодые мальчишки, пришедшие им на смену, смотрели на Алхорана, как на истинного ветерана, покрытого заслуженными шрамами и убеленного почетной сединой. Иногда это забавляло, но чаще не вызывало вообще никаких эмоций. Ангмарец сидел в своей комнате в одной из казарм знамени Летучей Мыши и чинил запасную упряжь. Вот уже четыре года, как он сменил гордое серебро звания айкъет'таэро на убогую, но звонкую медь. Теперь он был простым сотником конных лучников, одним из многих в армии Севера. От его действий и решений больше не зависели судьбы армий, людей и княжеств, но Черный Волк не жалел о своем выборе. Тогда, сразу после страшного разгрома, он еще пытался собрать то, что можно было собрать. Два года упорного труда он потратил на восстановление утерянных связей, поиск и обучение нужных людей, на выцарапывание хоть каких-то крох той информации, которую раньше добывал без труда. Но все впустую. Дортонион было не вернуть. О Бретиле и Хитлуме не стоило даже думать. И тогда Гортхауэр приказал сворачивать ловчую сеть, выводить людей и передислоцироваться на восток. Туда, где сейчас билось сердце нового, все растущего и крепнущего союза свободных народов. В Амон Химринг. Там был свой командир и свои правила. И основным из них было завоевание доверия вастакских вождей любой ценой. Повелитель Воинов дал ему выбор: лечь под кровных врагов и сохранить положение и репутацию или остаться в Аст-Ахэ и потерять все. Он дал ему выбор, но выбора не было. Айан'Таэро не сомневался в ответе, и Черный Волк не колебался с ним. Он больше не мог и не хотел быть чьим-то послушным псом. И началось это, когда он, усталый и обессиленный, после почти полутора месяцев блуждания по Анфауглит вернулся в Твердыню. Он понимал, конечно, что после потери Тол-ин-Гаурхот и почти всей армии ничего хорошего там не увидит. По пути через занятые теперь Хадорингами и дортонионцами земли он уже вдоволь наслушался и о счастливом спасении Берена из волчьей ямы, и о победе прекрасной Лютиэн над самим безжалостным, но уже не таким непобедимым Тху. Но то, что он увидел по возвращении, было немыслимо. Чтобы один смертный и дева-эллет, пусть даже и наполовину майя, сумели повергнуть Темного Валу и УКРАСТЬ буквально из-под его носа Сильмарилл?!! Поначалу ангмарец решил, что ослышался или и вовсе бредит. Но доказательство, что называется, было налицо. Вернее, на лице. У Владыки. И в его короне тоже. Наверное, если бы Гэллиан не был так измотан, он истерично заржал бы прямо там, в тронном зале. Да что ж это такое, в самом-то деле? Он тут, видите ли, терпел выходки извращенца-нолдо, мучился, страдал, изгалялся и так и эдак, чтоб этих уродов даже в мыслях не предать. А они что?!! Просрали все, что только можно, а теперь сидят и не чешутся, как будто так и надо! Да еще он при этом и виноват!!! Особенно это касалось никого иного, как Саурона. На самом деле, Повелитель Воинов вообще был крайне изумлен, увидев Черного Волка живым. И, естественно, сей факт вызвал целый сонм подозрений - как это глава разведчиков умудрился сбежать из, казалось бы, безвыходной ловушки, да еще и с такой раной в боку. Алхоран объяснил, как. Особо в подробности он, правда, не вдавался. Но и этого хватило, чтобы Гортхауэр взбесился окончательно. Черный майя, ни слова не говоря, набросился на коленопреклоненного ангмарца и ударом кованого сапога в лицо отправил того в полет не меньше чем на пару метров. Не дав человеку даже сплюнуть кровь, Саурон принялся отпинывать того ногами в живот, но на третьем замахе его сапог наткнулся на пустоту. Разведчик кое-как откатился на пару шагов и по-волчьи оскалился. - Хватит! - выплюнул он. - Мне надоело терпеть твое хамство, Гортхауэр! Ты срываешь на мне злость за то, что тебя уделала эльфийская девка, но это не моя вина, и я не собираюсь отвечать за твой провал, ясно?! Я сделал все, что было в человеческих силах, чтобы твоя армия свалила проклятых Нолфингов и их прихлебателей-эдайн, но твои блестящие полководцы изгадили дело, даже его не начав! А теперь ты избиваешь меня за то, что я не пожелал подохнуть вместе с ними и вернулся сюда, хотя десять раз мог сбежать хоть на запад, хоть на восток! Я не предатель, Гортхауэр, но тебе ведь все равно, верно?! - Ты все сказал? - холодно процедил Айан'Таэро. От бешенства его и без того почти прозрачные глаза совсем побелели. Он медленно, по дуге обходил распростертого на полу человека, словно волк, готовящийся к прыжку. Но сейчас перед ним был хоть и израненный и смертельно усталый, но такой же волк, как и он сам. - Нет, не все, - усмехнулся айкъет'таэро. - Хочешь убить меня? Ну, давай, убей. Вот только я тебе еще нужен, верно? Теперь никто, кроме меня, не сможет восстановить дортонионскую сеть и хоть как-то поправить то, что уничтожил этот проклятый Беоринг. Вот уж кто поистине достоин восхищения, так это дортонионец. В одиночку отыметь всю армию "Хэлгор" во главе с ее бессменным лидером, это надо уметь! А потом еще и завалиться в гости к Владыке Севера и спереть его самую любимую игрушку! После такого я и правда готов поверить, что не даром Единый сделал нас последними в роду своих детей! Потому что все вы, со своей немереной крутью, и выеденного яйца не стоите по сравнению с одним настоящим Человеком! Что, не нравится? Морду кривишь? - ангмарец хрипло рассмеялся. - А теперь убей меня, если хочешь, но прекрати втаптывать меня в то дерьмо, которым сам являешься! Гортхауэр такого напора не ожидал. Он попробовал проникнуть человеку в сознание, но тот выставил стальной блок аванирэ так быстро и умело, что майя решил не рисковать и пока отступить. Отчасти потому, что Черный Волк был прав и кроме него с этой работой действительно никто не справится еще очень долгое время, а отчасти... Отчасти от того, что человек, осмелившийся бросить такие слова в лицо черному майя, был достоин некоторого уважения. И поощрения тоже. Поэтому Айан'Таэро придал лицу спокойное и даже слегка виноватое выражение и как можно мягче проговорил: - Ты прав, Гэллиан. Прости, что я не сдержался. Я не должен был бить тебя. Ты и правда сделал все, что мог, и не твоя вина, что приспешники Валар оказались сильнее. Не знаю, поверишь ли ты мне, но я сожалею о том, что случилось. Ты отважный и благородный воин, и я не сомневаюсь в твоей преданности. Возвращайся к своим обязанностям, как только будешь достаточно здоров. А сейчас, прошу тебя, отправляйся к целителям и отдыхай, - Саурон сделал движение вперед, намереваясь помочь человеку подняться, но тот отстранился и, пошатываясь, встал сам. - Смотри, не захлебнись собственным ядом, Повелитель, - выдавил он и сплюнул кровь под ноги бывшему хозяину Тол-ин-Гаурхот. А потом развернулся и, прихрамывая, вышел из залы. - Не думай, что это сойдет тебе с рук, наглый выродок, - прошипел Айан'Таэро и ударил кулаком в стену. В гранитной иссиня-черной плите осталась выбоина почти в антар глубиной. После той памятной беседы отношения с Повелителем Воинов стали более чем натянутыми. Гэллиан не верил ему ни на грош, но подчинялся беспрекословно, равнодушно и отстраненно. Айан'Таэро не спускал со своего разведчика глаз, но за два года так и не нашел, к чему придраться. А потом ангмарец отвесил Гортхауэру смачный непристойный жест своим отказом и перешел в кавалерию под начало Велля. Там он довольно быстро освоился, за полгода дослужился до звания корна'таэро34 да так им и остался, честно отрабатывая жалованье - и не более того. Он был хорошим командиром, ценил и берег своих людей, а они ценили и уважали его. Но близкой дружбы или хотя бы приятельских отношений ангмарец в знамени так ни с кем и не завел. Разве что его новый оруженосец, Хэллин иро'Лиинх, мог похвастаться тем, что слышит от Алхорана чуть больше слов, чем приказов или сухих, вежливых просьб. В основном слова эти вырывались тогда, когда Черный Волк в очередной раз прикладывался к бутылке. Он начал пить вскоре после прихода в знамя Хэа. Впрочем, на исполнении им своих профессиональных обязанностей это почти не отразилось. Он запил в основном потому, что скучал по Дарну. А еще, хоть признаваться в этом было странно даже самому себе, по Айкавано. За эти шесть лет он успел передумать столько, сколько ему не удавалось за всю предшествующую жизнь. Одно время он уже собирался тихо удавиться или попросту выкинуться в окно, но потом решил, что это было бы слишком просто. Второй безумной мыслью было дернуть в Хитлум, найти Мириан и увезти ее и детей куда-нибудь в восточные земли, как и говорил ему Моринсул. Но... как теперь пробраться в этот долбанный Хитлум, если его охраняют почти сто тысяч ратников? А после того крайне непочтительного визита в Барад Эйтель его теперь знает в лицо, должно быть, каждый из них. Да и куда он потащиться посередь боевых действий с женщиной и малыми детьми на руках? Так что и от этой идеи пришлось скрепя сердце, но отказаться. Окончательно спиться тоже не получилось, не позволил начавший сдавать организм, поэтому после полутора лет горькой он завязал и теперь вообще не брал в рот ни капли крепче ячменного кваса или подогретого меда. Но пару месяцев назад у него открылся кровавый кашель, и Гэллиан понял, что, как ни крути, а больше десяти лет пусть даже и мирной жизни он не протянет. А уж если война не закончится, то и двух-трех. Но, как ни странно, эта новость его даже обрадовала. Это решало все проблемы Черного Волка. Теперь он точно знал, ЧТО будет делать. Используя кое-какие старые связи и надавив на новые, он вызнал, где в грядущем в ближайшую седмицу, должно быть, одном из самых масштабных на веку людей сражении будут стоять силы Феанорингов и, конкретно, лорда Карантира. Конечно, сведения эти были не совсем точны, да и в самой битве наверняка все десять раз перепутается из конца в конец, но Алхоран был уверен, что найдет того единственного, кто интересовал ангмарца в грядущем сражении. Тем более что в каком-то бесконечном по счету пьяном угаре, когда сознание в очередной раз раздвоилось, он видел их обоих на погребенной под сотнями тысяч изрубленных тел великой равнине, равнодушном Анфауглите. Поэтому бывший тысячник Белых Волков не сомневался. Гэллиан отложил подправленную сбрую и потянулся за кружкой подостывшего квениласа, стоящей на невысоком дубовом столике рядом с кроватью, на которой сидел корна'таэро, но, не донеся сосуд и наполовину, закашлялся. Кружка выпала из руки и со звоном разбилась, расплескав содержимое по доскам пола. Ангмарец согнулся пополам, прижав ладонь ко рту. Его корчило пару минут, потом отпустило. На шум прибежал Хэллин, но Алхоран отмахнулся от оруженосца свободной рукой. Тот укоризненно глянул на все еще не разогнувшегося командира, но спорить не стал и вышел. Только когда парень закрыл за собой дверь, Гэллиан отнял руку от лица. На ладони багровели кровавые потеки. Утерев руку о промасленную тряпку, валяющуюся тут же на кровати, которой он смазывал застежки упряжи, северянин усмехнулся и медленно откинулся на постель, закинув руки за голову. Вот так. Все слишком просто. Он умирает, и с этим уже ничего не поделаешь. Жизнь неотвратимо подводит черту, и что он успел сделать за свои неполные сорок два? Прикончить, должно быть, под сотню человек, в том числе беспомощных женщин и детей? Отсидеть восемь лет в рудниках, проклиная все и всех и желая лишь одного - выбраться на волю и отомстить? Потерять всех, кого любил, и не найти никого взамен? Или нет? В памяти всплыло не слишком красивое, в крупных веснушках, смеющееся лицо. Толстая коса рассыпалась теплой волной и падает ему на грудь. Большие, чуть косящие, невероятно васильковые глаза, полные какой-то неземной мудрости, смешанной с затаенной печалью. Мириан. Простая хитлумская девка, на одну ночь ставшая для него ближе кого бы то ни было во всем Белерианде. И тихий, запавший в душу разговор. - Мужа-то давно схоронила? - Да вот пятый годок уж как пошел. Мы и пожили-то с ним всего ничего, а потом ушел он. В войско пресветлого Короля Эльфов, да так и не вернулся. Я ждала-ждала, а дождалась только скату его да пояс. - А что ж за другого не вышла, или не мил никто? - Да кто ж меня возьмет-то с дочкой да с бабкой старой? Девкам и тем мужиков не хватает, кто на меня теперь посмотрит. Да и совестно мне молодухам дорогу-то переходить. Я хоть свое отгуляла, пусть и недолго, а они, бедные, и вовсе в девах сидят из-за войны этой проклятущей. - она вздохнула и устроилась у него на груди, водя тонким пальцем по неровному шраму от нолдорского дротика на правом боку. - Я бы взял, - неожиданно для самого себя вымолвил он и осекся. - Да только... - Ждет уже кто-то, - понимающе кивнула женщина. - Нет. Не ждет. Не могу я. Я... связан словом со своим господином и не могу от него отказаться. Да и... разве пойдешь за меня? - он провел ладонью по ее щеке, так что грубые рубцы на запястье коснулись нежной, бархатистой кожи. - Я ведь беглый. Она потянулась губами к его руке, а потом подняла на него спокойные, лучистые глаза и улыбнулась. - Пойду. Ты только позови, я пойду. Он аж задохнулся. Не может быть такого. Неужто правда, и он не ослышался? Или она от безысходности уже готова за любого выскочить, кто предложит? Да нет, не похоже было. Иначе неужели за столько лет не нашла б себе мужика. Но тогда почему? Только лишь из благодарности, что дочь спас? Или? - Почему? - глухо выдавил он. Она улыбнулась и погладила по щеке. - Может, полюбился ты мне? - Мириан посерьезнела и слегка отстранилась. - Да я ж не неволю, ты не подумай чего. Захочешь, уйдешь, захочешь, вернешься, я подожду. - А если... не вернусь? Она не отвела взгляд, даже ресницы не дрогнули. - А не вернешься, значит, дите воспитаю. Все память мне будет. И отрада. Да и по хозяйству помощник. Или помощница. - Помощник, - совершенно не думая, что говорит, и почему говорит именно это, отозвался он. Она рассмеялась. - Да ты провидец никак? - Никак, - нахмурился он. - Да ты не хмурься, я ведь не прошу ничего. Ты и так уже дал мне больше, чем я могла бы просить, Гэлмор. "И отнял больше, чем мог отнять", - мрачно подумал он. - Впрочем, - она лукаво улыбнулась и потянулась к нему. - Ночь ведь еще не кончилась, верно?.. Ангмарец тихо вздохнул. В том, что Мириан сдержала слово и оставила ребенка, он не сомневался. И это, наверное, было единственное, что еще грело выгоревшую дотла душу корна'таэро. Ну, и еще мысль о предстоящей встрече. Теперь главное было не угодить под случайную стрелу или лапищу какого-нибудь тупорылого дракона. А дальше уже все решено, верно? * * * Армия медленно мерила шагами степи Лотланна. Часть их не была опалена разрушительным огнем Моргота в Дагор Браголлах, но после той войны эти места заселили орки. Теперь же их хижины стояли покинутыми, ибо через Лотланн шло войско Союза Маэдроса, и горе было бы тем отродьям врага, которые рискнули бы оказаться на его пути. Нельяфинвэ оглядывал воинство, созданное его стараниями, и радовался: почти сто тысяч эльфов, людей и гномов встали под знамя с серебряной звездой. Половина из них, правда, не чета эльфийским воителям или гномьим хирдмейстерам, но когда знаешь, что против тебя может быть выдвинута полумиллионная армия, любая помощь сгодится. К тому же львиную долю войск Моргота составляли все те же орки, а они, как известно, не отличаются воинским искусством. Маэдрос достал схемы из планшета, висящего на его поясе, и еще раз осмотрел их, стараясь выискать изъяны в уже отшлифованном до блеска плане сражений. Центральную и самую сильную часть войска составляли эльфийские отряды - фаланги и баталии, разбавленные длинными шеренгами лучников. Всего центр армии держали пятнадцать тысяч эльфов. Сразу за ними должны были стоять отряды пеших вастаков под предводительством одного из сынов Бора и уцелевшие после Освобождения Дортониона пешие беоринги. Третьей линией атаки и основными частями, вокруг которых строилась вся оборона армии, были гномы Ногрода и Белегоста, составившие свои молчаливые и неколебимые хирды. В центре каждого из шести хирдов подгорные воители катили осадные орудия: огромные требушеты, винеи и тараны. Именно они, а также некоторые войска Фингона должны были взломать ворота Ангбанда и проложить путь в сердце вражеской твердыни. По левому флангу рысила конница первой волны атаки - знамена сыновей Бора, две трети из которых составляют степные лучники, и опять же Беоринги, а по правому - восемь тысяч тяжеловооруженных феанорских всадников (среди которых был и Айкавано) и четыре тысячи конных лучников, собранных из вастаков Ульдора. В резерве, на затыкание дыр в атаке и обороне, стояли восемь тысяч всадников из Дома Феанора и в полтора раза больше конных и пеших вастаков из числа преданных сыновьям Ульфанга. Люди стояли в резерве как не слишком храбрые, но способные выручить в трудную минуту войска. Вот, собственно, и вся сотня тысяч. Штаб располагался за спинами гномьих хирдов, что делало его практически недосягаемым для врагов. По замыслу Маэдроса, войско из Амон Химринга должно было за два дня миновать кручи Эмин-на-Тон и ступить на уже начавший таять Анфауглит. Одновременно с этим армия Фингона покинула бы Барад Эйтель, чтобы соединиться с отрядами Маэдроса под стенами Ангбанда. Нельяфинвэ не лелеял надежд на то, что Моргот даст войскам соединиться, и потому когда передовой разъезд вастаков Ульдора привел полубесчувственного разведчика, Маэдрос немедленно принял его. Разведчик, тоже вастак, рассказал, что два дня назад из Ангбанда вышло войско числом около ста тысяч, и оно направляется к Амон Химрингу. Сто тысяч... Примерно столько же была численность армии Маэдроса, но качество союзной армии на порядок должно было превосходить войска Моргота. Был смысл остаться здесь, позволить им найти себя и дать бой, поэтому была скомандована дневная остановка. Судя по тому, что Маэдрос почти час сидел в своем походном шатре, он пытался объяснить Фингону изменения в плане военных действий при помощи палантира. Удалось ему это или нет, Айкавано не узнал, так как, проезжая со своей командирской сотней мимо отряда вастаков, он услышал диалог: - ... такая сладенькая, да ладная, как молоденькая кобылица, - один из вастаков смачно прицокнул языком. - Верно-верно... - закивал второй. - Я бы такую попку... - дальше пошло весьма подробное описание, что именно степняк сделал бы с означенной частью тела. - Да вот беда, что эти эльфийские девки все как на подбор снулые, как рыбехи, не то, что наши. Но я бы одну их молодку бы к себе в гарем заимел, да ... научил бы ее, как должен любить настоящий мужчина, а не эльфаки их эти, у которых встает раз в тыщу лет, и то если безрогий козел начнет давать молоко по весне. На беду, Айкавано немного понимал вастакский язык и уловил суть высказываний. От подобных слов, услышанных от союзников, уши мало что в трубочку не свернулись. Он бы еще стерпел то, что сказано было про мужиков-эльфов, но тут перед глазами встал образ его возлюбленной Фейренель, и кровь уроженца Первого Дома закипела. Моринсул послал Алькву в галоп и буквально влетел в круг вастаков. Люди с востока недоуменно и почти неподвижно следили, как эльф остановился перед тысячником, произнесшим эти слова, слез с лошади и, не говоря ни слова, ударил того в лицо. Вастак опрокинулся, а сидящие в кругу сотники повскакивали с мест. Кто-то потащил из ножен клинок. - Какого хрена? - воскликнул поверженный тысячник. - Никогда не смей обсуждать эльфийских дев в моем присутствии, - холодно произнес Айкавано, кладя руку на рукоять меча. Вастак поднялся на ноги и обнажил саблю, но ударить ей уже не успел. Моринсул без затей коротко вломил тому кованным поножем между ног. Человек вскрикнул, уронил саблю и со стоном повалился под ноги эльфу. Вастаки вокруг заорали на своем бубнящем наречии, но что именно, Айкавано понять не смог. Поэтому он развернулся и увидел, что его сотня окружила вастаков, что сидели в кругу, и недвусмысленно наставила на них копья. Нолдо, словно ничего не произошло, вернулся в седло Альквы и не спеша послал ее к своему лагерю. И лишь отъехав на сотню шагов, он услышал крик тысячника вастаков, полный боли и нескрываемой злобы: - Ты поплатишься за это, нолдо! Поплатишься! В ответ на эти слова Моринсул лишь улыбнулся. Теперь его гнев успокаивался, и эльф вспомнил то утро около шести лет назад, когда он, потрепанный, промокший, но счастливый, вернулся в Тин Сорон. Тогда Карантир принял его у себя в покоях и начал выяснять, почему это его роккортур покинул расположение вверенных ему войск. Айкавано, не скрываясь, поведал ему о том, что он совершил, о том, что вылечил разведчика Саурона, о том, что не доставил его в Амон Химринг для допроса, а почти что подружился с ним и отпустил на все четыре стороны. Карантир тогда тоже взбесился, сказал, что Моринсул поплатится, и выхватил меч из ножен. А Айкавано бросился на своего лорда и точно так же отвесил ему удар в пах. После того как болевой шок отошел от четвертого сына Феанора, Морьо попросил у Моринсула прощения, а сам удар стали поминать в народе не иначе как "секретным нолдорским". Воспоминания развеселили Айвана, и он с улыбкой доехал до своего шатра. Вот только его сотники трактовали эту улыбку совершенно иначе. Несмотря на то, что феаноринги чуть не подрались с вастаками из-за личных счетов одного из восьми роккортуров, больше стычек в союзных войсках не было. К вечеру Айкавано вызвали в шатер к главнокомандующему. Маэдрос немного отчитал его за слишком агрессивное поведение, но полевой совет был собран не для того, чтобы решать личные счеты Айкавано с Гутуром (тем самым тысячником-вастаком), а для того, чтобы сообщить неприятную новость: палантиры ослепли. Сейчас в штабе Феанорингов было два видящих камня: один у Маэдроса и один у Амрода. И оба не могли ничего разглядеть в темном мареве, опускающемся на мысленный взор любого, использующего камень. Но если для обзора на местности достаточно иметь сотню-другую разведчиков, то для связи с Фингоном требовался бы посыльный, который достигнет Барад Эйтеля за четыре-пять дней. За это же время армия Финдэкано неспеша бы могла дойти до Ангбанда. После продолжительных дискуссий отказ палантиров связали с чарами Врага, чему имелись косвенные доказательства, и решили вести войска вслепую, но согласно утвержденному ранее плану. Проблема была в том, что они и так опаздывали на один день и об этом никак нельзя было предупредить Верховного Короля нолдор. Точнее, оговоренный способ был, но его можно было использовать лишь один раз: Маэдрос и Фингон договорились предупреждать друг друга о выступлении своих армий в случае невозможности делать это при помощи палантиров просто поджигая огонь в Большой Сигнальной Башне у Колодца Рерира или запалив масляные поля Друна. Но Маэдрос не хотел бы отсылать "поджигателей" раньше времени. Вдруг войска, высланные на него из Ангбанда, окажутся сильнее, чем он ожидал? Тогда придется повозиться с ними и задержаться на границе Анфауглит еще на один день. Фингон и без палантира должен был понять, что ему не стоит выступать, пока не поданы соответствующие знаки. Ночь прошла спокойно хотя бы потому, что четверть армии всегда была начеку и сторожила все северные и восточные подступы к громадному лагерю. Но как только солнце неспеша выплыло над заснеженными вершинами Эред Энгрин и начало свой ежедневный обход по небу, Маэдрос вызвал к себе Ульдора, Ульфаста и Ульварта и почти час вел с ними нелицеприятный диалог. После этого вастаки покинули ставку, все как один мрачнее тучи, а Маэдрос приказал выступать. До Ангбанда было четыре полных дня пути. Ровно на один больше, чем Фингону. Скорый трехдневный марш через Анфауглит оказался не таким уж и скорым. Лошади и тяжелые осадные орудия вязли в намокающем песке, похожем на грязь, но способном утянуть неудачливого воина в свои смертельные объятия. Но неудобства пути были не самыми страшными испытаниями. Страшно стало тогда, когда вечером третьего дня с запада прилетел взмыленный и измотанный гонец и объявил, что три дня назад войска Фингона, ведомые Гвиндором, атаковали орков, вышедших под стены Барад Эйтеля. Верховный Король не дождался сигнала Маэдроса, а повел вслед за своими возжаждавшими крови всадниками почти все свое войско... При этих словах Маэдрос в сердцах ударил железной рукой по стоящему подле него щиту. Поначалу все оказалось не так плохо, и два дня воины Финдэкано гнали и били перед собой орков. В середине третьего они вышли к стенам Ангбанда и, сокрушив и оттеснив от них орочьи полки, попробовали осадить крепость Моргота. Гвиндор со своими даже ухитрился прорваться внутрь, но вскоре привратная стража опомнилась и закрыла тяжеленные створы, отрезав путь почти сотне конников к выходу. В это же время Фингон отправил гонца, так что посыльный больше ничего не знал о передвижениях своей армии. Перед Маэдросом встала нелегкая задача: что делать? Сейчас же сорваться с места и идти на помощь к Фингону или отдохнуть до утра и со свежими силами атаковать войска Моргота? До Ангбанда армии идти часов семь, а до этого она шла почти весь день. С одной стороны, следует закрепить успех Фингона и любой ценой удержать Врата Ангбанда, а с другой - бросать в бой ослабленную многочасовым переходом армию себе дороже. Нельяфинвэ понимал, что Моргот, обладая столь громадными силами, показал лишь их незначительную часть, но, если все-таки зубами и когтями вцепиться в Черные Врата, то Враг окажется скован по рукам и ногам. И, скрепя сердце, Маэдрос приказал: "Выступаем". * * * Рога протяжно и звонко протрубили в третий раз. Знамени Летучей Мыши пора было выдвигаться на позиции. Корна'таэро подобрал поводья и коснулся пятками боков кобылы, посылая ее вперед. Его сотне надлежало занять один из перевалов по левую руку ворот, оставаясь в резерве, дожидаться дальнейших указаний. За спиной Черного Волка, облаченного в полный вороненый доспех с выбитым на левом наплечнике знаком Хэа, следовал Хэллин, держа в руках черный, словно самая непроглядная ночь, штандарт, на котором в высокой золоченой короне белели три проклятых и проклинаемых Камня. Три, хотя после появления в Аст-Ахэ Берена их число, увы, не соответствовало истине. Ангмарец с тихим вздохом оглянулся на выпускающие его сотню огромные тяжелые створы Восточных Ворот. Он знал, что уже никогда не переступит вновь этого порога. Твердыня Тьмы никогда не была для Алхорана домом, но это было место, в которое он возвращался. Каждый раз, после битвы, плена, рабства или просто прогулки, но возвращался. Когда-то, давным-давно с ним были связаны детские мечты и надежды, потом возможность отомстить обидчикам, потом оно стало просто нагромождением камней, где ты еще хоть кому-то нужен. Хотя бы за то, что умеешь делать свою работу. И вот теперь створы ворот того самого места, где он провел большую часть своей волчьей, изорванной жизни, закрываются за ним навсегда. И теперь есть только один путь. Путь, шагнув на который, он раздаст все долги и сведет все счеты. На душе было спокойно, легко и радостно. Гэллиан втянул ноздрями тянущий с гор, все еще отдающий легким морозцем, прозрачный до невозможности воздух. Пахло весной. Новой, новорожденной и последней весной. Корна'таэро едва различимо улыбнулся и пришпорил коня. Знамя Хэа стояло на позиции уже третий день, и воины, несмотря на колоссальное напряжение, начинали скучать. Все чаще то там, то тут раздавались грубоватые шутки и слегка нервный смех, кто-то затягивал песню, кто-то спорил или просто курил. Корна'таэро не препятствовал. Его дозорные, занявшие наблюдательные посты на выходе из ущелья, зорко следили за подступами к Воротам, да и пропустить появление на гладкой, словно столешница, равнине почти стотысячного воинства было невозможно. Так что пусть его люди радуются тому немногому, что им еще осталось, потому что когда сюда подойдут войска Союзников, радоваться им уже не придется. Разве что скорой и легкой смерти. Алхоран прекрасно понимал, почему человеческие силы, что регулярные части, что ополченцев, оставили в резерве. Они не годятся на то, чтобы принять на себя прямую атаку эльфийских ратников, которые стрелой примчатся сюда, выманенные сорока тысячами орочьего мяса. Они будут в резерве, пока не понадобится сдержать эдайн, вастаков или... гномов. И, коли так, остановить натиск закованных по самые глаза наугрим будет ох как непросто! Сзади послышался размеренный перестук копыт. Хэллин остановил коня на полкорпуса позади своего командира. - Как ты думаешь, кхэнно, мы победим? - оруженосец старался скрыть волнение. Он еще ни разу не участвовал ни в одной крупной битве, только в небольших стычках, и поэтому сильно нервничал. - Ты сомневаешься в способности Владыки разгромить эльфийское воинство? - полунасмешливо спросил Алхоран, но Линнх юмора не понял. - Нет, что ты, кхэнно. Я не... я не то имел в виду, но... "Но ты боишься, мальчик, и это правильно. Если будешь бояться, возможно, сможешь сохранить свою жизнь", - подумал корна'таэро, сосредоточенно глядя куда-то вдаль. - Мы победим, Хэллин иро'Линнх. Но это не значит, что выживем. Прими это, иначе тебе нечего делать за моей спиной. Рысь судорожно сглотнул. - Да, кхэнно. Конечно. Прости меня. Черный Волк скривил губы в ухмылке и чуть повернулся в сторону оруженосца. - Эту битву запомнят как одну из крупнейших в нашей эпохе. Как для павших, так и для выживших будет великой честью сражаться в ней. С обеих сторон. Потому что по ее окончании этот мир уже не будет прежним. Парень не ответил, только посильнее сжал поводья, стараясь унять невольную дрожь. Но сотнику Хэа и не нужен был его ответ. Сам он уже ответил на все вопросы. Знамя Хэа и еще сотни других знамен, всего двадцать восемь тысяч конных и пеших, стояли на одном из нескольких перевалов через Эред Энгрин восточнее Тангородрима. Для того, чтобы добраться до Врат Ангбанда, им потребуется несколько часов, но, несмотря на это, Гэллиан не мог отказаться от своей привычки разведчика и не перебросить на кручи Тангородрима десяток-другой наблюдателей. Хоть он уже и ушел из разведки, некоторые бывшие агенты признавали его как командира и были готовы выполнить некоторые его просьбы. Да и к тому же Алхоран, как корна'таэро, имел право узнавать данные о ходе битвы. Снова, как и в тот памятный день около шести лет назад, явился первый запыхавшийся наблюдатель и сообщил: к четырем часам дня войско Фингона окончательно разбило высланные против него сорок тысяч орков и сейчас уверенно теснит орочьи же тысячи охранения, высланные из Ангбанда. "Что ж, - думал Гэллиан, выслушав доклад, - все идет по плану. Сейчас орки имитируют отступление и в страхе бегут от возжелавших их крови людей и эльфов. А может, и не имитируют, но кому жалко несколько тысяч орочьего мяса? В Ангбанде его еще очень много. Теперь нужно уверить Фингона не только в том, что ему удалось обратить в бегство орков и прорваться к Черным Вратам, но и что он сможет удержать эти позиции до подхода войск Маэдроса. А потом начнется избиение... И дело здесь не в том, что Моргот своими чарами заблокировал Видящие Камни, что Фингон поспешил с выходом из Барад Эйтеля и даже не в том, что в Ангбанде и окрестных перевалах расположено войско вдвое превосходящее объединенные силы Амон Химринга и Барад Эйтеля. Любое войско губит предательство. А сейчас вместе с Маэдросом вышагивают почти двадцать тысяч людей, уже присягнувших на верность Морготу. Проклятые вастаки, проклятые сыновья Ульфанга! С ними Гэллиан, конечно, хотел бы посчитаться, но эти мечты были из области неосуществимых. Алхоран точно знал, куда и когда ему нужно будет идти завтра и что его будет ждать там, на Анфауглите. Наблюдатели приходили весь день и всю ночь, сообщая следующее: когда солнце коснулось своим красным диском пиков Эред Ветрин, войска Фингона уничтожили и рассеяли пятьдесят тысяч орков, в том числе и четыре тысячи волчьих всадников, понеся потери, не превышающие десяти тысяч. Они вцепились в склоны Тангородрима и подкатили к ним осадные машины и тараны. Теперь Верховному Королю казалось, что он держит Черные Врата мертвой хваткой и даже тем восьмидесяти тысячам орков, что он отбросил от Врат, не удастся сдвинуть его с места. Гэллиан хорошо помнил, насколько толсты и крепки Врата Ангбанда, и знал, что пока не подтянутся гномы со своими устрашающими машинами, разрушить их не представится возможным. Всю ночь под Тангородримом шел бой. Орки гибли в бесплодных попытках сдвинуть эльфов и людей с места, но воины Амон Химринга стояли как скала под ударами паводка и, что самое обидное, не несли серьезных потерь. Фингон вывел на ударные позиции два десятка тяжелых требушетов и начал методичный обстрел Врат и многочисленных входов и башен, откуда еще огрызались защитники Северной Твердыни. Пока все шло по плану, но тут явился посыльный из Ангбанда с приказом готовиться к выступлению. На вопрос, почему именно сейчас, среди ночи, он ответил: "Войска Маэдроса решились на ночной бросок. К утру они будут здесь". Когда солнечные лучи только-только осветили пики Эред Энгрин, был передан приказ выступать, и войско левого охвата двинулось вниз, на равнину. Гэллиан знал, что параллельно с его частями по другому перевалу, что еще ближе к Тангородриму, движутся около двадцати тысяч ополченцев севера. Они смелые воины, но вот строевому и боевому умению их никто не учил, поэтому они, скорее всего, полягут в попытках не дать соединиться двум армиям под ударами эльфийских фаланг и гномьих хирдов. Когда черно-серая лента всадников и пехотинцев вышла на последний участок перевала, Гэллиан и другие воины наконец смогли увидеть то войско, что им нужно было сокрушить. Если бы корна'таэро знал приказы, которые отдавал Маэдрос, то он бы понял, что таким построением эльфы, люди и гномы идут с того момента, как ступили на Анфауглит. Глаза радовались, глядя на почти идеальные ряды гигантской армии, а сердце ныло, понимая, что сокрушить врагов, идущих вот так не первый день, будет ой как непросто. Алхоран дал бы выбить себе глаз, если б не был уверен, что две трети из тех, кто идет рядом с ним, не чувствуют того же, что и он. И тут прискакал гонец. Уставший паренек на загнанной лошади сообщил невозможную новость: Фингон проломил Врата Ангбанда! Неизвестно, как ему удалось под ливнем стрел и камней установить свои требушеты, прицелить их и с достаточной силой обстрелять Врата, чтоб они не выдержали натиска. Естественно, чтобы эльфы не ворвались внутрь, был отдан приказ распахнуть створы во всю ширь и атаковать противника. Но лишь усилиями рыцарей Аст-Ахэ вкупе с ударами горных троллей, пущенных почти что на убой под обстрел требушетов, Фингона оттеснили-таки от Черных Врат. Теперь всем резервным полкам надо было с как можно большей скоростью спуститься с перевалов и атаковать войска Маэдроса. Иначе он прорвется к армии Финдэкано, и все придется начинать сначала, вот только убитых никто не вернет. Так или иначе, но приказ был отдан, и Гэллиан вместе со своими конниками пришпорили коней и рванули вперед на врагов. * * * За почти неделю непрекращающегося солнцепека почва Анфауглита ближе к северу уже успела подсохнуть настолько, что при ходьбе по ней вздымались облачка пыли, даже ночью. Армия Амон Химринга ползла медленно, но упорно, сохраняя боевые порядки. Эльфы, люди и гномы были готовы к отражению любой атаки, но ее все не было. Только с рассветом, когда солнце осветило спины войск Маэдроса, стало видно, что происходит на равнине. Там шел бой, причем бой не между теми частями, про которые вчера вечером рассказывал посыльный. Казалось, весь Ангбанд вышел против армии Фингона, и черно-серое море колыхалось вокруг сине-черных стягов Второго Дома. Не прекращая марша, фаланги Феанорингов свернули строй и, ощетинившись сарисами и поливая врага из задних рядов тучами стрел, врубились в ряды орков. В то же время фланговые конные тысячи рванулись вперед. Орки неминуемо побежали бы, если б не рыцари Аст-Ахэ, которые словно вросли в песок Анфауглита и остановили прорыв и фаланг, и тяжелой конницы по северному краю вдоль склонов Тангородрима. Но при этом они несли страшные потери и гибли, гибли, гибли... Сумятицу в их ряды не смогли внести даже гномы, быстро установившие свои диковинные метательные машины и осыпающие врагов камнями через головы своих. Промахнуться мимо сотен тысяч орков и людей было просто невозможно. Айкавано повел свои четыре тысячи вдоль черно-серых шлаковых стен Тангородрима и столкнулся с конницей черных рыцарей. Удар лоб в лоб не расстроил порядки ни тех, ни других и кавалеристы давили друг друга с удвоенной силой и яростью. Никто не хотел отступать. В передышках между короткими атаками и контратаками Моринсул получал донесения и с невысокого холма оглядывался кругом, пытаясь понять, что же происходит с остальными частями. Оказалось, что все не так уж и плохо: орков хоть и было очень и очень много, но они оказались зажаты между упершейся армией Фингона и наступающей всем фронтом армией Маэдроса. Рыцарей Аст-Ахэ было не так уж и много по сравнению с ними, и они хоть и остановили натиск Феанорингов своей грудью, потеснить их так и не смогли, а скоро и они начнут шаг за шагом пятиться. Косые клинья рыцарской пехоты были сильны против большинства построений и почти равны по силе эльфийским фалангам и гномьим хирдам, но когда число последних двух почти равнялось числу самих рыцарей, те не могли ничего сделать. Так что чаши весов Света и Тьмы колебались здесь, на Анфауглите, в прямой видимости врат Ангбанда, и Айкавано с чистой совестью все сильнее давил на черноплащных рыцарей. По бокам его конницы слева пешими сражались Беоринги и вастаки сыновей Бора, а справа - еще несколько тысяч тяжелой эльфийской конницы и конные стрелки-вастаки этого ненавистного Гутура. В целом, соседство неплохое, и если бы не вастаки сыновей Ульфанга, прикрывающие тыл Феанорингам, его можно было бы считать весьма надежным. Так или иначе, битва продолжалась. Солнце прошло зенит и начало пока еще еле заметно клониться к закату, когда неожиданно орки и оставшиеся рыцари подались назад. Давно ждавшая этого эльфийская пехота и конница устремилась следом. Уже много лет Айкавано не командовал так быстро и яростно, как в эти минуты. Враг дрогнул и победа, казалось, уже раскрывала свои объятья, как вдруг орочьи орды расступились и из клубов пыли и пепла на воинство Амон Химринга обрушился один из последних резервов Моргота - балроги и урулоки. Утомленные переходом через Анфауглит, битвой и погоней эльфы недостаточно быстро свернули правильные строи фаланг, и Глаурунг со своим выводком ворвался в ряды армии Маэдроса. Феаноринги в ужасе подались назад, а орки и, казалось бы, бежавшие рыцари Аст-Ахэ усилили натиск на конные крылья. Теперь Айкавано пришлось солоно. Переброшенные невесть откуда конные и пешие тысячи черных рыцарей почти в два раза превосходили его полк, а умение их лишь немногим уступало его собственному. Когда же пробравшийся к нему гонец сказал, что урулоки взломали защиту эльфийских фаланг и дорвались мало что не до штаба, Моринсул засомневался. Неужели два с небольшим десятка ящериц, плюющихся огнем, смогли обратить в бегство эльфийские войска?! Он приказал своим немного отойти назад и прижаться к пешим крыльям армии старшего сына Феанора и стал ждать вестей. Его оттеснили к тому самому холму, с которого он наблюдал за началом сражения этого дня. Въехав на свой наблюдательный пост, роккортур окинул взглядом пустыню и понял, что страх посыльного был слегка преувеличен. Глаурунг и его драконы действительно вломились в ряды эльфов, смяли их и погнали назад, но потом они натолкнулись на неколебимую стену хирдов и дальше продвинуться уже не смогли. Гномы, как с утра рыцари Аст-Ахэ, стояли горой, и орочьи волны вкупе с драконьим пламенем разбивались о поднятые щиты. Конечно, наугримы гибли, но они были гораздо более стойки к огню, чем люди и эльфы. Как и говорил Маэдрос, вокруг гномов теперь выстраивалась вся оборона, и эльфийские фаланги, хоть и изрядно прореженные, смогли создать правильный строй и прикрыть южный фланг. Айкавано присмотрелся повнимательнее, но нигде в поднятой сотнями тысяч ног и копыт пыли не обнаружил ни стяга Беорингов, ни знамени вастаков Бора. Зато в тылу гордо реяло коричнево-золотое знамя людей Ульфанга, а на них с востока наседали новые конные и пешие полки людского воинства Моргота. Убедившись, что армия еще держится, Моринсул снова повел командирскую сотню в атаку, а когда вернулся, то не поверил своим глазам: штандартов сыновей Феанора больше нигде не было видно! Айкавано даже протер глаза для верности, но так и не смог разглядеть его. Такого не может быть! Ведь на том месте, где располагалась ставка Маэдроса, не было никаких врагов. Только вастаки Ульдора... Айкавано обратил свой взор на восток и понял: сыновья Ульфанга предали Маэдроса. Вместо того, чтобы сопротивляться атакам ополчения северных народов и прикрывать тылы армии Амон Химринга, они развернулись и вместе со своими вчерашними врагами ударили в тыл отдыхающим конным тысячам. А скоро доберутся и сюда. Моринсул приказал всем, кто остался в живых - а это была почти половина его полка - свернуть ряды и прорываться на юг, к гномам Белегоста. Но когда все было готово, и конница рванулась вперед, вастачьи воины окружили-таки его тысячи и приняли на копья удар конницы. Потери и с той и с другой стороны были ощутимыми, но люди с востока, платя тремя за одного, остановили прорыв и заставили Айкавано вернуться обратно к холму. Теперь ему и его полутора тысячам оставалось надеяться лишь на чудо. * * * Гэллиан горячил коня и подгонял своих всадников. Сейчас, когда Ульдор заявил о своем предательстве, восемь тысяч гарнизонных всадников Ангбанда, включая его сотню, и четыре тысячи конных ополченцев севера должны были напасть на хирды гномов Ногрода и Белегоста сзади. Легко сказать! Напасть на хирды. Для конных лучников и наполовину незадоспешенных ополченцев это все равно, что грудью бросаться на колья. Но, тем не менее, приказ есть приказ, и Алхоран во всю мощь легких командовал своими всадниками. С наугримами сшиблись на ура. Трещали копья, ломались щиты и падали наземь гномы. Рядом валились пронзенные сразу несколькими сарисами кони и всадники. В воздухе носились тучи стрел, собирая обильную жатву. После наскока воины Ангбанда откатились, не выдержав столь жестокого боя. Как ни старался тысячник, как он ни кричал и ни трубил в рог, его воины могли лишь осыпать строй подгорных воителей из луков. На счастье северян, гномы оставили свои осадные машины немного впереди, и теперь их остовы пожирало пламя, изрыгаемое драконами. Почти до середины ночи Алхоран бросал свою сотню на гномьи щиты. Да, кого-то они убивали, кого-то выдергивали арканами, но разладить почти идеальную военную машину гномов было выше человеческих сил. Если бы не отряды вастаков, которые с севера тревожили наугримов Белегоста, вполне возможно, бородачи Азагхала обратили бы в бегство все конное ополчение севера. Когда от сотни Гэллиана осталось шестнадцать человек, с востока, наконец, подошла пехота. Она торопилась, как могла, но все равно успела только сейчас. Заменив весьма существенно поредевших всадников, пехотинцы навалились на гномов. Навалились и откатились опять - такой утес никогда не взять волнам. Что было дальше, Гэллиан не видел, так как неожиданно представилась возможность отдохнуть хоть несколько часов, и он под грохот битвы и стоны раненных повалился в тяжелый сон. Разбудил корна'таэро Хэллин. После многочасового боя оруженосец ощутимо изменился. Рысь больше не дрожал от каждого шороха, его осунувшееся, покрытое грязью, кровью и копотью лицо с рассеченной щекой было усталым, но спокойным, а еще недавно мальчишеский взгляд теперь был взглядом взрослого мужчины. Он принес Алхорану воды в шлеме. Похоже, с мертвых ее собирал, потому что иначе взять живительной влаги посреди сечи было неоткуда. Черный Волк благодарно принял шлем и жадно напился, а потом умыл лицо. Остатки влаги он вернул оруженосцу. - Я понял, что ты имел в виду, кхэнно, - тихо, но твердо проговорил Линнх, прямо глядя в серо-стальные глаза своего сотника. - Я больше не боюсь смерти... Алхоран чуть усмехнулся и собирался ответить, но тут над равниной раздался душераздирающий вопль. Резко развернувшись и взобравшись в седло, он разглядел, что гномы, так и простоявшие всю ночь под обстрелом, ухитрились завалить дракона. Да не одного, а уже троих! И эти проклятые наугримы никак не поддавались натиску. Вокруг когтистых лап драконов суетились тучи орков, а с юга вспомогательный хирд прижимали пешие рыцари Аст-Ахэ. Черный Волк подал знак Хэллину, чтобы трубил атаку. Под истрепанное знамя Летучей Мыши собрались не только его собственные ратники, но и воины, отбившиеся от других знамен. Все, кто еще мог, садились в седла, чтобы уже в который раз кинуться на ненавистный хирд. Кинуться с безумной, безнадежной яростью и снова откатиться, оставляя под топорами, копьями и секирами все новых и новых бойцов. И так снова и снова, до остервенения, переходящего в тупое безумие, когда даже ярость выгорает жгучим пеплом и остается лишь бездумно двигаться вперед и вперед. В какой-то момент Алхоран уже перестал понимать, жив он еще или его зарубили во время сна, и теперь все, что он видит вокруг всего лишь морок, порожденный иступленным сознанием. Бесконечный кошмар, из которого невозможно вырваться, не проснувшись, но ты не можешь понять, спишь ты все еще или нет. И только боль в усталом теле и исстонавшихся мышцах еще вяло давала понять, что вокруг реальность, а не горячечный бред. До середины дня воины Северной Твердыни штурмовали бастионы короля Азагхала, а потом Глаурунг со своими собратьями пробил-таки соединенную цепями стену щитов и, потеряв еще троих драконов, прорвался к штандарту короля Белегоста. Народ Дьюрина набросился на огненного змея с удесятеренной яростью, когда он повалил самого Азагхала на землю и прополз по нему. К несчастью Глаурунга, у короля был очень длинный кинжал, и он перед смертью всадил его между чешуй. Золотой дракон взревел и, расшвыривая гномов, рванулся прочь, пробивая здоровую просеку в рядах наугримов. За ним в брешь хлынули орки, и началось избиение. Корна'таэро в этот момент как раз выпутывался из кишок своей лошади, зарубленной каким-то не в меру ретивым подгорным воителем. Бегло оглядев остатки своего знамени и прущую лавину орков, ангмарец понял: пора. Он уже ничего не мог сделать для своих воинов. Рядом, нелепо раскинув руки, лежал Хэллин со стрелой в горле, и мертвые, распахнутые глаза оруженосца невидяще смотрели в сумеречное равнодушное небо. Черный Волк схватил лошадь мертвого Рыся и взлетел в седло. Теперь он был свободен от своей клятвы и волен был делать то, что хотел. Рванув поводья, Алхоран на скаку подхватил с земли чей-то полный тул и погнал коня в сторону войск Маэдроса. Но, увы, все было далеко не так просто. Мечущийся Глаурунг перегородил дорогу, размолачивая хвостом и своих, и чужих. Дракон бесновался от невыносимой боли. "Похоже, даже ящерицы плохо переносят, когда им тычут в яйца отточенной сталью", - мельком подумал Гэллиан, придерживая скакуна и пытаясь определить, как ему преодолеть столь неудачно возникшее препятствие. Монстр тем временем передавил, должно быть, целую сотню орков, пробив, таким образом, нехилую брешь. Именно туда и направил коня корна'таэро. Он горячил скакуна, намереваясь проскочить под самым носом у чудовища, пока тот занят пожиранием подвернувшихся под руку ополченцев. Но, когда он уже почти поравнялся с мордой дракона, тот, как назло, заметил движение наглого смертного и, повернувшись, полыхнул огнем. Затормозить на такой скорости было невозможно, поэтому все, что мог сделать северянин, так это послать коня в длинный, высокий прыжок. Распластавшись на шее скакуна, ангмарец буквально слился с обезумевшим животным, выбросившимся кьол35 на пятнадцать в длину. Пламя опалило коню брюхо и задние ноги, начисто слизало плащ Черного Волка и выжгло в земле глубокую прогалину. Но скакун все же дотянул. Правда, этот прыжок стоил животному жизни. На приземлении передние ноги подломились, и Алхоран, перелетев через голову умирающей лошади, рухнул на землю, кувырком пропахав еще пару саженей. Лук раскололся, стрелы рассыпались, веером отмечая его красочный полет, только меч остался верен северянину и теперь больно упирался рукоятью куда-то между лопаток, впиваясь в помятые ребра. Сдавленно матерясь, Гэллиан кое-как поднялся на ноги. За спиной ревела стена огня высотой в пару человеческих ростов, полностью отрезавшая его от места побоища. Впрочем, побоища и на этой стороне было хоть отбавляй. Северянин повел плечами и, оскалившись, вытянул полуторник из ножен. Ему предстояло вновь обзавестись луком, стрелами и конем. И горе было тем несчастным, кто попытается его остановить. Прошла еще пара часов. Еще немного, и солнце неумолимо начало клониться к закату, а своей цели ангмарец так и не достиг. Он сменил уже четвертую лошадь, расстрелял пару тулов, но стягов Маэдроса не нашел. Алхоран не мог понять, куда делись войска Феанорингов, не могло же быть такого, что их всех порешили? Это было просто немыслимо. Или он не там ищет? Да где же, рауг их раздери, носит этих очумелых нолдор? Жутко ломило усталую спину, глотка пересохла, его походная фляга давно была пуста, хотелось скинуть помятые доспехи и послать всех к орочьей матери: и Моргота, и Маэдроса, и самого Айкавано. Ангмарец утер пот с лица и, встряхнувшись, снова вскочил в седло. Ладно. Начнем сначала. Вастаки должны были окружить ставку Маэдроса, вот и будем искать оставшихся вастаков. Ничего другого все равно уже не остается. Алхоран тронул пятками бока коня и изрядно охрипшим голосом скомандовал "Хэй!" Может, у него и нет столь лелеемой некоторыми надежды, но уж упрямства ему не занимать. * * * Очередной вал нападающих откатился на прежние позиции, исчезая в пыли и мареве. Пятый день битвы клонился к закату, и Айкавано по себе чувствовал, что силы его эльфов на исходе. Вастаки, а теперь уже и орки с пугающей постоянностью атаковали позиции остатков тяжелой конницы Феанорингов, укрепившейся на том невысоком холмике, облюбованном Айкавано два дня назад. Со вчерашнего и до сегодняшнего вечера этих атак было штук сорок, но теперь уже больше часа никто из врагов не показывался в поле зрения. Сейчас все вокруг покрывали трупы людей, эльфов, орков, коней и волков, но этот жуткий вид тянулся лишь на сотню шагов. Анфауглит в этом месте оттаял, словно повинуясь злобной воле Моргота, и вел себя как обычно, то есть вздымал клубы пыли при каждом шаге. С одной стороны, это весьма затрудняло эльфам обзор, но с другой не давало конным лучникам-вастакам нормально брать прицел и засыпать нолдорские позиции стрелами. По приказу Моринсула на вершине холма соорудили вал из трупов и утыкали его копьями и мечами, валявшимися вокруг в изобилии. Айкавано знал, что еще день-другой, и трупы будут нестерпимо смердеть, разлагаясь под жарким солнцем, но он сильно сомневался, что у него есть эти два дня. Ряды эльфов таяли с каждой атакой, и вот теперь их осталось всего четыре с небольшим сотни. Моринсул не проезжал по рядам защитников Амон Фирин, Холма Мертвецов, как его окрестил Ларн; он не смотрел в глаза своим эльфам, не ободрял их и не произносил возвышенные речи, поскольку знал, что каждый нолдо в его отряде полон решимости пойти до конца и умереть здесь, но не попасться в лапы прислужникам Врага. Да и сами прислужники, похоже, не горели желанием брать кого-либо из Феанорингов живыми. А смерть освобождает от всего: от обязанностей, от клятв, от сожалений и от горестей, и скоро все эльфы, собравшиеся под рукой Айвана, будут свободны. Сейчас Моринсул сидел на песке рядом с валом из трупов и думал о том, что случится с его возлюбленной, с его госпожой Фейренель, если Враг доберется до Амон Химринга. Ведь Маэдрос, если он до сих пор жив, был отброшен к холмам Дортониона и в свой замок ему будет вернуться ой как непросто. А Фейренель была назначена защитницей цитадели Нельяфинвэ, и Айван знал, что она выполнит этот долг до конца. Балрог всех задери, как же ему хотелось, чтобы Фейренель смалодушничала и покинула Амон Химринг при виде подбирающихся к замку полчищ Моргота! Но она не сделает этого, и все, что мог Айкавано, это сопротивляться до последнего, выигрывая для нее время на жизнь, раздумия и принятие решений. Оторвавшись от мыслей о своей потерянной возлюбленной, нолдо встал и поискал глазами оруженосца. Если эльфов он понимал, то поведение Ларна оставалось для него загадкой. Единственный человек в отряде выглядел уставшим и измотанным, его левое плечо было рассечено стрелой, пронзившей кольчугу, а рука устала сжимать меч. Но при всем при этом его усталое и измазанное грязью лицо светилось каким-то неземным счастьем. Будто он тоже знает, что попадет в Чертоги Мандоса и будет когда-нибудь возрожден со своей памятью. "Все-таки странные существа люди, - думал Айкавано, наблюдая за своим оруженосцем. - Иной раз они боятся обычных вещей, наподобие признания в своих чувствах, а иногда ждут смерти с улыбкой на губах. Эх! Где сейчас Гэллиан? Наверняка против наших сражается. Интересно, жив ли?" Все-таки пытливый нолдорский ум не дал Моринсулу спокойно посидеть, и он позвал юношу к себе: - Ларн! Подойди сюда, - попросил он и, когда оруженосец подошел к нему, поинтересовался, - скажи, почему ты улыбаешься? - А что, во время боя улыбаться запрещено? - отпарировал Ларион. - Вот ты, например, сверкаешь глазами, а Роккоэлдо хмурится. Я думал, что это не принципиально, да и ты сам мне говорил, что в бою важно душевное состояние, а не физические реакции. - Говорил и от этого не отказываюсь. Но мне просто интересно, чему ты радуешься? Ведь скоро ни меня, ни тебя может не стать, и большинство людей боятся этого момента как огня. - И я боюсь. Но просто за всю мою жизнь эта битва была самой крупной, что я видел, и мне не будет стыдно помирать, когда я видел такое. Да и к тому же ты мой лорд, я поклялся служить тебе до смерти. Если она будет скорой, то никакая сила уже не сделает меня клятвопреступником. Откуда-то из пыльного марева донесся протяжный звук вастачьего рога. Скоро опять должна быть атака. - Ты почти прав, Ларн. Но на моем веку это тоже самая крупнейшая битва. Жаль, что мы ее проиграли! - договорил Моринсул, поправляя шлем, меч и взлезая в седло Альквы. Кобыла из-за нехватки воды выглядела неважно, но лошади вастаков были измотаны еще больше, чем меар. - Приготовиться к отражению атаки! - скомандовал Айкавано, поудобнее беря щит. Рог отзвучал, прошло какое-то время, а вастаки все не появлялись. Странно. Либо ждут, либо изготовили какую-то каверзу. Неужели они сами измотались настолько, что просто пугают эльфов звуками своего рога? Хотя сигнал был боевой, а в такой пыли подать отменяющий взмах знаменем было бы весьма трудно. Наконец в пыли замаячил всадник. Он остановился в пределах слышимости и прокричал: - Айкавано Моринсул! За оскорбления, нанесенные предводителю шести семейств и воеводе Дома Скорпиона, хатану36 Гутуру, он вызывает тебя на бой. Одного! Произнеся это, вастак развернулся и ускакал. - Жаль, что у меня лука не было, а то бы я его угостил! - проговорил Роккоэлдо Воронхел, подъезжая к Моринсулу. - Убивать переговорщика? - усмехнулся Айкавано. - Это бесчестно. К тому же, раз ты его не подстрелил, придется мне принять вызов. Ты остаешься за старшего, Роккоэлдо. Что бы не случилось там, не смей приходить ко мне на помощь! Они только этого и ждут... - Что?! - совсем по-человечески удивился заместитель Моринсула. - Тебя по голове сильно приложили? Идти на поединок с вастаком! Да он тебя за милую душу расстреляет. У них нет понятия о чести и совести. - Зато они есть у меня. И раз на поединок вызвали именно меня, придется идти. А если он меня подстрелит, то пусть сам разбирается со своей отсутствующей совестью. Мне будет все равно. К тому же какая разница, как и где умирать, а? И не говоря больше ни слова, Айкавано послал Алькву вперед. Лошадь в чешуйчатой броне кое-как перебралась через вал из тел и медленно пошла вниз с холма. Услышав удар копыта по щиту, Моринсул обернулся. Следом за ним ехал Ларион, держа в руках знамя тысячи Айвана. - Останься, прошу тебя, - попросил Айкавано, останавливая лошадь. - Ты человек, и у тебя одного может появиться возможность скрыться. - Ты идешь на поединок, а знамя не взял, - ответил Ларн, останавливаясь рядом со своим лордом. - К тому же я все еще твой оруженосец и последую за тобой куда угодно. А смерть, ты сам говорил, освобождает от обязательств. Моринсул больше ничего не сказал, лишь похлопал оруженосца по плечу и направился вниз с холма. Остановившись там, где было поменьше тел, он кивнул Лариону, и тот поднес к губам рог и протрубил. Хатан Гутур не заставил себя долго ждать. Где-то в пыли протрубил ответный рог, и оттуда выехал всадник. Айкавано улыбнулся: вастак не совсем правильно рассчитал расстояние, на котором эльфийский взор может различать то, что сокрыто от людского, и потому Моринсул хоть и плохо, но видел еще два с половиной десятка всадников, скрывающихся в пыли. Пятнадцать ехали в двадцати шагах от Гутура, если это вообще был он, а еще десять пробирались откуда-то с левого боку. Ну что ж. Вастакская доблесть как она есть, в чистом виде и без прикрас. - Что, заморский засранец, честь не позволила отказаться от поединка? - прокричал видимый Лариону всадник. Да, судя по голосу, это действительно был Гутур. - Именно так, козел восточный! - ответил Моринсул. - Вот только зря ты называешь поединком бой двоих против двадцати шести! Если б не расстояние, Моринсул бы увидел, как переменился в лице хатан. Поняв, что скрываться дальше не имеет смысла, он крикнул на своем наречии какое-то слово, и Айкавано перевел это как "Стреляй!" Ларион мигом сообразил, о чем речь, но воспользоваться знанием как следует, не сумел. Десяток слева натянул луки и выстрелил. Десять стрел вспороли пыль и устремились к эльфу и человеку. Айкавано рванул вперед, выставив над собой щит, но как надо прикрыть оруженосца уже не сумел. Три стрелы попали в лошадь Ларна, две ударили в щит Моринсула, а одна вонзилась точно в центр кирасы оруженосца. Если б перед этим боем Ларион не повредил свою кирасу, сделанную гномами, и не надел трофейную людскую, он, возможно, устоял бы. Но сейчас долотообразный наконечник стрелы вошел тому в грудь. Неглубоко, но вполне возможно, что смертельно. Ларн захрипел, припал к шее смертельно раненой лошади, но тут силы оставили скакуна и он всем своим весом рухнул на парня. - Роккортур! - раздался истошный крик, переходящий в хрип. Айкавано, наблюдая за этим, лишь опустил голову и тряхнул слипшимся плюмажем. Ларион был ему как сын, ибо он воспитывал его как умел. И оказалось, что воспитал неплохо! Теперь же он лежит бездыханным под своей лошадью... Хотя нет! Вот он шевелит рукой, пытаясь встать... Из-за этих наблюдений Моринсул пропустил следующий залп лучников, а когда опомнился, поставил Алькву на дыбы, и тут стрелы упали. Одна клюнула его в наколенник, вторая отлетела от затянутого чешуйчатой сетью бока Альквы, остальные прошли мимо. Затем из пыли на полном скаку вылетел еще один десяток конных стрелков, похоже, из тех, кто стоял за Гутуром. Они, не сбавляя хода, пустили стрелы и пошли на разворот. Заслоняясь от них, Айкавано снова поднял Алькву, и тут лошадь странно дернулась и начала падать. "Сердце..." - холодея, подумал Моринсул и рухнул вместе со своей белоснежной кобылой. На холме позади него послышались возгласы и шум - несколько десятков смельчаков вскакивали в седла, чтобы выручить командира из-под обстрела. "Нельзя спускаться! - лихорадочно думал Айкавано, пытаясь высмотреть стрелка. - Это ловушка. Сейчас два десятка, потом еще два и все - конец обороне". - Стоять! - прокричал Моринсул, озираясь вокруг. Но нет. Ничего. Только пыль и силуэты, мельтешащие где-то вдалеке. Вастаки, наверное, готовятся к очередной атаке. И не надоело им? Оставив их в покое, эльф попытался высвободить ногу из-под мертвой Альквы, но ничего не получалось. Нужна была помощь. Что произошло дальше, Айван не разглядел, но конные лучники почему-то не пошли на очередной заход, а остановились как вкопанные. Тут двое из них упали, пронзенные стрелами, а остальные дали ходу и исчезли в пыли. Эльф крутил головой вокруг, пытаясь разглядеть, кто же стрелял? Он же приказал своим не двигаться. Кто-то ослушался? Невозможно. Моринсул услышал перестук копыт. Но не со стороны "их холма" а откуда-то с северо-запада. Кто это? Скоро в пыли нарисовался силуэт - один всадник мчался сквозь марево, словно вихрь, и он был не вастак. Гладкие доспехи, вороненая кираса, длинный лук в руках, меч за спиной... Кто же это? Что-то до боли знакомое. Алхоран уже порядком устал носиться по развороченной равнине, а его конь и подавно. Глаза заливал едкий пот, и конь и всадник были с ног до головы покрыты копотью, он сменил уже третий за последние два часа тул стрел, но Айкавано так и не нашел. Почти отчаявшись, ангмарец уже хотел было повернуть назад, но тут сквозь дым разглядел небольшой холмик и рванул к нему, чтобы осмотреться. И тут удача улыбнулась ему. На холме укрепились эльфы и, приглядевшись внимательнее, он разглядел штандарты Феанорингов, и не просто Феанорингов, а никого иного, как лорда Карантира. И командовал ими старый знакомец, который в данный момент - ну что за совпадение! - оказался примерно в том же положении, что и при первой встрече. Под своей лошадью. Не раздумывая ни секунды, Черный Волк вытянул из порядком опустевшего тула две стрелы и выпустил их в проносящихся мимо вастаков, чьей работой, по-видимому, и была открывшаяся картина. Те, не ожидавшие такой подлости от северянина, обалдело шарахнулись в сторону, видимо, решив, что за ним следуют и другие черные воины. Что ж, это было только на руку. Ангмарец подскакал к лежащему Моринсулу, загородив того своим конем и, не оборачиваясь, бросил: - Шесть лет прошло, а ничего не изменилось. Как был раззявой, так и остался, Айкавано Моринсул. - При этом он уже накладывал на тетиву новую стрелу, напряженно всматриваясь в мелькающие тени вастакских всадников. Через пару минут недоумки сообразят, что он один, и тогда привет. - Заснул ты, что ли, нолдо? На седло, живо! - крикнул он, так и не повернувшись к распростертому эльфу. Моринсул пригляделся к воину, и у него от сердца отлегло. Просто потому, что он хотел перед смертью узнать, что стало с тем человеком, который так круто изменил его жизнь. - Гэллиан, при нашей первой встрече ты меня хоть распутать соизволил! А сейчас даже из-под лошади не хочешь вынуть. Учти, я сам не выберусь. Ангмарец ругнулся про себя, помянув недобрым словом маму с папой и Айкавано, и всей его родни, но вслух сказал другое: - Да почему ж ты всегда такой беспомощный? Тебя, в Валимаре твоем, что, даже завязки на портах завязывать не научили? - но при этом все же слез с коня и опустился рядом с эльфом на колено, осматривая положение. - Не ранен хоть? - в голосе человека мелькнула тревога. - Нет, только ногу придавило. А вот мой оруженосец, похоже, пострадал сильнее... Черный Волк едва не рявкнул: "Да плевал я на твоего оруженосца!", но вовремя прикусил язык. - Ладно, сначала тебя вытащим, а потом и парня твоего. - Ангмарец извлек из ножен меч и, просунув его под бок лошади, надавил как на рычаг. - Давай, выползай, нол... - он не договорил. Выпущенная кем-то из вернувшихся вастаков стрела угодила в навершие шлема почти у самого переносья. Древко расщепилось о закаленную сталь, наконечник скользнул куда-то вверх, но один из обломков с частью оперения вонзился в глаз корна'таэро. Северянин глухо вскрикнул и, вскинувшись, инстинктивно прижал руку к лицу. В тот же момент с десяток стрел утыкали его коня. Гэллиан рухнул на землю, укрываясь за трупом Альквы и все еще зажимая рану. Они оказались с Айкавано лицом к лицу. - Проклятье! - прошипел северянин. - Вернулись, гниды... Вастаки и, правда, вернулись. В количестве двадцати всадников, у половины из которых в руках были луки. Между их залпами Айкавано успел-таки вытащить ногу из-под трупа своей любимой кобылы, которую Гэллиан хоть ненамного, но сдвинул. - Жив?! - спросил он, поднимая щит и выхватывая Андарут, но этот вопрос был излишним - мертвый так материться не будет. Айкавано присел рядом с Гэллианом и поднял щит. Набегающие вастаки вновь выстрелили, на этот раз вразнобой, и Моринсулу пришлось спрятаться за щитом, от которого отлетело пять или шесть стрел. Третьего залпа не последовало - враги были слишком близко. Когда до сшибки оставались мгновения, Айван вскочил с колена и, выставив вперед щит, рубанул лошадь летящего на него вастака. Меч перерубил несчастному животному обе передние ноги, и лошадь истошно заржала, перелетая через голову и погребая под собой всадника. Пока эльф прикрывал их обоих щитом, северянин стащил шлем и выдернул из глазницы окровавленный обломок. - Да чтобы я еще когда-нибудь на себя этот бесполезный котелок напялил! Да я скорее орочьи кишки буду жрать и не закусывать! И какой только умник ковал эту зловредную жестянку!? - подобрав меч и дождавшись, пока один из всадников с ним поравняется, корна'таэро в перекате ушел под брюхо его коню и, не останавливаясь, вспорол его от грудины до паха. Прием был рискованным, учитывая к тому же, что теперь он имел вполовину ограниченный обзор, но Алхоран был слишком зол, чтобы думать об этом. Выкатившись по другую сторону выпотрошенной лошади, он вскочил и подставил клинок под удар очередного вастака. Айкавано пропустил мимо себя опрокинувшуюся лошадь, закрылся щитом от вастакской сабли, отбил удар Андарутом, сам зацепил кого-то, а потом почувствовал сильный удар в левый наплечник - очередной всадник смог найти брешь в обороне весьма уставшего и помятого эльфа. Гномья сталь выдержала, но руку свело, и она инстинктивно дернулась вниз, открывая торс. Тут же в кирасу вонзилась стрела, выпущенная с каких-то десяти шагов. Эльф пошатнулся и почувствовал боль слева между ребер. Наконечник пробил сталь и кольчужные звенья, но лишь ненамного вошел в тело - броня загасила-таки удар. Моринсул что-то вскрикнул, отвел очередной выпад и с размаху залепил проносящемуся мимо вастаку рукоятью меча в лицо. Тот рухнул с лошади, а по спине эльфа звякнула еще одна сабля. Айкавано припал на колени, пытаясь восстановить дыхание Ангмарец обернулся на крик. Проклятье! Потеря глаза сильно сужала обзор и вообще жутко мешала. Бросившись к рухнувшему на колени эльфу, он подлетел к уже занесшему над тем свой кривенький ятаган восточнику и с разбегу перерубил тому его хилое оружие. Тяжелый полуторник по широкой дуге пошел вверх, отсекая всаднику ногу посередине бедра и разрубая лошадиный бок. И лошадь, и человек издали дикий вопль. Вастак завалился на бок и рухнул на землю, за ним последовал и конь, задавливая собой все еще корчащегося всадника. Гэллиан снова развернулся, выравнивая дыхание. Он хрипел, по лицу вперемешку катились кровь и пот, но врагов поблизости уже не было. Вастаки благоразумно отступили, чтобы перегруппироваться. У них было много времени и много людей. Айкавано наконец хоть как-то смог протолкнуть воздух в сведенные болью легкие и поднялся. По левому боку струилась кровь. Моринсул чувствовал это, но выдернуть стрелу из поврежденной кирасы не сумел. Тогда он обломал древко как можно ближе к броне, чтоб оно не мешалось, и встал. - Ушли на перегруппировку, так что время есть, - произнес Айкавано, кое-как пытаясь вытереть пот и грязь с лица. - Я рад тебе, но что ты здесь делаешь? Зачем приехал? Черный Волк что-то хрипло проворчал и, наконец, повернулся к феанорингу лицом. - Да вот, понимаешь, с пути сбился. Хотел у тебя дорогу спросить, - он усмехнулся. - И кстати, чего это эти мрази так с нами нежничают? Вместо того, чтоб всей кодлой навалиться, размениваются отрядами по десять-двадцать человек? Айкавано улыбнулся. Даже сейчас, среди боя, в крови и с выбитым глазом Гэллиан умудрялся острить! - Они силы берегут для решающего броска. Мы их тут уже второй день держим. И положили немало! Вот ждут подкрепления, мрази! А эти, что кругами ездят - поверенные одного их то ли тысячника, то ли теперь уже кого покрупнее. Я ему перед битвой кое-что отбил, так что он теперь взъелся на меня. Наверное, его жены в гарем не пускают. Ангмарец едва не закатил оставшийся глаз под скальп. И как некоторые умудряются налаживать отношения с людьми подобным образом, просто диву даешься. Такое ощущение, что кроме секретного нолдорского приема иных способов вести диалог не придумали. - И на кой ты ему наподдал, мудиле этому? Тебе что, больше занятсья нечем было? - Так он посмел нелестно выразиться в адрес госпожи Фейренель! Сказал, что у женщин может быть одно предназначение - ублажать мужчину в постели. Я потребовал извиниться, он отказал. Ну, тогда я с него извинения болью взял. "Ого! Так у нас замаячила на горизонте некая госпожа Фейренель... Хм... а ты еще не совсем пропащий, Айкавано... это радует... " - северянин улыбнулся. - Ну, раз он оскорбил женщину, это меняет дело. Только надо было его сразу кончать, а не нюни рассусоливать. Но ты молодец, - Алхоран хлопнул Моринсула по плечу, но тут же посерьезнел. - Так, не расслабляемся, эти выблядки снова решили нанести нам визит вежливости. - Так я его порешил бы, только мои меня оттащили. Сказали, нечего кровь союзников проливать! Знал бы, какой он союзник, так убил бы сразу! Договорить Айкавано не дали. Опять из марева вылетели стрелы, от которых Моринсул укрыл и себя и Гэллиана щитом, а потом на них выскочили и сами вастаки. Теперь их было четырнадцать, и луки - лишь у семерых. Они сделали еще один залп, и Айкавано принял на щит несколько стрел. Но одна проскользнула-таки под руку эльфа и клюнула того в бок. Кираса выдержала. Третьего залпа они не дали, а построились каким-то подобием клина и, нахлестывая коней, направились на двоих сопротивляющихся. Сшибка была короткой и яростной: Айкавано срубил одного, еще одну лошадь зацепил, но потом здоровенный вастак на здоровенной же лошади размахнулся молотом и огрел нолдо по щиту. Сталь выдержала удар, но эльф рухнул навзничь. В это время Алхоран был занят сразу двумя наседавшими на него всадниками. Отражая сыплющиеся на него удары, северянин постепенно отводил парочку подальше от своих. Теперь корна'таэро твердо решил беречь лошадей, все еще лелея полубезумную надежду смыться. Поэтому, ненавязчиво переместившись за круп одной из лошадок, Черный Волк перехватил ее всадника за острие его сабли, благо латница выдержала хватку, и стащил того с коня. Прирезав незадачливого противника, он вскочил в седло и уже собирался заняться оставшимся, но тут увидел, что над поверженным Айкавано нависает какой-то громила со здоровенным молотом в руках. Медлить было нельзя, поэтому ангмарец только отмахнулся от надоедливого восточника, задев того кончиком меча в открытое горло, и погнал лошадь прямиком на молотобойца. Взяв с места едва не в карьер, Гэллиан в прыжке ударил огромного мерина грудью своего коня в бок. Они опрокинулись все вчетвером, и кони, и всадники. Хорошенько приложившись головой о землю, отчего боль в глазнице буквально разорвала череп пополам, корна'таэро на какие-то мгновения отключился. Когда зрение вернулось, он обнаружил над собой нависающего вастака и стремительно приближающийся к лицу боевой молот. Ангмарец инстинктивно дернулся в сторону в попытке уйти в перекат, и молот с размаху опустился на левый локоть, вдрызг дробя кости и расплющивая сухожилия и мышцы. Гэллиан закричал. Молотобоец радовался недолго. Вывернув окровавленное орудие из песка, куда оно успело соскочить после удара, он размахнулся им над головой. Айкавано, получивший благодаря Гэллиану передышку, поднялся и, не разгибаясь в полный рост, рассек кончиком Андарута коленные связки молотобойца. Человек зашелся криком и опрокинулся навзничь, но эльф, кое-как оттолкнувшись, наступил ему ногой на горло. Воин зашипел и попытался оторвать ногу эльфа, но Айкавано ударил его кованым сапогом в висок. Человек затих. Эльф еще успел зацепить кого-то, прежде чем вастаки откатились, вдосталь умывшись кровью. Они наверняка не ожидали такого яростного сопротивления от двоих пеших воинов, да и сам Айкавано не ждал, что он продержится столько. Поэтому, как только противники скрылись в мареве, нолдо поднял щит и склонился над Гэллианом. Вид у того был, мягко говоря, неважный. Если ему суждено будет пережить этот бой, то руку он потеряет точно. Даже эльфы не смогут срастить настолько раздробленные кости. Ангмарец вымученно застонал и повернул лицо так, чтобы видеть Айкавано здоровым глазом. - Ты эту м-м-мразь зарубил? Меч мой найди... - Ты вообще встать сможешь? - недоверчиво спросил Моринсул, оглядывая песок под ногами. Меч лежал в паре шагов, и эльф мог бы подать его, но он опасался очередного залпа лучников и потому не отпускал щита. - С-с-могу... - сквозь зубы выдавил северянин и начал приподниматься, но с новым стоном упал на здоровую руку. - М-м-м-м... падаль... - слова ах'энн мешались с талиска, так что эльф понимал с пятого на десятое. - Я... не дам... поставить... себя... на колени... - ему кое-как удалось сесть и зажать развороченный сустав правой рукой. Лицо Алхорана было белее мела, но взгляд единственного - глаза вполне осмысленным и крайне недобрым. Моринсул без слов подал Гэллиану меч. Он впервые видел такую отвагу и презрение к себе, к своей боли, а также ненависть к врагам. И потому, протянув руку человеку, чтобы тот хоть как-то смог подняться, Айкавано спросил: - Скажи, Гэллиан, что ты выбрал? Служение Морготу или свой путь? - А ты-то сам как думаешь, нолдо? - опираясь на руку эльфа, отозвался тот. Сейчас они оба держали за рукоять один и тот же меч. - Но я не готов жить предателем, это слишком низко даже для меня. А вот умереть за право называть тебя другом, Айкавано, я готов, - Ангмарец улыбнулся, насколько позволяла подрагивающая от лютой боли челюсть. - Я рад... - отозвался эльф, и его голос дрогнул. Он помог Гэллиану подняться, и они оба встали в стойку: Моринсул впереди прикрывает помятым щитом от стрел, а Алхоран сзади собирается с силами и готовится к новой атаке. Свистнули стрелы. Айкавано поднял щит, блокируя их. Снова появились силуэты девяти вастаков, у четверых были луки. Они шли не галопом, а скорой рысью, по-видимому, намереваясь сделать побольше выстрелов. Второй залп - эльф снова отбил стрелы. А вот на третьем случилась осечка. Айкавано выставил щит вперед и вверх, прикрывая себя и Гэллиана словно куполом, но одна из стрел, неважно, случайно или намеренно, прошла под щитом и вонзилась эльфу чуть выше колена. Моринсул со стоном осел, а между ним и вастаками оставалось каких-то тридцать шагов. И времени как раз на один залп. - Энгъе, т'хэсс-сэи!37 - Выплюнул ангмарец и, выставившись из-за щита в полный рост, метнул в первого из налетающих всадников свой меч. Тяжелый полуторник просвистел молнией вороненой стали и, пробив кожаную броню вастака, по рукоять вошел в грудину и вышел из спины. Тот с хрипом выпал из седла, и одновременно с этим оставшиеся лучники спустили тетивы. Четыре стальных наконечника вошли в тело Черного Волка, прошив и нагрудник, и кольчугу под ним. Две в грудь, две в живот. Гэллиан судорожно втянул сквозь зубы воздух и начал заваливаться навзничь. Алхоран не услышал, что прокричал эльф, бросаясь на врагов. Он едва успел заметить, как Айкавано лихо присвистнул и молодецким взмахом снес коню голову и погрузил Андарут в грудь вастаку. Моринсула кто-то огрел сзади по шлему. На миг потемнело в глазах и он, почти не глядя, вырвал из тела врага меч, отмахнулся им от какой-то сабли и снова обагрил кровью. Тут очередная стрела прошила голень и так раненой ноги. Последнего противника он сбросил наземь, швырнув в того свой щит, и потом отрубил ему руку, сжимающую саблю, и всадил меч в горло. Оставшаяся шестерка откатилась назад. Теперь против них был всего лишь один противник, но сражался он как безумный. Среди атакующих всадников был тот тысячник, с которым Айкавано поссорился перед боем. Вастаки были для него все на одно лицо, но нолдо точно знал - этот где-то здесь и еще не повержен. Силы покидали эльфа. Многодневные бои выпили его внутренние резервы почти досуха, но еще оставалось кое-что. Последний шаг в бездну, сознательное разрывание уз, связывающих душу с телом, чтобы последнее продействовало еще какое-то время. После этого смерть неизбежна. Чтобы доползти до Гэллиана, ему пришлось вскрыть этот резерв. - Спасибо, Гэллиан, - говорил эльф, глядя как буквально на глазах жизнь покидает его друга. - Мы скоро встретимся там... у Мандоса. Осталось еще немного. Последняя атака. - Прости меня, Айкавано... - едва слышно прошептал северянин. Кровь хлынула у него горлом, но он уже не чувствовал вытекающей жизненной влаги, боль отпускала, раскрывая неумолимые объятия конечного пути. - За нашу... первую... встречу... прощай... т'айро... - Прощай... - отозвался Айкавано, поднимая Гэллиана на руки. Нолдо еще успел коснуться губами его лба, прежде чем дух человека отлетел. На руках у Моринсула лежало тело. Тело его единственного друга из рода людей, ибо Ларн был ему как сын. Тело того, кто изменил его жизнь и дал возможность все исправить. Вот только он не сумел использовать этот шанс. Не успел. Теперь осталось лишь одно. Вастаки вернулись. Все шестеро. Айкавано положил тело Гэллиана на песок и медленно поднялся. Он не чувствовал боли и не слышал никаких звуков, кроме ударов крови в ушах. Он не спеша сделал шаг вперед, и поврежденная нога спокойно выдержала его вес. Кто-то спустил стрелы - Моринсул отбил одну, остальные отлетели от его доспеха. Вастаки горячили и без того взмыленных коней - по-видимому, торопились еще куда-то. Второй залп - с тем же успехом. На третий не хватило времени, и противники сшиблись. Айкавано выпрыгнул почти на высоту седла и одним ударом разрубил сидящего в нем всадника буквально напополам. Свистнула сабля, вспарывая левое плечо. Моринсул лишь дернулся и отсек голову еще одному всаднику. Тут на его спину опустилось что-то тяжелое, по-видимому, копыто, и сбило Айкавано на землю. Тот поднялся и отмахнулся от чьего-то меча. Эльф успел заколоть еще одного врага, прежде чем сабля тысячника, не спешившего соваться в схватку до этого мгновения, не отсекла ему голову. Тело в серебристом доспехе дернулось и упало, а вастак издал ликующий вопль и насадил отрубленный трофей на острие сабли... * * * ...После гибели моего лорда Роккоэлодо поднял всех уцелевших воинов и атаковал кольцо вастаков как раз с той стороны, где и происходил "поединок". Вастаки остались без воеводы, ибо хатан Гутур недолго радовался своей победе - Воронхел убил его лошадь, метнув копье, а самого вастакского командира буквально растоптал своим конем. Я смутно помню, как кто-то достал меня из-под трупа моего скакуна, взвалил поперек седла и помчал прочь. Из четырех сотен эльфов, обрушившихся на кольцо вастаков прорвалось лишь четыре с небольшим десятка. Но растерявшиеся вастаки не преследовали их, и чудом уцелевший Роккоэлдо смог вывести всех уцелевших к холмам Дортониона. Я метался в бреду, отказываясь верить в то, что случилось. Мой лорд, тот, кто заменил мне отца и друга, был мертв, а я ничем не смог его защитить. Более того, я оказался совершенно беспомощен, если не сказать, бесполезен, и вместо меня сражался ненавистный воин Севера. Это было невыносимо. Я то немного приходил в себя, то снова проваливался в жгучую круговерть, тщетно пытаясь убедиться в том, что это лишь дурной сон. Но, увы, перед глазами снова и снова вставала картина нанизанной на вастакскую саблю головы Моринсула. Хорошо еще, рядом вовремя оказался один из эльфийских целителей, иначе мне грозило и вовсе повредиться в уме. Благодаря его стараниям я погружался в зыбкое забытье и страшные образы больше не терзали воспаленное сознание неизбывным стыдом и скорбью. Я пришел в себя через неделю после битвы, с простреленной грудью и переломанными ногами. Пока я оправлялся от ран, времени понять и принять свои чувства после гибели лорда Айкавано было предостаточно. И относительно его крайне непонятного союзника тоже. Раньше я считал, что все приспешники ненавистного Моринготто по определению враги, выродки и последние скоты. Конечно, мой лорд рассказывал мне о своих взаимоотношениях с этим человеком, но мое отношение к нему все равно оставалось крайне отрицательным. Но после того, что я увидел там, на Анфауглит, мои позиции ощутимо пошатнулись. Если уж черный воин способен на такое самопожертвование, то, возможно, и правда между нами возможно хоть какое-то взаимопонимание? Принять эту мысль было трудно, но ничего другого не оставалось. Я не мог не верить своим глазам, а они отчетливо говорили, что для слуг Моргота дружба значит не меньше, чем для прочих эдайн. Поэтому, встав, наконец, с постели я был готов хотя бы отчасти уважать тех, кто сражается по другую сторону этого фронта. Кроме вастаков, разумеется. Не стоит рассказывать, чего мне стоило вновь научиться ходить и ездить на лошади, но я сделал это. К середине лета все уцелевшие войска Амон Химринга стянулись в Оссирианд, и вновь на востоке затрепетал стяг сыновей Феанора. Вот только больше они не могли выставить сколь-нибудь значимого войска, так как не могли его вооружить и прокормить. К началу осени я встретился с лордом Морифинвэ и испросил у него разрешения оставить службу и уйти своей дорогой. Четвертый сын Феанора как всегда был абсолютно бесстрастен. Казалось, прояви он хоть какие-то чувства из-за гибели своего друга и вассала, и это уже будет не Карантир, а кто-то совершенно другой. Меня слегка задело такое отношение, но изменить характер лорда Морифинвэ было явно не в человеческих силах. "Твой лорд ныне мертв, а у меня нет никакого желания заботиться о его оруженосце. Посему иди куда хочешь - тебя здесь никто не держит", - ответил мне Карантир, и я ушел из Оссирианда. Мой долг был исполнен, совесть чиста, и меня действительно ничто более не держало здесь. Я не был ни пахарем, ни ремесленником, ни кузнецом. У меня не было ни семьи, ни друзей. Никого не осталось. Все погибли в величайшей битве за Белерианд, обернувшейся величайшим поражением нолдор. Без цели жить было невыносимо, однако бросаться на меч я не хотел, ибо не этому меня учил Айкавано, а поступить так, значило попрать его память. Тогда я пошел искать единственную женщину, которую полюбил Моринсул. Подойти к Амон Химрингу оказалось непросто. Замок был частично разрушен и отдан в распоряжение рыцарям Аст-Ахэ. Лично против них я ничего не имел, но они жили в крепости, всего несколько месяцев назад принадлежавшей лорду Маэдросу, и простить я им этого не мог. Но и не мог ничего сделать против. Все, что мне удалось выяснить, это то, что из защитников замка в живых не осталось ни одного эльфа, но и ни одной эльфийки, подходящей по описанию к госпоже Фейренель, среди убитых не было. Поиски нитей одной потерянной жизни зашли в тупик, из которого без помощи извне было не выбраться. Но помощь не приходила. Пробыв в окрестностях Амон Химринга до начала осени и так не найдя никаких упоминаний о Фейренель, я решил оставить ее поиски. Но тут мне пришла в голову мысль найти ту человеческую женщину по имени Мириан, которая много лет назад приглянулась Гэллиану. Ведь, судя по рассказам моего лорда, у нее от Алхорана родился ребенок. И она жила как раз на границе Хитлума, отданного Морготом вастакам после Нирнаэт. Подумав, что женщина с двумя детьми нуждается в защите, я направился туда. И, как оказалось, не зря. Когда в горах вовсю властвовала осень, я сумел-таки отыскать ту деревню на пять дворов, приютившуюся на склонах Эред Ветрин. На счастье ее жителей, вастаки не обшаривали каждый поворот в горах или сочли деревеньку не стоящей внимания. Мириан оказалась спокойной ладной женщиной лет тридцати. Ее густые темно-каштановые кудри кое-где подернулись первой сединой, но ни тяжелая работа, ни материнство пока не согнули спину и не погасили ровный ласковый свет в глазах. Она не плакала, услышав о гибели отца своего сына, не ужаснулась и узнав, что тот был слугой Моргота. Она только грустно улыбнулась, выслушав рассказ о том, как черный воин отдал жизнь, защищая моего лорда от почти вдесятеро превосходящего отряда вастакских всадников. Словно заранее знала, что этот человек поступит именно так и никак иначе. Впрочем, воочию увидев сына Гэллиана, маленького Гэлмора, я начал понимать, почему. По понятным причинам я плохо запомнил лицо ангмарского воина, но, судя по всему, мальчик пошел в него. Растрепанные русые волосы обрамляли худощавое, веснушчатое лицо с немного угловатыми для семилетнего ребенка чертами, а из-под густых нахмуренных бровей посверкивали пронзительные серые глаза. А уж по характеру мальчонка был сущий рауг. Будучи ласковым только с матерью и сетрой, он своими проделками изводил всю деревню. Вечно чумазый, исцарапанный, а иногда и побитый мальчишками постарше, он, тем не менее, всегда выходил победителем из любой передряги. Завоевать доверие мальчика оказалось крайне непросто, но после изрядно потрепанных нервов и продолжительных разговоров мне это все же удалось. А вот десятилетняя Майтиан, или просто Майта, старшая сестра Гэлмора, была полной противоположностью мальчика. Смешливая, ласковая и открытая, она сразу потянулась ко мне, словно я был ей не посторонним, а старым и добрым знакомцем. Глядя на детей, оттаяла и сама Мириан. Так я остался под ее гостеприимным кровом, став защитником для семьи того, кто был другом и врагом моего господина. А потом они стали и моей семьей. Через месяц в деревню заявились первые вастаки. Один из них представился сборщиком податей и потребовал с жителей деревни почти неподъемной дани. Он пал от моего меча, так как был уверен, что защищать людей здесь некому. Остальные погибли от моих же стрел, когда улепетывали, как зайцы. Зная, что их хватятся через несколько дней, я настоял на том, чтобы Мириан с детьми и все жители деревни, которые не хотят быть убиты вастаками, отправились со мной на юг, в Фалас, под защиту Кирдана. К сожалению, кроме нее никто не согласился покидать родные стены, и вот на трофейных лошадях мы спустились со склонов Эред Ветрин и к началу зимы были в Эгларесте. Там я предложил Кирдану свой меч в обмен на кров для Мириан, Майты и Гэлмора, и он согласился на это предложение. Во время осады Фаласа Кирдан отослал семейство Мириан в устье Сириона, а когда Эгларест был взят, то я вместе с уцелевшими воинами тоже переправился туда. Здесь же в перерывах между работами по возведению новых Гаваней и была написана эта книга. Написано в Гаванях Сириона в 477 году от начала Первой Эпохи Ларионом Моринсулом сыном Данира. Рукопись создана на основе виденных мною событий и рассказов моего лорда, Айкавано Моринсула, павшего в битве Нирнаэт Арноэдиад в 473 году в 7 день Вирэссэ.